— Ничего, я подожду. Пятнадцать минут осталось.
Следующее утро принесло сюрприз. Да не просто сюрприз, а сюрпризище!
Видеомагнитофон починили, и теперь можно было просмотреть таинственную кассету от неизвестной женщины.
На экране телевизора вдруг появился Михаил Тигранович Вакасян. Он сидел под ярким лучом лампы. Вокруг его сутулой фигуры чернела мгла. У Вакасяна было испуганное, даже какое-то затравленное лицо. Голос его дрожал от волнения.
«Господа! Хочу сделать официальное заявление. Я нахожусь в очень потаенном месте, и на это имеются веские причины. Мне угрожает смертельная опасность. Я боюсь. Боюсь страшного, коварного убийцы. Не пытайтесь меня найти, я сам выйду из добровольного заточения, как только вы обезвредите этого… этого… я даже не могу подобрать слов, чтобы описать тот ужас, что наполняет меня при одной только мысли о нем…»
Грязнов и Щербак сидели в агентстве перед телевизором. Они коротко переглянулись и снова вперили свои изумленные взоры в экран.
— Не помешаю? — В холле появился Самохин.
— Помешаешь!
— Я только папочки взять. — Самоха открыл дверцы шкафчика, набитого всякими канцелярскими принадлежностями. При этом профессиональное любопытство все-таки заставило его скосить глаза на телевизор. — Я быстренько.
«Фамилия этого гадкого человека — Варшавский, — продолжал Вакасян. Вам могло показаться, что нас с Варшавским связывают теплые и дружеские отношения. Смею вас заверить, это далеко не так. Позвольте вкратце описать суть дела…»
— Ого! — многозначительно изрек Самохин.
— Иди отсюда! — цыкнул на него Щербак.
— Слушаюсь! — щелкнул каблуками Самохин, но с места не сдвинулся.
«Не далее как две недели назад, накануне трагической смерти Кирилла Медведева, вышеупомянутый Варшавский признался мне, что планирует совершить убийство. Он сказал, что сделает это ради раскрутки нашего фильма, дескать, громкий скандал обязательно привлечет к нему внимание общественности. Простите, господа, что не сказал вам этого раньше. Бог мне судья. Но заклинаю вас! Задержите его! Ибо убийство Кирилла не последнее злодеяние Варшавского. Он вынашивает зловещие…»
На этом запись обрывалась. Грязнов продолжал тупо смотреть на экран. Он был просто в шоке.
— Как раз в этом месте пленку зажевало, — пояснил Щербак. — Ну? Что вы об этом думаете, шеф?
— Что тут думать? — не выдержал Самохин. — Брать надо этого гада, а там разберемся!
— Коля!
— Меня уже нет! — И Самохин, прихватив стопку папок и бумаги, толкнул дверь ногой и выкатился из комнаты.
— Фестиваль! — схватился за голову Денис. — Он сегодня в Германию улетает! Поднимай ребят! Я дядьке звоню!..
Грязнов вцепился в баранку, как в штурвал парусника во время шторма. Рядом сидел Щербак. Сзади — еще двое сотрудников. Из динамиков громко неслась песня группы «Дюна», и все четверо горланили вместе с солистом:
— «Наш Борька бабни-и-ик! Наш Борька бабни-и-ик!»
Мигая фарами и вереща сиреной, автомобиль на бешеной скорости летел по разделительной полосе.
Они вбежали в здание аэропорта Шереметьево-2. Грязнов тут же кинулся к окошку справочной.
— Девушка! Рейс на Франкфурт!
— Минуточку…
Сотрудники «Глории» вглядывались в лица отлетающих и провожающих. Они были на взводе, готовые в любую секунду броситься на объект и обезвредить его без потерь. Грязнов-старший дал Денису карт-бланш. Если бы собирали опергруппу, могли бы не успеть, а частные детективы были куда мобильнее.
— Ну же! — Денис нетерпеливо стучал костяшками пальцев по стеклу.
— Самолет в воздухе уже пять минут.
— Черт! — выдохнул Щербак. — На пять минут раньше, и мы бы его взяли!
— Он не вернется… — Чтобы сдержать припадок бешенства, Грязнов прикусил себе кулак. — Ты, — обратился к Щербаку, — узнай, прошел ли Варшавский регистрацию? А вы, братцы, на всякий случай прочешите тут все вокруг. Девушка! Когда приземляется этот чертов самолет?
И он быстро защелкал кнопками своего мобильника. Грязнов-старший отозвался сразу, он ждал звонка племянника.
Лайнер коснулся колесами взлетно-посадочной полосы, и пассажиры зааплодировали. Закинув нога на ногу и допивая остатки коньяка из высокого бокала, Варшавский смотрел в иллюминатор.
«Первыми покидают салон пассажиры бизнес-класса», — приятным женским голосом объявил репродуктор.
Варшавский поднялся, взял с полки портфель и, элегантно перекинув через локоть пиджак, направился к выходу.
— Спасибо за прекрасный полет, — поклонился он стюардессе.
— Всего доброго, — расплылась та в искусственной улыбке.
Через мгновение Варшавский был уже в рукаве-коридоре. Он вынул из кармана мобильный телефон, набрал номер:
— Здравствуй, золотце. Я уже прилетел, уже. Нет, что ты, совсем не укачало. Знаешь, я опять заметил, что, как только я выезжаю из этой проклятой России, у меня выпрямляется спина, а, да.
Но чего он не заметил, так это двигавшихся ему навстречу двух дюжих полицейских. Вернее, заметил, но не придал этому никакого значения.
— Герр Варшавски? — обратился к нему полицейский.
— Прости, золотце… — Варшавский застыл с трубкой в руке.
— Герр Варшавски? — повторил полицейский.
— Йа-йа, их бин Варшавский. Гутен таг, йа, йа.
Ловкий прием — и сотовый телефон покатился по полу, а рука Варшавского была заломлена за спину.
— Не понял, — корчась от боли, кряхтел Варшавский. — Вы че, блин, охренели, а, да?
На его запястьях защелкнулись наручники.
Глава пятая
Телефон Варшавскому вернули, поэтому, даже еще не ступив на московскую землю, он тут же набрал номер:
— Золотце, здравствуй, это я… Да, уже вернулся… Быстро? Просто, знаешь, как попаду за границу, сразу тянет домой, а, да.
— Господин Варшавский? — К продюсеру подошли двое незнакомых ему молодых людей.
Тот не стал ждать, пока его скрутят, сунул быстренько мобильник в карман и, согнувшись в три погибели, подал подошедшим свои руки.
— С возвращением, — сказал Денис, выруливая на Ленинградку.
— Спасибо, спасибо, да, — приветливо улыбался Варшавский, зажатый с двух сторон крепкими ребятами.
— Как долетели?
— Отлично.
— Как там Дойчланд?
— Юбер аллес. А мы куда?
— К нам в агентство. Не возражаете? Или сразу на Петровку?
— Нет, к вам, да, к вам.
«…Не далее как две недели назад, накануне трагической смерти Кирилла Медведева, вышеупомянутый Варшавский признался мне, что планирует совершить убийство. Он сказал, что сделает это ради раскрутки нашего фильма, дескать, громкий скандал обязательно привлечет к нему внимание общественности…»
Пока Варшавский со странным выражением лица смотрел запись, Денис не отрывал от него взгляда.
«…Простите, господа, что не сказал вам этого раньше. Бог мне судья. Но заклинаю вас! Задержите его! Ибо убийство Кирилла не последнее злодеяние Варшавского. Он вынашивает зловещие…»
Пленка кончилась, и Грязнову показалось, что к досаде Варшавского.
— Молодец… э-э… Вот сволочь! — вырвалось у продюсера почти без запинки.
— Ну? — спросил Грязнов.
— Я лампу узнал, — сказал Варшавский.
— Какую лампу?
— Это у него на кухне такая висит, на кухне, да.
Грязнов посмотрел на экран:
— И что?
— Нет, он неправ, нет, — широко улыбаясь, сказал Варшавский. — Это не моя идея была — его, не моя.
— Убить Медведева?
— Что вы, что вы! — замахал руками Варшавский. — Раскрутка! Он мне на поминках все уши прожужжал, да. Лиля все слышала, да, слышала. Его последние фильмы никто не смотрит, кроме родных и близких, а лет ему, сами понимаете, уже, а? Шуму хочется, известности, это всегда так, а, да.
— Лиля?
— Помреж. Можете у нее спросить.
Грязнов нажал на пульте кнопку, вместо застывшего кадра с удрученным лицом Вакасяна появился диктор новостей. Шли новости по НТВ.
Грязнов убрал звук.
— Мы спросим, — сказал он. — Мы обязательно всех опросим.
Самохин за спиной Варшавского строил смешные рожицы. Кривляние его можно было расценить как настоящую издевку над ретивыми оперативниками. Так же, пантомимой, он предлагал Грязнову задушить Варшавского или, наоборот, целовать у продюсера руки-ноги, вымаливая прощение.
— Значит, вы к убийству никакого… — вяло спросил Грязнов.
— Боже сохрани, боже сохрани, — улыбался Варшавский. — Я бы на вашем месте…
— Самоха, выйди, пожалуйста, — попросил Грязнов.
Варшавский обернулся, Самохин моментально сделал серьезное, даже скучающее лицо.
— Мешаю?
— Да.
Тот выкатился из кабинета, напоследок языком мимики и жеста предложив Грязнову самому повеситься.
— Я бы на вашем месте, — снова начал Варшавский, — присмотрелся к Медведевой, которая…
— Я бы на вашем месте, — снова начал Варшавский, — присмотрелся к Медведевой, которая…
И замолчал.
Грязнов проследил за опешившим взглядом Варшавского и увидел, что тот уставился на экран телевизора. Под яркой лампой на черном фоне сидел Вакасян.
Грязнов щелкнул пультом, предполагая, что видеомагнитофон включился снова. Но тут вместо Вакасяна снова возник диктор.
Грязнов добавил звук.
«…Была передана в редакцию доверенным лицом режиссера, который в настоящее время скрывается…»
— Молодец, — повторил Варшавский.
Грязнов выключил телевизор и вскочил.
Он зашел за спину Варшавского и точно повторил ужимки Самохина: он готов был задушить Варшавского.
— А-а… — вдруг застыл он. — Что вы сказали?
— Молодец, а, да? — извиняющимся тоном спросил Варшавский.
— Нет, раньше, про Медведеву.
— Про Медведеву, да! Про Медведеву! Она ведь врала. На поминках этих, врала. Сказала, что рассталась с Кириллом утром. А она уже полгода с ним не живет. Я знаю. Как она могла видеться с ним утром, а? Не могла.
Грязнов уставился в пол. Пока он так стоял и раздумывал, Варшавский включил телевизор, поискал другой канал. Нашел РТР.
«…Хочу сделать официальное заявление. Я нахожусь в очень потаенном месте, и на это имеются веские причины. Мне угрожает смертельная опасность, — говорил Вакасян. — Я боюсь…»
Варшавский счастливо засмеялся:
— Да дома он сидит! На кухне, да, и чаек попивает!
Щербак стучал в дверь, звонил, колотил ногой.
Никто не открывал.
Грязнов от нечего делать дышал на латунную табличку с надписью «Михаил Тигранович Вакасян, кинорежиссер» и протирал ее рукавом.
Когда оттер до блеска, сказал Щербаку:
— Не откроет.
Так ни с чем и вернулись в агентство.
Дыру под окном Грязнова заделывали три здоровенные женщины в оранжевых безрукавках. Грязнов посмотрел на них и достал мобильный телефон.
«Привет! Ты действительно уверен, что я захочу тебя слышать?»
— Я уже звонил и говорил…
— Алло, — ответил живой голос Ксении.
— Это Грязнов.
— Да.
— Я не вовремя?
— Вообще-то…
Здоровенная женщина двинулась на Грязнова с лопатой наперевес.
Он невольно отступил в сторону:
— Я перезвоню.
— Да нет, чего уж, говори…
Грязнов уже собрался с мыслями, когда увидел Самоху, который через стекло делал какие-то знаки Грязнову. За спиной Самохи стоял незнакомый человек.
Женщина оттолкнула Грязнова, который, оказывается, стоял на куче горячего асфальта.
— Я перезвоню, — твердо сказал Грязнов и спрятал мобильник. — Че?! крикнул он Самохе.
— Хрен через плечо! — сказала здоровая женщина, зачерпывая лопатой асфальт. Шутка ей и ее подругам явно понравилась, они загоготали на всю улицу.
Появилась на экране черная доска с нечитаемой надписью и цифрами. Полосатая реечка упала. Доска исчезла.
«Хлопушка, — догадался Денис, — ну и качество…»
Палочка сломалась.
Белая рука взяла другую и, выдернув откуда-то страницу, быстро по ней почеркала. Потом белесый человек, стоявший столбом, медленно повернулся.
За ним угадывался оружейный шкаф. Несколько пистолетов можно было распознать на темной ткани. Человек взял пистолет, опустил руку. Потом странно дернулся.
Наконец поднес пистолет поочередно к груди, к виску, засунул в рот, приставил ко лбу.
Он опять дернулся, и по белому фону разбрызгалось что-то черное.
Человек покачнулся и стал падать.
Изображение, и без того белесое, мгновенно растаяло.
— М-да… — сказал Грязнов.
Эксперт-криминалист, которого Грязнов видел в окне, иронично улыбнулся:
— Могу показать исходник.
Он быстро поменял кассету в магнитофоне и нажал «пуск».
Экран был девственно чистым.
Эксперт вынул кассету и сказал с достоинством:
— Мы еще работаем. Может быть, удастся вернуть цвет…
— Я эту пленку ждал как босый лета… А вот я слышал, что можно на компьютере… — оживился Грязнов.
Эксперт с такой иронией посмотрел на него, что Грязнов осекся.
— Это все? — спросил он.
— Там еще сайнекс есть.
— Кто?
— Вам подробно объяснить? — снова ухмыльнулся эксперт.
— Конспективно, — кивнул Грязнов.
— Это проба для цветоустановки.
— Покажите.
Эксперт вставил кассету, снова нажал кнопку на пульте. Что-то мелькнуло.
— Все?
— Теперь все. Девять кадров.
— …Как пьяница открытия буфета, — задумчиво сказал Грязнов.
Вячеслав Иванович Грязнов хмурился:
— Ну что, красиво не получается?
Денис пожал плечами:
— В каком смысле?
— Ну страшное преступление не вытанцовывается. Самоубийство…
— Еще неясно…
— Это кому же еще неясно?
— Мне.
Вячеслав Иванович хмыкнул:
— А мне ясно. Пистолет твоего друга?
— Да.
— На курок нажимал он?
— Он.
— Свидетели есть?
— Есть.
— Отпечатки на пистолете чьи?
— Медведева.
— Других нет?
— Нет.
— Так почему неясно?
— А вот так… дядь Слав, — сокрушенно ответил Денис.
Генерал опустил подбородок на сомкнутые кулаки. Сказал задумчиво:
— У меня тоже друг был, Сорокин Петя. Оперативник — божья искра. И под трамвай попал. Вот я тоже рыл. Ох как я рыл, Денис! Там и анализов, и свидетелей полно. А я рою. Попутно с десяток висяков раскрыл. Ну не мог, не мог Петька так дурацки погибнуть!
— Медведь… Медведев не застрелился, — упрямо сказал Денис.
— Я и говорю…
— Его убили.
— Ну-ну… Иди, Денис, работай.
Денис дошел до двери, обернулся:
— И чем кончилось?
— Что?
— С Петькой твоим?
— Пьяный был, поскользнулся…
Да, дядька дал добро на продолжение дела, но как его продолжать, Денис ума не мог приложить.
Была только одна интуиция, а на ней далеко не уедешь.
Вечером Грязнов оделся парадно, но траурно. Вышел во двор, посмотрел на балкон Цыгана — пусто.
— Денис.
— Здрасте, Сергей Петрович!
— К Кириллу?
— Да.
— Подвезешь?
— Вопросики…
— Уехал Данченко, — кивнул на балкон Цыгана Морозов, садясь на переднее сиденье.
По дороге стали вспоминать, как, собственно, Денис, Кирилл и Цыган познакомились.
В несчастном Барнауле тогда даже по-настоящему кормить пацана было нечем. Вот и посылала его мать к столичному дядьке, который хотя и был рад племяннику, но заниматься им времени не имел, все мотался по своим разыскным делам. Целыми днями Денис был свободен как птица, он сам изъездил Москву вдоль и поперек, поглядел на все достопримечательности, вот только в Мавзолей очередь не достоял — надоело. А когда достопримечательности кончились — это было уже во второй или третий его приезд, — Денис просто вышел во двор. Там и познакомился с Кириллом и Цыганом. Теперь Москву он открывал по другим достопримечательностям: подвалам, подземным тоннелям, свалкам, воинским частям, футбольным матчам, фильмам по телику, — и еще неизвестно, какая Москва была интереснее.
Похождения неразлучной троицы, собственно, и послужили поводом для знакомства с Морозовым, который тогда был в этом районе участковым, впрочем, как и сейчас.
— Вот же зараза! — хохотал Морозов. — А я тогда все бомжатники перетряс. Двое даже сознались.
Денис рассмеялся.
— Цыганенок! — досмеивался Морозов. — Как ухитрился? Вы ж еще, по сути, пацанами были!
— Дурное дело нехитрое, но трансформаторные будки горят будь здоров, там же масло, — пояснил Денис. — А вообще, идея была такая — поджечь, а потом мужественно потушить.
— Пожарники хреновы, — беззлобно сказал Морозов.
Грязнов внимательно посмотрел на него:
— Сергей Петрович, а вы ведь знали, да? Что это Цыган, знали?
Морозов лукаво улыбнулся:
— Я? Откуда?!
— Знали, — кивнул Грязнов.
Морозов вздохнул:
— Отец — в тюряге, брат — тоже. Что ж теперь, и его в колонию? А? Ты бы посадил?
Грязнов пожал плечами.
— Я не смог, виноват, — сказал Морозов.
— Да бросьте, Сергей Петрович, пацаны на вас молиться должны.
— Это нормально, Денис, — отмахнулся Морозов.
— Нормально? Вон недавно в соседнем РОВД мальчишка влетел к начальнику, в руке что-то, замахнулся и кричит: «На пол, лежать! Всех взорву!» Начальник и бухнулся на колени: не убивай! Потом оказалось эскимо. А этот пацан перед девчонкой геройствовал. Так вкатали герою — по первое число за вооруженное нападение. Вот это нынче нормально. А мы?.. нахмурился Денис.
— Чего это тебя так развезло?
Грязнов не ответил, только желваки обозначились на скулах.
— Ты держись, — сказал Морозов. — Кирилла, к сожалению, не вернешь…
Они подъезжали к дому Медведева.
— Марик!