– Кажется, я вас не представила, – встрепенулась Дези. – Доктор Константин Кратов… инженер Отто Андерссон, мой отец.
«Ах вот оно что», – подумал Кратов и укорил себя за непонимание женской природы.
– Я очень беспокоюсь, – сказал инженер Андерссон значительным голосом. – Дезидерия нечасто покидает дом, не говоря уж о пределах Земли…
– Будем честны, папа, – сказала Дези. – Пределы Земли я покидаю впервые в жизни.
– Все когда-то случается впервые, – сказал Кратов. – Смею вас уверить, наш путь лежит в очень дружелюбный и красивый мир, где все опасности сведены к разумному минимуму. Обещаю, я буду очень внимательно и ответственно присматривать за фрекен Дези. – А мысленно прибавил: «Сдувать пылинки с хрустального сосуда». – У меня есть в этом вопросе значительный опыт.
– Надеюсь, там нет хищных животных, – проворчал Андерссон, которого слова Кратова не слишком убедили.
– Есть, – с готовностью сообщил тот. – Но в силу особенностей своего генезиса они не воспринимают людей как звено пищевой цепи. Достаточно соблюдать стандартные меры предосторожности, и все будет хорошо. Не гулять без присмотра старших, не пихать конечности в разверстые пасти, не тыкать палкой в нечто большое, многокрасочное и мирно загорающее на солнышке, если не знаешь его названия…
Лицо Андерссона потемнело.
– Доктор Кратов шутит, папа, – с нажимом произнесла Дези.
– Разумеется, шучу, – сказал Кратов. И едва сдержался, чтобы не присовокупить со всей искренностью: «Почти».
– Как называется планета, куда вы сопровождаете Дезидерию? – осведомился Андерссон траурным голосом.
– Сиринга, – ответил Кратов.
– Я наведу справки, – насупившись, обещал Андерссон.
Дези встала на цыпочки и поцеловала отца.
– Все будет хорошо, ты же знаешь, – сказала она. – Со мной ничего и никогда не происходит.
– Надеюсь, ты не стремишься изменить этому правилу, – проворчал Андерссон.
Дези вскинула сумку на плечо, взяла Кратова под руку и повлекла к посадочной галерее. Пройдя несколько шагов, она вдруг обернулась и послала отцу воздушный поцелуй. Глядевший до этого момента им вслед исподлобья, тот вмиг изменился в лице и расхохотался. После такого неожиданного взрыва эмоций, смущенно махнув рукой, удалился быстрым шагом.
– Что это с ним? – удивился Кратов.
– Папа наконец увидел то, чего от меня ждал все утро, – хихикнула Дези. – Маленькую послушную девочку в розовом сарафанчике и белом чепчике.
– А что вижу я? – осторожно спросил Кратов.
– Меня, сударь, и только меня, – сказала Дези, с наигранной спесью вскинув носик. – Или вы желали бы вот это?
Кратов шарахнулся.
Рядом с ним царственной походкой вышагивала сказочная принцесса с фиолетовыми волосами до полу, в шуршащем громоздком наряде с золотым шитьем и бриллиантами, в маленькой бесценной короне и с фальшивым румянцем на пухлых щеках.
Никто на них не оборачивался.
Кратов помотал головой. Несколько раз старательно моргнул. С третьей попытки ему удалось вернуть прежнюю Дези. Вернее, она вернулась сама, когда почувствовала, что ожидаемый эффект достигнут.
Он не нашел ничего более умного, как буркнуть:
– В старые добрые времена вас бы сожгли на костре.
– В старые добрые времена я бы правила миром, – беспечно возразила Ледяная Дези, в которой сейчас не ощущалось ни единого ледяного кристаллика.
Мичман Нунгатау и рыжая дева
– Поживее, сержант, – распорядился Нунгатау, – излагайте на ходу.
– Есть на ходу, – сказал сержант Аунгу и пустился излагать.
По дороге в космопорт до сведения мичмана было доведено, что псекацаги, сиречь патрульные, те самые, что недавно страстно алкали порвать спецгруппу в мелкие лоскутья, – в общем, нормальные парни, общительные и незлые. Возможно, причина столь терпимого отношения сержанта к упомянутым патрульным заключалась в гнячке, которой они с ним щедро поделились. «Подорвали мы с ними по доброму косяку… хорошая у вас тут трава, ничего не скажешь, наша против нее что солома прошлогодняя…» Ничего существенного, что могло бы дополнить картину происшедшего или сузить сектор поиска, сержант от них, впрочем, не узнал. «Ни за что бы не выстрелил, говорит, кабы намедни янрирр старший инспектор всему личному составу генеральный прозвездон не прописал за хладнодушие и утрату бдительности, а ему самому, надо думать, свое начальство перед тем навтыкало по самое спаси-сохрани…» Тартег разглядеть стрелявший толком не успел, заметил единственно, что матерый был тартег, старинный, не новодел и уж тем более не подделка из сувенирной лавки в торговых рядах. «Я, говорит, сразу смекнул, что попали мы все в деревянный переплет, и самым разумным со стороны янрирра старшего инспектора было бы каяться и лебезить, лебезить и каяться, и при первой благоприятной возможности выпустить пташку из клетки, пускай летит куда летела, и не оглядывается, и тогда, по воле создателя, может, все и устаканится… Но коли уж вы здесь, говорит, вижу, что не устаканилось…»
– А еще он мне запись инцидента разрешил скопировать, – напоследок похвалился сержант.
– Что же ты молчишь-то?! – вскипел Нунгатау.
– Кто молчит? – возмутился сержант. – Это я-то молчу?! Банга, скажи, я что – молчу?!
– Нет, янрирр сержант, – откликнулся ефрейтор Бангатахх, – сказать, что вы молчите, значит пойти против истины, вы не то чтобы не молчите, а, извините за крепкое слово, уж всех задрали своим жужжанием…
Они пересекли пустую площадь перед космопортом, с одной стороны подпираемую пыльными, высохшими от зноя скальными уступами, а с другой, сразу за невысоким, в половину роста взрослого мужчины, парапетом, жутковато-отвесно обрывавшуюся в пропасть.
– Красиво, – вдруг сказал рядовой Юлфедкерк.
– Чего тебе тут красивого? – недовольно спросил мичман.
Вместо ответа рядовой показал на небо: там, над бледно-голубой изостренной горной грядой в снеговых наплывах, вставали две призрачных луны – сизая, словно морозом прихваченная Днекка и тускло-желтая, как из старого янтаря, Изангэ.
– Не видал такого? – с тайной гордостью ухмыльнулся Нунгатау.
– Где у нас, в метрополии, такое увидишь! – сказал рядовой. – Либо серые тучи с дождем, для принудительного осаждения вредных выбросов, либо серая от этих самых, мать их ветреница, душу их дери, выбросов волокита вместо неба…
– Волокита, – засмеялся ефрейтор Бангатахх. – Слово-то какое нашел!
– Он у нас лирик, – фыркнул сержант Аунгу. – Можно сказать – пиит.
– Кто-кто?! – насторожился мичман.
– По-старинному – поэт, – пояснил сержант. – Помните, у летописца Кеммурверна? «Сей пиит приближен бе ко двору гекхайана, однако же за изрядное языкоблудие, пианство и распутство недолго подле оного продержался и отрешен бысть с поражением в чинах и телесном здравии…»
– Это про кого так? – с живым интересом осведомился ефрейтор.
– Про Сигнебарна. Слыхал такого?
– Слыхал, конечно, – сказал ефрейтор. – В лицее проходили, наизусть заучивали. Только забылось уж все давно.
Мичману это имя, равно как и предыдущее, ничего не говорило, поскольку лицеем для него были скунгакские портовые трущобы, а представления об изящной словесности ограничивались срамными стишками на стенах отхожих мест. Поэтому он счел за благо прервать культурную дискуссию, рявкнувши:
– Куда идем, грамотеи хреновы?
– Да почти уж пришли, – сказал сержант Аунгу. – Загвоздка в том, янрирр мичман, что дева, которую вы желали бы допросить, наотрез отказалась покидать рабочее место, сопровождая свой отказ какими-то мутными угрозами.
– В каком смысле? – нахмурился мичман.
– В том смысле, что, мол, папе пожалуюсь.
Ефрейтор снова заржал, а мичман спросил:
– Кто у нее… гм… папа?
– Не могу знать, – сказал сержант. – Из угроз упомянутой девы я сделал вывод, что некий офицерский чин из расквартированной под Хоннардом бригады егерей.
– Егеря – это нестрашно, – сказал рядовой Юлфедкерк беспечно.
– Смотря какие егеря, – заметил сержант. – Егерь егерю рознь. Случаются такие егеря, что уж лучше с бессрочными каторжниками дело иметь, чем с этими людоедами.
– Ну, посмотрим, – сказал Нунгатау несколько неуверенно. – В конце концов, мы при исполнении, допросить имеем право, не насиловать же мы ее станем, чтобы было зачем папу подпрягать…
– А вот я бы не отказался, – сообщил сержант, шкодливо скалясь. – Приятная девочка. Из высокородных. Одно только и удерживает, что папа-егерь и весь его род…
– Ну, за такое не грех и от папы получить что причитается, – философски заметил ефрейтор.
– Скотина ты, сержант, – сказал мичман и сплюнул на каменные плиты.
– Все мы немного скотины, – согласился тот. – Каждый из нас по-своему скот…
– Тоже, небось, из Сигнебарна? – ухмыльнулся ефрейтор Бангатахх.
– Почти угадал, – сказал сержант. – Мыслитель Спегурн, трактат «Сокровенное низкодушие и скотство всякой прямоходящей твари, неосновательно в любомудрие себя вверзающей». Издание Аквондакуррского университета, год от Великого Самопознания две тысячи девятьсот четвертый…
– Почти угадал, – сказал сержант. – Мыслитель Спегурн, трактат «Сокровенное низкодушие и скотство всякой прямоходящей твари, неосновательно в любомудрие себя вверзающей». Издание Аквондакуррского университета, год от Великого Самопознания две тысячи девятьсот четвертый…
– Откуда ты, прямоходящая тварь, все это знаешь? – спросил Бангатахх недоуменно. – Ну вот откуда? На тебя глянешь бывало спросонья, так обделаешься с перепугу, а туда же… любомудр, мать твоя сладострастница…
Они вошли в вестибюль, и Нунгатау сразу понял: «Вот она. Рыжая, высокая, чрезвычайно недовольная происходящим. Высокородная сучка».
– Это она, – словно бы в подтверждение его мыслям, сказал сержант Аунгу и указал кивком, явно опасаясь, против обычного, тыкать пальцем. – Какие будут распоряжения?
– Взять под наблюдение периметр снаружи, – сказал мичман негромко. – И, в конце концов, не пускать никого, кто может помешать нашей беседе.
– Да всякий может помешать, кто соберется вот прямо сейчас отправиться в метрополию или тот же халифат, – заметил сержант вполголоса.
– Разговорчики! – лязгнул Нунгатау, и «болтуны» без большого рвения отправились выполнять приказание.
Сам же он стиснул зубы и, чеканя шаг, приблизился к стойке.
– Сударыня, – промолвил мичман, всевозможно умягчив голос.
– Сударь, – отозвалась она, не поднимая глаз от экрана со схемой какого-то рейса «Анаптинувика-Эллеск – К-черту-на-рога».
«Нужно было попросить в группу профессионального дознавателя, – подумал Нунгатау. – Хотя бы даже вместо того же рядового, все равно толку от него, как от кирпича – светлой радости. Я следопыт, а не переговорщик. Пустите меня в чистое поле, дайте след, и я приведу к тому, кто окажется на том конце тропинки. А правильно вести себя с этой рыжей змеюкой я не умею. Даже от грязной сволочи Аунгу на моем месте было бы больше проку, он же начитанный, гад… философов да стихоплетов цитирует». Тяжко вздохнув, мичман сказал:
– Уделите мне пару минут, осчастливьте солдата вниманием.
Наконец она соизволила оторваться от своей дурацкой схемы и смерить его взглядом. Хотя бы даже и таким, равнодушным.
– Я при исполнении…
– Я тоже, сударыня, – быстро сказал мичман.
– Здесь уже были какие-то… гм… солдаты.
– Это мои люди. Подозреваю, они не произвели на вас благоприятного впечатления.
«И сержант Аунгу явно пролетел со своей образованностью», – мысленно позлорадствовал Нунгатау.
– Отчего же, – промолвила дева с холодной учтивостью. – Они были вполне корректны. Хотя и не смогли ясно сформулировать суть своих претензий.
– Что вы хотите, – усмехнулся мичман и немного расслабился. – Быдло…
Она усмехнулась одними глазами.
– У вас есть желаемая пара минут.
– И тем самым вы окажете высокому военному командованию Черной Руки неоценимую услугу… – начал было мичман, но как-то сразу понял: Лысый Вьюрг и его сыскные мероприятия этой особе чистых зеленых[17] кровей столь же безразличны, как и мельтешение каких-нибудь микробов на невымытой посуде в подсобках портового бара. Вздохнув, он закончил: – И скрасите мою простую казенную жизнь.
– Вы неважный психолог, янрирр… м-мм… – она выждала его реакцию на свое неловко разыгранное замешательство, обнаружила, что он не поверил в ее наивность, и спокойно закончила: – Мичман.
– Мичман Нунгатау, к вашим услугам, – он коротко поклонился. – Как прикажете обращаться к вам?
– Алестегг Раахинга Силхарн, старший специалист сервисной службы космопорта.
Мичман скосил глаза на обвивавший ее смуглое запястье металлический браслет со сложным узором. Не тартег, конечно, а все же вещица знаковая… Что эта породистая стервочка делает за стойкой занюханного периферийного космопорта?
– Каждый развлекается как умеет, – сказала она, заметив его взгляд. – Если я здесь работаю, следовательно, на то есть причины.
– Вы чрезвычайно наблюдательны, сударыня.
– Благодарю. А вы весьма демонстративны.
– Что это значит?
– Не считаете нужным скрывать свое любопытство. Или не умеете.
– Скорее второе. Я никогда прежде не занимался тем, к чему меня склоняют обстоятельства и воля начальства.
– Оперативным сыском?
– Можно назвать и так.
– Так мы перейдем к делу? Скоро прибудет очередной рейс, и я буду занята.
– У вас нет желания продолжить нашу беседу в более подходящем для нее месте?
– Чем вам не нравится это?
Нунгатау не сдержался и насмешливо фыркнул.
– Кто кого допрашивает, госпожа Силхарн?
– Так это все же допрос?
– Вы снова ответили вопросом на вопрос…
– Но вы постоянно даете мне возможность уйти от прямого ответа.
– Я не лучший дознаватель. Учусь на лету. Как истинный кхэри, наблюдаю за эхайнами и стараюсь подражать…
– Тогда позвольте вам помочь, – сказала дева серьезно, не оценив его иронии.
– Буду признателен.
– Из сбивчивых объяснений ваших друзей… («Таких друзей – за хобот и в музей», – печально подумал Нунгатау) я поняла, что вас интересуют подробности небольшого инцидента, что приключился на этом самом месте.
– Да, мне поручено расследовать обстоятельства…
– Я немногое могу добавить к тому, что вы, верно, уже узнали у сотрудников службы безопасности, которые превратили безобидное затруднение в то, что вы называете «инцидентом».
– Сударыня, это вы назвали случившееся «инцидентом».
– Хорошо, я так назвала, а вы так расценили.
– Игры слов… Но продолжим.
– Да, продолжим. Это был очень молодой человек, безусловно эхайн – иначе я увидела бы это на своем мониторе, а служба безопасности объявилась бы намного раньше.
– Вы хотите сказать, что он беспрепятственно миновал сканирующие контуры?
– Так оно и было. В то же время он совсем не походил на эхайна в традиционном смысле. Он был растерян, даже напуган и совершенно дезориентирован.
– Все мы однажды бываем в описанных вами состояниях…
– Я сразу обратила внимание на его глаза.
– Что было не так в его глазах? Цвет? Выражение?
– Я неточно выразилась. Обычные эхайнские глаза, как у нас с вами. Несколько непривычный разрез – как у арарэйби или северных ксухегри, или…
– У келументари? – с усмешкой добавил мичман.
Она замолчала и на всем протяжении чрезмерно затянувшейся паузы старательно рисовала пальчиком одной ей понятные значки на панели монитора. Наконец спросила:
– Разве вы не знаете, янрирр мичман, что келументари – это не народ и не племя?
– Я знаю, что келументари – это страшная сказка из глубины веков. И еще три дня назад я был убежден, что келументари вовсе не существуют. Либо, если и существовали, то, ко всеобщему удовольствию, давно исчезли с лица Эхайнора. Мало ли чудовищных тварей вымерло во всех мирах от вполне натуральных причин… Если уж быть откровенным, то я и вовсе о них не думал. Я давно вышел из возраста страшных сказок.
– Келументари – не сказка, – сказала она медленно. – И ничуть не страшная. Келументари – это наша надежда на будущее.
– Надежда? Я не ослышался?
Дева молчала, погруженная в мысли.
– Это ново, – проговорил Нунгатау. – Надежда… ну пусть… И вот эта ваша надежда вдруг обнаружилась на том самом месте, где я сейчас стою? И растерянно крутила башкой, не зная, как ей поступить дальше, пока вы не пришли на помощь?
– Так оно и было, – снова сказала она. – Обычный грузо-пассажирский рейс. Экипаж, несколько вукрту, даже не покидал корабля, дождался разгрузки и отправился обратно, в Халифат. А пассажир остался. Молодой эхайн, совершенно на эхайна не похожий. Как только он заговорил, я подумала, что сканирующие контуры вышли из строя либо он каким-то образом их отключил. Его манера изъясняться, его акцент и подбор слов – все кричало о том, что это чужой. Да он и вел себя как чужой во враждебном окружении. И я… я допустила ошибку.
– Ошибку – вызвать службу безопасности?
– Да, – сказала она и твердо взглянула на мичмана. – Это была непростительная ошибка. Нужно было всего лишь успокоить его и прийти на помощь. Но перед этим у меня на обработке был тяжелый рейс – шахтеры с Эрарфу, усталые, злые… а еще у них вечно что-нибудь теряется. И, возможно, по этой причине я была не совсем адекватна и не готова к проявлению своих лучших профессиональных качеств. Поэтому я вызвала службу безопасности.
– И что дальше?
– Дальше? Судя по всему, тяжелый день был не только у меня. Они подумали то же, что и я, и повели себя неоправданно жестко. Даже мне было понятно, что он не агрессивен, что это всего лишь растерянный ребенок. А они выстрелили в него из парализатора.
– Это все?
– Да, это все.
– В какой момент вы поняли, что перед вами келументари?
– Янрирр мичман, я этого не поняла, – усмехнулась она. – Это вы мне только что сказали.
– Разве? Впрочем, это неважно. Вы разглядели его тартег?