– Уж доведу, будьте покойны, – обещал Нунгатау. – Уж так доведу, что… Но не расслабляйтесь: ничего еще не закончилось. И было бы очень неплохо с вашей стороны, если этот высокородный юнец вдруг обнаружится в пределах досягаемости, уважительно и в то же время непреклонно поумерить его прыть. Не забыв при этом известить меня.
Старший инспектор вдруг усмехнулся. Затем сел, непринужденно откинулся в кресле и посмотрел на мичмана, как на докучливого шута.
– Основания? – спросил он.
– Что вы имеете в виду? – опешил Нунгатау.
– Буквально следующее, мичман. Я хотел бы знать, на каком основании я вдруг должен ограничить свободу передвижения столь высокородной особы.
– Гм… однажды вы уже пытались это сделать.
– И в любой инстанции с готовностью признаю свою ошибку. Впредь намерен подобного превышения своих полномочий всячески избегать. Либо же… – Имсантуарн перегнулся через стол и приблизил сделавшуюся вдруг лукавой физиономию к мичману. – Либо же вы назовете мне обвинения, выдвинутые против юного Тиллантарна. Учитывая его родовое древо, таковые обвинения должны быть более чем серьезными.
– Похоже, в вас наконец проснулся законник, – с сарказмом промолвил Нунгатау.
– Он всегда во мне был, – ответил старший инспектор. – Законы, уставы, кодексы – это единственное, что спасает Эхайнор от саморазрушения. Не будь законов, не следуй мы их духу и букве, ни один эхайн не дожил бы и до Великого Самопознания.
– Да вы еще и буквоед, старший инспектор.
– А вы, мичман… впрочем, как и все кхэри… вы никогда не относились к установленному порядку с должным уважением. Поэтому вы до сих пор остаетесь дикарями, играющими в цивилизацию, и мичманские нашивки – предел вашей карьеры.
– Не пытайтесь меня раскачать. Вам это не понравится.
– Я просто хочу напомнить вам, что вы, даже принимая во внимание церрег, которым вы тычете во все стороны, действуете цинично и беззаконно. Чем отнимать мое время, не лучше ли вам озаботиться эдиктом на задержание Тиллантарна, причем в письменном виде, в надлежащем оформлении и со всеми необходимыми подписями? Гранд-адмиралы приходят и уходят, а Высокий родовой свод остается…
Так удачно складывался разговор. Так приятно было сознавать собственную неуязвимость и превосходство! И вдруг все переменилось. То есть вернулось в обычную колею. Мичман-сарконтир снова стал пыльным унтером, чье место в степи, а не в приличном месте, а старший инспектор – старшим инспектором, как ему и полагается по должности, высокомерным и властным ублюдком. «Где я перегнул? – лихорадочно соображал мичман. – Где хватанул лишку?! Вот ведь как бывает, когда на ровном грунте возомнишь о себе невесть что, и вдруг – стоймя, с макушечкой! – в яму с дерьмом…»
– Опасаетесь мести старших Тиллантарнов? – прошипел он. – Напрасно. Они далеко, пока еще соберутся в дорогу, а гранд-адмирал близко.
– Разве он изменил своим суверериям и отважился-таки покинуть стены замка Плонгорн? – с неприкрытой уже издевкой осведомился старший инспектор.
Это было открытое оскорбление. О тяготевшем над гранд-адмиралом Вьюргахиххом зловещем пророчестве ходили слухи, все дивились тому значению, которое столь высокопоставленный офицер и безусловно образованный эхайн придавал словам какой-то гадалки, кто-то относился к этому с пониманием, кто-то с юмором, а кто и с насмешкой… вот как сейчас. И хотя оскорбление не задевало чести самого мичмана, тем не менее, в силу установившихся между ним и гранд-адмиралом особых отношений, требовало достойной отповеди. Подходящих ситуации слов у мичмана не сыскалось, и он потянулся за скерном.
За дверью послышался шум, раздались недовольные голоса, а затем в помещение ввалилась разношерстная толпа. Впереди, раскинув руки, пятился рядовой Юлфедкерк и орал: «Не велено! Сдайте назад, пиявки болотные!» Прямо на него, покрикивая: «Сейчас я тебе сдам, скорпион недотоптанный!» – перли громадные и весьма недовольные возникшим препятствием оперативники службы безопасности, числом трое, в густо-синих куртках с закатанными рукавами и с парализаторами наперевес. Хоть и не боевое оружие вроде скерна, а тоже приятного мало… Позади всех маячили головы сержанта Аунгу и ефрейтора Бангатахха, причем сержант зазывно махал руками в том смысле, что: «Янрирр мичман, благоволите на выход, они ждать не станут!..» – а ефрейтор даже подпрыгивал, надеясь быть замеченным из-за широких спин оперативников.
– Извинения просим, янрирр старший инспектор, – угрюмо сказал один из густо-синих, – но что здесь делают эти скорпионы?
– Если мы их сейчас положим мордами к полу, а потом укатаем в холодную до выяснения, – прогрохотал другой, – это будет уместно?
– Более чем уместно, дети мои, – ответствовал Имсантуарн, украсив голос самыми благостными интонациями. – Но мичман и его люди нас покидают, не станем их задерживать.
– А я бы задержал, – буркнул оперативник. – То есть не просто задержал бы, а скерны поотнимал бы и употребил к стыду и унижению янрирров скорпионов, даром что прицелы не отстегнуты…
– Желаю здравствовать, старший инспектор, – сказал Нунгатау ласково. – Очень надеюсь на скорую встречу при более располагающих к душевной беседе обстоятельствах.
– Ваш покорный слуга, – не запозднился тот. – Эдикт не забудьте. А то, не ровен час, юный Тиллантарн решит воспользоваться услугами космопорта «Анаптинувика-Эллеск», так ему препятствий к перемещениям никто чинить не станет.
Нунгатау промолчал, нырнул под руку Юлфедкерка и буром попер на живую стену. Уткнувшись носом в грубую синюю ткань, поднял глаза и спросил с угрозой: «Ну?» На что последовал ответ в самом свирепом и вызывающем тоне: «В рыло ткну!» – «Пропустить!» – распорядился из глубины офиса старший инспектор, и оперативник, всем своим видом демонстрируя надежду на продолжение разборки, отступил на полшага. «За мной», – бросил мичман и устремился на двор.
Пройдя несколько шагов, он вдруг развернулся и пихнул рядового Юлфедкерка в грудь обоими кулаками.
– Я что тебе велел делать, рыбий пузырь, грунтоед, мисхазер, мать твоя гусеница?
– Никого не пускать, – ответил тот, потупясь. – Вы, кажется, не заметили, янрирр мичман: их было трое, и еще трое ошивались в коридоре…
– За каким демоном мне нужны такие помощники? – спросил мичман в пространство. – Уж лучше бы я отправился сюда один. По крайней мере, рассчитывал бы только на себя.
– Виноват, янрирр мичман.
– Зачем солдату боевое оружие, если он стесняется пустить его в ход? Что там было у этих дерьмодавов – цкунги? Чесалки для яиц. Я этими цацками лечусь от судорог в икрах. А у тебя что было, солдат? Скерн! То есть отменная горелка для разведения огня под адскими сотейниками…
– Больше не повторится, янрирр мичман, – равнодушно бубнил рядовой без тени раскаяния на бледной роже.
– Разрешите обратиться, – встрял сержант Аунгу, которого, в общем, никто ни о чем не спрашивал.
– Молчать, Аунгу!
– Наша задача, янрирр мичман, состоит в том, – упрямо сказал сержант, – чтобы найти и доставить по назначению некую персону мужского, как представляется, пола, а не вступать в огневой контакт со всеми подвернувшимися под горячую руку псекацагами. Да хранят нас Стихии, но это игра с неясным исходом. Не скрою, мы в состоянии раскочегарить адские печки, но и патрульные не из грунта выкопаны и не из дерьма слеплены. Отсюда вывод: может сложиться и так и эдак, а вернее всего, перепадет всем и от щедрой души. То есть команда окажется выведена из строя частично или полностью, после чего воспоследуют разбирательства и прочие непредусмотренные нашими планами траты времени, потеря темпа и ущемление в маневре. Что, не так разве? Еще добавлю, что обращать эхайнское боевое оружие против эхайнов недостойно и недопустимо. Вам не следует требовать от Юлфы исполнения преступных приказов.
– Это я буду здесь решать, что преступно, а что нет, сержант! – рявкнул Нунгатау. – И если сочту необходимым, с легкостью шлепну и вас. Соответствующий опыт у меня имеется…
– Не сомневаюсь, янрирр мичман. Вы настоящий кхэри…
– От кхэри слышу!
Сержант Бангатахх, все это время торчавший в сторонке не у дел, вдруг расхохотался. На него посмотрели как на идиота. Первым не выдержал и зафыркал рядовой, затем прыснул сержант. «Чего это я раздухарился», – подумал мичман, изо всех сил сохраняя свирепое выражение лица.
– Есть что доложить? – спросил он. – Или вы, покуда я за всех отдувался, дурью маялись и курили самую гнусную траву, какую только надыбали на этой планетке?
– Для вас, янрирр мичман, у меня всегда найдется пара словечек, – осклабился сержант Аунгу. – Начну с патрульных, не возражаете?
Последняя партия
– У меня сегодня прекрасное настроение, – сказал капитан Ктелларн. – Не пойму, по какой причине. Но хочется распространять вокруг себя свет и всем делать добро.
– Вот как? – усмехнулся Оберт. – Хотите я подскажу вам, как сублимироваться?
– Дайте угадать. Сейчас вы предложите мне доставить вас домой.
– С вами становится неинтересно. Не то вы научились читать мысли, не то я делаюсь недопустимо предсказуем.
– Забыли третий вариант: вам не хватает полета фантазии. С годами она иссякла, а может быть, всегда была довольно скудна. Все ваши помыслы сводятся к одной идее фикс. Согласитесь, это серьезно облегчает мою задачу.
– Тогда уж и четвертый вариант. Гляжу я на вас, здоровенного, довольного собой и жизнью, сытого и благополучного эхайна, а про себя думаю: ну что с него взять? Что он способен предложить мне, с моим богатым внутренним миром, с моей исторической памятью, где, между прочим, хранится и непреложный факт, что когда-то, очень давно, мы, люди, надрали этим громилам задницу.
– Вам не удастся меня разозлить. Во-первых, времена изменились, и это именно вы сидите у меня в стеклянной коробочке, как экзотическое насекомое, а не я у вас в желудке. А во-вторых, как я уже говорил, у меня замечательное настроение, состояние умиротворения и гармонии, что случается крайне редко.
– Сгораю от любопытства, чем это ваше удивительное состояние чревато?
Ктелларн разжал громадную ладонь и выкатил на столик два кристалла.
– Что это? – спросил Оберт.
– Понятия не имею. Какие-то новости. Какой-то молодежный сериал. Ваша молодежь будет счастлива. Вы же знаете, я редко интересуюсь содержимым того, чем компетентные службы обычно утоляют ваш сенсорный голод.
– Я знаю только то, что вы лицемерите. И делаете это с трогательной наивностью и верой в собственный дар убеждения.
– Какой вы нынче злоречивый, – сказал Ктелларн укоризненно. – Отчего бы?
– Накопилась усталость. За столько-то лет… Белыми, как всегда?
– Вы же знаете, черными против вас у меня нет ни единого шанса. Я еще только двину королевскую пешку, а половины моих фигур как не бывало.
– Попытайтесь разнообразия ради сменить дебют. Изумите меня. Сколько можно разыгрывать одну и ту же испанскую партию?
– Ничего не могу с собой поделать. Мой король чувствует себя некомфортно, если перед ним нет пространства для маневра.
– Вы путаете пространство для маневра с голой задницей. Вашему королю комфортно без штанов перед моими слонами? Ну да как угодно… Ваш ход, янрирр.
Оберт с усмешкой наблюдал, как Ктелларн исполняет непременную в начале партии мимическую прелюдию: морщит лоб, шевелит губами, теребит правое ухо.
– Отчего вы не предложите мне однажды сыграть в какую-нибудь эхайнскую игру? – спросил он. – Ведь у эхайнов есть игры?
– Разумеется, – рассеянно промолвил капитан. – Не думаю, что они придутся вам по вкусу. Чересчур… гм… суровы. И зачастую оканчиваются смертью проигравшего. – Он оторвал взгляд от доски и посмотрел Оберту в глаза. – Не в кости же мне с вами играть!
– И то верно. Слишком мало логики, слишком много физики.
– Вы ни разу не говорили, чем занимались дома. Я имею в виду – в том мире, который раньше был вашим домом.
– Так… разными пустяками.
– Неразвитая мускулатура… бледная кожа… скудная мимика… Много лежали?
– Кто же работает лежа! Хотя… не стану спорить: лежа иногда лучше думается.
– Вы не похожи на серьезного мыслителя. Для философа вы чересчур поверхностны.
– А для офицера вы чересчур наблюдательны.
– Я военный психолог. К сожалению, не слишком компетентный и… гм… не самый удачливый. Академическое образование не всегда служит залогом профессиональной карьеры.
– Кому вы рассказываете…
– Я не снискал лавров там, куда был направлен. Не достиг высот в науке, не добился уважения подчиненных. То, что я прозябаю в вашем обществе – почетная, хотя и малоперспективная ссылка…
– Что это с вами нынче, капитан? Вы никогда не были столь откровенны!
– Говорю же вам: прекрасное настроение. А вы сейчас начнете мне его портить своими победами…
– Как психолог, даже военный… даже неудавшийся… вы давно должны сами себе дать ответ, почему я всегда выигрываю.
– С этим просто. Вы холодны, расчетливы. Несмотря на то что находитесь на вражеской территории, всегда леденяще спокойны. Кстати, почему вы всегда спокойны? Небось, лелеете некие коварные замыслы?
– Ночами не сплю! – засмеялся Оберт.
– Общеизвестно: люди более психологически устойчивы, нежели эхайны. В ситуации, когда мы теряем голову от бешенства и лезем на рожон, вы хладнодушно изучаете диспозицию и размеренным шагом отправляетесь за главным призом. Не так ли случилось пятьдесят тысяч лет тому назад?..
– Вы же не питаете опасений, что однажды ночью все мы соберемся вокруг вашего лагеря и забьем вас каменными топорами, как в старые добрые времена.
– Смею надеяться, в гастрономическом аспекте мы вас не интересуем. В конце концов, вам грешно жаловаться на качество пищи…
– Вот только кофе у вас дерьмовый.
– Это вообще не кофе, если вы не знали. И, коли уж на то пошло, сей факт не стоит того, чтобы сызнова разыгрывать здесь репризы эпохи среднего палеолита… Однако же поставим вопрос иначе: почему я всегда проигрываю?
– Потому что вы не умеете этого делать. Для вас каждая игра словно смертельный поединок, от которого зависит все на свете. Для меня же с одним поражением жизнь не заканчивается. Я отнесусь к нему с философским спокойствием и подготовлюсь к следующей партии более тщательно. В конце концов, это всего лишь игра.
– Люди, – сказал Ктелларн с непонятной усмешкой. – Вы можете себе позволить проигрывать. Ваш век долог. А мы, эхайны, живем недолго. Часто наш срок отмерен длиной клинка противника на поле Справедливости и Силы. Поэтому каждая партия для меня решающая, любая игра – поединок со смертью…
Когда спустя час с небольшим эхайн, содрогаясь от трудно сдерживаемого негодования, проигравшийся в пух и прах, подчеркнуто аккуратно закрыл за собой дверь, Оберт смахнул оба кристаллика себе в ладонь. Подошел к жерлу утилизатора. «Они ведь больше не понадобятся, верно? – подумал Оберт, стараясь быть спокойным. – Мне даже не слишком интересно, что там было. Игры закончились, коварные замыслы взлелеяны. Дело за малым: за каменным топором».
…Спустя мгновение он понял: ни черта подобного, все это лишь неуклюжая поза и пижонство, на самом деле ему невыносимо интересно, что хранят эти несчастные кристаллики, и, конечно же, он их не выбросит, а изучит содержимое со всем вниманием, на какое только способен, потому что воля ваша, господа и янрирры, но информацией приличные люди отродясь не разбрасывались и впредь не намерены…
Дези отправляется в поход
Дези Вифстранд явилась в пассажирский терминал космопорта Стокгольм – Спонга точно в назначенный час. На сей раз она избрала для себя облик любопытной девчонки-подростка, впервые в жизни отправляющейся из дому в дальнее путешествие, сулящее массу новых впечатлений и нестрашных приключений. Наряд ее состоял из искусно потертых в нужных местах джинсовых капри, просторной ковбойки и гигантской шляпы, напоминающей британский колониальный шлем. Шлемом она обмахивалась, а большую походную сумку за ней тащил мрачноватый немолодой джентльмен, несколько старомодный, длинный, как колодезный журавль, в деловом костюме, в тщательно подобранном галстуке и с благородной сединой в короткой стрижке и ухоженных усах. Судя по всему, шлем был заимствован именно из его гардероба. Кратов успел выстроить в воображении лишь одну гипотезу о том, что могло связывать этих двоих, по его мнению – самую очевидную, и тут же постарался изгнать ее из головы: кто знает, вдруг эта ведьма могла не только навевать иллюзии, но и читать мысли… Нынче Дези своему прозвищу «Ледяная» никак не соответствовала, а выглядела возбужденно и с живым интересом озиралась по сторонам, между тем как ее добровольный носильщик всем своим видом выражал неудовольствие от происходящего. Завидя Кратова, Дези кинулась ему навстречу так резво и радостно, словно собиралась повиснуть на шее. «Было бы неплохо», – мечтательно подумал Кратов и немедленно устыдился своего неподобающего любострастия.
– Как мило, что вы не опоздали! – воскликнула Дези. – Я могла заблудиться.
– С моей стороны было бы бесчестно поставить вас в такое положение, – сказал тот. – Ведь вы даже не представляете, куда мы отправляемся.
– Я готова ко всему! – объявила Дези и показала взглядом на сумку.
– Такое количество багажа нам вряд ли понадобится.
– Но это лишь малая часть вещей этого мира, без каких я не мыслю своего существования!
– Позвольте мне, – сказал Кратов и отобрал сумку у джентльмена.
Тот с явным облегчением избавился от ноши и принялся украдкой разминать ладони.
– Кажется, я вас не представила, – встрепенулась Дези. – Доктор Константин Кратов… инженер Отто Андерссон, мой отец.
«Ах вот оно что», – подумал Кратов и укорил себя за непонимание женской природы.