Анатолий Тоболяк Во все тяжкие…
(Повествование)Часть первая
К. П. Автономов, пятидесятипятилетний, худой, жилистый мужчина проснулся в страхе, со стукающим сердцем, мокрый от пота. Он лежал в трусах и майке, прикрытый лишь простыней, на широком диване в гостиной своей просторной квартиры. Скаредный утренний свет проникал в комнату через неплотно прикрытые шторы. В окно постукивал редкий дождь, но не нарушал мертвую тишину квартиры.
— Раиса! — позвал Автономов с перехваченным горлом. — Раиса!
Ответа не последовало, не могло быть ответа. Его жена, Раиса Юрьевна Автономова, лежала на полу спальни в луже крови. Из ее груди торчал охотничий нож, всаженный по самую рукоятку.
— Господи! — простонал Автономов.
Видит Бог, он не хотел ее убивать. Да, верно, он пришел накануне домой в двенадцатом часу ночи, засидевшись в гостях у Сочинителя. Он был слегка пьян, верно, но он же сразу повинился:
— Прости, Раечка, слегка задержался, — с легкомысленной винно-водочной улыбкой на губах.
Его удивило, что в столь поздний час его супруга не спит, как обычно, а стоит в спальне перед гладильной доской в своем невыносимо цветастом халате, с утюгом в руке. Раиса Юрьевна Автономова, в девичестве Автогенова — хрен редьки не слаще! — крупная дама пятидесяти одного года. ДАННАЯ ЕМУ БОГОМ ЖЕНА, С КОЕЙ ПРЕБЫВАЕТ В БРАКЕ ЕДВА ЛИ НЕ ТРИДЦАТЬ ЛЕТ. МАТЬ ЕГО ДОЧЕРИ ЗИНАИДЫ. ОТВЕТСТВЕННЫЙ БАНКОВСКИЙ РАБОТНИК, МЕЖДУ ПРОЧИМ.
«Ну, почему бы, скажи, Анатоль, не встретить ей меня с милой укоризной, с женским всепониманием?» Нет же! Раиса Юрьевна отбросила утюг на металлическую подставку и сразу парализовала Автономова своим пронзительным голосом, уникальным голосом, переходящим, знаете, в ультразвуки, пронизывающие бетонные стены, небо и земную твердь: «СТАРЫЙ ШАТУН. МЕРЗАВЕЦ. ПЬЯНИЦА. У КАКОЙ БАБЫ ТЫ БЫЛ, ОТВЕЧАЙ».
— Позволь, позволь, — бормотал юный пенсионер, — позволь, Раиса, объясниться. — Но она не позволила, Анатоль. Она подлетела ко мне в распахнутом халате, как фурия, как истинная мегера, как ведьмачка… продолжи сравнения сам… и кулаками по-мужски стала гвоздить меня, слабенького в тот момент… видишь жуткие синяки, к тому же качается зуб — каково?
СЧАСТЛИВ ОДИНОЧКА ХОЛОСТЯК, ОТВЕЧАЮЩИЙ ТОЛЬКО САМ ЗА СЕБЯ.
Ах, так! Рукоприкладство? Ты, дрянь, позволяешь себе мордовать юного пенсионера? Красная муть залила глаза Автономова. Как легконогий атлет, он метнулся в гостиную, где на стене рядом с книжными полками висели две скрещенные шпаги, старинная сабля, японский ритуальный меч, разнообразные кинжалы и ножи — любимая коллекция. В его руке оказался охотничий клинок. Автономов метнулся назад в спальню. ВОТ ТЕБЕ, ДРЯНЬ. ПОЛУЧАЙ. ЗА ВСЕ ОБИДЫ.
Она и не пикнула.
Следовало убедиться. Вскочив с дивана, Константин Павлович неверными шагами пересек гостиную. Он перестал дышать, когда открывал дверь спальни. Он глубоко и радостно задышал, когда увидел, что спальня пуста. Лишь разбросанные повсюду кофты, юбки, платья напоминали о хозяйке.
ПРИЗНАЮСЬ ТЕБЕ, АНАТОЛЬ, Я СЧАСТЛИВО ЗАПЛАКАЛ. Я ВОЗБЛАГОДАРИЛ БОГА, ЧТО ПРИКОНЧИЛ ЭТУ МЕРЗАВКУ ЛИШЬ ВО СНЕ.
Но ночная жуткая явь с побоями… Зеркало подтверждало, что он сильно пострадал от мужских кулаков Раисы Юрьевны.
С облегченным сердцем Константин Павлович прошагал на кухню. Он открыл холодильник. Там покойно дожидались его две баночки американского пива. Он опустошил одну жадно, взахлеб. Затем закурил, присев на табурет, — худой, жилистый, чистокожий. Если отрубить голову с седым ежиком волос, то никогда не дашь Автономову его лет. Он сохранился куда лучше, чем его супруга Раиса Юрьевна, урожденная Автогенова. Да. Это утешает.
С горящей сигаретой и непочатой баночкой пива Константин Павлович вернулся в гостиную и опустился в кресло перед журнальным столиком с телефоном. Следовало навести все-таки справку о бешеной супруге.
Банковский служебный номер Раисы Юрьевны ответил молодым женским голосом. Молодые женские голоса всегда благотворно влияли на Автономова. Он сразу приободрился.
— Доброе утро, девушка, — проговорил он. — Доброе, доброе утро!
Разбитая губа причиняла некоторую боль. Язык работал не совсем правильно, цепляясь за шаткий зуб. Зверина Раиса.
— Здра-авствуйте, — отвечали ему. — Слушаю вас.
— Хочу поговорить с Раисой Юрьевной Автономовой. Она на месте?
— Раиса Юрьевна?
— Да.
— Раисы Юрьевны, к сожалению, нет.
— Вот как! А где же Раиса Юрьевна?
— Раиса Юрьевна улетела в командировку в Москву.
— Вот оно как! А давно ли улетела Раиса Юрьевна в Москву?
— Насколько мне известно, ранним утренним рейсом.
— Что вы говорите! И надолго ли улетела Раиса Юрьевна?
— А кто ее, простите, спрашивает?
— А представьте, ее родной муж Автономов Константин Павлович, — заулыбался побитый пенсионер.
— О! Как же вы не знаете…
— А я, дорогая девушка, сам только что спустился с самолета, — ловко соврал К. П., - вот я и не в курсе.
— Сейчас уточню. Минутку. — Она пропала, а он затянулся сигаретой. — Вы слушаете? Раиса Юрьевна улетела на две недели. Ну, может, чуть больше, — проинформировал свежий голосок.
— Ага! — каркнул Автономов. — Очень хорошо. То есть я хочу сказать: очень плохо, что мы разминулись. Ну, ничего. А вы секретарь Раисы Юрьевны?
— Да, я секретарь.
— А Раиса Юрьевна, девушка, не обижает вас?
— Как понять? Почему обижает?
— Ну, она, скажем, не рукоприкладствует?
— Что-что?!
— Я шучу, девушка. Так я шучу. Значит, Раиса Юрьевна будет отсутствовать минимум две недели?
— Да. Приблизительно.
— Значит, две недели мне предстоит одному хозяйствовать в доме. Подскажите, пожалуйста, девушка… как вас зовут, кстати?
— Света. А что?
— Подскажите, Света, пожалуйста, как правильно жарить яичницу, — заулыбался Автономов разбитыми губами, — «а эта Светочка, Анатоль, так весело расхохоталась, что у меня мурашки, знаешь, побежали по телу».
СЧАСТЛИВ ОДИНОЧКА ХОЛОСТЯК, ОТВЕЧАЮЩИЙ ТОЛЬКО САМ ЗА СЕБЯ, — бубню я.
Затем К. П. Автономов, душевно приободренный, — тем более, что сильный солнечный луч прорвался сквозь неплотно прикрытые шторы, словно веселый мальчуган, убежавший из дома на волю, — позвонил на свою службу в управление Рыбвода. Опять он разговаривал с молодой девушкой, на этот раз хорошо ему знакомой.
— Мила? Милочка, золотце, здравствуй. Это я, твой шеф и покровитель. Ну, можно сказать, бывший шеф, но неизменный покровитель.
— Узнаю, Константин Павлович, узнаю. Но почему бывший? Вам еще два дня работать.
— Знаю, Мила. Но я, Мила, решил прогулять эти последние два дня. После тридцати лет беспорочной службы имею право, как считаешь?
— Ну конечно! О чем речь, Константин Павлович!
Справка об АВТОНОМОВЕ К. П.
В наших краях, а края эти очень дальние, не всякая птица к нам долетит, мужики уходят на пенсию в пятьдесят пять лет. Для этого, правда, надо иметь не менее двадцати лет местного стажа. У Автономова К. П. не возникло никаких сложностей с оформлением пенсии, когда подошел его срок подать свои документы в управление по социальному обеспечению. Прекрасный труженик Автономов! Сразу после институтской скамьи он засучил рукава и взялся за работу с высоким трудовым подъемом. Инженер-рыбовод, первые семь лет проживал в глухих туземных поселках, вроде Арги-Паги, где на нерестовых речках разводил в неисчислимом количестве мальков горбуши и кеты. Миллионы… что миллионы! Миллиарды крошечных особей были обязаны ему своим рождением. По весне они вылупливались из икринок и, набрав младенческих сил, покидали заводские отстойники и сплавлялись в море-окиян, весело, может быть, крича: «Прощай, папочка Автономов, спасибо тебе!» А он, герой-родитель, хмурился и вздыхал, зная, что лишь 0,5, а в лучшем случае 1,5 процента его ребятишек возвратятся через пару лет в родные речки, остальные погибнут в житейской борьбе.
И был он в первые годы на рядовых должностях, затем директорствовал на малых предприятиях, пока не перевели его в островную столицу Тойохаро на скромное, в общем-то, место начальника отдела областного управления Рыбвода. Принципиальная беспартийность не позволила Константину Павловичу пойти дальше и выше — почти четверть века просидел он бессменно в этом кресле, по сию пору.
— А НЕ НАУЧИШЬ ЛИ ТЫ МЕНЯ, МИЛА, ПРАВИЛЬНО ЖАРИТЬ ЯИЧНИЦУ?
— Могу, Константин Павлович, — со смехом отвечала невидимая собеседница.
Затем Автономов позвонил мне.
— Привет, писака, — сразу оскорбил он меня. — Чем занят?
— А знаешь, сижу, пишу.
— Опять пишешь? А зачем?
— А хочется, знаешь.
— Да все равно ведь не издадут! Кому ты нужен!
— Пусть не издают, их дело. А я писал и буду писать. Пока бьется сердце. До последнего вздоха.
Мой старинный дружок хохотнул.
— Типичный клинический случай, — резюмировал он. — Тебя нужно посадить на шестнадцатый автобус и довезти до конечной остановки. Знаешь, что там находится?
— Как не знать!
— Ну вот. В той психушке тебе самое место. Между прочим, главврач мой хороший знакомый. Могу устроить по блату.
— Спасибо, Константин Павлович, — отвечал я, — за заботу. Я подумаю.
— Ты лучше сожги побыстрей свою писанину и приезжай ко мне.
— Это еще зачем?
— Исповедаться хочу. Мне моральная поддержка нужна.
— Опять с Раисой поцапался?
— Не то слово «поцапался». Она, кстати, в Москву отбыла, так что тебе ничего не грозит. Когда ждать?
— У-у!! — застонал я (Сочинитель). Отрываться от письменного стола, от белого листа бумаги бывает иной раз чрезвычайно трудно. — Ладно, приеду, — сломался я.
— Когда?
— Через пару страниц плюс двадцать минут на дорогу.
— Ладно, жду, писака, — напоследок опять оскорбил меня К. П. Автономов.
Признаться, я неохотно ехал к своему старинному школьному другу. Опять предстоял, по-видимому, разговор о Раисе Юрьевне. Автономов стал злоупотреблять Раисой Юрьевной. Говоря о ней, он зримо мрачнел, и тогда его удивительно голубые глаза темнели и резче проступали многодумные морщины на лбу. Он перестал скрывать свои семейные неурядицы, и мне это не нравилось.
Об Автономовой Р. Ю. известно, что родилась она в маленьком поселке Арги-Паги на северо-востоке нашего острова Карафуто и была дочерью потомственного русского охотника Ю. А. Автогенова и гилячки Тымани, кормача зверофермы. Когда двадцатипятилетний рыбовод с ней познакомился, она уже успела окончить десятилетку в соседнем селе Вал, там же бухгалтерские курсы и бойко щелкала на счетах в арги-пагинской жилищно-коммунальной конторе. Кто кого соблазнил — юная Раечка Костю или он ее, — неведомо мне, но надо полагать, что страшная скука таежного житья-бытья, глухая тоска, в которую погрузился общительный Автономов, подвигла его на близость со смазливой молоденькой аборигенкой.
В одно из застолий Константин Павлович как-то обмолвился, что женитьба его на Раечке произошла (состоялась) под дулом двустволки Ю. А. Автогенова, мужика сурового. Девочка, названная Зиной, родилась уже через четыре месяца после свадьбы. Я ВСЕ ПРАВИЛЬНО ИЗЛОЖИЛ, КОНСТАНТИН ПАВЛОВИЧ?
Присовокуплю, однако, что молодая супруга Раиса Юрьевна оказалась чрезвычайно деятельной и энергичной особой. Она, понимаете, заочно окончила Хабаровский экономический институт, а затем, оказавшись в островной столице, стала исправно пересаживаться из кресла в кресло, пока в начале девяностых не заняла должность главного бухгалтера Рыбпрома. Ныне же Раиса Юрьевна — заместитель управляющего крупного Агробанка, ПРАВИЛЬНО ГОВОРЮ, КОНСТАНТИН ПАВЛОВИЧ? — Все верно, писака.
В дальнейшем, по мере надобности, мы познакомимся с дочерью К. П. Автономова, Зинаидой, переводчицей агентства «Интур», и новым ее мужем, Аполлоном Доровских, зятем, следовательно, Константина Павловича. НЕ ВОЗРАЖАЕШЬ, КОСТЯ? — Валяй.
Хозяин открыл мне дверь по первому звонку. Худой, до синевы выбритый, в свежей кремовой рубашке и кухонном переднике, он был слегка неузнаваем. Несколько секунд я разглядывал его с порога.
— Так, — сказал я. — Боевые отличия. Поздравляю. Сочувствую.
— Хорошо, что не утюгом. Она вполне могла. Входи.
— Такого, кажется, еще не было в твоей богатой практике, а, Костя?
— Звереет баба. Климакс, видимо.
— Туфли снимать?
— Принципиально не снимай. Пусть все будет не так, как при ней.
— Прекрасно. Куда?
— Сначала на кухню.
В кухне происходила активная варка-жарка. Я расположился на табурете около окна.
— Несмотря на свои увечья, Костя, ты, скажу тебе, зримо помолодел.
— Да? Находишь? Очень кстати.
— Почему кстати?
— Потому, — объяснил он охотно, — что вскоре должна прийти некая дама.
— Как? Уже? — вскричал я. — Кто такая?
— Моя бывшая подчиненная. Принесет документы на подпись.
— Принесет документы на подпись?
— Ну да. А ты что подумал, старый циник?
— И сколько же годков этой даме?
— Двадцать, представь, семь. Имеет подружку. Может прихватить для тебя.
— Тоже с документами на подпись? — осведомился я.
Помолодевший Автономов бегло усмехнулся.
— Ну, это уж твоя забота. Позвонить? Заказать?
— Пожалуй, не надо. У меня работа, — неуверенно отозвался Сочинитель. СЧАСТЛИВ ОДИНОЧКА ХОЛОСТЯК, ОТВЕЧАЮЩИЙ ТОЛЬКО САМ ЗА СЕБЯ. — Нет, не надо, — повторил я более твердо. — Не надо, нет! — категорически отверг я приманку.
Автономов задумался. Худой, остролицый, чисто выбритый, с седым ежиком волос. Припухшая губа. Синяк под глазом.
— А не стал ли ты, Анатоль, импотентом? — прищурился он.
Я оскорбился.
— Скажешь тоже! Потенция жуткая. И творческая тоже.
— Ну-ну. Дай Бог. Но предупреждаю: не кидайся на мою гостью, когда подопьешь.
— Что ты, Костя, дорогой! Разве я такой?
— Ты именно из таких, — жестко определил мою сущность К. П.
Но сначала появился зять Аполлон, 27-летний молодчик с внешностью греческого героя, несовременный красавец. Он вошел на кухню вслед за своим тестем, высокий, стройный, светловолосый, затянутый в светлые джинсы, в небрежно распахнутой светлой ветровке, и осветил кухню белозубой улыбкой: — Здравствуйте.
Сразу как будто послышалось учащенное женское дыхание, прошелестел, кажется, шепоток: — Какой парень, девочки! Отпад! — И сразу подумалось, что Зинаиде, дочери Автономова, нужно держать своего мужа дома на привязи, если она хочет сохранить семью.
Нам не доводилось встречаться. Зятем Автономова этот несусветный Аполлон стал полгода назад, и произошло это без громкой огласки, без пышной свадьбы.
— КТО ТАКОЙ? — спросил я Константина Павловича, когда он сообщил в один из заходов ко мне, что его дочь обзавелась новым мужем.
— ВАРЯГ! — последовал краткий ответ. Автономов был явно озабочен.
Аполлон Бельведерский прибыл прямиком из столицы.
— И чем он занимается, Костя?
— Малюет.
— В смысле?
— Художник.
— Дипломированный?
— О да!
— Видел его работы?
— Видел. По-моему, заумь.
— Андеграунд, что ли?
— Что-то в этом роде. Трудно сказать. Бородатые женщины, например. На фоне каких-то металлоконструкций. У тебя когда-нибудь были бородатые женщины, Анатоль?
— Усатенькие попадались.
— РАИСА ПРЕДСКАЗЫВАЕТ НЕИЗБЕЖНЫЙ СКОРЫЙ РАЗВОД.
— Так. Ясно.
— РАИСА РВЕТ И МЕЧЕТ, — сообщал Автономов через месяц-другой.
— Почему?
— Ну, видишь ли, он не имеет постоянной работы. Она считает, что он живет на содержании Зины.
— А это так?
— Возможно. Не знаю. Я не лезу в их дела и ей советую не вмешиваться. Но ты же знаешь Раису! Ты вообще знаешь тещ?
— Не вспоминай.
— А Зинаида стоит за него горой.
— Молодец.
— Смертельно любит.
— Так и надо.
— А РАИСА БЕСИТСЯ.
— Ничего, Костя, перебесится. В конце концов, они не с вами живут.
— А он неизменно вежлив и насмешлив. На него ее эскапады не действуют.
— Умная позиция.
— РАИСА, — (это уже недавнее сообщение), — ПРЕДСТАВЬ СЕБЕ, АНАТОЛЬ, ХА-ХА, КАЖЕТСЯ, ПОЛОЖИЛА НА НЕГО ГЛАЗ.
— Да ты что?!
— Серьезно.
— И в чем это выражается?
— Да во всем. То зверем смотрела, а теперь не знает как и чем
угодить.
— Это же прекрасно!
— ТЕПЕРЬ БЕСИТСЯ ЗИНАИДА. — Ха-ха-ха!
Автономов познакомил нас.
Почти с восхищением рассматривал я великолепное лицо этого молодого Аполлона, пока он, скромно присев на табурет, закуривал «честерфильдину».
— Слышал, Константин Павлович, что Раиса Юрьевна отбыла в столицу? — пустил он первое облачко дыма.
Автономов хлопотал у плиты. Очень вкусно пахло жареным мясом.
— Точно, Поль. Отбыла. Очень хорошо.
— И надолго?
— Говорят… в банке говорят, что на пару недель. А я, Поль, между нами говоря, не заплакал бы, если бы она стала невозвращенкой, — вдруг раскрылся, как на духу, Автономов. — Нет, не заплакал бы!
— Ну-у, Константин Павлович! Как можно! — блеснул в улыбке зубами его зять.
— Ладно, Бог с ней. Как Зина? Давно не видел.
— А все в порядке. По весне иностранцы налетели. Туристические группы, коммерсанты. Зинуля сейчас нарасхват.
— А Витька? — вспомнил Автономов своего семилетнего внука, сына Зинаиды от первого брака.
— О, Витька! Витька помешался на своем личном компьютере. Меня обучает, но я в этих играх бестолковый.
— Ну, а сам-то ты как живешь? — повернулся от плиты папа Автономов.