«Я знаю, почему ты так разозлился, – подумал Берия с чувством легкого превосходства. – Потому что это ты не поверил тогда предупреждениям о приближающемся вторжении, и предпочел отмахнуться от них. А вот почему ты это сделал – вопрос другой…»
Со стороны это действительно выглядело необъяснимым. Каждый день Берия клал на стол Хозяину записки и донесения агентов советской военной разведки, дипломатов и нелегалов НКВД, в которых назывались даты нападения Германии на Советский Союз. Даты различались между собой, причем весьма значительно – правда, среди них пряталась и настоящая, 22 июня 1941 года. Но расхождения в датах не могли скрыть главного – в том, что Гитлер нападет на Советский Союз, не сомневался практически никто.
Кроме Сталина.
Хозяин пребывал в твердой уверенности, что Гитлер не посмеет объявить ему войну. Он полагал, что достаточно напугал Адольфа аккуратно подбрасываемой ведомству Канариса информацией о забитых боевыми самолетами аэродромах и танковых армадах, сосредоточенных на границе с Польшей. О «линии Сталина» в лесах Белоруссии, которую невозможно ни взять в лоб, ни обойти с флангов. О строящихся на Урале новых военных заводах, призванных полностью обеспечить Красную армию боевой техникой даже в случае затяжной войны.
22 июня прошлого года выяснилось, что Гитлер почему-то не испугался.
Берия отлично помнил, каким шоком стало для Сталина известие о начале войны. Разбуженный в половине четвертого утра звонком Жукова, Хозяин приехал в Кремль с Ближней дачи в Кунцево. Сидел на заседании Политбюро бледный, растерянный – таким шеф госбезопасности не видел его никогда. Вертел в руках пустую трубку, время от времени поднося ее ко рту, и тут же опуская руку. Когда Жуков и Тимошенко доложили обстановку – немецкая армия начала наступление на всем протяжении западной границы, сотни наших самолетов уничтожены на аэродромах, люфтваффе бомбит Севастополь, Киев и Минск – Сталин, мучительно выговаривая каждое слово, спросил:
– Вы уверены, что это не провокация немецких генералов?
Сидевшие за столом онемели от неожиданности. Берия отчетливо вспомнил резолюцию Хозяина на донесении одного из лучших агентов советской разведки – офицера люфтваффе, предупреждавшего о том, что война начнется в промежутке с 22 по 25 июня. «Товарищу Меркулову. Можете послать ваш источник из штаба германской авиации к такой-то матери! Это не источник, а дезинформатор» – написал тогда Сталин и подчеркнул написанное красным карандашом.
Тимошенко, побагровев, поднялся из-за стола.
– Немцы бомбят наши города на Украине, в Белоруссии и Прибалтике! Какая это провокация?
Некоторое время Сталин молчал, разглядывая свою трубку. Потом негромко сказал:
– Если нужно организовать провокацию, то немецкие генералы будут бомбить и свои города. Гитлер наверняка не знает об этом. Нужно срочно позвонить в германское посольство.
«Он сошел с ума», – подумал тогда Берия с ужасом. Воображение у него всегда было хорошим, и он отчетливо представил себе, какой хаос начнется в стране, если Хозяин выпустит из рук рычаги управления.
Почти час ждали Молотова, отправившегося на встречу с немецким послом. Мучительно медленно тянулись минуты, в комнате висело вязкое, тягостное молчание. Потом двери раскрылись, вошел Молотов с синевато-белым лицом. Сталин поник на своем стуле, сгорбился и опустил голову. Трубку он положил на стол – не хотел, чтобы собравшиеся видели, как у него дрожат руки.
Драгоценные минуты, когда еще можно было организовать сопротивление, нанести ответный удар, уходили, как песок сквозь пальцы, а Хозяин не мог решиться даже на то, чтобы отдать внятный приказ Жукову и Тимошенко.
– Гитлер все знал, – проговорил он чуть слышно. – Он все знал с самого начала…
Смысл этих слов Берия понял гораздо позже.
2
Они встретились 17 октября 1939 года во Львове.
Стояла светлая, теплая, прозрачно-голубая галицийская осень. Золотые чеканные листья каштанов и кленов кружились в хрустальном воздухе. Лязг колес литерного состава бесцеремонно врывался в утреннюю тишину замершего в ожидании древнего города.
Сталин никогда прежде здесь не был.
Львов стал советским меньше месяца тому назад. Зажатый между частями вермахта и 6-й армией РККА, польский гарнизон оборонялся отчаянно, но был вынужден капитулировать, сдав город русским. Сейчас Львов был нашпигован военными, как добрая домашняя колбаса – перцем. Красноармейцы, пограничники, энкавэдешники стерегли покой утопавшего в багряных волнах Высокого замка. С другой стороны границы застыли в грозном молчании бронированные танковые корпуса немецкой армии. Договор, подписанный Молотовым и Риббентропом, хранил это зыбкое равновесие, но Сталин прекрасно понимал: настоящие гарантии мира могут быть получены только если договорится он сам – с Гитлером.
Гитлер интересовал его давно. И Троцкий, и Каменев с Зиновьевым почему-то считали, что Коба не вникает в международные дела, полностью сосредоточившись на внутрипартийной борьбе. Чушь, конечно: еще с середины двадцатых годов Сталин завел себе в ведомстве Литвинова специального человечка, который еженедельно готовил ему подробные обзоры происходивших в мире событий. В Кремле человечек не появлялся, обзоры передавал через Поскребышева. Поскребышев же, верный и молчаливый, как пес, сообщил ему в тридцатом году настоятельное пожелание Хозяина: собирать отдельные материалы на Адольфа Гитлера и Бенито Муссолини. Муссолини Сталин не уважал, считал его болтуном и позером, но интуиция подсказывала ему, что этот выскочка-журналист может стать одной из ключевых фигур грядущей большой войны. В том, что такая война скоро начнется, Сталин не сомневался, как не сомневался и в том, кто ее развяжет; главный вопрос – удастся ли ему избежать втягивания Советского Союза в войну хотя бы на первых порах. Потому-то он и сидел ночами, по десять раз перечитывая материалы на Гитлера: пытался представить себе его психологию, искал подходы, размышлял о том, как подвести к нему своих людей. Потом начальник разведки Меркулов доложил ему, что один такой свой в окружении Гитлера уже имеется; некто Альфред Розенберг, из прибалтийских немцев, в 1918 пытался вступить в ВКП(б), но не сумел заручиться необходимыми рекомендациями. Позже эмигрировал в Германию, вступил в национал-социалистическую партию, стал доверенным лицом Гитлера.
– С чего вы взяли, что он будет на нас работать? – спросил тогда Сталин.
– У нас на него кое-что есть, Иосиф Виссарионович, – Меркулов положил на край стола тонкую серую папку. – Достаточно для того, чтобы он стал нашим агентом влияния…
Сталин работу с Розенбергом санкционировал; через несколько лет неудавшийся большевик издал в Берлине толстенную книгу «Миф двадцатого века», в которой, среди прочего, доказывал, что славяне – младшая ветвь арийской расы, а следовательно, никакие не унтерменши. На Гитлера «Миф» вроде бы произвел впечатление – вскоре после этого германский МИД начал нащупывать контакты с СССР, германские концерны стали искать сотрудничества с советской индустрией, началось сближение. Когда глава люфтваффе Геринг обратился к Ворошилову с просьбой разрешить тренировки немецких летчиков на советских базах ВВС, Сталин внутренне ликовал: Третий Рейх становился союзником СССР. Потом был Мюнхен, на котором западные демократии сдали Гитлеру Чехословакию. А потом Адольф неожиданно вторгся в Польшу, и закованные в броню гиганты – РККА и вермахт – впервые оказались лицом к лицу.
К этому моменту Сталин уже знал о Гитлере достаточно, чтобы рассчитать каждый свой шаг в предстоящей большой игре. Он послал фюреру предложение о личной встрече: знал, что умеет быть обаятельным, очаровать собеседника, подчинить его своей харизме. Приглашал Гитлера в Москву – тот отказался, сославшись на то, что не имеет права в дни войны покидать пределы Рейха. В Берлин же не хотел ехать Сталин. Такой визит мог повредить его репутации в глазах лидеров западного мира, а с ними все еще приходилось считаться. В конце концов, договорились встретиться на пограничной территории и в обстановке глубокой секретности.
В Кремле Сталин оставил своего двойника, Дзарасова – осетина из того же села, откуда происходили его собственные предки. Внешнее сходство было абсолютным, только акцент у Дзарасова был выраженнее, гуще. Но на 17 октября важных встреч запланировано не было, членов Политбюро Хозяин распорядился не принимать, а остальные видели его не так часто, чтобы заметить разницу.
Берия, конечно, был в курсе – ведь именно ему предстояло обеспечивать безопасность всего мероприятия. Больше о встрече не знал никто – ни нарком иностранных дел Молотов, ни даже начальник разведки Меркулов.
Литерный Сталина прибыл во Львов на полчаса раньше поезда Гитлера, замаскированного под синий венгерский экспресс. Сталин вышел из вагона и неторопливо прошелся по пустому перрону. На сером жестяном репродукторе сидела большая жирная ворона. Сталин нацелился в нее черенком трубки, произнес «пуф!». Ворона равнодушно отвернулась.
Литерный Сталина прибыл во Львов на полчаса раньше поезда Гитлера, замаскированного под синий венгерский экспресс. Сталин вышел из вагона и неторопливо прошелся по пустому перрону. На сером жестяном репродукторе сидела большая жирная ворона. Сталин нацелился в нее черенком трубки, произнес «пуф!». Ворона равнодушно отвернулась.
Вокзал был оцеплен тремя сотнями офицеров НКВД из Управления охраны железных дорог. В полукилометре за первым кольцом оцепления располагалось второе – тысяча красноармейцев 6-й армии. Командиры частей получили приказ не допускать в зону отчуждения ни одного человека – пусть даже с документами, подписанными самим наркомом внутренних дел. О том, кто должен был прибыть на львовский вокзал, они могли только догадываться.
Когда на горизонте показалась темная точка приближающегося экспресса, Сталин, не торопясь, вернулся к своему вагону и, оттолкнув ординарца, ловко забрался по металлической лесенке.
Гитлер появился у него в салоне через пятнадцать минут – энергичный, очень подвижный, выглядящий заметно моложе своих лет. Зеленая форма вермахта сидела на нем, как влитая, и Сталин с легкой завистью отметил, что она идет фюреру больше, чем ему самому – любимый френч.
Гитлер шагнул к нему, протягивая руку.
– Камрад Сталин! Я счастлив, что мы наконец-то встретились!
За спиной фюрера стояли двое – невысокий худой мужчина в очках и красивая блондинка с льдистыми голубыми глазами. Мужчина был в штатском, блондинка – в черной форме СС с рунами в петлицах. Сталин с удивлением понял, что охрана Гитлера в вагон не поднялась.
– Геноссе Гитлер! – произнес он заранее подготовленное обращение. – Рад приветствовать вас на советской земле!
По лицу Гитлера скользнула быстрая, как змея, улыбка.
– Этот старый австрийский город напоминает мне о том, что нам есть что делить в Европе. Но я верю, что мы сможем решить все спорные вопросы миром, так, как мы поделили Польшу…
Прозвучало это двусмысленно: Сталину докладывали, что во время боев за Львов части РККА несколько раз входили в огневой контакт с вермахтом, и Гитлер, без сомнения, помнил об этом. Но если фюрер собирался спровоцировать его на резкость с первых же минут встречи, то просто не знал, с кем имеет дело.
– Прошу вас, геноссе, – Сталин широким жестом указал на накрытый в глубине салона стол. Бело-голубой фарфор, крахмальные салфетки с острыми – порезаться можно – краями. Серебряные ведерки с черной и красной икрой в колотом льду, свежайшая осетрина, балык, нежная ветчина и почти прозрачная буженина, пирожки с вязигой, малосольные огурчики и розовые крымские помидоры. В хрустальных бокалах искрилось пурпурное грузинское вино. В досье Гитлера, разумеется, указывалось, что он был трезвенником, однако Сталин надеялся, что уговорит гостя выпить хотя бы стаканчик. – Вы, вероятно, устали в дороге. Пусть этот скромный стол скрасит тяготы вашего путешествия!
Штатский в очках торопливо переводил. Блондинка с ледяными глазами тонко усмехалась, рассматривая роскошное убранство салона. Гитлер порывисто шагнул к столу, охватил его цепким взглядом – жесткая щеточка усов забавно встопорщилась – потом обернулся к Сталину, развел руками и одновременно смешно надул щеки.
– Вундербар! Камрад Иосиф – вы позволите себя так называть? – я восхищен вашим гостеприимством!
– Будьте как дома, геноссе Адольф, – Сталин тепло улыбнулся. – Нашу первую встречу надо как следует отметить…
К делам перешли только после того, как покончили с закусками, и вышколенные адъютанты внесли горячий, только что с углей, шашлык по-карски – розовые кольца лука венчали истекающее соком мясо. Фюрер поцокал, разглядывая шашлык – не еда, а истинное произведение искусства, повар был специально выписан Сталиным из Тбилиси – и горестно качая головой, отказался.
– Я вегетарианец, камрад Иосиф, уже много лет не ем мясного…
Сталин, конечно же, знал об этом, но, сделав вид, что впервые слышит, сыграл разочарование и даже легкую обиду. Впрочем, повар был заранее предупрежден: через пять минут Гитлеру подали фаршированные зеленью перцы с гранатовым соусом. Блондинка, не проронившая за все время ни слова, с удовольствием рвала крепкими белыми зубами шашлык. Смотреть, как она расправляется с едой, было приятно.
– Я хочу сообщить вам кое-что очень важное, камрад, – сказал Гитлер, аккуратно вытирая тонкие губы льняной салфеткой. – Кое-что, что продемонстрирует вам всю степень моего доверия…
Сталин мгновенно посерьезнел, отложил вилку. Он готовился к этому разговору несколько недель, продумывал каждую свою фразу, но теперь неожиданно обнаружил, что волнуется, словно когда-то в юности на экзамене в семинарии.
– Весной следующего года я намерен объявить войну Франции, – произнес фюрер веско. – Это будет не только реванш за несправедливый мир, навязанный нам плутократами Запада – это будет естественный прорыв молодой германской расы в новое жизненное пространство. Lebensraum, вы понимаете?
– А что вы собираетесь делать с Англией?
Очкарик перевел. Гитлер улыбнулся доброй, располагающей улыбкой.
– Если Англия не попросит мира, то вслед за Францией придет и ее черед.
– Рискованно вести войну с двумя крупнейшими военными державами Европы одновременно, – покачал головой Сталин.
– Англии нет смысла воевать в Европе! – возразил фюрер убежденно. – У них 16 миллиардов долга еще с прошлой войны! Готовы ли они тратить деньги, чтобы защитить своих европейских союзников? Нет! Буржуа способен на подвиг, как только протянешь руку к его кошельку! У Англии останутся две возможности: уйти из Европы и удерживать Восток, то есть Индию, или наоборот: и то, и другое удержать невозможно! Правительство Чемберлена неминуемо уйдет в отставку. А те, кто придет ему на смену… что ж, в Англии есть люди, которые захотят использовать ситуацию для того, чтобы избавиться от своей зависимости от Соединенных Штатов. Как только это случится, Англия станет нашим другом – когда я говорю «нашим», я имею в виду не только Германию, но и Советский Союз, камрад.
– Моя страна была и остается надежным союзником Германии, – медленно проговорил Сталин. – Мы готовы помогать вам и средствами дипломатии, и экономически. Но давайте говорить откровенно, геноссе Адольф: немецкая армия начала боевые действия не во Франции или Бельгии, а у западных рубежей Советского Союза. Это порождает определенное беспокойство у наших военачальников. К тому же существуют области, где наши стратегические интересы пересекаются. Например, Балканы…
– Вы хотите гарантий? – Гитлер поднял бокал с вином, отсалютовал им Сталину, но пить не стал, поставив рядом со своей тарелкой. – Разумно, я бы на вашем месте тоже бы их потребовал. Что же, камрад, мы с вами – два величайших правителя двадцатого века, и друг с другом должны играть честно. Я дам вам такие гарантии…
Он отложил салфетку и сунул руку за отворот кителя. Сталину показалось, будто Гитлер сжал в пальцах какой-то предмет, и на мгновение его охватил панический страх – а вдруг там пистолет? Но приступ страха тут же прошел, потому что фюрер извлек на свет божий изящный батистовый платок и слегка промокнул им лоб. Потом убрал платок обратно, но руку не вынул, продолжая держать за отворотом.
– Германия никогда не нападет на Советский Союз. Ни при каких обстоятельствах. Германия всегда будет искренним, преданным другом Советского Союза. Вы должны мне верить, камрад Иосиф. Я, фюрер германской нации, торжественно обещаю вам – Германия никогда не объявит войну Советскому Союзу. Ни-ког-да. Верьте мне, камрад!
Глаза Гитлера с неестественно расширенными зрачками горели темным пламенем. Глядя в эти сумасшедшие глаза, Сталин вдруг почувствовал приступ дурноты. Ледяная волна прошла вниз по позвоночнику, перехватило дыхание. Бешено заколотилось сердце, пальцы закололо так, словно он сунул руку под иглу швейной машинки. Его шатнуло в сторону, багряное вино выплеснулось из бокала на белоснежную скатерть. Подскочивший адъютант немедленно промокнул пятно салфеткой.
– Все в порядке, товарищ Сталин?
Приступ закончился так же неожиданно, как и начался. Сталин зло посмотрел на адъютанта, застывшего с грязной салфеткой в руке.
– В порядке! Вы свободны, товарищ.
Адъютант испарился. Сталин заставил себя улыбнуться, отпил из бокала.
– Что же, я очень рад, геноссе. В таком случае дружба наших народов будет развиваться и крепнуть день ото дня…
За десертом обсуждали детали: поставки нефти, леса и зерна из СССР в обмен на немецкое оборудование для новых советских заводов. Договорились и о поставках новых военных судов для советского флота – фюрер, судя по всему, к ВМФ относился снисходительно, во главу угла ставил танки и авиацию, так что крейсерами был готов поделиться.
Когда доели мороженое – Гитлеру оно очень понравилось, в нарушение дипломатического протокола попросил вторую порцию – блондинка вдруг наклонилась к фюреру и что-то быстро проговорила. Очкарик эту фразу не перевел, и Сталин недовольно нахмурился – он не любил, когда в его присутствии шептались.