Робиннэ одарил Дельфин улыбкой. Его любовница была элегантной, зрелой красавицей, придерживающейся диаметрально противоположных взглядов с его женой, с которой он прожил тридцать лет. Только что они увлеченно обсуждали творчество Аристида Майоля[8], чьи бронзовые нимфы красуются в саду Тюильри, и Жюля Массне[9], сойдясь во мнении, что его оперу «Манон» явно перехвалили. Нет, он никогда не понимал американцев, одержимых девчонками, только что вышедшими из подросткового возраста. Мысль о том, чтобы взять в любовницы ровесницу своей дочери, казалась Робиннэ не только лишенной всякого смысла, а попросту пугала его. Так кому и о чем, черт побери, приспичило с ним говорить, отвлекая его от кофе и millefeuille?[10]
— Он назвал свое имя?
— Да, Джейсон Борн.
Сердце в груди Робиннэ подпрыгнуло.
— Соедините! — велел он секретарше, а затем, поскольку разговаривать по телефону столь долго, сидя лицом к лицу со своей любовницей, было попросту невежливо, извинился, вышел в дымку парижского вечера и стал ждать, когда в трубке раздастся голос старого друга.
* * *— Мой дорогой Джейсон, как давно от вас не было известий!
Едва трубка сотового телефона донесла до него голос Жака Робиннэ, Борн сразу же повеселел. Наконец-то! Первый за последнее время человек, который, похоже, не стремится его убить. В данный момент, находясь за рулем еще одной украденной им машины, Борн ехал по Кэпитал-Белтуэй, направляясь на встречу с Дероном.
— Честно говоря, я и сам не помню, сколько времени прошло со времени нашей последней встречи.
— Наверное, годы. Сложно в это поверить, не так ли?! — воскликнул Робиннэ. — Но, по правде говоря, все это время я не выпускал вас из виду, и в этом мне помогал Алекс.
Борн, который с самого начала разговора испытывал неловкость, начал понемногу расслабляться.
— Жак, вы слышали, что произошло с Алексом?
— Да, mon ami[11]. Директор вашего ЦРУ разослал по всему миру санкцию на ваше уничтожение. Но я не верю ни слову из того, что сказано в этой бумажонке! Кто на самом деле мог убить Алекса? Вы, случайно, не знаете?
— Я как раз пытаюсь это выяснить. Но одно мне известно уже наверняка: ко всей этой истории причастен некто Хан.
Молчание на другом конце линии длилось так долго, что Борн был вынужден спросить:
— Жак, вы меня слышите?
— Да, mon ami. Вы меня просто ошарашили. — Робиннэ глубоко выдохнул. — Этот Хан нам известен. Он — профессиональный убийца, причем высшего класса. Мы, например, знаем, что он причастен более чем к дюжине громких убийств по всему миру.
— Кого он убивал?
— В основном политиков. Президента Мали, например, но время от времени не гнушается и видными деятелями бизнеса. Насколько нам удалось выяснить, сам он не исповедует каких-либо политических или идеологических взглядов. Он работает по заказу и, кроме денег, ни во что не верит.
— Самый опасный тип убийцы.
— В этом не может быть никаких сомнений, mon ami, — согласился Робиннэ. — Вы полагаете, именно он убил Алекса?
— Не исключено, — ответил Борн. — Я наткнулся на него в поместье Алекса сразу же после того, как обнаружил трупы. Возможно, именно он вызвал полицию, поскольку копы нагрянули, когда я находился еще в доме.
— Классическая подстава! — крякнул Робиннэ.
Несколько секунд Борн молчал. Его мысли вертелись вокруг Хана, который легко мог пристрелить его во дворе университета или позже, когда устроил засаду в ветвях ивы. Тот факт, что он этого не сделал, говорил о многом. Очевидно, что в данном случае Хан не выполняет чей-то заказ. Он преследует Борна, движимый личными мотивами — желанием отомстить, например, — которые, по всей видимости, берут истоки в джунглях Юго-Восточной Азии. Наиболее логичным было бы предположить, что Борн в свое время убил его отца и теперь сын вышел на тропу войны, намереваясь поквитаться. Чем иначе можно объяснить ту одержимость, с которой Хан говорил о семье Борна? Чем объяснить его слова о том, что Борн покинет Джеми? Эта версия наиболее удобно укладывалась в русло происходящих событий.
— Что еще вам известно о Хане? — спросил наконец Борн.
— Очень немногое, — ответил Робиннэ. — Разве что его возраст — двадцать семь лет.
— Он выглядит моложе, — пробормотал Борн. — Кроме того, он — наполовину азиат.
— Говорят, он наполовину камбоджиец, но это только слухи, так что сами понимаете...
— А на вторую половину?
— Тот же вопрос задаю себе я сам. Он — одинок, судимостей за ним не числится, место жительства — неизвестно. Хан появился на сцене шесть лет назад, когда убил премьер-министра Сьерра-Леоне, а до того — словно и не существовал.
Борн взглянул в зеркало заднего вида.
— Стало быть, он совершил свое первое громкое убийство в возрасте двадцати одного года?
— Тот еще выход в свет, не правда ли? — сухо отозвался француз. — Послушайте, Борн, я хотел бы предупредить вас относительно Хана. Вы не можете себе представить, насколько опасен этот человек. Если он хоть каким-то боком вовлечен в это дело, вы должны проявлять максимум осторожности.
— Вы, кажется, напуганы?
— Так и есть, mon ami, и, когда дело касается Хана, тут нечего стыдиться. Здоровая порция страха делает нас более осторожными, и, поверьте, сейчас для этого самое подходящее время.
— Я учту, — сказал Борн. Он маневрировал в плотном потоке движения, выискивая глазами съезд с шоссе. — Алекс работал над чем-то очень загадочным, и, как мне кажется, именно это и стало причиной его смерти. Вы, случайно, не знаете, что это было?
— В последний раз я виделся с Алексом здесь, в Париже, примерно полгода назад. Мы вместе поужинали, и у меня сложилось впечатление, что он чем-то страшно озабочен. Но вы же знаете Алекса с его вечной игрой в секреты! — Робиннэ вздохнул. — Его смерть — это невосполнимая потеря для всех нас!
Борн свернул с Белтуэй на дорогу 123 и поехал в сторону торгового центра «Тайсонс-Корнер».
— NX-20... Вам это что-нибудь говорит?
— И это — все, что у вас есть? NX-20?
Борн выехал на центральную автостоянку «Тайсонс-Корнер», обозначенную литерой С.
— Более или менее. Не могли бы вы проверить человека по имени доктор Феликс Шиффер? — Борн повторил имя и фамилию по буквам. — Он работал на АПРОП — Агентство перспективных разработок в области оборонных проектов.
— Ага, вот теперь вы дали мне хоть какую-то зацепку. Я посмотрю, что у нас на него имеется.
Выходя из машины, Борн продиктовал ему номер своего сотового телефона.
— Послушайте, Жак, мне нужно лететь в Будапешт, но у меня почти не осталось наличных.
— Никаких проблем! — ответил Робиннэ. — Договоренность остается прежней?
Борн не имел понятия, о чем говорит француз, но выбирать не приходилось, и он ответил согласием.
— Bon[12]. Сколько вам нужно?
Борн поднялся на эскалаторе, миновав магазинчик под названием «Птичий двор».
— Ста тысяч будет достаточно. Я остановлюсь под именем Алекса в отеле «Великий Дунай». Пусть там оставят для меня конверт до востребования.
— Mais oui[13], Джейсон. Все будет сделано так, как вы пожелаете. Могу я помочь вам чем-нибудь еще?
— В данный момент — нет. — Впереди Борн увидел Дерона, стоящего у дверей бутика «Холодный лед». — Спасибо вам за все, Жак.
— Помните мое предостережение, mon ami, — сказал Робиннэ напоследок. — Когда имеешь дело с Ханом, нужно быть готовым ко всему.
* * *Заметив Борна, Дерон двинулся медленным шагом, чтобы тому не составило труда его догнать. Это был худощавый мужчина с кожей цвета кокосового ореха, тонкими чертами лица, высокими скулами и глазами, в которых светился природный ум. Борн поравнялся с ним, и они пошли бок о бок вдоль витрин бесчисленных магазинов.
— Рад тебя видеть, Джейсон.
— Вот только обстоятельства подкачали.
Дерон рассмеялся.
— А мы с тобой только тогда и видимся, когда разражается очередная катастрофа.
Пока они разговаривали, Борн внимательно подмечал проходы, пожарные выходы и другие возможные пути для отступления, приглядывался к лицам проходивших мимо людей.
Дерон расстегнул свой портфель и протянул Борну тонкий конверт:
— Паспорт и контактные линзы.
— Спасибо. Деньги, чтобы с тобой расплатиться, будут у меня примерно через неделю.
— На этот счет можешь не беспокоиться. — Дерон небрежно махнул рукой с длинными пальцами художника. — Для тебя у меня всегда открыта кредитная линия. — Затем он передал Борну еще один предмет. — Экстренные ситуации требуют экстренных мер.
Это был пистолет. Борн взвесил его в руке и спросил:
— Он легкий, как пушинка. Из чего он сделан?
— Керамика и пластик. Над этим шедевром я, не разгибаясь, трудился в течение последних двух месяцев, — с нескрываемой гордостью сообщил Дерон. — На большом расстоянии от него мало проку, но на близкой дистанции бьет точно.
— Он легкий, как пушинка. Из чего он сделан?
— Керамика и пластик. Над этим шедевром я, не разгибаясь, трудился в течение последних двух месяцев, — с нескрываемой гордостью сообщил Дерон. — На большом расстоянии от него мало проку, но на близкой дистанции бьет точно.
— И к тому же его не обнаружит ни один прибор в аэропорту. Еще одно важное преимущество, — сказал Борн.
Дерон кивнул.
— Ни его, ни патроны. — Он вручил Борну маленькую картонную коробочку. — Они тоже сделаны из керамики и покрыты пластиком. Малый калибр. А вот еще один плюс: гляди сюда, видишь дырочки на стволе? Это специальный рассеиватель, который приглушает звук. Что-то вроде глушителя, поэтому выстрел получается практически бесшумным.
Борн недоверчиво наморщил лоб.
— А энергия пули от этого разве не уменьшается?
Дерон рахохотался:
— Ох уж эти школьные познания в баллистике! Поверь мне, если ты уложишь кого-нибудь с помощью этой штуки, он больше не поднимется.
— Дерон, ты — человек самых неожиданных талантов!
— Точно, это — про меня. — Дерон глубоко вздохнул. — Подделывать картины старых мастеров — занятие, конечно, увлекательное. Ты не можешь себе представить, сколько нового я узнал, изучая их технику. Но, с другой стороны, мир, который открыл для меня ты, мир, о существовании которого в этом людном месте не знает никто, кроме нас двоих, гораздо увлекательнее. — В бесконечном коридоре торгового центра подуло холодком, словно предвещающим перемены, и Дерон поднял воротник своего плаща. — Не буду скрывать, в свое время я лелеял тайную мечту продавать кое-какие... гм... особые вещи, которые я изготавливаю, людям вроде тебя. Но, — он тряхнул головой, — все это в прошлом. Теперь все, что я делаю на стороне, я делаю только ради развлечения.
Несколько минут назад Борн заметил, что возле одной из витрин остановился мужчина в длинном плаще и стал закуривать сигарету. Сейчас он по-прежнему стоял там, разглядывая выставленные в витрине туфли. И все бы ничего, если бы это не был магазин женской обуви. Борн незаметно подал своему спутнику знак, и они свернули налево, удаляясь от обувного магазина. Каждую из встречных витрин Борн использовал в качестве зеркала, чтобы не выпускать из вида пространство позади них, но мужчина в плаще словно в воду канул.
Борн снова подбросил пистолет на ладони. Оружие и впрямь почти ничего не весило.
— Сколько ты за него хочешь? — спросил он.
Дерон пожал плечами.
— Это — прототип, единственный экземпляр. Давай договоримся так: ты сам назовешь сумму, в зависимости от того, насколько полезной для тебя окажется эта игрушка. Я уверен, ты дашь справедливую цену.
* * *Когда Этан Хирн впервые оказался в Будапеште, ему понадобилось немало времени, чтобы привыкнуть к одной из местных — и весьма необычных, на его взгляд, — национальных черт, которая заключалась в следующем: если венгр что-то говорит, он имеет в виду именно это, и — никаких иносказаний. Поэтому Хирн не удивился, обнаружив, что бар «Подвал» действительно находится в подвале под зданием кинотеатра, расположенного на улице Тереша Корута в Пеште. Название «Подвал» было еще и проявлением венгерского национального снобизма, являясь данью памяти одноименному фильму знаменитого Эмира Кустурицы.
Бар произвел на Хирна гнетущее впечатление, поскольку представлял собой воплощение постмодернизма в самом уродливом смысле этого слова. Под потолком тянулись стальные штанги, а установленные между ними гигантские промышленные вентиляторы гнали наполненный табачным дымом воздух вниз, прямо на пьющих и танцующих посетителей. Но больше всего в «Подвале» Хирну не понравилась музыка — фальшивая, бьющая по ушам смесь гаражного рока и фанка.
Как ни странно, но Ласло Молнар, казалось, не имел ничего против этой какофонии. Наоборот, среди потной толпы, раскачивающей бедрами, он ощущал себя полностью в своей тарелке. Может быть, ему просто не хотелось возвращаться в пустой дом? Хирн подметил, что в поведении его нового знакомца присутствовала какая-то ломкость: в его коротком скрипучем смехе, в том, как его глаза перебегали с предмета на предмет, ни на одном не задерживаясь подолгу. Он словно носил в груди какой-то темный, снедающий его секрет. В силу своих занятий Хирну часто приходилось сталкиваться с очень богатыми людьми, и сейчас он не в первый раз подумал: неужели большое состояние способно оказывать столь разрушительное воздействие на человеческую психику? Возможно, именно поэтому сам он никогда не ставил перед собой цель стать богачом.
Молнар настоял на том, что угощает он, и заказал приторный коктейль под названием «Мощеная дорога», в состав которого входило виски, сладкая газировка, сухое вино и сок лимона. Найдя свободный столик в самом дальнем углу, где было так темно, что Хирн едва сумел прочитать меню, они сели и продолжили беседовать об опере, что, с учетом окружающей обстановки, уже казалось абсурдным.
После второго коктейля Хирн заметил Спалко, стоявшего в клубах табачного дыма в дальнем углу клуба. Их взгляды встретились, после чего молодой человек извинился перед собеседником, встал из-за стола и направился в ту сторону. Неподалеку от Спалко переминались с ноги на ногу два незнакомых типа, ничем не напоминавшие завсегдатаев «Подвала». Впрочем, подумалось Хирну, они с Ласло Молнаром тоже не очень-то смахивали на поклонников гаражного рока.
Спалко провел его по темному коридору, освещенному всего несколькими продолговатыми лампочками, и открыл дверь в комнату, напоминавшую по виду кабинет менеджера. Внутри никого не было.
— Добрый вечер, Этан, — улыбнулся Спалко, закрывая за ними дверь. — Похоже, я не зря надеялся на вас. Поздравляю!
— Спасибо, сэр!
— А теперь, — радушным тоном продолжил Спалко, — настало время для моего выхода на сцену.
Хирн слышал, как где-то вдалеке наяривает электрическая бас-гитара, и от ее грохота стены тряслись даже здесь.
— Может, мне стоит задержаться, чтобы представить вас друг другу?
— В этом нет необходимости, уверяю вас. Вам пора отдохнуть. — Спалко посмотрел на циферблат часов. — Сейчас уже очень поздно, и я разрешаю вам завтра взять выходной.
— Сэр, я не могу... — попытался протестовать Хирн, но Спалко только рассмеялся.
— Можете, Этан, можете! И сделаете именно так, как я велю!
— Но вы же сказали мне, чтобы я ни при каких условиях...
— Этан, правила устанавливаю я, и я же волен делать исключения из них. Так вот, завтра у вас — выходной.
— Понятно, сэр!
Молодой человек нагнул голову и заискивающе улыбнулся. Вот уже три года, как у него не было ни одного выходного дня. Провести утро в постели, в сладостном безделье, намазать апельсиновый мармелад на кусок хрустящего тоста, почитать газету... Рай, да и только!
— Благодарю вас, сэр! Я вам крайне признателен!
— Ну вот и отправляйтесь восвояси. К тому времени, когда вы вернетесь в офис, я уже успею прочесть ваши «письма-зазывалки» и сделать к ним соответствующие комментарии.
С этими словами Спалко выпроводил Хирна из душной комнаты, а когда молодой человек стал подниматься по ступенькам, ведущим к выходу из бара, он кивнул двоим мужчинам, неотступно сопровождавшим его, и они начали прокладывать себе дорогу через бурлящую толпу посетителей.
Ласло Молнар озирался по сторонам, пытаясь найти в табачном дыму и сполохах разноцветных огней своего нового друга. После того как Хирн, извинившись, покинул столик, венгр был поглощен созерцанием молоденькой девицы, самозабвенно вертевшей в разные стороны своей аппетитной попкой, обтянутой коротенькой юбчонкой. Через некоторое время Молнар подумал, что Хирн задерживается дольше, чем можно было ожидать, и еще больше удивился, когда вместо Хирна за столик, по обе стороны от него, сели двое незнакомых мужчин.
— В чем дело? — спросил он внезапно охрипшим от страха голосом. — Что вам угодно?
Незнакомцы не ответили. Тот, что сидел справа, схватил его за руку с такой силой, что Молнар сморщился от боли. Он был слишком напуган, чтобы закричать, но, даже если бы у него хватило на это сил, его крик потонул бы в непрекращающейся какофонии оглушающей музыки, гремевшей под сводами клуба. Поэтому Молнар сидел, словно каменное изваяние, и даже не отреагировал, когда мужчина слева вонзил в его ляжку иглу шприца. Все было сделано так быстро и аккуратно, что никто из посетителей ничего не заметил.
Наркотик подействовал уже через тридцать секунд: глаза Молнара закатились, тело обмякло. Незнакомцы были готовы к этому. Подхватив Молнара с двух сторон, они подняли его и поставили его на ноги.
— Совсем не умеет пить, — сказал один посмотревшему на их компанию парню, танцевавшему в паре метров от них. — Беда с этими слабаками!
Парень сочувственно пожал плечами, ухмыльнулся и вернулся к своему занятию. Больше в их сторону никто даже не повернул головы, и мужчины вытащили Молнара из «Подвала».