Бушуев засмеялся:
– Маруся, мы все-таки должны пожениться!
– Почему?
– У нас столько общего! Например, любовь к бананам! Да и в сексуальном смысле мы просто созданы друг для друга!
– Чего не скажешь обо всем остальном!
– Так это же замечательно! Вот тебе формула идеальных отношений! Полная сексуальная совместимость и разность характеров! Плюс одинаковые пристрастия в поэзии! Ну-ка, почитай мне стихи!
Маша прочла свои любимые.
– «Чудо любит пятки греть…» – задумчиво повторил Саша. – Красиво… Знаешь, я иногда думаю, что мне не стоит писать стихи. Зачем, если есть такие строки… Все равно до них никогда не дотянуться!
– У тебя будут свои откровения, Саша! И потом… Я не хочу сегодня говорить о поэзии. Вообще не хочу говорить!
Она расстегнула молнию на платье.
Всю августовскую ночь в Березовке сыпались метеориты и падали звезды. А Маша с Сашей любили друг друга, как будто прощались навек. Они не сомкнули глаз до самого рассвета.
В шесть утра прозвенел будильник. Маша встала, пошатываясь от усталости, взглянула на себя в зеркало и присвистнула: под глазами залегли темные тени.
Она усмехнулась:
– Следы любви, бессонной ночи!
Саша поцеловал ей руку:
– Прекрасная ночь, Маруся! Я хочу, чтобы у нас с тобой было много таких ночей!
Татьяна готовила завтрак. Она встала так рано, чтобы проститься с Бушуевым.
– Мне очень будет не хватать вас… – признался Саша.
Татьяна улыбнулась:
– Знай, это и твой дом!
Саша встал из-за стола.
– Ну что… Мне пора…
– Я с тобой! – вскинулась Маша.
– Зачем? Вокзал, вся эта суета, Маруся… Я не люблю прощаний…
– Я с тобой! – упрямо повторила она.
В столовую вошел Андрей.
– Ребята, давайте я отвезу вас в город.
Они вышли во двор. Бушуев окинул дом взглядом. У Саши защемило сердце – ему показалось, что он видит все это в последний раз. В дороге молчали. Саша с Машей сидели на заднем сиденье, взявшись за руки.
Город. Шумный вокзал. Перрон. Толпы спешащих людей. Растерянное лицо Маши. Саша поцеловал ее и зашел в вагон. Маша с Андреем стояли на перроне. Саша заметил, что девушка плачет. На миг у него появилась шальная мысль бросить все к чертям и выскочить из поезда, но он преодолел свою слабость. Поезд тронулся.
Маша не думала, что будет так больно. Наверное, то, что Саша уезжает, она поняла, только когда поезд поехал. И сразу все поплыло перед глазами.
Брат взял ее за руку. Она шла по перрону, утирая слезы. Ей казалось, что ничто на свете больше не имеет смысла. В машине Маша разрыдалась.
– Ну и что мне с тобой делать? – растерянно спросил Андрей.
– Отвези меня в Березовку! – сказала она, отчаянно всхлипывая. – И вот еще что… Купи мне вина!
– Хочешь напиться?
– Вдрызг!
– По-твоему, это правильно?
– Я предпочитаю полусухое красное!
– Хорошо, Маруся! – мягко сказал Андрей и ушел за вином.
Она никак не могла успокоиться – слезы лились потоком. На миг у нее возникла шальная мысль бросить все к чертям, нажать на газ и ринуться вдогонку за поездом, но… Она преодолела свою слабость. А вскоре вернулся Андрей.
Всю дорогу до поселка она, плача, провалялась на заднем сиденье. В Березовке самым сложным для Маши оказалось войти в свою комнату, где больше не было Саши. Смятые простыни – порочный след их любви, пара бананов на столе. Она взяла банан в руки. На золотистой шкурке Сашиной рукой было написано: «Маруся! Я очень люблю тебя! Спасибо за сегодняшнюю ночь. У нас будет много таких ночей… Ты – смысл, сиреневость и золотистость моей вселенной…» Когда он успел написать это своеобразное письмо? Наверное, утром, когда Маша умывалась. Очередная порция слез и рыданий вылилась в целое море! «Ну вот! Столько слез наплакала, что скоро, как Алиса в сказке, начну тонуть в этом море…»
Прихватив с собой бутылку вина и пару банановых шкурок с признаниями возлюбленного, Маша отправилась на берег, на их с Сашей место.
Она сидела на траве, пила вино и в сотый раз перечитывала банановое послание. Вот уже и бутылка показала дно, и совсем стемнело, а Маша и не думала возвращаться домой. Сидела пьяная на берегу и всерьез считала, что жизнь кончена.
Мимо проходил Лопатин с блондинистой девицей. Заметив соседку, он приказал спутнице подождать и направился к Маше.
– Добрый вечер!
Маша прорыдала в ответ, подчеркивая, что вечер вовсе не добрый! Лопатин участливо поинтересовался, почему она так плачет и не плохо ли ей.
– Нет, что ты, все замечательно! Прямо хочется кинуться с обрыва!
– Не надо! – испугался он. – Что случилось?
– Душевная травма!
– Это ничего, бывает!
– Витя! – заныла девица. – Я жду!
– Сейчас! – крикнул ей Лопатин и присел рядом с Машей. – Все-таки что случилось?
– Саша уехал в Москву! Надолго!
– А… Любовь! Понятно… Но ведь он вернется! Зачем так убиваться!
– Витя, идешь ты или нет? – крикнула подружка Лопатина.
Тот проорал ей, чтобы она отправлялась домой. Девица фыркнула и ушла.
– Пойди догони свое счастье! – засмеялась Маша.
Он скривился.
– Тоже мне счастье! Ты пьяная, что ли? Не пойму!
– Хоть и пьяная, тебе что?
– А это чего? – Он уставился на банановую шкурку. – Кожура какая-то…
– Мне на ней Саша писал, понимаешь?
– Бумаги, что ли, не было под рукой?
– Дурак ты!
Лопатин не обиделся:
– Может, и дурак, а вы, умные, до чего себя довели?!
– Понимаешь, Лопатин: «Чудо любит пятки греть!» – икнула Маша.
– Ага! Понимаю! – кивнул Лопатин, поднял Машу на руки и понес к поселку.
…Татьяна открыла дверь и растерялась.
– Вот, значит, как! – неловко сказал Лопатин, держа Машу на руках.
– Что с ней? – испуганно спросила Татьяна.
– Она того… Немножко пьяная, а так все в порядке.
– Кладите ее на диван!
Лопатин бережно уложил Машу. Татьяна плакала.
– Не переживайте! Проспится – все нормально будет! – заверил Лопатин. – Ну… Я пошел?
– Спасибо, Виктор!
* * *– Вас к телефону! – сказала редактор Мышкина. – Олег Гришин!
– Скажи, что меня нет! – отрезала Татьяна.
Люда застыла с трубкой в руках. Вопросительно взглянула на Татьяну: как же так? Та яростно помотала головой, и Мышка что-то пролепетала Гришину.
– Татьяна, вы поссорились с Олегом?
– Как тебе сказать, Люда… Не сошлись характерами!
– А разве можно не сойтись характером с таким мужчиной? – Глаза Мышки вдохновенно сияли.
– Ты еще очень молода, Людочка! – улыбнулась Татьяна.
Гришин ждал ее в машине у входа в издательство. Он сразу спросил, почему любовница скрывается от него. Вместо ответа Татьяна ядовито поинтересовалась, как Олег отдохнул в Италии. Такого удара Гришин, видимо, не ждал: вздохнул, закручинился, виновато выдавил, что давно не отдыхал вместе с семьей и она должна его понять.
– Надо было просто сказать об этом. Зачем врать? – безжалостно отчеканила Татьяна.
– Боялся обидеть. Боялся тебя потерять. Ну что ж, выходит, ты все знаешь… Ты поэтому не поехала во Францию?
Она промолчала. Олег поцеловал ее руку.
– Поехали домой? Поговорим, все обсудим!
– Разве у нас есть дом?
– Пожалуйста, не придирайся к словам!
– Извини, Олег, я никуда не поеду! И вовсе не из-за обиды! Просто хочу сегодня побыть с сестрой: у Маруси сейчас сложный жизненный период, ей нужна моя поддержка.
– Понятно. Это надолго?
– Не знаю. Я позвоню, когда все наладится!
Придя домой, Татьяна предложила Маше сходить куда-нибудь вместе. «Посмотреть хороший фильм. Развеяться!»
Маша неожиданно обиделась:
– Зачем ты со мной нянчишься? Никуда не ходишь! Ради меня стараешься? В общем, Таня, не надо меня спасать! Я уже в порядке! И вообще… Жизнь продолжается – скоро премьера спектакля, я втянусь в рабочий процесс…
– Саша звонил?
– Да! Говорит, что тоже скучает, привыкает к Москве…
– Все наладится, Маруся! У вас с Сашей впереди целая жизнь!
В выходные Татьяна с Гришиным отправились в театр. Новомодная постановка, известные актеры, дорогие билеты в партер. Гришин был надушен до безмерности и элегантен, как рояль.
Спектакль разочаровал Татьяну. Мало того, действие вскоре начало раздражать: пьеса отдавала пошлятиной и была невыносимо скучна. Режиссерские находки заставляли Татьяну скрипеть зубами. Невольно ее раздражение по поводу происходящего перекинулось на Гришина, который серьезно внимал развернувшейся на сцене белиберде. Татьяна изумилась: как можно это спокойно воспринимать?
В антракте они вышли в фойе.
Гришин заботливо поинтересовался:
– Дорогая, тебе нравится спектакль?
Татьяна не успела даже рот открыть, как Олег зашептал:
– Смотри, автор пьесы, драматург Н. Идет к нам!
Она едва не застонала – нет, только не это! К ним подошел маленький круглый человек и, радостно простирая руки к Олегу, прокричал:
– Гришин! Рад видеть! Мое почтение, барышня!
Татьяна сухо кивнула.
– Как тебе спектакль? – осведомился автор.
Гришин расплылся в улыбке:
– Старик, это гениально! Свежо, ярко! Образно!
Драматург Н. с достоинством поклонился и неожиданно обратился к Татьяне:
– А вам понравилась пьеса?
– Разве такое безобразие может кому-то понравиться? – громко сказала Татьяна. Она не стала дожидаться ответа опешившего драматурга, развернулась и отправилась в гардероб.
Татьяна стояла у зеркала и причесывалась, когда появился Гришин.
– Ну знаешь, не ожидал от тебя! – укоризненно заметил он.
– Извини! Дурная привычка – говорить что думаю!
Он усмехнулся:
– В самом деле, не лучшее качество! Ты хочешь уйти из театра?
– Не имею никакого желания досматривать эту дрянь!
– Скажи, а тебе не приходило в голову, что своей резкостью ты порой ставишь меня в неловкое положение?
– Перед кем? Этим бездарем?
– Между прочим, он мой товарищ по цеху!
– Олег, ты совершенно спокойно можешь вернуться и досмотреть спектакль вместе с товарищем!
– Не могу – настроение безнадежно испорчено! И потом я должен проводить тебя!
Они вышли из театра, сели в машину. Гришин курил, видимо, готовясь к серьезному разговору. Докурив и собравшись с духом, начал:
– Неужели ты не знаешь, что наша жизнь состоит из компромиссов?
– Я не люблю компромиссы!
– Похвально! А вот я не могу позволить себе такой роскоши!
– Я это заметила.
– Не понимаю, в чем ты, собственно, меня упрекаешь?
– Я не упрекаю. Просто прошу тебя быть самим собой!
– К чему этот пафос? – едва ли не брезгливо сморщился он.
– В самом деле! – грустно усмехнулась Татьяна.
– Ты слишком эмоциональна, мой друг! Так нельзя…
– Олег, скажи, ты когда-нибудь поддавался эмоциям? Тебе знакомы страх потерь, боязнь одиночества, гнет привязанностей?
– Как мужчина, я привык держать свои эмоции в узде! – спокойно и с достоинством ответил он.
– Браво! Молодец!
Татьяна вздохнула: ей в который раз показалось, что Гришин заигрался, что это все та же литература и он давно перестал отличать реальную жизнь от вымышленной. Позы, искусственные модуляции и ничего настоящего. Часто ей хотелось, чтобы он выказал хоть каплю искренности или слабости… О, тогда, наверное, она смогла бы пожалеть его и через жалость – этот русский вариант – полюбить. Но Олег Гришин безупречен – брутальный мачо. Его образ априори исключает человечность и слабость. Не тот жанр. Олег отчаянно стремится соответствовать своему герою майору Глухову и хочет выглядеть сильным. Иногда Татьяне кажется, что он и любовью занимается так, словно оценивает себя со стороны, старается, ставит оценку; и это предполагает, что она тоже должна играть роль, соответствовать любовнику. А она хочет оставаться самой собой. И никаких компромиссов.
По пути домой они заехали в ресторан.
– Дорогая, я отчаялся тебе угодить – все мои подношения и знаки внимания оказываются неуместны! Надеюсь, хоть на этот раз у меня получится! – Он протянул ей коробочку.
– Это что?
– Телефон!
Татьяна удивилась:
– Спасибо, у меня уже есть.
Он снисходительно улыбнулся:
– Это же новая модная модель!
– А что в нем такого?
– Кроме стоимости, может, и ничего…
– Благодарю, но зачем он мне?
– Будешь гордо доставать из сумочки! Красивая статусная вещь!
– Смеешься надо мной?! Где мне трясти этим телефоном? В издательстве, что ли? Там все равно никто не поймет! Нет, Олег, спасибо! Мне не надо!
Гришин поджал губы.
– И куда мне его?
– Знаешь что… А ты подари жене!
Гришин обиженно усмехнулся и убрал коробку.
После ужина они поехали в съемную квартиру. Гришин ни с того ни с сего принялся рассказывать Татьяне о новой серии, в которой его героя ждут голубоглазые красотки и очередные испытания. Рассказ о творческих планах он закончил своеобразно: застенчиво намекнул, что секс снижает творческую энергию, в связи с чем им, возможно, «пока его работа не закончена, имеет смысл воздержаться от… Ну, ты меня понимаешь?»
Татьяна стала смеяться, как безумная, даже не пытаясь сдержаться: ничего более нелепого и глупого она в жизни не слышала.
– Ты копишь творческую потенцию на бессмертные произведения о майоре Глухове?!
Ее смех мог стать началом разрыва. Любовницам такие вещи не прощают. Впрочем, ей уже было все равно.
* * *Они курили, лежа в кровати.
– Дарлинг, у меня есть тайное эротическое желание! – признался Климов.
Полина рассмеялась.
– Какая наглость и невоздержанность! Мне казалось, ты удовлетворил все свои и явные, и тайные желания!
– Обещай, что выполнишь!
– Так и быть! Сейчас меня можно брать голыми руками – я утомлена любовью и совершенно расслаблена. Проси чего хочешь.
– Хочу увидеть фуэте в твоем исполнении!
– И только?
– Но! Чтобы ты при этом была голая! Как сейчас!
– Извращенец!
– Ты обещала!
Полина встала, вышла на середину комнаты и выдала ему роскошное фуэте – «да на здоровье!»
– Доволен?
– Это самая эротичная сцена в моей жизни! Иди сюда!
Она отбивалась от него, смеясь:
– Ты сошел с ума! Одержимый! Маньяк!
…Она спала в его руках. Иногда Климов касался губами тонкой шеи, и тогда Полина вздрагивала во сне. Нежность переполняла его. Климов слушал дыхание Полины и вспоминал день, когда они стали любовниками.
Это случилось осенью, четыре года назад. Тот день вместил в себя прогулку в Летнем саду, кофе в кондитерской, парфюмерный магазинчик, где они выбирали духи. На набережной Полина раскрыла флакон и нанесла несколько капель на виски и запястья – волнующий, сладострастный, какой-то даже бесстыдный аромат поплыл над Невой. Во время прогулки случился сильный дождь, они прятались в арках и целовались. Потом Климов предложил ей зайти в Эрмитаж. Они поднялись на третий этаж, в любимую обоими галерею импрессионистов, присели на диванчик в зале с картинами Ван Гога, долго смотрели в окно – в сером небе над городом плыл Ангел. У «Куста сирени» Климов прошептал ей, что она несет новый запах, как шлейф, и он сходит с ума от страсти. В зале Родена они долго разглядывали скульптуры, взявшись за руки. Музыка, застывшая в мраморе, вечная весна и объятия, которые, как «стрелки в полночь», не разомкнутся никогда. Она тихо сказала: «Хочу, чтобы эта история была про нас!» Климов сжал ее руку.
На Невском они сели в машину и поехали к нему домой. В дороге Полина полушутя-полусерьезно попросила: «Постарайся не вляпаться в аварию – мне бы не хотелось умереть, не став твоей любовницей».
…Сброшенные в спешке одежды, новый аромат, сводящий с ума, ее слезы и яростные слова: «Нет! Нельзя! Невозможно!» Но в этот раз Климов преодолел сопротивление Полины, овладев ею силой. Когда все произошло, она успокоилась и призналась, что счастлива.
«К болезненной страсти добавилась нежность, и я могу больше не бояться этого разрушительного чувства». Нечаянная нежность готова была излиться слезами и желанием стать покорной и тихой. Полина поразила его податливостью и мягкостью. Настолько, что потом, когда, утомленная, она лежала, положив голову Климову на грудь, у него вырвалось: «Я думал, ты бешеная пантера, а ты… домашняя ласковая кошка!»
С тех пор так было всегда – вечная весна и застывшее время. История любовников Родена стала их историей.
…Он сжал Полину в объятиях чуть сильнее, отчего она проснулась, повернулась к нему лицом и впилась в его губы. Теперь страсть вытесняла нежность.
– Эй, я успела соскучиться!
Его не переставали удивлять страстность и темперамент Полины.
– Я не могу привыкнуть к тебе. С тобой как на вулкане!
– И не смей привыкать. Мне невыносима мысль о том, что ты можешь ко мне привыкнуть, понимаешь? Мне все время не хватает тебя! Даже когда ты со мной, даже когда во мне. Я хочу, чтобы ты весь принадлежал мне. Еще больше… Может, я ненормальная?
– Мы оба ненормальные! И уж точно оба больны парафилией!
– А это что значит?
– Что я тебя люблю, хочу, и я тебя сейчас…
Он притянул ее к себе.
* * *Рабочий день закончился. Татьяна вышла на улицу и только ступила на тротуар, как тут же услышала протяжное гудение. Как выяснилось, сигналили ей. Из красивой серебристой машины. Татьяна остановилась и вопросительно взглянула на водителя. Им оказалась молодая женщина, которая пригласила ее сесть в машину.
– Простите? – растерялась Татьяна. – Я вас не узнаю…
Женщина вышла из машины.
– Меня зовут Иветта! – усмехнулась незнакомка.
Татьяна смотрела на нее, неловко улыбаясь.
– Иветта Гренкина. Жена Гришина! – пояснила женщина, с интересом разглядывая Татьяну.
Та почувствовала, что земля уходит у нее из-под ног.
– Как вы побледнели! – заметила Иветта. – Не бойтесь, я не буду устраивать сцены! Для начала просто хочу с вами поговорить! Поехали?