«Да, — мелькнуло у Полуянова, — фантазия у девушки небогатая».
— Я ей, конечно, скандал закатил, а она в слезы. Искренне ничего не понимала, кричала: «Что такого я сделала? Подумаешь, какие-то рыбки! Я тебе новых куплю!» Ну, это и стало последней каплей. Я ей велел собрать чемодан и убираться.
— Когда это случилось?
— Пару месяцев назад.
«То есть до начала всех неприятностей с Изабель».
Полуянову вдруг стало жаль нескладного, несчастного толстяка. Утешить бы его сейчас, не допрашивать. Однако он решительно произнес:
— Вы знакомы с Изабель Истоминой?
— С проклятой черномазой? — усмехнулся Золотой. И в ответ на Димин недоуменный взгляд пояснил: — Это Ирка ее так называла. Они когда-то подругами по команде были. Синхронным плаванием занимались, подавали большие надежды. Но однажды Изабель чего-то там напортачила, и их обеих из сборной выгнали. Истомина — та вроде даже и не расстроилась, она все равно из спорта уходить собиралась. А Ирина мечтала выйти в чемпионки. Но, повторюсь, из-за проклятой черномазой путь к высшим достижениям ей оказался закрыт. — Фотограф снова потянулся к своей чудо-фляге.
— Минуточку, Георгий Васильевич, — перехватил емкость Полуянов. — Еще два вопроса, а потом пей хоть до дна.
— Слушай, кто ты все-таки такой? — раздраженно произнес толстяк. — На мента не похож. Журналюга?
— Нет, — открестился Дима от любимой профессии. — Меня Истомина наняла.
И коротко, емко — по-журналистски! — рассказал фотографу о злоключениях Изабель.
Толстяк слушал, разинув рот. Когда Дима умолк, потряс головой:
— Бред какой-то! Натурально, психический бред. Вы думаете, это Ирка забавляется? Хотя… почерк ее, чего спорить. Мстит за давние обиды? Но они обе со спортом лет десять назад покончили, не меньше! Почему вдруг сейчас?
— Не знаю, — вздохнул Полуянов.
— Впрочем… — Фотограф теперь разговаривал будто бы сам с собой. — У сумасшедших голова как-то по-особому устроена… Мы ведь с Ириной не только из-за творческих разногласий расстались. Я ее в последнее время просто бояться начал. Могла взорваться из-за любой мелочи, чашки, например, разбитой. Кричала, на пол падала. Полагаю, в ней давно уже сидела болезнь. Мне бы ей врача хорошего найти — а я ее просто выгнал…
— Как далеко Стеклова может зайти в своих забавах? — хмуро спросил Полуянов.
— Однажды во время скарфинга она меня едва не задушила. Очень даже по-настоящему. «Скорую» пришлось вызывать. Все, Дима. Два вопроса ты задал. Возвращай флягу.
— Золотой, а ты любил ее? — Полуянов не сводил с толстяка глаз.
Тот сглотнул, опустил голову.
— Соврать тебе, что ли? Ладно, не буду. Все ж таки выпивали вместе. Да, любил. И боялся. А сейчас — не люблю. И еще больше боюсь.
Глава восьмая
Мужчины — существа поразительные. Даже лучшие из лучших — такие, как Димочка Полуянов.
Вчера заявился домой в два часа ночи и пьяненький. Ну ладно, это объяснил: выпить для дела пришлось, с фотографом Золотым.
Но дальше — хлеще!
С утра ластится, будто кот:
— Надюшка, солнце мое! Машина-то моя в Бибиреве осталась. Куда мне было в таком виде за руль? Может, перегонишь, а? Ты ведь все равно в отпуске.
— Дима, — сдвинула брови Митрофанова, — я вообще-то отпуск брала для того, чтобы вещи упаковать!
— А я тебе со сборами помогу! Вот клянусь, сегодня и завтра весь вечер помогать буду!
Надя опять поверила. Машину пригнала — полдня на это убила.
А Полуянов вечером является и радостно заявляет:
— Меня в командировку посылают! Прямо завтра.
— Ты с ума сошел?
— Надюш, да я пытался им объяснить, что не могу, квартирный вопрос в разгаре… Но командировка-то в Париж!
— Вот гад! — ахнула Надя. — Я — в свой собственный законный отпуск! — целыми днями дышу пылью, пакую коробки! Твою машину перегоняю. А ты, значит, в Париж!
— Ну, я всего на два дня! И поездка по бизнес-классу, жаль отказываться! Зато готов исполнить любой твой каприз. Кольцо от Тиффани? Босоножки от Джимми Чу? Или… или хочешь какой-нибудь торшер французский? Дизайнерский, для новой квартиры!
У Нади на языке так и вертелось посоветовать Диме засунуть торшер в одно известное место, однако, прежде чем развязывать ссору, сосчитала до пяти — и ругаться не стала. Все равно от Полуянова по большому счету во время сборов толку мало. Начинает книжки складывать в коробку — обязательно возьмет один из томиков, откроет и зачитается. Оборачивал посуду газетами — ее любимую чашку разбил. Да еще вздыхает горестно, словно он на каторге.
Может, и лучше ей будет, если любимый Димочка пару дней не станет путаться под ногами.
Но — чтоб не расслаблялся — взглянула хмуро и произнесла:
— Торшером не обойдешься. Я тебе целый список напишу. Помнишь, мы очень стильную хлебницу видели в «Галери Лафайетт» и еще такой высокий стульчик смешной?
— Надь, но я ведь в составе делегации бизнесменов! — взмолился журналист. — А полечу с торшером и стульчиком, как мешочник!
— Ничего, — отрезала Митрофанова. — Сейчас все прогрессивное человечество мебель за границей заказывает. Со стулом, правда, сначала проверить надо. Я его хотела на кухню, в уголок к окну втиснуть. Но не знаю, влезет он туда или нет. Сегодня поздно звонить, а завтра попрошу Изабель измерить.
— Я утром улетаю, — торопливо сообщил Дима, — в шесть утра надо из дома выйти!
— Ничего, — усмехнулась Надежда. — Я тебе эсэмэску пришлю. Прямо в Париж.
Дима предпринял последнюю попытку увильнуть:
— Надя! Неужели ты не знаешь, что в «Галери Лафайетт» коллекции каждый месяц меняют! Мы в Париж полгода назад ездили. Нет там давно ни хлебницы, ни этого стула!
Однако Надя была неумолима:
— Ничего. Фотографию покажешь и спросишь, где есть. Если надо, поедешь за город, в сток-центр.
Она давно усвоила: с Димой (да и с любым мужчиной, наверно) большую часть времени нужно быть пушистой и мягкой. Но изредка сильный пол просто необходимо построить. А то скажешь сейчас, покорной овцой: «Конечно, милый, лети в свой Париж!» — он и пустится в городе всех влюбленных во все тяжкие. В то время как она бесконечные коробки пакует. Пусть лучше, чем из бара в бар перемещаться, хозяйственные поручения выполняет.
Но хоть и злилась она на Димину командировку, и немного завидовала, встала в пять утра. Приготовила яичницу, сварила кофе. И подала завтрак — в кружевной наколке, белых чулочках и прозрачном передничке на голое тело. Дима, естественно, равнодушным не остался. А Надя и сама удовольствие получила, и на душе спокойно, что твой мужчина сбросил напряжение — перед одинокой поездкой в Париж.
Расстались они нежно. Надя расслабилась настолько, что после его ухода сразу упала в постель и проспала аж до десяти.
А едва проснулась, тут же набрала номер Изабель. Вежливо, но сухо изложила свою просьбу.
— Место под стульчик промерить? Да никаких проблем! — прочирикала красавица. — Только я уже из квартиры вышла!
Эх, надо было раньше позвонить!
— А когда вернешься?
— Понятия не имею! — легкомысленно отозвалась Изабель. — Меня, представляешь, Иришка пригласила. Мириться!
— Иришка?
— Ну, Стеклова, я рассказывала про нее. С которой мы сто лет назад — после Японии! — рассорились.
Надя про себя ахнула и на всякий случай уточнила:
— Это та самая, кто фотографии мертвецов шлет? И рыбок убивает?
— Да не шлет она мне ничего! — возразила Истомина. — Я решила, что вокруг да около ходить, и задала ей вопрос напрямую. Так она обиделась ужасно. За кого, говорит, ты меня принимаешь? И вообще, сказала, что ее в Москве целый месяц не было, она только вчера вернулась.
Ох, с Димкой бы посоветоваться. Но тот (Надя взглянула на часы) еще в воздухе, любуется с высоты птичьего полета видами парижских предместий.
— Изабель, подожди. Стеклова, она сама тебе позвонила?
— Ну да!
— Когда?
— Да час назад.
— И о чем вы говорили? Можешь пересказать дословно?
— Она сказала, что фотографии просматривала. Старые, где мы с ней на соревнованиях, на сборах. Ну, и поняла, насколько соскучилась. Мы и договорились прямо сейчас встретиться, поболтать и старые обиды — вон.
— Как-то очень вовремя она позвонила, — пробормотала Надежда.
— Ну что ты, Надь, у меня тоже так бывает, — серьезно отозвалась Изабель. — Старые фотки перебираешь, и вдруг так захочется с кем-то из давних знакомых повидаться! Вот прямо немедленно!
М-да. Градус простодушия у Изабель просто зашкаливает.
«Но почему я должна о ней беспокоиться?» — раздраженно подумала Митрофанова.
Снова взглянула на часы: Димкин самолет должен бы уже приземлиться. Сейчас любимый позвонит, а у нее телефон занят.
«Но почему я должна о ней беспокоиться?» — раздраженно подумала Митрофанова.
Снова взглянула на часы: Димкин самолет должен бы уже приземлиться. Сейчас любимый позвонит, а у нее телефон занят.
Однако спросила, словно бы между делом:
— А куда вы пойдете?
— Ой, Ирка так романтично придумала, — снова затарахтела Изабель. — В бассейне встретимся! В том самом, где мы все детство провели! Молодец она, правда?
Надя с удовольствием бы поспорила, но в этот момент в телефоне запиликала вторая линия. Митрофанова скосила взгляд на определитель — ура, это Дима! — и спешно распрощалась с кубинкой.
Как ни старалась, чтобы голос звучал беспечно, Дима сразу ее раскусил:
— Что случилось?
— Да не у меня. Твоя рабыня Изаура опять чудит, — фыркнула Надя. И весьма раздраженно пересказала журналисту их разговор.
— Вот дура! — с чувством проговорил Полуянов. И поспешно добавил: — Не ты, она.
— Да нет, Димуля. Именно, что я тоже дура, — печально вздохнула Надя. — Надо было сразу трубку положить! Какая мне разница, куда и с кем она пойдет? А теперь, блин! Я ведь не зверь, понимаю: нельзя ее туда отпускать. Но Дима! Это — твоя история! Давай, сам ей звони. Говори, чтобы не смела ни в какой бассейн ехать! — И грустно заметила: — Только, по-моему, каким бы ты соловьем ни разливался, она помчится на встречу с подругой со всех ног. Уже мчится.
— Дьявол! — В голосе Полуянова Наде послышалось отчаяние. — Это ведь ловушка, как она не понимает?!
— А в Париже, наверное, сейчас хорошо, — не удержалась библиотекарша.
— Надюха, я могу сейчас, этим же самолетом, рвануть домой. Но все равно не успею.
— Я ненавижу Изабель, — с чувством произнесла Надя, — но у нас с ней договор купли-продажи подписан, а свидетельства о собственности пока нет. Поэтому мы не можем допустить, чтобы с этой идиоткой что-то случилось — сейчас! Где находится проклятый бассейн, ты хотя бы знаешь?
Когда-то — при социализме — этот дворец водного спорта, наверное, считался образцово-показательным. Да и до сих пор выглядел монументально: к входным дверям вела широченная лестница, огромные окна подчеркивали высоту потолков, и даже колонны при входе имелись. Но чем ближе Надя подходила, тем отчетливей видела, насколько обветшало строение. Фасад — в угрожающих трещинах, оконные стекла мылись, похоже, еще при Брежневе. Ступеньки угрожающе крошатся под ногами. Однако вода в бассейне плещется, свет горит. Умирающий мастодонт из последних сил продолжал растить России звезд. Или сборная команда по синхронному плаванию давно уже перебралась куда-нибудь в более цивилизованное место?
Но для ностальгической встречи двух подруг — самое оно.
Надя пока не очень представляла, как она будет выполнять Димин наказ «присмотреть за Изабель». Незаметно наблюдать за девицами? Или откровенно стоять у них за спиной? И чего вообще ждать от госпожи Стекловой? Если Дима в своих подозрениях прав и все эти шизофренические штучки с фотографиями трупов и умерщвлением рыбок устроила именно Ирина, наверняка и сегодня произойдет очередной перфоманс. Хорошо бы опять страшное, но безвредное. А если нет?
Но когда Надя увидела на входной двери рукописную табличку «Санитарный день», ее опасения усилились многократно.
Позвонить Изабель? Попытаться остановить ее?
Однако Наде отозвался — как и в день сделки — бездушный механизм: «Абонент временно недоступен». Впрочем, Митрофанова была почти уверена, что смешной, белый, в красных бабочках, «Мини-Купер», одиноко припаркованный у входа, принадлежит красотке кубинке.
Она подергала дверь. Заперто. Заглянула в окно: стойка вахтера пуста. Постучала. Никакой реакции. В тысячный раз прокляла Изабель и побежала вокруг здания искать черный ход. Хотя он наверняка тоже заперт. И даже если ей отворят — что говорить? Пустите, я приехала спасать глупую красавицу от ее чокнутой подруги?!
Территория вокруг бассейна явно не убиралась годами. Надя чуть не налетела на огромный осколок, поскользнулась на банановой кожуре, а у маленькой неприметной дверцы влезла ногой в собачью миску, заполненную чем-то склизким. Охнула, ругнулась, начала искать в сумочке салфетку, не нашла. В итоге очистила подошву прямо о стену бассейна. Здешнему бедламу уже ничего не повредит.
Дверь выглядела совсем заброшенной: ручка заржавела, прямо перед входом груда окурков вперемешку с осколками. Открывали ее не раньше, чем лет двадцать назад. Толкнула, постучала — никакой реакции. В бассейне что, под видом санитарного дня сделали обычный выходной? И даже сторожа не оставили?
Но если так, безумная Стеклова может сотворить с Изабель что угодно…
Надя приложила ухо к безнадежно запертой дверце. И — услышала очень отдаленный, но крик. Женский.
Вот что, что ей делать? Звонить в полицию, пытаться объяснить ситуацию? Патруль, может, и пришлют, но торопиться точно не будут.
Ох, дорого ей встала приглянувшаяся квартирка!
Митрофанова сняла куртку, обернула правую руку и решительно ударила в окно.
Бравые киногерои, кто таким образом проникает в помещение, всегда умудряются высадить стекло одним ударом и даже не порезаться. Наде же пришлось долбить раза три, а потом еще аккуратно выбирать осколки руками. Вот сейчас сторож на шум прибежит. И полицию вызовет — чтобы приехали за ней, преступницей!
Однако вокруг по-прежнему тишина. Митрофанова перекрестилась и влезла в окно. Осколки зловеще захрустели под ногами. Она оказалась в темном, ободранном коридорчике. По стенам и на полу — хлопья пыли, единственная голая лампочка на опасно ободранном шнуре разбита. Где, интересно, по замыслу режиссера Стекловой, проходит шоу? Наверняка схватка двух бывших синхронисток должна состояться возле воды.
Надя ускорила шаг. Стало темнее, запахло сыростью. Вход в бассейн, похоже, рядом. Толкнула одну дверь: ведра и швабры. Зато вторая вывела к цели, в огромный гулкий зал. До чего странно видеть совершенно пустые дорожки!
Митрофанова подошла к бассейну, осмотрелась. Первое впечатление — вокруг никого. Очень тихо. Только отдаленное журчанье — воду, что ли, сливают? Подошла поближе, убедилась: бассейн пуст больше чем наполовину.
Ну и что дальше? Где искать Изабель? Или просто позвать ее?
Надя уже рот открыла, чтоб крикнуть, но краем глаза вдруг увидела какое-то движение высоко над головой. Посмотрела — и закрыла рот ладошкой.
Прямо над ней находилась прыжковая вышка. Очень высокая — метров десять, как минимум. И там кто-то был — Митрофанова отчетливо видела, что прыжковая платформа прогибается. И голоса до нее донеслись. Женские. Слов было не разобрать. Одна дама — тембра более низкого — кажется, обвиняла, второй, громкий и истеричный голосок, защищался. И явно принадлежал Изабель.
Надя инстинктивно сделала шаг назад, прижалась к стене. Какая удача, что дверца оказалась точно под вышкой и Стеклова ее пока не видит. А то ведь перепугаешь психичку — она Изабель и столкнет. С десяти метров. В полупустой бассейн.
Митрофанова понятия не имела, какой должна быть глубина при прыжке с такой высоты. Но сейчас полет окажется смертельным. Воды в бассейне, по виду, не больше, чем по колено.
Она напрягла слух, попыталась разобрать слова — нет, в гулком помещении невозможно. Но градус ссоры явно становится выше. Голос Стекловой гневно дрожит, Изабель отвечает все отчаянней.
Что делать?! В чем задумка Стекловой?! Просто напугать Изабель? Столкнуть вниз? Или — прыгнуть вместе? И знает ли она, что вода из бассейна стремительно убывает?
Митрофанова сделала два осторожных шага назад, снова бросилась в темный коридорчик. На вышку ведет лестница из бассейна. Но есть ли на нее еще один вход?
Ей снова повезло — одна из дверей распахнулась, вывела в холл, тоже абсолютно пустой.
Надя огляделась и, увидев лестницу, бросилась по ней сломя голову. Второй этаж — не подходит, низко. Третий? Выскочила с лестницы в очередной коридор. Потертая ковровая дорожка, пыльные светильники, старенькие деревянные двери. «Кабинет массажа», «Бухгалтерия», «Зал аэробики»… А вот потертый указатель: «Вход на трибуны».
Надя осторожно толкнула дверцу — и оказалась позади рядка пустых скамеек. Второй вход на вышку находился здесь, на одном уровне с трибунами, метрах в двадцати справа. Две фигуры, стоявшие лицом к воде, были прекрасно видны.
И голоса теперь слышались отчетливо:
— Ну же, Изабель, — ласково приговаривала Стеклова. — Не бойся. Ты ведь хвасталась, что ныряла за жемчугом! Прыгай!
— Ирочка, ну пожалуйста! Отпусти меня! — всхлипывала мулатка.
— Если бы ты была умной, Изабель, ты бы поняла: прыгать тебе все равно придется, — равнодушно отозвалась Ирина. — Поэтому соберись, сконцентрируйся, прими группировку. Может быть, тебе повезет.