И все вроде объяснимо. Подруга — мстила за старые обиды. Черкашин-младший — за смерть брата. Но два невыясненных вопроса оставались. Почему — вот почему?! — Ирина копила злобу больше десяти лет? И другой, не менее важный: Стеклова убить Изабель не смогла, погибла сама, однако уже через день (!) на мулатку последовало новое покушение.
Савельев в ответ на Димины сомнения лишь плечами пожал:
— Бывают и в нашей нелегкой службе счастливые совпадения.
И верная Надюха в ту же дудку дует:
— Изабель — просто типичная жертва. По психотипу. Мне самой, знаешь, сколько раз хотелось ей в глаз дать? — И покраснела.
Но Диму еще один вопрос занимал. Он не был знаком с Юрием Черкашиным. Но расспрашивал о нем у Тамары Кирилловны, у Изабель. И по их ответам ему показалось, что был тот неглупым, но вовсе не Бисмарком, однако сумел организовать рискованный, опасный, уникальный бизнес. Неужели сам додумался? Или имелся кто-то поумнее, кто наставлял, помогал и получал основные деньги? А еще — чрезвычайно ловко умел переводить стрелки на других.
Дима резко перестроился в левый ряд и развернулся — в сторону от своего нового дома. Звонить Наде не стал — когда остановился на светофоре, отбил эсэмэску: «Срочная работа. К ужину не жди».
Новенький «Мерседес» осторожно крался по узкой лесной дороге. Ям на ней нет, но извивы такие, что уже минимум трое местных гонщиков «целовались» с вековыми соснами и летали в канаву. А сейчас, когда только что прошел дождь, осторожность нужна вдвойне.
Он и крался — на безопасных сорока километрах в час. Тише едешь — дальше будешь. Одна беда: на «хвост» прицепился, светит фарами какой-то хлыщ. Тоже обычное дело на их дорожке. Ну почему до людей не доходит, что нужно хотя бы минимальную дистанцию держать? А дальний свет, если к впереди едущему приблизился, выключить — это вообще аксиома.
Хотя и опасно на скользкой дороге, он сбросил скорость, почти съехал на обочину, включил на два щелчка аварийку — обгоняй, мол, дурак! Но горе-гонщики у нас какие — только на бампере висеть горазды, а объезжать в темноте, да по скользкому, не решаются. Тем более машина у хлыща так себе, «маздочка». Парень, наверное, молодой.
Водитель «Мерседеса» сдал вправо еще больше, практически оказавшись в кювете. И тут горе-гонщик наконец решился. Дальний свет так и не выключил, рванул вперед — и немедленно раздался удар. Зеркало сбил, козлина!!! Впрочем, нет, не сбил — оно просто закрылось. Ну, поцарапалось, может, немного, и бог с ним, езжай, езжай уже дальше, отвяжись от меня, дебил!
Однако «Мазда», зачем-то перегородив дорогу, остановилась. Разбой? Нажать на телефонном пульте единичку — вызов поселковой охраны?!
Принять решение не успел.
Из протаранившей его машины с удивительной прытью выскочил парень. Водитель «Мерседеса» немедленно его узнал. Тот самый. Мутный. Выпивали еще с ним. Как его — Дима?
Золотой в ярости опустил окно (выходить из машины не спешил) и заорал:
— Ты что творишь, придурок?!
— А как вас еще ловить, Георгий Васильевич? — кротко отозвался виновник аварии. — На имейлы не отвечаете, трубку не берете. Даже в квартире появляться перестали. Сами вынудили меня. Авария у нас. ГАИ вызывать будем?
— Пошел ты со своим ГАИ! — не совладал с собой Золотой. — Что ты все таскаешься за мной? Что тебе нужно?!
Парень принял виноватый вид.
— Да про Стеклову Ирину… мы тогда с вами поговорили… а я так ничего и не понял.
— Чего тебе непонятно? Она сумасшедшая была. Крэйзи. Дура! — Фотографа все больше переполняла ярость.
— А неулептил ей кто назначал? Врачи — или вы?
— Чего-чего?
— Она принимала нейролептик. Корректор поведения. На вскрытии выяснилось. Но врачи ей его не назначали. Вы об этом не знали?
— Тоже мне, новость, — снисходительно произнес фотограф, — Ирка постоянно над собой эксперименты ставила! Каких только «колес» не пробовала, про травку с грибами вообще молчу. Ладно, парень, все. Некогда мне тут с тобой языком чесать. — И нажал на кнопку стеклоподъемника.
Полуянов не сомневался ни секунды. Размахнулся — и врезал по стеклу локтем. Комплектация у «мерса», к счастью, оказалась обычной, окно не бронированным. Осколки брызнули фонтаном.
Сейчас-то он из машины выйдет?
Но нет! Золотой с неожиданной прытью нажал на газ, да еще руль успел вывернуть, чтобы не влететь в Димину «Мазду». Но правые колеса «Мерседеса» съехали на обочину, забуксовали, и Полуянова эта пара секунд спасла. Успел в отчаянном прыжке броситься на капот. Неужели все равно поедет?!
Нет, сдрейфил толстяк. Резко затормозил. В ярости выскочил из «Мерседеса», заорал:
— Тебе что, жить надоело?
Дима постарался остаться спокойным:
— Георгий Васильевич, невежливо. Мы ведь с вами еще не договорили, а вы уехать хотите.
Мимо, на скорости под сто, промчался «Хаммер». Золотой попытался махнуть водителю, но тот или не заметил, или останавливаться не захотел. Плохо. Дорога не настолько пустынна, как кажется.
Полуянов не стал ждать, пока фотограф разразится новыми потоками брани, и несильно врезал толстяку в челюсть — тот сразу обмяк. Схватил его за шиворот и поволок прочь с трассы, в лес.
И хотя поблизости имелась усыпанная хвоей полянка — специально швырнул фотографа в лужу.
Черная жижа приняла неподъемную тушу, аппетитно чавкнула. Золотой застонал.
Полуянов вытащил из внутреннего кармана планшетник. Нашел нужное изображение, увеличил. И, едва фотограф распахнул мутные еще глаза, сунул гаджет ему в лицо:
— Узнаешь?
Золотой отпрянул.
Дима снова врезал ему под подбородок, на сей раз совсем не сильно:
— Я задал тебе вопрос!
Золотой взглянул затравленно, залепетал:
— Ну, кто ж его не знает…
— Фамилию мне скажи!
— Ну, этот, как его, полномочный, представительный, с-сенатор…
— Ответ неверный, — поморщился Дима. — Для тебя он уж точно не просто сенатор.
И предъявил жиртресту следующее изображение: тот же мужчина, на сей раз в венецианской маске, но обнаженный по пояс. На яхте, в спущенных штанах, с перекошенным в экстазе лицом.
— Что это? Что за гадость? Убери! Я… я не понимаю, зачем ты мне это показываешь… — тоненько, по-женски заблеял фотограф.
— Все, Золотой, прекрати концерт! У меня есть полная запись. Полная, понимаешь. А начинается она с того, как на пристань приезжает некий «Мерседес». Ты, правда, решил в шпионов поиграть. Номер заклеил стикером дешевеньким, в Интернете, наверное, купил. Но не верь рекламе. Не скрывают ничего эти наклеечки. Вот, посмотри. Здесь твой номер. Именно твой. Ошибки быть не может.
И предъявил следующую фотографию.
— Да и лица можно разглядеть. Посмотри сам. За рулем — ты. Справа — сенатор.
— Фальшивка, — продолжал упорствовать фотограф.
Но Полуянов спокойно продолжал блефовать:
— И пристань я нашел, откуда ваша яхта отправлялась. Сторож, врать не буду, не колется. Но зато лесник обнаружился. Он и номер вспомнил, и тебя узнал. И рассказал, что ты все лето сюда людей возил. Примерно раз в месяц. А где-то за полчаса до тебя приезжала еще одна машина. За рулем — молодой парень, пассажиркой — женщина. Мулатка.
Фотограф молчал.
— Что теперь делать-то будешь, Золотой? — сочувственно проговорил Дима. — Юрий Черкашин мертв. Изабель — вышла из строя. Накрылся твой бизнес? Или у тебя другие исполнители есть?
Фотограф, лежавший в черной луже, являл собой прежалкое зрелище, но сдаваться не собирался.
— Я ничего тебе не скажу, — сурово и твердо произнес он.
— И зря, Георгий Васильевич, очень зря. Вы ведь поняли уже, что я — не полицейский, я — журналюга, жареные факты люблю. Ох и заработаю на этом видео! Вам оно, конечно, может, и ничего, только на улучшение имиджа, а вот сенатор наш, богатый, влиятельный защитник сирых, убогих, уж точно вам этого не простит. Вы, возможно, не знаете, но в наших кругах хорошо известно, — понизил голос до интимного шепота Полуянов, — человечек этот непотопляемый много скандалов пережил, переживет и этот. А вот вы точно будете валяться в лесу, в такой же луже — только с дыркой в башке.
— Ай, не говори ерунды, — фыркнул Золотой. — Чего мы такого страшного в конце концов делали? Обычная забава. В Таиланде сплошь и рядом подобное устраивают, всего-то за пятьсот долларов. Отцы в паре с дочерьми работают, сестры — с братьями. Что только не придумают мужики, чтобы хоть как-то свою половую жизнь разнообразить.
— Угу, — хмыкнул Полуянов. — Только больше половины несчастных девушек откачать после такой забавы не удается. И они умирают.
— Ну, Изабель это не грозило, — заверил фотограф. — Она тренированная, легкие развиты прекрасно, специально ее выбирали — можно сказать, по конкурсу. И работать согласилась добровольно. Никто ее на аркане не тянул!
— Угу, — хмыкнул Полуянов. — Только больше половины несчастных девушек откачать после такой забавы не удается. И они умирают.
— Ну, Изабель это не грозило, — заверил фотограф. — Она тренированная, легкие развиты прекрасно, специально ее выбирали — можно сказать, по конкурсу. И работать согласилась добровольно. Никто ее на аркане не тянул!
— Ну конечно, — кивнул Дима. — А наш сенатор — прекрасный семьянин и отец. И вообще защитник детей.
— Слушай, чего ты хочешь? Денег?
— Нет, Георгий Васильевич, — покачал головой Полуянов. — Я хочу правды. Я уже понял: вы хотели руками Стекловой отомстить за смерть Черкашина-старшего. Но как вы уговорили ее на весь этот бред? На фотографию мертвой тренерши, рыбок, манекен? На встречу в бассейне, наконец?!
— Дим, ну, Ирка ведь больная на всю голову была. На таких влиять — дело совсем не хитрое. К тому же она мне свою сагу, как Изабель ее жизнь в щепы разрушила, сто раз рассказывала. Я и подумал: грех не использовать старую ненависть. И Черкашину-младшему, бедняге умственно отсталому, потрафить, и самому развлечься. Вот и стал масло в огонь подливать. Планомерно. Каждый день. Ирка ведь — будто воск. Песня такая была, не помню чья. «Ты всегда принимаешь форму того, с кем ты!» Вот я и наполнял Ирину тем, чем хотел — ненавистью. Убеждал: как только она отомстит — вся ее жизнь сразу новыми красками заиграет. Но даже я, — тяжко вздохнул Золотой, — не представлял, в какую благодатную почву упадут зерна. Ты говоришь: неулептил. Ну да, давал лекарство. Чтоб волю ей подавить. Но Ирка — она и без всякого неулептила безумная. Начала совсем с мелочей. Какой-то вирус отправила в компьютер Истоминой, чтобы тот вместо заставки с рыбками похороны показывал. Но дальше — такие дела творить начала! Ты только представь! Я специально подстроил ей встречу с Изабель, дамочки почирикали. Изабель, как водится, хвастаться начала: мол, салон красоты открываю, а фитнес у меня будет вести не какая-нибудь девочка безвестная, а сама Валерия Наконечная, великий тренер. И представляешь, что эта идиотка Стеклова сделала? Отправилась к той тренерше в гости. Она ведь ее тоже знала — по спортивным, старым делам. Чаек, тортик, болтовня за жизнь, за прошлые успехи. Ночью бабусе вдруг становится плохо. «Скорая», инфаркт, до больницы не довезли. А Ирина хохотала: «Хорошо у нас в стране! Клофелин — повсюду, и без рецепта. А бабе Лере давно на тот свет пора было». Я, признаться, сначала и не понял, в чем ее замысел. Когда же Ирка мне похвасталась, как съездила в морг, договорилась с санитарами, сняла post-mortem, отправила фотографии Изабель, опешил, конечно. Но виду не подал, в лицо ей рассмеялся. Говорю: «Заход, конечно, интересный. Но слишком по-женски. Издалека». Но Ирина уверенно оборвала меня: «Я лучше тебя знаю, как Лизку извести».
Дня через два у меня в особняке состоялся большой прием. На него приехала и Изабель. Дамы снова встретились, поболтали. Вдруг Ирка примчалась, вызвала меня в спальню, потребовала:
— Обязательно сегодня черномазую отсюда отправь!
— Куда? — опешил я.
— В офис!
— Почему в офис?
— Господи, да она сама сказала! Дома покупатели квартиры ночуют — а у нее, если что, кушетка в офисе есть. Вот и сделай так, чтобы она туда умотала!
Я тогда ничего не понял, но просьбу выполнил, мне не жалко. Сделал так, что Изабель уехала.
А утром Ирка явилась, довольная такая. Хвастается: «Все, как я планировала, так и вышло. Она ночевать в офис потащилась. А я туда приехала раньше. Замочек — дрянной, шпилькой вскрыла его в два счета. Ну, и покуражилась от души!»
— Знаю я, что там было, — вздохнул Полуянов. — И про манекен знаю. Только откуда Ирина выяснила, во сколько Изабель в тот день из дома выходить будет?
— Да от нее самой! Та ведь болтушка, каких свет не видывал. Сама Иришке позвонила и начала жаловаться, что сделку назначили на девять утра, это ведь несусветная рань, кошмар!
— А почему Изабель уверяла, что манекен в ее одежде был?
— Так Ирка постаралась, — хмыкнул Золотой, — максимальное сходство соблюсти. Сама джинсы стразиками расшивала — чтобы получилось точно, как у Изабель. Говорю тебе: дура.
— Георгий Васильевич, но вы-то — умный! Неужели сами не понимали, что это все — несерьезно, по-детски?
— Но дальше-то — я девчонкам очную ставку устроил, — не без гордости продолжил Золотой. — Место выбрал сам. Все узнал про бассейн. Что вышка десятиметровая есть. Что санитарный день, никого не будет. Что воду станут сливать. Отличный получился бы несчастный случай… Кто мог предположить, что там окажется какая-то идиотка и все испортит?! В общем, — окончательно помрачнел фотограф, — обещал я Черкашину, что за брата его отомстят, да слово не сдержал. А тому — глупцу! — время не лекарь. И мозгов Бог не дал. Придумал бред с кислотой. Мало что живой ее оставил, дурында еще и орать начала: «Это был Юрий, Юрий!» Тут даже дураки менты начнут похожего искать. Брата. А Костик и дальше стал глупости воротить. Нет бы на дно уйти. Даже если задержали — раскайся, чистосердечное напиши. Аффект бы признали, через пару лет на свободу. Но нет, взялся в героя играть. Вот на хрена ему было убегать? Глаза от страха вылупил — да под поезд. Собственными руками свою жизнь погубил.
Золотой безнадежно махнул рукой и с вызовом взглянул на Полуянова:
— Ну, услышал правду?
— Георгий Васильевич, — усмехнулся Дима. — В жизни не поверю в вашу красивую сказку. Чтоб вы — да кому-то бескорыстно помогли? Какой-то садовник потерял брата — и вы взялись за него мстить?
— Я только забавлялся. А мстила Ирка, — пожал плечами фотограф.
— Да вам абсолютно наплевать было на обоих Черкашиных. И на Юрия, и на Костю. — Полуянов схватил толстяка за подбородок, попытался поймать его лживый, ускользающий взгляд.
Глаза Золотого косили, бегали. И голос дрожал:
— Дима, ну честное слово! Я просто человек такой — грешный. Обожаю людей стравливать, кайф от этого получаю.
— Не надо, Золотой, сказки рассказывать. Ты мстил не за Юрия, а лично Изабель. За что?
— Ну ты и приставучий. — В голосе Золотого прозвучало даже что-то похожее на уважение. Однако он продолжал отпираться: — С чего ты взял-то такую глупость?
— Да с того, Золотой, что ты сейчас не флэш-моб устраивал, а человека убивал. И, разумеется, на то у тебя имелись веские основания. Изабель чем-то тебе мешала. Шантажировала тебя?
— Хуже, — демонически усмехнулся фотограф. — Она со мной советовалась. Как со старшим товарищем. Ей-богу, так сказала: «Гошенька, а может, мне какой-нибудь желтой газетке интервью дать? Или в ток-шоу выступить? Я ведь этого сенатора — хоть он и в маске был — узнала. По голосу и по фигуре».
Я так и опешил: «Зачем?»
«Да для пиара, — с очаровательным простодушием ответила она. — Мне когда-то ток-шоу хорошо продвинуться помогло — может, и сейчас сработает? Очень уж хочется опять на телевидении работать. В кадре».
Я ей, конечно, категорически посоветовал не дурить. И она вроде пообещала. Но… — Фотограф страдальчески закатил глаза.
— Я понял. На всякий случай ты решил подстраховаться, — с презрением произнес Дима.
— Ага, — кивнул Золотой. — Ну и позабавиться заодно.
— Какой же ты гад! — вздохнул журналист.
— Ладно, не лечи, — буркнул толстяк. — Я уже взрослый мальчик, перевоспитывать поздно. Давай, диск гони. Я тебе все рассказал.
Дима покорно протянул ему флешку.
— А какие у меня гарантии, что у тебя копии не осталось? — жалобно проблеял фотограф.
— Никаких, — хмыкнул Полуянов. — Только мое слово. И я его сдержу при одном условии. Ты прямо завтра переводишь на счет немецкой клиники сто сорок семь тысяч долларов. Это стоимость полной реабилитации Изабель.
— Но…
— Гоша, других вариантов нет. Вот реквизиты.
Дима швырнул поверх распластанного в грязи тела отпечатанную на принтере бумажку и, не оглядываясь, зашагал по черному лесу прочь.
Шел — и представлял.
Как Изабель — излеченная, ставшая еще прекрасней, чем была, — приходит к ним в гости, благодарить. А Надя напряженно сутулится, опасливо переводит взгляд с мулатки на него. И тихо вздыхает, признавая превосходство соперницы.
Хотя на самом деле бояться верной Митрофановой больше нечего.
Он никогда не сможет не то что полюбить Изабель, даже банальную интрижку с ней завести.
Слишком уж мерзким у красавицы оказалось хобби.
Сноски
1
Неблагополучный район в Гаване. (Здесь и далее прим. авторов.)
2
Подводная кошечка (англ.).
3
Не дождетесь. Я хочу есть и останусь тут (англ.).