— На какой танецъ не ангажирована миссъ Бэйнисъ?
— На какой вамъ угодно! вскричала Шарлотта, которая называла Гели своимъ танцовальнымъ учителемъ и думала о немъ только какъ о кавалерѣ въ танцахъ.
— О, какое счастье! О, если бы это могло продолжаться вѣчно! сказалъ со вздохомъ Гели послѣ вальса, польки, мазурки, устремивъ на Шарлотту весь пылъ своихъ голубыхъ глазъ.
— Вѣчно! повторила Шарлотта, смѣясь. — Я точно очень люблю танцовать. Вы танцуете прекрасно. Но не знаю хотѣла ли бы я танцовать вѣчно!
Прежде чѣмъ она кончила эти слова, онъ опять завертѣль её по комнатѣ. Его маленькіе ноги летали съ изумительною лёгкостью; его волосы развѣвались. Онъ распространялъ благоуханіе вокругъ себя. Носовой платокъ, которымъ онъ обмахивалъ свое блѣдное чело, походилъ на кисейное облако — а бѣдный Филиппъ видитъ съ ужасомъ, что въ его носовомъ платкѣ три большія дыры: его носъ и одинъ глазъ высынулись сквозь нихъ, когда Филь отиралъ свой лобъ. Было очень жарко. Ему было очень жарко, ему было жарче, хотя онъ стоялъ на одномъ мѣстѣ, чѣмъ Гели, который танцовалъ.
— Хи-хи! поздравляю васъ съ такими перчатками и съ такимъ носовымъ платкомъ, сказала мистриссъ Бэйнисъ, качая своимъ тюрбаномъ. — Вотъ! Благодарствуйте! Уйдите лучше въ другое мѣсто, вскричала съ бѣшенствомъ мистриссъ Бэйнисъ.
Нога бѣднаго Филиппа наступила на ея воланъ. Какой онъ красный! Гели и Шарлотта вертятся какъ оперные танцовщики! Филиппъ скрежещетъ зубами, застёгиваетъ свой фракъ. Какъ онъ ему узокъ! Какъ свирѣпо сверкаютъ его глаза! Всегда ли молодые люди бываютъ свирѣпы на балахъ? Молодой англичанинъ обязанъ танцовать. Общество призываетъ его къ исполненію этого долга. Но я не знаю долженъ ли онъ имѣть весёлый и легкомысленный видъ во время такого важнаго занятія. Нѣжное личико Шарлотты улыбалось такъ весело на Филиппа черезъ плечо Гели и казалось такъ счастливо, что ему не могло придти на мысль сердиться на неё за ея удовольствіе, и счастливъ былъ бы онъ этимъ созерцаніемъ, смотря не на танцующихъ, кружившихся около него, а на неё, центръ всѣхъ его радостей и удовольствій, какъ вдругъ пронзительный голосъ послышался позади его:
— Прочь съ дороги, чортъ васъ побери!
И на Филиппа наткнулся Рингудъ Туисденъ, вертясь съ миссъ Флорой Тоттеръ, самой неустрашимой танцовщицей этого сезона въ Парижѣ. Они промчались мимо Филиппа, они оттолкнули его къ колоннѣ. Онъ услыхалъ крикъ, ругательство и громкій смѣхъ Туисдена.
Я говорилъ вамъ, что фракъ Филиппа былъ очень узокъ. При этомъ сильномъ толчкѣ онъ лопнулъ на спинѣ, а на груди отскочила пуговица. Это было въ тѣ времена, когда бронзовыя пуговицы еще красовались на груди нѣкоторыхъ отважныхъ, и мы сказали, что простодушный Филиппъ еще считалъ свой фракъ прекраснымъ.
Не только разорвался фракъ, не только отскочила пуговица, но даже лопнулъ бархатный жилетъ Филиппа. Что дѣлать? Отступленіе были необходимо. Онъ сказалъ миссъ Шарлоттѣ какой онъ получилъ толчокъ, и на лицѣ ея выразилось комическое выраженіе состраданія; онъ закрылъ часть прорѣхъ своею шляпою и хотѣлъ пробраться черезъ садъ, разумѣется, тоже иллюминованный, свѣтлый и наполненный толпою, но не до такой степени, какъ залы и галереи.
Итакъ нашъ бѣдный раненый другъ отправился въ садъ, на который сіяла луна съ самымъ безстрастнымъ равнодушіемъ къ празднеству и разноцвѣтнымъ фонарикамъ. Филиппъ говорилъ, что душа его успокоилась при видѣ безстрастной луны и мерцающихъ звѣздъ и что онъ совершенно забылъ своё маленькое приключеніе, и разорванный фракъ, и жилетъ. Но я сомнѣваюсь въ справедливости этого увѣренія, потому что, разсказывая объ этомъ въ другой разъ, мистеръ Филиппъ признавался, что онъ былъ раздосадованъ и взбѣшонъ.
Ну, пошолъ онъ въ садъ и успокоивалъ себя созерцаніемъ звѣздъ, когда у фонтана съ статуею Прадье, освѣщонной чуднымъ рядомъ фонарикомъ, онъ увидалъ трёхъ джентльмэновъ, разговаривавшихъ между собой.
Громкій голосъ одного Филиппъ давно зналъ. Рингудъ Туисденъ любилъ поговорить и угощать себя чужимъ виномъ. Онъ пилъ за здоровье государыни весьма прилежно, я полагаю, и говорить необыкновенно громко и весело. Съ Рингудомъ стоялъ Улькомъ, физіономію котораго ярко освѣщали фонарики и глаза котораго блестѣли при огнѣ, а третій въ группѣ былъ мистеръ Лаундисъ.
— Я терпѣть его не могу, Лаундисъ, говорилъ Рингудъ Туисденъ:- я терпѣть его не могу! Чортъ его возьми! И вдругъ вижу онъ стоитъ. Честное слово, удержаться не могъ, направилъ на него миссъ Троттеръ, да и прижалъ его къ стѣнѣ. Затрещалъ фракъ нищаго, отлетѣли пуговицы! Не мѣсто ему здѣсь…
Тутъ рѣчь мистера Рингуда прервалась: его кузенъ очутился передъ нимъ, угрюмо кусая усы.
— Зачѣмъ вы подслушиваете мой разговоръ? запищалъ Рингудъ. — Я…
Филиппъ протянулъ руку въ разорванной перчаткѣ, схватилъ своего родственника за воротъ и швырнулъ его въ маленькій бассейнъ, посреди цвѣтовъ, воды и фонариковъ.
Не знаю, сколько лишнихъ пуговицъ оторвалось отъ бѣднаго стараго фрака, который затрещалъ и лопнулъ отъ волненія гнѣвно воздымавшейся груди. Я надѣюсь, что нашъ художникъ не будетъ описывать мистера Фирмина въ этомъ оборванномъ видѣ, а его распростертаго врага, ревѣвшаго въ водѣ, посреди разбитыхъ фонариковъ у его ногъ. Когда Сандрильона уѣхала съ своего перваго бала послѣ того, вамъ часы пробили двѣнадцать, мы всѣ знаемъ, какой она имѣла жалкій видъ Филиппъ казался еще хуже ея. Не знаю, въ какую боковую дверь мистеръ Лаундисъ выпустилъ его. Онъ тамъ доброжелательно помогъ родственнику и противнику мистера Филиппа, мистеру Рингуду Туисдену. Руки и фалды фрака Туисдена были обожжены и запачканы масломъ и обрѣзаны стёклами. Но хотя молодой Лаундисъ бралъ сторону Филиппа, описывая эту сцену (я боюсь, что не безъ смѣха), его превосходительство велѣлъ вычеркнуть имя мистера Фирмина изъ списка его гостей, и я увѣренъ, что ни одинъ умный человѣкъ не будетъ защищать это поведеніе въ этомъ случаѣ.
Миссъ Бэйнисъ и ея родители не знали нѣсколько времени о суматохѣ, случившейся въ саду посольства. Шарлотта была слишкомъ занята своими танцами; папа игралъ въ карты съ какими-то ветеранами мужского и женскаго рода, а мама съ восторгомъ смотрѣла на свою дочь, которую молодые джентльмэны изъ многихъ посольствъ съ восхищеніемъ выбирали своею дамою. Когда лорда Гэдбёри, сына лорда Эстриджа, представили миссъ Бэйнисъ, мать ея пришла въ такой восторгъ, что сама была готова танцовать. Я не завидую маіоршѣ Мак-Гиртеръ въ Турѣ, получившей огромную рукопись отъ сестры съ описаніемъ этого бала. Вотъ эта прелестная, изящная образованная, всегда производящая восторгъ Шарлотта, о которой сходили съ ума молодые и богатые вельможи, помолвлена съ грубымъ, самонадѣяннымъ, дурно воспитаннымъ молодымъ человѣкомъ, безъ копейки за душой — но досадно ли это? Ахъ бѣдный Филиппъ! Какъ эта кислая, жолтая будущая тёща нахмурилась на него, когда онъ пришолъ съ нѣсколько пристыжонная, видомъ въ своей невѣстѣ на другой день бала! Мистриссъ Бэйнисъ заставила дочь одѣться нарядно, запретила бѣдной дѣвушкѣ выходить, ласкала её, нарядила въ разныя свои украшенія, въ и-виною надеждою, что лордъ Гэдбёри, что жолтый испанецъ изъ посольства, прусскій секретарь и Уальсингэмъ Гели, кавалеры Шарлотты на балѣ, пріѣдутъ непремѣнно; но единственный экипажъ, подъѣзжавшій къ воротамъ дома баронессы С*, былъ фіакръ, изъ котораго вышли хорошо знакомые дырявые сапоги Филиппа. Такая нѣжная мать, какъ мистриссъ Бэйнисъ, очень могла раздосадоваться.
Филиппъ же былъ необыкновенно застѣнчивъ и скроменъ. Онъ не зналъ, съ какой точки зрѣнія его друзья взглянутъ за его вчерашній поступокъ. Онъ сидѣлъ цѣлое утро дома съ однимъ польскимъ полковникомъ, который жилъ въ одной съ нимъ гостинницѣ и котораго Филиппъ пригласилъ въ свои секунданты на случай, если вчерашняя баталія будетъ имѣть послѣдствія. Онъ оставилъ полковника съ табакомъ и пивомъ, а самъ поскакалъ взглянуть на свою возлюбленную. Бэйнисы не слыхали о вчерашней баталіи; они только и говорили о балѣ, о любезности лорда Эстриджа, о присутствіи королевскихъ принцевъ, удостоившихъ этотъ балъ своимъ присутствіемъ. Филиппа мама побранила и холодно приняла; но онъ привыкъ къ этому обращенію и почувствовалъ большое облегченіе, найдя, что ей неизвѣстно его безпорядочное поведеніе. Онъ не сказалъ Шарлоттѣ о своей ссорѣ: это могло испугать дѣвушку; итакъ разъ въ жизни другъ нашъ промолчалъ.
Но если онъ имѣлъ вліяніе на издателя Galignani's Messenger, почему онъ не упросилъ редакторовъ этой превосходной газеты не упоминать о суматохѣ, происходившей на балу посланника? Съ сожалѣніемъ долженъ я сказать, что черезъ два дня послѣ бала, въ газетѣ появился параграфъ, разсказывавшій подробности баталіи, и виновный Филиппъ нашолъ нумеръ этой газеты на столѣ передъ мистриссъ Бэйнисъ и генераломъ, когда онъ пришолъ въ Элисейскія Поля по своему обыкновенію. За этой газетой сидѣлъ генералъ-маіоръ Бэйнисъ въ большомъ смущеніи, а возлѣ него — его грозная супруга; но Шарлотты въ комнатѣ не было.
Глава XXV
INFANDI DOLORES
Сердце Филиппа сильно забилось при видѣ этой угрюмой четы и виновной газеты, лежавшей передъ ними, на которую была положена худощавая рука мистриссъ Бэйнисъ.
— Итакъ, сэръ, закричала она:- вы еще удостоиваете насъ своимъ обществомъ послѣ того, какъ вы отличились третьяго дня? Вы дрались, какъ носильщикъ, на балу его превосходительства. Это отвратительно! Я не могу придумать другого слова: отвратительно!
Тутъ, я полагаю, она толкнула генерала, или сдѣлала ему какой-нибудь знакъ, по которому онъ догадался, что ему пора выступить на сцену, потому что Бэйнисъ прямо началъ стрѣлять въ Филиппа.
— Право, сэръ, о болѣе неприличномъ поведеніи я въ жизнь свою не слыхалъ!
— О васъ говорятъ по всему городу, мистеръ Фирминъ! это будетъ напечатано во всѣхъ газетахъ. Когда его сіятельство услыхалъ объ этомъ, онъ былъ взбѣшонъ. Никогда, никогда не будете приняты вы у посланника послѣ того, какъ вы такъ обезславили себя! вскричала генеральша.
— Обезславили — это настоящее слово. Безславно было ваше поведеніе! вскричалъ генералъ.
— Вы не знаете, какъ меня раздражили, извинялся Филиппъ. — Когда я подошолъ, Туисденъ хвалился, что онъ меня ударилъ… и… и… насмѣхался надо иною.
— Красивы были вы на балѣ! кто могъ удержаться отъ смѣха, глядя на васъ, сэръ?
— Онъ хвастался, что оскорбилъ меня, а я вышелъ изъ себя и ударилъ его. Что сдѣлано, того не воротишь, заворчалъ Филиппъ.
— Бить человѣка передъ дамами — большая храбрость! вскричала генеральша.
— Мистриссъ Бэйнисъ…
— Я называю это трусостью. Въ арміи мы называемъ трусостью ссору при дамахъ, продолжала генеральша.
— Я ждалъ дома два дня, не захочетъ ли онъ чего-нибудь побольше, застоналъ Филиппъ.
— О да! Оскорбивъ и прибивъ маленькаго человѣчка, вы еще хотите убить его! И вы называете это поведеніе христіанскимъ, джентльмэновскимъ?
— Это поведеніе злодѣйское! сказалъ генералъ.
— Благоразумно было съ вашей стороны выбрать такого маленькаго человѣка! продолжала мистриссъ Бэйнисъ. — Я удивляюсь какъ вы еще не прибили моихъ дѣтей! Не удивляешься ли ты генералъ, что онъ еще не прибилъ нашихъ бѣдныхъ мальчиковъ? Они совсѣмъ маленькіе.
— Это поведеніе грубо и недостойно джентльмэна! повторилъ генералъ.
— Вы слышите что говоритъ этотъ человѣкъ, этотъ старикъ, который никогда не говоритъ недобраго слова — этотъ ветеранъ, который былъ въ двадцати сраженіяхъ и никогда еще не билъ человѣка при женщинахъ? Билъ ты, Чарльзъ? Онъ сказалъ вамъ своё мнѣніе. Онъ сказалъ вамъ имя, которое я не повторю, чтобы не осквернить своихъ губъ, но котораго вы заслуживаете. И вы полагаете, сэръ, что я отдамъ своё возлюбленное дитя человѣку, который поступилъ такъ, какъ вы, и былъ названъ… — Чарльзъ! генералъ! Я скорѣе лягу въ могилу, чѣмъ отдамъ свою дочь за такого человѣка!
— Великій Боже! сказалъ Филиппъ и колѣна его подогнулись:- не-уже-ли вы измѣнили данному слову и…
— О! вы угрожаете на счётъ денегъ? потому что отецъ вашъ былъ обманщикомъ? вы хотите заставить насъ страдать? закричала генеральша. — Человѣкъ, который бьётъ маленькаго человѣка при дамахъ, навѣрно способенъ совершить всякій низкій поступокъ. И если вы желаете сдѣлать нищею мою семью, потому что вашъ отецъ былъ мошенникъ…
— Милая моя… перебилъ генералъ.
— Развѣ онъ не былъ мошенникъ, Бэйнисъ? развѣ это можно опровергать? развѣ и самъ не говорилъ этого разъ сто? Прекрасная партія! Нѣтъ, мистеръ Фирминъ, вы можете оскорблять меня сколько хотите. Вы можете бить низенькихъ людей при дамахъ, вы можете поднять вашу огромную злую руку на этого бѣднаго старика, но я знаю материнскую любовь, материнскій долгъ — и я желаю, чтобы вы не бывали у насъ болѣе.
— Великій Боже! вскричалъ Филиппъ:- не-уже-ли вы хотите разлучить насъ, генералъ? Вы дали мнѣ слово; вы подали мнѣ надежду. Это разобьётъ моё сердце. Я стану на колѣна передъ этимъ человѣкомъ, я… о! вы не сдѣлаете этого!
И, разстроенный, рыдающій, бѣдный Филиппъ сложилъ свои сильныя руки и обратился къ генералу. Бэйнисъ находился на глазахъ своей жены.
— Я думаю, сказалъ онъ:- что ваше поведеніе было ужасно дурно, безпорядочно, неблагородно. Вы не будете въ состояніи содержать мою дочь, если женитесь на ней. И если въ васъ осталась хоть одна искра чести, вы сами, мистеръ Фирминъ, должны отказаться и избавить бѣдную дѣвушку отъ вѣрной нищеты. Ей-богу, сэръ, можетъ ли человѣкъ, который дерётся и ссорится на балѣ, имѣть въ свѣтѣ успѣхъ? Честный человѣкъ…
— Честный, выразительно повторила генеральша.
— Шш! моя милая! Честный человѣкъ самъ отказался бы отъ нея, сэръ. Что вы можете предложить ей, кромѣ нищенства?
Старый воинъ поразилъ Филиппа въ больное мѣсто. Кошелёкъ у него былъ пустъ. Онъ посылалъ денегъ отцу. Нѣсколько слугъ въ Старый Паррской улицѣ не получили жалованья и онъ заплатилъ имъ долгъ. Онъ зналъ свой запальчивый характеръ, онъ имѣлъ весьма смиренное мнѣніе о своихъ дарованіяхъ и часто сомнѣвался въ своей способности имѣть въ свѣтѣ успѣхъ. Онъ дрожалъ при мысли вовлечь въ бѣдность и въ несчастье свою возлюбленную, для которой онъ съ радостью пожертвовалъ бы своею кровью, своею жизнью. Бѣдный Филиппъ едва не лишился чувствъ при словахъ Бэйниса.
— Вы позволите мнѣ… вы позволите мнѣ увидаться съ нею? проговорилъ онъ.
— Она нездорова: она лежитъ въ постели. Она не можетъ выйти сегодня, вскричала мать.
— О мистриссъ Бэйнисъ! я долженъ… я долженъ видѣть её, сказалъ Филиппъ и просто зарыдалъ отъ горя.
— Вотъ человѣкъ, который дерётся при женщинахъ! сказала мистриссъ Бэйнисъ — очень мужественно, нечего сказать.
— Ей-богу, Элиза! закричалъ генералъ, вскочивъ:- это слишкомъ дурно.
— Когда индійскихъ плѣнныхъ убиваютъ, ихъ жоны всегда изобрѣтаютъ самыя жестокія муки, говорилъ послѣ Филиппъ, описывая эту сцену своему біографу. — Надо было бы вамъ видѣть улыбку этой злой женщины, когда она направляла свои удары въ моё сердце. Не знаю чѣмъ я оскорбилъ её. Я старался полюбить её; я смирялся передъ нею; я исполнялъ ея порученія, я игралъ съ нею въ карты. Я сидѣлъ и слушалъ ея противные разсказы о Барракпорѣ и генералъ-губернаторѣ; я разстилался въ прахъ передъ нею, а она ненавидѣла меня! Я и теперь вижу ея лицо, ея жестокое, жолтое лицо, ея острые зубы и сѣрые глаза. Еслибы мнѣ пришлось прожить тысячу лѣтъ, я не могъ бы простить ей. Я не сдѣлалъ ей никакого оскорбленія, но я не могу простить ей. Ахъ, мой Боже, какъ эта женщина мучила меня!
— Мнѣ кажется, я знаю два-три примѣра, сказалъ біографъ мистера Фирмина.
— Ты всегда дурно говоришь о женщинахъ! сказала жена біографа мистера Фирмина.
— Нѣтъ слава Богу! возразилъ онъ:- я знаю нѣкоторыхъ, о комъ я никогда не думалъ и не говорилъ ничего дурного. Милая моя, налей еще чаю Филиппу.
Дождь лилъ проливной, когда Филиппъ вышелъ на улицу. Онъ взглянулъ на окно Шарлотты, но тамъ ничего не виднѣлось; тамъ мелькалъ только огонь. У бѣдной дѣвушки была лихорадка; она дрожала въ своей комнатѣ, плакала и рыдала на плечѣ баронессы О*. Мать сказала ей, что она должна разойтись съ Филиппомъ; выдумала на него разныя клеветы, увѣряла, что онъ никогда не любилъ Шарлотту, что у него не было правилъ, что онъ жилъ въ дурномъ обществѣ.
— Это неправда, мама, это неправда! кричала дѣвушка, тотчасъ взбунтовавшись.
Но это скоро кончилось слезами, её совершенно уничтожила мысль о своёмъ несчастьи. Къ ней привели отца, котораго заставили повѣрить нѣкоторымъ выдумкамъ про Филиппа, и ими приказала ему убѣдить дочь. Бэйнисъ повиновался приказанію, но его разстроили и огорчили горесть и страданія дочери. Онъ началъ-было убѣждать её, но у него не достало духа. Онъ ретировался и сталъ позади жены. Она никогда не поддавалась слабости и слова ея сдѣлались еще язвительнѣе оттого, что союзникъ ей измѣнилъ. Филиппъ былъ пьяница, Филиппъ былъ мотъ, Филиппъ жилъ въ развратномъ обществѣ — она знала это навѣрно. Развѣ мать не должна была заботиться о счастьи своей дочери?
— Не-уже-ли ты полагаешь, что твоя мать сдѣлаетъ что-нибудь противъ твоего счастья? слабо вмѣшался генералъ.
— Не-уше-ли ты думаешь, что если бы онъ не былъ пьянъ, онъ рѣшился бы сдѣлать такое ужасное оскорбленіе на балѣ у посланника? И не-уже-ли ли предполагаешь, что я выдамъ мою дочь за пьяницу и нищаго? Твоя неблагодарность, Шарлотта, ужасна! вскричала мать.
А бѣдный Филиппъ, обвиненный въ пьянствѣ, обѣдалъ за семнадцать су съ бутылкой пива и надѣялся поужинать въ этотъ вечеръ вмѣстѣ съ своей Шарлоттой; и вмѣсто того, пока дѣвушка лежала на постели и рыдала, мать стояла надъ нею и бичевала её. Для генерала Бэйниса — добраго, прекраснаго человѣка — должно быть было тяжело смотрѣть на эту пытку. Онъ не могъ ничего ѣсть за обѣдомъ, хотя занялъ своё мѣсто за столомъ при звукѣ унылаго звонка. Баронесса тоже не сидѣла за столомъ, и вы знаете, что мѣсто бѣдной Шарлотты тоже было пусто. Отецъ ея пошолъ наверхъ, остановился у дверей ея комнаты и прислушался; онъ услыхалъ говоръ и голосъ баронессы и закричалъ: