— Со старой работой проблем не будет, с сегодняшнего утра у тебя оплачиваемый отпуск на студии, — в речи Вольфа проскакивал среднегерманский говор. — По ряду причин сейчас мы поедем в Боргсдорф.
Я удивленно посмотрел на него:
— А в Берлине?
— В Берлине у нас возникли проблемы, — ответил Оскар.
Через пятнадцать минут я в сопровождении эсэсовцев вышел из дома, и мы сели в служебный «Хорьх». Фрау Марта даже не прикоснулась к своей заветной тетрадке.
В автомобиле Штайн вел себя гораздо свободнее, чем у меня дома.
— Русские вчера нас разбомбили к чертовой матери, но парням Мюллера досталось еще сильнее, и они ухватились за эту чертову вечеринку, — Оскар говорил, сидя со мной на заднем сиденье автомобиля. — Наши спаслись в подвале.
— Но ведь в гестапо тоже есть подвалы? Это всем известно, — удивился я.
— Русские о них тоже знали, поэтому сбросили туда две хитрые штуковины, от которых остались воронки метров тридцать глубиной, — поддержал разговор Пауль. — Сейчас там все оцеплено, но нас полиция пропустит.
Я с удивлением рассматривал знакомые мне городские улицы. Чем ближе мы подъезжали к центру города, тем больше видел выбитых в окнах стекол и разбитых витрин. На тротуарах лежали неубранные кучи битого стекла.
— Новая хрустальная ночь, — пробормотал Оскар.
Посмотрев документы, наш автомобиль пропустили за оцепление, и мы поехали дальше по залитой водой улице, мимо еще дымящихся развалин Рейхсканцелярии.
Всю оставшуюся дорогу мы ехали молча.
Боргсдорф встретил нас шумом и суетой. Из трехэтажного здания гимназии дюжие эсэсовцы выносили парты. Во дворе связисты раскатывали огромную бухту кабеля, а в расположенной неподалеку сосновой роще устанавливали мачты антенн.
К остановившейся машине подбежал солдат и обратился к Вольфу:
— Господин штурмбаннфюрер, здесь запрещено останавливаться, оставьте автомобиль на стоянке.
Он рукой показал на ряд машин, спрятанных под маскировочной сетью. Мы с Оскаром вылезли и, не дожидаясь Пауля, зашли в здание. В холле распоряжался молодой офицер с немного оттопыренными ушами, несмотря на черный мундир, в нем чувствовалось что-то мальчишеское:
— Быстрее подключайте оставшиеся приемники, электричество уже подали.
— Добрый день, Оскар, это и есть ваш чудо-переводчик? — обратил он на нас внимание. — Приятно познакомиться, Вальтер Шелленберг. — Он протянул мне руку: — Я руководитель всего этого сумасшедшего цирка.
— Очень приятно, Петр Михайлов, — ответил я, пожимая его руку.
— Штайн, вы появились очень вовремя, — обращаясь к подчиненному, Шелленберг продолжал внимательно смотреть на меня: — Организуйте, чтобы на детской площадке рядом со зданием играли дети. Обращайтесь к кому хотите, к школьному инспектору, бургомистру, в гитлерюгенд, хоть гауляйтера из постели достаньте, но с утра до вечера на площадке должно быть много детей.
— Герр Михайлов, давайте пообедаем, ведь вы, наверное, даже не завтракали? — казалось, что Шелленбергу доставляет удовольствие играть роль гостеприимного хозяина.
В классной комнате, отведенной под столовую, обедали уже несколько офицеров.
Сев за отдельный столик и дождавшись, когда настоящий официант расставит все блюда, хозяин продолжил:
— Оскар и раньше мне говорил, что вы хорошо переводите на слух, но, получив отчет о вчерашнем вечере, я понял — вы тот, кто нам нужен.
— Понять качество устного перевода можно, только присутствуя там, — сказал я, — или если у вас там…
— Быть слишком умным очень опасно. Как говорят у вас, русских: «Будешь много знать, приблизится смерть», — с улыбкой прервал меня хозяин.
Но улыбка исчезла, когда он продолжил:
— Если работаете на меня, то нужно быть очень умным. Кушайте, кушайте, герр инженер, а я введу вас в курс текущих событий. — На его лице снова появилась озорная улыбка. — За полтора дня наши войска продвинулись на двести-триста километров, но завтра они встанут без горючего и скорее всего будут окружены. У противника на границе совсем не было войск, а все данные разведки были ложными. У нас огромное численное превосходство по всем направлениям, — Шелленберг вздохнул. — А теперь о грустном.
Он наклонился ко мне и, понизив голос, продолжил:
— Похоже, мы проигрываем эту войну, официально это не объявили, но вся группа «Север» исчезла. В Кенигсберге русские, много русских. Третья танковая группа завязла в Вильнюсе, а в Восточной Пруссии огромная дыра, которую затыкают сейчас всем, чем можно. Да и противник совсем не тот, на которого мы рассчитывали. Их техника на два порядка превосходит нашу. Я начинаю верить в бога из машины. Вот так!
После обеда Шелленберг передал меня на руки вернувшегося из городской управы Оскара. Он завел меня в организационный отдел, где я прослушал лекцию о структуре управления, одновременно подписывая стопку уведомлений о допуске к секретной информации и обязательств об ознакомлении. Взглянув на последнюю бумагу, я остановился. «Расписка об отсутствии еврейских предков и родственников».
— Это-то зачем? — спросил я.
— Бюрократия, — развел руками Оскар. — Подписывай, все равно никто проверять не будет.
Я расписался, и он, забрав толстую пачку моих бумаг, скрылся в кабинете начальника отдела.
Немцы есть немцы, даже конец света они постараются оформить и провести по правилам документооборота.
Через пять минут из кабинета вышел сияющий Оскар:
— Ну вот, теперь ты не работник какой-то кинофабрики, а сотрудник серьезного государственного учреждения.
— А как мне сейчас обращаться к вам, господин начальник отдела? — спросил я.
— Можно господин начальник, можно штурмбаннфюрер, а лучше всего — просто Оскар, — улыбаясь, ответил он. — А сейчас идем в комнату операторов.
Огромные всеволновые радиоприемники находились в отдельном флигеле, занимая большую его часть. Только за пятью из восьми приемников сидели операторы в наушниках.
— Ты знаешь, что нам пришлось срочно менять расположение, поэтому здесь такой бедлам, да и людей, хорошо владеющих русским, очень мало, — сказал Оскар. — Помоги нам.
По выражению его лица я понял, что он что-то мне недоговаривает.
— Каждый оператор работает в строго отведенном для него диапазоне, — продолжил Штайн. — Когда начинается прием, включается магнитофон, и над местом оператора загорается красная лампа, когда идет поиск, горит зеленая лампа. К сожалению, со вчерашнего утра мы не можем поймать ни одной армейской радиостанции, только шум. Гражданские радиостанции тоже изменили сетку вещания и диапазон частот.
— Оператору нужно указывать частоту передачи и, если возможно, название радиостанции, — я прервал его монолог. — Радиостанции могут работать на нескольких частотах одновременно, и тогда будет записано одно и то же сообщение.
— Да, ты прав, — Оскар подозвал дежурного офицера и передал ему мои слова.
Я продолжил:
— В одном диапазоне может быть несколько радиостанций, и один оператор должен просматривать весь эфир.
— Я думал уже об этом, но у меня не было подходящего человека, — ответил он. — Поэтому я поручаю эту работу тебе.
Тут один оператор поднял руку:
— Господин штурмбаннфюрер, послушайте это.
Он включил общую трансляцию, и из динамиков послышался речитатив на немецком языке, сопровождаемый ударами барабана:
Голос, наполненный дикой, первобытной силой, завораживал.
Странный рисунок мелодии гипнотизировал слушателей.
Первым очнулся Оскар:
— Выключите это!
Никто не отреагировал на его приказ.
Он сам подбежал к рубильнику и отключил радиоприемник. Присутствующие удивленно оглядывали друг друга, пытаясь понять, что с ними произошло.
Я заметил, что один оператор неподвижно сидит, хотя над его приемником горела зеленая лампа. Подойдя к нему и сдернув с головы оператора наушники, я услышал в них незнакомый низкий голос:
Оскар громко объявил:
— Внимание! Я запрещаю это слушать. Все, кто услышит этого гипнотизера, должны немедленно доложить дежурному оператору и перейти на другую волну.
— Черт побери, они используют против нас даже гипноз, — пожаловался Оскар.
— Нет, это их культура. По-моему, то сообщение про «шестьдесят пять лет назад» — это не обман, я слышал их передачи и их сообщения, это невозможно подделать. Поверь мне, они из будущего.
— А когда нам ждать марсиан на треножниках? — нервно засмеялся он. — Ты слишком много читал на ночь Герберта Уэллса.
Но я не смеялся:
— Хорошо, сейчас я начну работу, а вечером представлю анализ полученных результатов.
Оскар кивнул, соглашаясь со мной.
Недавно включенный приемник уже прогрелся, и шкалы настройки светили мне приятным зеленым светом. Техник показал тумблер включения магнитофона и показал, как переключаются диапазоны. Я поблагодарил его, надел наушники и занялся любимым с детства занятием — стал слушать радио.
Сквозь треск и шипение помех я пробегал диапазон за диапазоном в поисках русской речи. Стоп, а почему только русской? Только что я проскочил волну, на которой звучала английская речь, но какая-то совсем не английская и не американская. Женщина на невозможном английском, но явно родном языке, глотая звуки и безбожно коверкая слова, беседовала с человеком, отвечавшим на довольно неплохом классическом английском.
— Налоговая система позволяет обеспечивать социальные льготы, не достижимые ни для одной страны текущего десятилетия, — доносился из телефонов хрипловатый мужской голос.
— Профессор, скажите, как недавнее событие может повлиять на экономическое развитие России? — спросила женщина.
— Я думаю, будет небольшой спад в доходах основной массы населения, а после капитуляции Германии начнется рост, ограниченный лишь наличием производственных мощностей. Финансовый кризис XXI века заставил законсервировать часть промышленности, но даже сейчас заводы господина Мордашова выпускают стали больше, чем Германия, а «Русал» производит алюминия больше, чем весь мир.
Вот оно, доказательство того, что отрицал Штайн и чего опасался я сам.
Профессор продолжал:
— Режим в Германии довольно непрочен, еще в тридцать восьмом году Карл Гердлер и Эвальд фон Клейст предлагали англичанам свергнуть Гитлера.
Канарис знал об этом, но молчал. Сейчас в группу противников Гитлера входят Эрвин Роммель, Эрих Левински, Артур Небе, Вальтер фон Браухич, Франц Гальдер и Альфред Йодль. Гиммлер тоже знал о готовящемся покушении на Гитлера. Когда взрыв бомбы в сорок четвертом году…
Резкий вой заглушил слова.
Только сейчас я понял, что не включил магнитофонную запись. Опасная информация, но учитывая, как с ней обращаются в Москве, это для них архивная пыль. Я снова попытался поймать эту радиопередачу, но ловил только музыку.
Бундесы — так я стал для себя называть русских из будущего за постоянное употребление фразы «Российская Федерация», — постоянно передавали много коммерческой рекламы и музыки. Песни на русском, английском и даже немецком языке чередовались без всякой видимой системы. Одна радиостанция передавала большевистские песни вперемешку с белогвардейскими, последних было даже больше. Похоже, Гражданская война стала для них такой же историей, как для САСШ — война Севера с Югом.
Так, а это что?
— Совместное заявление Министерства обороны и МИД Российской Федерации. Руководство Германской империи, Генеральный штаб предупреждаются, что невыполнение правил Женевской конвенции по военнопленным будет караться бессрочным юридическим преследованием виновных, так же будет караться исполнение закона о комиссарах, приказа ОКХ от 24 мая и Директивы о поведении войск в России.
Генерал-квартирмейстер Эдуард Вагнер, министраль-директор Рудольф Леман, генерал-майор Вальтер Варлимонт, доктор Латман и группенфюрер СС Генрих Мюллер будут считаться персонально ответственными за жизнь и здоровье военнопленных.
Частота поплыла, но после нескольких поворотов ручки тонкой настройки я снова поймал нужную частоту.
— Господин Исаев, что вы скажете о сегодняшнем состоянии дел в СС?
Я включил запись.
«Сила Генриха Гиммлера всегда была ограничена, он знал, что национал-социалистское руководство не допустит слияния партийной организации с государственным институтом и создания новой государственной сверхструктуры. Партийное руководство не желало, чтобы какой-то государственный орган, пусть даже возглавляемый верными национал-социалистами, получил возможность вмешиваться в партийные дела.
Создание главного управления имперской безопасности РСХА стало своеобразным компромиссом. Оно возникло 27 сентября 1939 года, но не имело права называться так официально, ни в прессе, ни в переписке с другими организациями и учреждениями. Это была внутриорганизационная структура, шеф которой именовался „начальником полиции безопасности и СД“. Не произошло и слияния СД с полицией безопасности: партия не допустила ее огосударствления.
Только отделы управлений СД и полиции безопасности вошли в состав главного управления имперской безопасности, продолжая действовать самостоятельно.
Было создано шесть новых управлений.
СД же осталась таким образом зависимой от воли партийного руководства. Огосударствления нового аппарата не произошло, за исключением первого и четвертого управлений. Деятельность третьего не вышла за рамки дозволенного, хотя оно и занялось исследованием жизненного пространства. Ему не было дозволено превратиться в некую разведывательную организацию, действующую внутри страны. Олендорф по этому поводу сказал так: „Поскольку рейхсфюрер СС не намеревался создать действенную разведывательную службу, которая имела бы задачу обслуживания внутригосударственной сферы и в деятельности которой столкнулся со многими трудностями, он удовольствовался лишь оформлением внешнего фасада“».
А это уже про нас.
«Служба безопасности могла бы превратиться в совсем малозначащую организацию, если бы не Олендорф и его сотрудники, которые пытались расширить сферу своей деятельности зачастую вопреки соображениям Гиммлера. Это вызвало новые конфликты с партийным руководством, вследствие чего Гиммлер в 1944 году капитулировал перед ним полностью. У СД остались лишь две основные задачи: ведение разведки за рубежом и объединение лиц, которые во время Второй мировой войны возглавляли оперативные группы и спецкоманды, проводившие политический террор и осуществлявшие массовые убийства по расовым признакам в новой Европе Адольфа Гитлера.
Начало этому было положено еще перед нападением на Польшу.
17 августа 1939 года Франц Гальдер в дневнике записал: „Канарис… Гиммлер… Гейдрих… Оберзальцберг… 150 комплектов польской военной формы и снаряжения… Верхняя Силезия“.
В переводе на нормальный язык это означает: от адмирала Канариса Гальдер узнал о совещании, состоявшемся в гитлеровской резиденции Оберзальцберг, на котором между диктатором и его эсэсовскими приспешниками, Гиммлером и Гейдрихом, состоялся обмен мнениями о некоем мероприятии, затеянном в Верхней Силезии, и что для этого потребуется 150 комплектов польского обмундирования.
Так начался пролог драмы, стоившей миру 55 миллионов человеческих жизней.
Очень многое мы можем почерпнуть из мемуаров Шелленберга. Ему было тридцать четыре года, когда он, сделав головокружительную карьеру, находился в числе руководителей государства, обладающего чудовищной мощью. Очень молодому человеку удалось завладеть правом распоряжаться организацией, крайне важной для государства: разведкой. Всего через несколько месяцев после попадания в плен английские офицеры, неустанно допрашивавшие его, выложили ему, что он — всего-навсего незаслуженно переоцененный фаворит режима, не отвечающий ни задачам, стоявшим перед ним, ни исторической обстановке. Полное пренебрежение американцев и англичан было для Шелленберга, пожалуй, самым тяжким ударом. В свое время он играл крупную роль, а теперь, всего через несколько лет, он очутился в положении вышедшего из моды актера, которому никто не хотел верить, что он когда-то был одним из главных персонажей эпохальной трагедии. Однако Шелленберг не бросил игру, он написал мемуары, где раскрыл все секреты тайной разведки рейха.
— Большое спасибо, завтра мы продолжим беседу с историком Алексеем Исаевым».
Я выключил запись и вытащил катушку с магнитной проволокой из магнитофона.
Ко мне подошел дежурный оператор.
— Проводите меня быстрее к штурмбаннфюреру Штайну, — обратился я к нему.
Через три минуты я сидел в кабинете у Оскара.
— Вот доказательство моих слов, — я выложил перед ним катушку с записью. — И вызови Шелленберга, перед тем как прослушать это. Оскар, это бомба, а они выкладывают как малозначащий эпизод.