— Вот доказательство моих слов, — я выложил перед ним катушку с записью. — И вызови Шелленберга, перед тем как прослушать это. Оскар, это бомба, а они выкладывают как малозначащий эпизод.
Штайн поднял телефонную трубку и произнес:
— Сеть притащила улов.
Я внимательно посмотрел на Оскара и спросил:
— Во что ты меня втянул? Наверное, в подвалах гестапо мне было бы гораздо спокойнее, чем здесь.
— У гестапо сейчас нет подвалов, а всех задержанных они сразу расстреливают, даже не оформляя арест, — спокойно ответил Оскар, перебирая на столе бумаги.
В кабинет вошел Шелленберг и аккуратно закрыл за собой дверь.
— Сидите, Штайн, сейчас можно обойтись без этих условностей. Герр Михайлов, я хочу извиниться перед вами за то, что использовал вас втемную, но на это были свои причины. Подозревать, что операция вышла из-под контроля, мы начали еще вчера днем, но когда вечером застрелились два наших эксперта, ситуация потребовала моего личного вмешательства. Вы нам понадобились в роли независимого эксперта. Оскар уже передал мне ваш предварительный вывод, а сейчас я хочу получить от вас железные доказательства.
— Вот ваши железные доказательства, — указал я на стол. — Там полная структура РСХА.
Шелленберг невозмутимо взял катушку, вставил в магнитофон и включил его.
Стоящий рядом Оскар начал переводить. С каждой минутой лицо оберштурмбаннфюрера мрачнело все сильнее.
— Достаточно, — произнес он и выключил магнитофон. — Ну вот, господин инженер, вы стали причастны к смертельно опасным секретам, о которых знают не более десятка высших чинов рейха и двести миллионов русских.
— Вот, взгляните, — я протянул ему листок бумаги.
— Что это за список? — спросил Шелленберг.
— Это лица, ведущие сепаратные переговоры с англичанами, а в сорок четвертом году они организуют покушение на фюрера.
— Рейхсфюрер?
Я кивнул:
— Он знал.
— Записи я не делал, и передача была на английском. По-моему, они не придают никакого значения этой информации, — продолжил я.
— Или сознательно дезинформируют нас, — продолжил разговор Оскар.
— Штайн, передайте все наши материалы господину Михайлову, — приказал Шелленберг. — А вам поручается проанализировать всю информацию и представить мне отчет к восьми вечера, — он повернулся к двери, но перед тем как открыть дверь, остановился. — Дневник Гальдера слишком ненадежен, вы можете опустить этот эпизод.
Калининградская область. Алексей Кулагин, заместитель командира роты, доктор экономических наукНепривычно ранний подъем в шесть утра напомнил мне, что я теперь — в армии. Давненько я не слыхивал команду «П-а-а-адъем!», которую и сам тут же автоматически продублировал — откуда что взялось! — для своего отделения. Встали, оделись, койки застелили, оправились, умылись, построились… Без необходимости сделать кое-кому мягкий втык за небрежно заправленную постель и не расправленное как следует обмундирование дело не обошлось. Борзеть я не стал — сам не люблю, когда борзеют, но порядок все же надо держать, потому что поблажки «своим» могут далеко завести, и тогда мы — уже не воинское подразделение, а хрен знает что. Все шло своим заведенным порядком. Завтрак, после завтрака — построение… Вот тут все и началось…
Из воспоминаний рядового батальона морской охраны:«…Поздно вечером 22.06.1941 две роты нашего батальона морской охраны перебросили по железной дороге из-под Данцига (Гданьск) в Эльбинг (Эльблонг). Еще до рассвета началась погрузка на суда, стоявшие в гавани. Офицер, стоявший у трапа, все время бормотал под нос ругательства. Проходя мимо, я уловил несколько слов, по которым можно было догадаться, чем недоволен офицер кригсмарине — его калошу бросают в дело, не завершив ремонт. Уже на судне нам объявили боевой приказ: оказывается, северная часть Восточной Пруссии занята русскими („и когда они только успели?“ — изумился я тогда), и нам предстоит высадиться на побережье южнее Кенигсберга, чтобы ударом с тыла поддержать наши части, пробивающиеся к городу от Хайлигенбайля (Мамоново). Наша сборная флотилия, в которую мобилизовали все, что могло двигаться, из числа судов, проходивших ремонт на верфях „Шихау“, прошла вдоль берега безо всякого противодействия со стороны противника. Когда мы начали высадку, уже светало и совсем недалеко можно было различить контуры городских строений. Кенигсберг был совсем рядом, но силами восьми рот (собранных не пойми откуда), которые высаживались сейчас на берег, штурмовать город было бессмысленно. Надо было перерезать шоссе и железную дорогу и поддержать удар вермахта от Хайлигенбайля. Повинуясь командам, мы быстро занимали позиции. Внезапно со стороны моря донесся грохот, и горизонт озарила бледная вспышка…»
Не успели мы выстроиться на плацу, как вдруг часть рот сорвалась с места и кинулась куда-то бегом. Наш комроты тоже сорвался с места, но через несколько минут вернулся.
— Полк поднимают по тревоге. Почти весь. 1-й батальон остается здесь. Это нам крепко повезло — не успели броню получить, вот и не бросили нас дырку затыкать.
— Какую дырку? — высунулся я вперед всех со своим вопросом.
— Немцы двинули крупные силы через границу и уже прорвались где-то между Гусевом и Нестеровом. 79-я бригада им дает прикурить, но она еще не развернута, а гансов слишком много. Я так чувствую, что туда сейчас кидают все, что есть под рукой.
— Та-а-к… — протянул мой комвзвода Тюрин. — Ну а мы что?
— А мы — в парк, «коробочки» получать, — разъяснил Баскаков. — Выделяете двух человек от каждого отделения — и за мной. Старшина!
— Здесь, — откликнулся назначенный вчера старшина роты.
— Топай в штаб, там скажут, кого еще из пополнения нам в роту определили.
В парке мы обнаружили, что дела наши обстоят невесело. Баскаков упорно ругался с зампотехом полка.
— Я тебе броню не рожу и на коленке не склепаю, — размеренно печатал слова зампотех с едва сдерживаемой яростью. — И ремонтного завода у меня в кармане нет, чтобы это старье с консервации бегать заставить!
— А меня не колышет! — тоже стараясь не переходить на повышенные тона, цедил наш комроты, играя желваками. — Мне людей в бой вести. И с голой жопой я их не поведу. Рота к бою не готова — так и придется докладывать.
Пока для нашей роты удалось привести в порядок только два БМП-1 и один БТР-60ПБ, и понятно, что эта ситуация злила не только нашего командира, но и весь личный состав роты. В конце концов Баскаков с зампотехом направились в штаб полка, каждый рассчитывая получить поддержку высокого начальства.
Тем временем к нам подгребло пополнение во главе с нашим старшиной. Тут была странная смесь молодых, недавно отслуживших парней и степенных мужиков, из которых несколько человек были офицерами запаса, как и многие из нас. Штаб расщедрился — дал на нашу роту еще 37 человек, и это позволяло развернуть в каждом взводе по три более или менее полноценных отделения. Но вот куда мы будем рассаживать людей, раз рота пополнена почти по штату? Не по современному, конечно, а по старому советскому — тому, который мне еще по первым сборам запомнился. А было это уже лет тридцать тому назад… Но ведь нам сейчас, скажем, снайперское отделение комплектовать не из кого — нет у нас снайперов, да и вообще приличных стрелков, считай, нет — разве что сам комроты. За «Метис», по-моему, только два человека из роты хотя бы руками подержались…
Мои воспоминания и размышления были прерваны замкомроты — черт, ну что за память, никак не могу быстро запомнить людей по именам. Вот и студентов своих тоже плохо запоминал.
— Так, Кулагин, — торопливо заговорил замкомротного. — Баскаков велел тебе назначить вместо себя другого командира отделения, а сам ты назначаешься замкомроты по воспитательной работе.
— У нас же рота далеко не полного состава, на хера нам воспитателей заводить? — не столько возмутился, сколько удивился я.
— Это не ко мне вопрос! — отрезал замротного. — Это в штабе приказали сформировать управление роты по полному штату.
— Вот умники, — буркнул я, подозревая, что тут сработала моя докторская степень. И кто меня за язык тянул, дурака?
Но пока нам всем было не до воспитательной работы. Началась беготня — нам вдруг решили выдать положенные по штату «ПКМ», одноразовые гранатометы и еще какую-то технику. Замкомроты по вооружению забегал так, что стал весь, как взмыленный. Солдатики потащили цинки с патронами, коробки с пулеметными лентами, укупорки с противотанковыми гранатами… Вскоре показался и наш ротный.
— Ну и куркуль этот зампотех, — произнес он, покачивая головой. — Я вам броню не рожу! А как приказ пришел, так сразу все нашлось! — Голос его был озабочен. — В общем, БМП-1 у нас забирают и оставляют тут, на охране ППД. А нам от щедрот дают четыре БМП-2 на роту, шесть БТР-70 и два бронированных «Урала». Пестро получается, но начальству виднее.
Я сразу вычленил из этого монолога слова, которые мне очень не понравились:
— Говоришь, БМП-1 оставляют на охране ППД. А нас, значит, не оставляют?
— Не оставляют. Отсюда и щедрость. Немцы высадили десант южнее города, где-то у поселка Прибрежное. Флот прохлопал ушами — десантные суда они все-таки утопили, но уже после того, как прошла высадка. Так что почти весь наш батальон бросают туда, — Баскаков уже был озабочен предстоящим боем. Его можно было понять: кто на что способен, как поведут себя люди в бою, — этого пока толком никто не знал.
Вскоре, наскоро раскидав людей по взводам и отделениям, выдав вновь прибывшим оружие и боеприпасы, мы начали рассаживаться по броне.
Наша колонна резво катила по шоссе, без каких-либо помех со стороны попутных машин, которых почти не попадалось по дороге. А вот встречный поток легковушек, автобусов, микроавтобусов, грузовиков был весьма плотным — было очевидно, что гражданское население спешит убраться подальше от границы, из района возможных боев. Ох, староват я уже для таких упражнений! После того как впереди затрещали пулеметные очереди, наша машина резко затормозила, и мы через кормовые двери горохом высыпались из БМП управления роты. Бегом, бегом растянулись вдоль обочины и попадали в кювет, пытаясь понять, где противник, куда и по кому стрелять. Но тут, не пригибаясь, к нам подскочил сам комбат и, пульнув матерком, заорал:
— Чего разлеглись?! Без вас тут разберутся, мать вашу… По машинам, «партизаны»! По машинам — и вперед!
Вскочили и снова бегом понеслись усаживаться в свою бээмпэшку. Переводя дух, я понял, что на короткой дистанции еще гожусь, но если так весь день придется бегать, тогда есть риск выпасть в осадок… Последним, после минутной заминки, заскочил капитан Баскаков.
— Гоним вперед до самого Мамонова! — крикнул он мехводу и пояснил для нас: — Здешних фрицев уже зажали. С моря их долбят несколько сторожевиков, эсминец «Настойчивый» — у него четыре ствола по 130-мм, и БДК «Минск» — у того вообще РСЗО аж сорок стволов, так что мало не покажется, авиацией их уже проутюжили, а сейчас их добивают четыре роты внутренних войск при поддержке части сил 244-й артиллерийской бригады. Справятся. Но вот каким количеством флотского мата обменялись между собой штаб Балтфлота и командиры судов, особенно «Настойчивого» и «Минска», чтобы обеспечить проводку БДК и эсминца по мелководью залива — даже я не могу себе представить! Потому, наверное, и не успели сорвать саму высадку.
Потом он вздохнул и добавил:
— Нам потяжелее придется. Главные силы нашего 7-го отдельного мотострелкового брошены к Гусеву, на поддержку тамошней семьдесят девятой бригады, и практически все средства усиления с ними — и танки, и самоходки, и зенитный дивизион. Там немцы напирают очень сильно. А нам одним неполным батальоном — правда, двести сорок четвертая батарея тоже кое-что вроде бы должна подкинуть — надо остановить фрицев, которые ворвались в Мамоново. Ну, шоссе, положим, мы оседлаем, а вот если немчуру из городка выкуривать прикажут… — ротный задумался и замолчал.
Примерно через час роты нашего батальона начали разворачиваться, полукольцом охватывая Мамоново с севера. На окраинах вспыхивала спорадическая перестрелка, время от времени начинал стучать «КПВТ», пару раз хлопнули выстрелы из «РПГ». Как выяснилось, это погранцы, отброшенные от границы, не сумевшие своими малыми силами удержать город и изрядно потрепанные, старались не дать доблестным германским зольдатам слишком уж расслабиться и почувствовать себя полными хозяевами положения. Они заняли позиции вокруг базы хранения военной техники на окраине Мамонова и упорно отбивали все попытки фрицев выбить их оттуда.
Вскоре, установив взаимодействие с «зелеными фуражками», командир батальона решил сначала помотать фрицам нервы. Выяснив у пограничников, рядом с какими ориентирами расположены засеченные ими средства усиления противника, командир приказал выдвигать вперед короткими бросками одну-две «коробочки», гасить обнаруженные цели огнем «КПВТ» или автоматических пушек и тут же отводить «коробочки» назад, в не простреливаемую противником зону.
Однако пока налаживалось взаимодействие, пока уточнялись цели, пока отдавались приказы, вермахт решил продвинуться вперед. На наши позиции стали падать мины, загрохотала фрицевская артиллерия, и после двадцатиминутного огневого налета из-за окраинных домов Мамонова выползли несколько «артштурмов», перед которыми двигались цепи немецкой пехоты. Нам пришлось на своем горьком опыте убедиться, что 30-мм автоматическая пушка БМП-2, действуя в борт, конечно, способна помножить эту самоходку на ноль, но и короткоствольная 75-мм пушка «артштурмов» первых модификаций, в свою очередь, при удачном попадании может превратить БМП в груду металлолома. Наша рота потеряла одну БМП и один БТР, слишком увлекшиеся стрельбой по бронированным целям и прореживанием немецкой пехоты.
Первые цепи немцев подошли к нашим позициям метров на 600, и тогда дружно застучали взводные «ПК» наших «партизан» и соседней роты. Автоматы пока молчали, и лишь когда небольшая группа фрицев, опередив свои цепи, внезапно показалась из ложбинки метрах в двухстах перед нами, загрохотали стволы чуть ли не всей роты. Стрельба была — в белый свет как в копеечку. Я, стараясь не терять самообладания, старательно выцеливал фигурки, казавшиеся в прицеле очень маленькими и далекими, и выпустил всего пару скупых очередей, отсекая по паре патронов. Зацепил я сам кого или нет — не знаю, но все же десятки автоматных стволов дали приличную плотность огня — несколько фигурок упало, а остальные предпочли скрыться обратно в ложбине.
Несмотря на досадные потери нашей бронетехники, фрицам тут ничего не светило. Откуда-то из-за нашей спины раздались артиллерийские залпы. Обернувшись, я увидел на плоской высотке метрах в 800 за нашими позициями знакомые (правда, лишь по телепередачам и фотографиям) длинные стволы 100-мм «рапир». Не прошло и четверти часа, как, оставив перед нашими позициями шесть подбитых Stug-III (из них четыре «рапиры» раздолбали в хлам), фрицы откатились обратно, под прикрытие городских строений. Стороны снова перешли к вялой перестрелке.
Вскоре в ложбинке, где засело не только управление нашего взвода, но и управление роты, появился комбат. Отозвав капитана Баскакова в сторону, он весьма эмоционально принялся ему что-то втолковывать. Сначала до нас почти ничего не доносилось, но очень скоро разговор перешел на повышенные тона, и слова родного русского языка стали вполне отчетливо слышны.
— Так какого же хобота, ты, расп…й, мать твою, не вдолбил этим недоумкам, что огонь надо вести только с ходу и все время менять позиции?!
Капитан что-то пытался возражать, но комбат продолжал давить на него с неослабевающей силой:
— Это твоя задача была, так им мозги прокомпостировать, чтобы они не вздумали под фрицевские пушки подставляться! Твоя! Так что продрай всех с песочком вперехлест через колено, чтобы не вздумали лезть под прицел фрицам! Пусть лучше мажут второпях, но успевают сдернуть в укрытие, чем потом на них похоронки писать! И ремонтировать этот металлолом мне негде!
Капитан снова принялся вяло отбрехиваться, но комбат, немного понизив тон, отрезал:
— Все! Иди и наведи у себя в роте порядок!
Баскаков, заметно обескураженный, пошел сливать начальственный гнев на командиров взводов, и первому досталось бывшему у него прямо тут, под рукой, Тюрину, хотя как раз наш взвод не потерял ни одной машины. И вообще у нас потерь не было, за исключением двух легкораненых при артиллерийском налете немцев.
Мой автомат большую часть времени молчал, потому что после отражения первой атаки практически ни одной цели на расстоянии ближе 300 метров мне не попадалось, а стрелять просто так, для самоуспокоения, смысла не было. Я разглядывал время от времени вспыхивающие на окраине огоньки выстрелов и дымки, и тут кто-то тронул меня за плечо. Я обернулся — к бугорку, в ложбинке за которым заняло позиции управление роты, подполз наш старшина.
— Горячий обед готов, — почему-то шепотом, хотя и довольно громким, сообщил он. Баскакова рядом не было — он торчал в командирской БМП, поддерживая радиосвязь с командиром батальона и взводами, и я послал оказавшегося под рукой сержанта к комроты, чтобы тот распорядился из каждого взвода поотделенно направлять бойцов в тыл обедать. Через час очередь дошла и до управления нашей роты. Прихватив котелки, мы уселись навернуть уже порядком остывший обед, привалясь к каткам своей БМП. Но после нескольких съеденных ложек из открытого люка крикнули:
— Комбат на связи, товарищ капитан! Требует вас!
Баскаков, негромко чертыхнувшись, полез в машину. Пробыл он там недолго, торопливо выскочил и огорошил нас известием: