– Но Хобота обдурили, – тихо заметил Денис.
Глеб встал, повернулся.
– Не обдурили, а убили, – сказал он. – Это большая разница. А сейчас, когда у Глеба Студеникина есть вот это, – он показал на контейнер, – его тем более никто не обдурит. Глеб Студеникин захочет – и весь мир пустит под откос. Или наоборот: новый Золотой век учредит. Хочешь учредить новый Золотой век?
– Нет, – ответил Денис.
– Почему?
– Не мне его учреждать. И не тебе, кстати.
Черный силуэт увеличился в размерах, тень от него прогулялась по полу, как секундная стрелка.
– А кому, если не мне? – со злой обидой спросил Глеб. – Семечко – у меня! Значит, я самый главный человек в этой части света. А может, на всей земле. Давай плеснем воды. Накормим народы первоклассной мякотью. Изумрудной. Объявим эпоху радости.
– Эпоху халявы, – произнес Денис.
– Брось, – возразил Студеникин. – Кто любит халяву, тот ее везде найдет. Кто хочет мутировать – тот мутирует. А внутренне здоровые люди – такие, как ты, – уцелеют. Ты как работал с детства, так и будешь работать. Конечно, опять появятся конченые травоеды, концентрат, зеленые детишки, расчеловечивание – но кто будет жрать концентрат? Кто будет рожать зеленых гомо флорусов? Вырожденцы, уроды, золотая молодежь! Кому положено сгинуть – тот сгинет. Кому положено превратиться в мыслящую капусту – тот превратится. А достойные, правильные – выживут! Мутируют – тысячи, а насытятся – миллионы. Давай, неси воду. Сделаем дело. Завтра твой знакомый майор разведки проснется и будет очень удивлен.
Денис не пошевелился.
– Чего ждешь? – развязно воскликнул Глеб. – Доставай семечко! Нальем воды. Или лучше – бурбона, для юмора…
Он взял с пола бутылку, в три глотка выпил едва не половину. Рассмеялся.
– Глеб, – сказал Денис. – Ты серьезно?
– Нет, шучу! – прорычал Студеникин. – Конечно, это шутка. Все великие дела делаются шутя. Сидел человек, пил бурбон, решил пошутить, а назавтра выросли стебли до неба. Доставай его.
Денис встал.
– Не надо, Глеб, – сказал он, чуть откидываясь назад, упираясь лопатками в стену, чтоб оттолкнуться и прыгнуть.
Студеникин покачивался перед ним, черный, веселый, пьяный, руки сложены на груди; смотрел прямо в глаза.
– Вот, пацан, – прохрипел он. – Это и есть разница между нами. Между твоим поколением и моим поколением. Вот именно сейчас ты должен ее уловить. Улавливаешь?
– С трудом.
– Это просто, друг. Ты боишься взорвать мир – а я не боюсь. Потому что ты не видел, как он взрывается, а я – видел. У нас с тобой разные представления о его прочности. И знаешь что? Ничего с ним не будет, с этим миром. Взрывай хоть каждый день – все останется как было. Не лучше и не хуже.
Денис молчал, ждал. С тоской думал, что если Глеб решит полить семя водой – помешать ему будет трудно. Глеб сильнее. Он, Глеб, не просто более сильный – он гораздо более жестокий человек.
Может, Таня именно поэтому ушла к Глебу.
«Схватить бутылку, – подумал он. – Разбить об пол. Воткнуть в шею. Не успею, у Глеба мгновенная реакция. Да и не получится, – говорят, тут навык нужен».
Да и не поднимется рука.
– Чего ждешь? – спросил он. – Давай, начинай, раз решил.
Студеникин улыбнулся.
– А ты будешь смотреть, да?
– Буду. Интересно же.
Несколько секунд оба молчали, глядя друг другу в глаза, потом лицо Глеба исказилось, он выдохнул, ссутулился и пробормотал:
– Закрой сундук. И пойдем отсюда к черту. Сидим тут, как маньяки, свечи жжем, с ума сходим. Пойдем. Я тебе кое-что покажу.
Денис перевел дух.
Когда он поворачивал контейнер в обычное положение, ему опять показалось, что семечко задышало, подалось к нему, и невидимая колючая волна ударила в лицо, в грудь, в плечи, ледяная и жаркая сразу; тысячи нездешних вкусов достигли языка, и тысячи запахов, одновременно гадких и восхитительных, проникли в ноздри, и миллионы мелодий, примитивных и гениальных, зазвучали в ушах, и даже какие-то слова вползли в сознание, умоляющий ласковый шепот, словно бы юная и порочная девочка позвала, суля и хихикая; он зажмурился, дрожащими руками нашарил крышку, опустил. Сглотнул горячую слюну.
Отыскал Студеникина в соседней комнате, возле огромного окна. За окном тяжело сверлил темное мартовское небо расцвеченный огнями аэробус.
– Смотри, – негромко сказал Глеб, выпячивая подбородок. – Видишь?
– Что?
– Самолет.
– Вижу.
– Завтра ты сядешь на него и полетишь в Новую Москву.
Денис сразу все понял и удивился: это была простая идея, и притом самая лучшая, почему она до сих пор не пришла ему в голову?
– Ты говорил, что там живет друг твоего отца и твоей матери. Какой-то известный писатель.
– Да, – сказал Денис. – Гарри Годунов.
– Он хороший человек?
– Да.
– Сколько ему лет?
– Семьдесят.
Глеб кивнул. Кашлянул, шмыгнул носом, моргнул заслезившимися глазами – словно все физиологические жидкости, производимые в его теле выше шеи, вдруг обильно выделились, чтоб облегчить произнесение слов.
– Ты расскажешь ему все. Мол, так и так, есть один мудила грешный, он нашел семя стебля и не знает, что с ним делать. Никому не верит, всего боится, хочет отдать находку надежным людям. Каким-нибудь… самым лучшим. Достойным. Скажешь, что не надо ни денег, ни даже благодарности – пусть приедут реальные ребята и заберут эту дрянь, от греха. А потом увезут под Купол и делают с ней, что хотят. Или не под Купол; главное – подальше. Чем дальше, тем лучше.
Денис загордился собою. Ощутил восторг, совершенно неприемлемый для взрослого двадцатилетнего мужчины. На несколько мгновений забыл даже про семя стебля. Завтра он вылетает в Новую Москву. И не туристом, а ради дела. Это круто. Мощно. Это вам не кувалдой махать, это серьезный масштаб. Жаль, рассказать некому.
Он никогда не летал на самолете. Никогда не был в Новой Москве. Он вообще нигде не был. Десяток школьных автобусных экскурсий – в Суздаль, в Нижний Новгород – не в счет. После школы он выезжал только на подмосковные фермы, подзаработать на уборке свеклы и моркови. А теперь ему предстоит путешествие под Купол; туда немногих впускают; и выпускают тоже.
– Да, – сказал Денис. – Правильно. Конечно. Только… мне нужны деньги на билет.
– Я дам тебе денег, – вяло произнес Студеникин, глядя в сторону, и Денис пожалел, что завел разговор о деньгах; разумеется, он поедет на деньги Глеба; а на чьи еще; все заботы о зародыше лежат на плечах Глеба, все расходы несет Глеб, и если бы Глеб не мог себе позволить комфортабельно прятаться от людей, наедине с зародышем, он бы сам отнес находку в контору патруля. Это его игра, Глеба.
«Он прав, – грустно подумал Денис. – Я тут ни при чем. Рискует – он, платит – тоже он. И с ума сходит тоже он, а не я».
Упоительные картины авиаперелета в Новую Москву поблекли.
Почему-то мир устроен так, что в любой крупной игре нельзя обойтись без некоторой суммы наличных; бывает, хочешь сыграть крупно, по максимуму, приходишь, пытаешься ввязаться в игру, гордо кричишь: «Ставлю здоровье, судьбу, жизнь ставлю!» – а тебе говорят: извини, парень, жизнь – оно конечно, а деньги у тебя есть?
Семя само угадало Глеба Студеникина. Семя не выбрало бедного честного парня Дениса Герца. Семя выбрало того, кому оно по карману.
– Я дам тебе денег, – повторил Глеб. – На билет и на расходы. И еще – для Татьяны. Скажешь ей, что я заболел, задолжал, в розыск объявлен… Что-нибудь такое.
– Позвони и сам скажи.
– Не хочу, – презрительно произнес Студеникин. – И ты с ней не возись. Забудь. Она пропащая баба. Это я ее погубил. Испортил. Кстати, деньгами и погубил. Комфортом, дорогими подарками… Разговорами о том, что она особенная. Самая крутая.
– Я пытаюсь, – произнес Денис.
– Что?
– Забыть. Но я не могу.
Часть 3
Глава 1
Говорили, что приехать в Новую Москву – это как первый секс.
Или как в первый раз сыграть в футбол над обрывом в триста метров.
Говорили, что под Куполом дома и тротуары имеют цвет человеческой кожи и на ощупь – словно тело младенца. Та же температура, гладкость и упругость.
Говорили, что каждому туристу вживляют микрочип, прямо в аэропорту. Не согласишься – не пустят.
Все, что говорили, оказалось правдой.
Сначала был пропускной пункт. В толпе прибывших его называли «таможней», но только в шутку. Какая может быть таможня, если страна одна и та же? И вне Купола, и под ним? Здесь Сибирь, Азия; там Европа. Здесь Новая Москва, там – старая. А страна – одна и та же. Это понимает не всякий и не сразу. Но кто это понимает – тот понимает все. Кто это понимает, тот понимает главный принцип российского жизнеустройства. Здесь – сухо, чисто, светло и пахнет сладкими духами, там – грязно, потемки и вши по спинам бегают. А страна – одна и та же.
После прыжка в стратосферу Денис был немного вялый и плохо реагировал на происходящее. Бывалые авиапутешественники – в основном бизнесмены разных степеней разложения – советовали ему дышать носом и даже поддерживали под локоть. В конце концов Денис разозлился на себя. Хорош молотобоец: на голову выше всех, а сам бледный, потный и шатается. Стыдно. В итоге вошел в кабинет досмотра деревянной походкой, стискивая зубы и кулаки.
После прыжка в стратосферу Денис был немного вялый и плохо реагировал на происходящее. Бывалые авиапутешественники – в основном бизнесмены разных степеней разложения – советовали ему дышать носом и даже поддерживали под локоть. В конце концов Денис разозлился на себя. Хорош молотобоец: на голову выше всех, а сам бледный, потный и шатается. Стыдно. В итоге вошел в кабинет досмотра деревянной походкой, стискивая зубы и кулаки.
Чиновник в жемчужно-сером мундире – темные очки, холеные руки – проверил документы.
– Вам нужно дать согласие на имплантацию справки о правилах поведения. Даете согласие?
– Даю, – сказал Денис. – Где расписаться?
– Нигде, – усмехнулся серый, не потрудившись скрыть презрения к неотесанному провинциалу. – Просто кивните и подумайте о том, что даете согласие. Сенсоры все запишут. Если не умеете думать или у вас болит голова – произнесите вслух.
– Я умею думать.
Чиновник невозмутимо кивнул и скосил глаза на ремень Дениса.
– Отлично. Кроме обязательной справки мы можем за небольшую плату имплантировать туристический пакет. Он включает семь экскурсионных программ и одиннадцать…
– Спасибо, не надо.
– Как угодно. Прошу заметить, что в первые минуты после имплантации возможны неприятные ощущения. Можете присесть в кресло. Дверь в туалет – рядом.
– У меня нет проблем со здоровьем, – сурово признался Денис, но тут процесс имплантации пошел, и гостя столицы едва не вывернуло здесь же, прямо на жемчужно-серый мундир. Пришлось опереться о стену, и стена – действительно телесного цвета – оказалась упругой и теплой. Чиновник отступил на шаг назад, однако молотобоец был крепкий парень и покинул кабинет не опозорившись – тем же резким шагом, забросив за спину рюкзак с вещичками.
Спустя несколько мгновений он уже все знал. Справка о правилах поведения оказалась исчерпывающей. Правда, из-за небольшого системного сбоя файл закачался не целиком – последние разделы Денис не понял, но принцип работы активного информационного поля был изложен уже в первой главе. Разумеется, процесс имплантации не может не сопровождаться приступом рвоты. В голову человека вкладывается некий объем знаний, и организм протестует, исторгая содержимое желудка; одно входит, другое выходит, все уравновешено; в редких случаях возможны проблемы с кишечником и даже непроизвольная дефекация.
Некоторое время Денис озабоченно размышлял о непроизвольной дефекации – еще не хватало. Но постепенно обещанные чиновником неприятные ощущения исчезли, зато появились приятные: едва вышел из коридора в зал прибытия, как ему улыбнулась маленькая изящная девушка в ярко-красном; чтобы отвести взгляд, гостю столицы пришлось опять напрячь свою железную волю. Еще минуту назад Денис не подозревал, что такие яркие, нежные девушки вообще существуют в природе.
Не только девушка – буквально все тут выглядели ошеломительно.
Никаких самовязаных свитеров, самокатаных валенок и самодельных волчьих шубеек, никаких штанов хаки, телогреек, лаптей, унтов, резиновых сапог и ботинок типа «колхозник», фуфаек из грубого льна и даже дорогостоящих контрабандных китайских пуховиков – одежды столичных жителей были тонкие, необычные, элегантные и весьма на вид удобные. Сами граждане явно были достойны своих мерцающих комбинезонов, тонких рубах и легких туфель. Спокойные открытые лица, скупые жесты, негромкие мелодичные голоса. Почти все – в черных очках.
Он вышел на площадь, вдохнул – воздух был хорош – и огляделся.
Купол, разумеется, не был виден.
Над чередой аккуратных трехэтажных домиков реяли в воздухе полупрозрачные буквы, исполненные монументальным шрифтом:
ВЖИВЛЯЙ И ЖИВИ.
Чуть в стороне и сбоку мерцал другой слоган, гораздо менее масштабный, но зато более веселый – слова меняли цвет и как бы флиртовали друг с другом:
ДА ЗДРАВСТВУЕТ БЕСКОРЫСТНАЯ РОССИЙСКО-КИТАЙСКАЯ ДРУЖБА!
Тут гостя столицы потянули за рукав, он вздрогнул и увидел давешнюю миниатюрную красавицу в красном.
На груди ее неярко, но приятно светился значок: оранжевые буквы на фиолетовом фоне. БЕРОКО. Значок был красив, но грудь – еще лучше.
– Привет, Денис, – весело сказала красавица. – А я про тебя знаю.
– А я про тебя – нет, – ответил Денис.
– Хочешь – скачай. В смысле имплантируй. Прямо сейчас. В моем файле и фото есть, и видео, с запахами…
– Хочу. Только попозже. – Денис ощутил слабую головную боль. – Стой, погоди… Полина…
– Потерпи, – миролюбиво сказала Полина. – Я вживила тебе только имя.
– У вас тут со всеми так?
– Как?
– Ну… – Денис вздохнул и подумал, что выглядит глупо, ему не следует быть таким напряженным, а следует быть расслабленным и уверенным. – Идешь себе, никого не трогаешь, подходит девушка, ты ее впервые видишь, а она – хоп – и вставляет тебе в голову свое имя… И еще – пару картинок… в рискованных нарядах…
Полина тряхнула волосами и рассмеялась:
– Не со всеми. И сама я не такая, как все. Я девушка прозрачная и бескорыстная. Просто ты мне понравился. Ты красивый. Только зря надел бамбуковый ремень.
– Почему «бамбуковый»? Кожаный.
Она погладила его по бицепсу.
– За что и люблю туристов. Они как девственники. Ничего не знают. Ладно, я потом тебе все вживлю. Или словами расскажу. Как захочешь. Ты, Денис, только в свой личный файл ничего пока не ставь. Кроме того, что есть. Имя, фамилия, откуда приехал, красная метка, зеленая метка – больше ничего не надо.
– Метки поставил не я.
Полина опять рассмеялась.
– Да знаю я. Зеленая метка – это возбуждает. А красная – тем более. Потом расскажешь, ладно?
– Ладно, – кивнул Денис. – А о чем?
– Кого ты убил.
– Я никого не убил. Это мой отец.
Полина, заметно разочарованная, кивнула:
– Знаешь, я прозрачная девушка, я тебе сразу скажу: у меня тоже была метка. Желтая. Почти два года. Но я очень старалась, и ее стерли.
– Желтая, – пробормотал Денис, застеснявшись. – Это значит…
– Да. Увлекалась. В старших классах. Но теперь все в прошлом.
– А почему ты сказала, что у меня бамбуковый ремень?
– Бамбуковый – значит, китайский. Сделанный в Китае. В нашем городе не любят бамбуковых вещей.
– А как же «российско-китайская дружба»?
Полина показала пальцем на свой значок:
– Это видишь?
– Вижу.
– Я член общества БЕРОКО. Бескорыстные российско-китайские отношения. Бескорыстные, понимаешь? Дружить дружим, но одеваемся в свое. Понял, турист?
– Понял, – вежливо ответил Денис. – А теперь – извини, Полина. Меня встречают.
Площадь перед вокзалом украшала скульптура: адмирал Колчак в полный рост. Возле скульптуры маячил очень высокий, очень худой седовласый человек в нелепом обвисшем пиджаке, с лицом старика и движениями мальчишки – он прохаживался взад-вперед, как прохаживаются люди скорее энергичные, нежели нервные, то сутулясь и опуская глаза в мгновенной задумчивости, то распрямляя спину и плечи и всматриваясь в толпу прибывших; и когда распрямлял – становилось заметно, что плечи весьма широки.
Людей на площади было густо, но седовласый курил сигарету, и вокруг имелось некое свободное пространство: прохожие обходили, сторонились, иные, пройдя мимо, даже оглядывались с недоумением.
Старик увидел Дениса и просиял. Отшвырнул окурок, торопливо подошел, обнял. Сила рук его была велика, от складок морщинистой шеи пахло хорошим одеколоном.
– Вы тут единственный курильщик, – сказал Денис.
– Хо! – Гарри Годунов рассмеялся. – Мне по фигу. У меня есть разрешение. Добрался нормально?
– Да.
– Пошли. Машина за углом. Как мать?
– Отлично.
– Не ври, – велел знаменитый писатель. – Я сегодня ей звонил, она выглядит неважно. Ты плохо заботишься о матери, пацанчик. За это получишь от старого дяди Гарри в лоб. Но позже.
Денис оглянулся – приятная девушка Полина смотрела на него и махала рукой. Пришлось тоже махнуть, из вежливости, и вообще.
– Пойдем, пойдем, – проворчал Годунов, сжимая плечо Дениса железными пальцами. – Она никуда не денется. Привыкай, тут бабы сами будут на тебя прыгать. Дикари из Европы – в большой моде. Особенно молодые и красивые. Только ремешок на штанах поменяй.
Знаменитый писатель открыл дверь крошечного двухместного электромобильчика; Денис подумал, что вдвоем они просто не поместятся в почти игрушечный экипаж, однако ошибся.
Годунов ловко вырулил на дорогу, но вдруг шепотом выругался и резко затормозил, как и два десятка соседних машин, поскольку по осевой линии со свистом промчалась кавалькада ярко-алых лимузинов.
– Видел? – усмехнувшись, спросил он.
– Нет, – сказал Денис. – Не успел. А что это было?
– Это, брат, проехал очень большой человек. Кстати, отца твоего старый знакомый. Директор-распорядитель Нулевого канала. Господин Пружинов Никита Никитович. Фильмы про Буслая смотришь?