Подобрав ее и приладив на место, она сказала:
– Я слышала об отметине, но вижу ее впервые. Ты, мой мальчик, получаешь право свободного прохода.
– Из-за лямбды? – уточнил Касс.
– Скилаки, она есть у нас троих, – объявил я.
– В этом случае ваша отметина откроет вам путь назад, – сказала Скилаки. – Но никому более.
Папа вышел вперед и сжал мое запястье:
– Вы сошли с ума, если думаете, что я отпущу их одних! Я его отец!
Профессор Бегад коснулся его руки:
– Он должен, Мартин. Ты сам это знаешь. Ты хочешь, чтобы твой сын жил? Выбери мою смерть, не его.
Папа открыл было рот, чтобы ответить, но закрыл, так ничего и не сказав. Казалось, время остановилось, пока мы все смотрели на него. В том числе и Скилаки.
Я почувствовал, что хватка его пальцев ослабла. И затем он медленно их разжал. В его глазах, полных слез, застыло отчаяние.
– Джек вернется, – тихо сказал Торквин. – Хорошая подготовка. Хорошие гены.
Папа ничего ему не ответил. Вместо этого он крепко меня обнял и сказал, что любит меня.
На одно мое плечо опустилась ладонь Эли, на другое – Касса. Когда отец отпустил меня, Скилаки развернулась и продолжила подниматься по ступенькам назад к черному проему.
– Рада, что решение наконец принято. А теперь идем. Это оставьте, – добавила она, указав на рюкзак, в котором я спрятал локули.
– Но… там нужные мне вещи, – запротестовал я. Мне совсем не хотелось входить в одно из Чудес света без какой-либо магической поддержки.
Но Скилаки покачала головой:
– Там вам ничего не будет нужно. Вы ничего не возьмете с собой. И оставьте это кресло на колесиках. Оно вам тоже не понадобится.
Мы с Кассом и Эли скинули рюкзаки с плеч. Свой я отдал папе, пока Торквин помогал профессору Бегаду подняться с кресла-каталки. Я взял старика под руку. Под тканью твидового пальто его рука на ощупь казалась тощей и хрупкой.
– Что ж, друзья, снова ринемся в пролом, – пробормотал старик.
Мы шагнули в портал, и мне в лицо ударил ослепительный луч белого света. За краткое мгновение, прежде чем зажмурить глаза, я успел посмотреть на Бегада.
Он улыбался.
Глава 26 Это отурк
– Ого, кто включил черно-белый фильтр? – понизив голос, спросил Касс.
Я обернулся, с трудом заставив себя открыть глаза, и от удивления не нашелся что ответить. Мы прошли всего три шага внутри мавзолея, но никакого мавзолея уже не было. Не было ни мраморного потолка, ни выложенного плиткой пола, ни украшенных барельефами стен.
Я развернулся назад. Дверь – та, через которую мы прошли вслед за Скилаки, – исчезла. Мы стояли под открытым небом посреди сухой каменистой равнины, края которой терялись в густом тумане, в какую сторону ни посмотри. И время было не ночное, стояли сумерки; кроме того, все вокруг, казалось, было лишено красок, как после пожара.
– Я ожидала оказаться во дворце, – сказала Эли, – а не в анти-Нарнии.
Скилаки шла впереди по тропе, бегущей по серой земле, утыканной редкими пучками серой травы. Профессор Бегад, опираясь на мою руку, сделал пробный шаг.
– Не теряйте мужества, – сказал он.
– Скилаки, как далеко нам идти? – спросил я.
– Сколько потребуется, – ответила она.
Профессор Бегад разжал руку и пошел сам:
– Поразительно. Мы в своего рода Царстве Мертвых!
– Полегче, профессор! – испугалась Эли, и они с Кассом подбежали, чтобы помочь.
– Нет-нет, все в порядке. – Он с недоумением посмотрел на нас. – Моей груди удивительным образом лучше.
– Правда? – обрадовался Касс. – Это отурк!
Эли бросила на него раздраженный взгляд:
– Совсем нет, Касс. Это странно! Неправильно. И вообще у меня мурашки от этого места.
– Я просто пытался мыслить… – Касс нервно сглотнул, оглянувшись по сторонам, – позитивно.
Я чувствовал, как мои ноги касаются земли, но все наши шаги приглушались почти до полной тишины. Вдали от нас с обеих сторон темнели рощи деревьев без листьев. Их черные кривые ветки тянулись к пустому грязно-белому небу. Я часто моргал в надежде, что яркость вернется, но серый пейзаж был неизменен.
Скилаки замедлила шаг и вскоре остановилась у еще одной тропы, бегущей к лесу слева от нас. Насколько я мог заметить, в той стороне не было ни намека на замок или хоть какое-то строение.
– Где Артемисия? – не выдержал я.
– Нетерпение, – откликнулась Скилаки, – бессмысленно в Бо’глу.
– Это еще одно название Аида – Бо’глу? – спросил Касс. – Как Тартар?
– Аид и Тартар, вечно Аид и Тартар! – покачала головой Скилаки, и я пригнулся от полетевшего в мою сторону лоскута кожи размером с книжную закладку. – Ох уж эта одержимость материковой Грецией! Они… связаны. Но у Бо’глу есть свои отличительные достоинства, о которых вам еще предстоит узнать.
– Пока ни одного не заметила, – пробормотала Эли.
Скилаки окинула профессора Бегада изучающим взглядом, и на ее потрескавшихся губах заиграла жутковатая улыбка.
– Тебя зовут Радамантус, – сказала она. – Тебе ведь известно, что Радамантом звали одного из трех судей душ, вступавших в Аид?
– Разумеется. – Глаза Бегада засияли, и в его голосе прорезалось неожиданное возбуждение. – Могу ли я надеяться на встречу с моим тезкой?
Скилаки рассмеялась:
– Конечно нет! У Радаманта нет власти в Бо’глу! Ни у кого, кроме царицы Артемисии.
– Погодите, – сказал Касс, – я думал, что фактически она не была царицей…
– Здесь она царица! – перебила его Скилаки. – Но позвольте мне все объяснить, пока я буду показывать вам наш дом.
– Вы сказали, что отведете профессора Бегада к Артемисии, – напомнила Эли. – Нас ждут снаружи. У нас нет времени на экскурсию по Бо’глу.
– Время не станет проблемой, – ответила Скилаки.
Я взглянул на свои часы. На циферблате застыло 3.17 утра. Я постучал по нему ногтем:
– У меня часы встали.
Эли и Касс проверили свои: то же самое.
– Остановились не только часы, – сказала Скилаки. – Полагаю, вас мучили сильные боли, профессор. Что скажете сейчас?
– Никакой боли, – ответил профессор Бегад. – И это восхитительно.
Пепельные губы Скилаки растянулись, как крошечный занавес, сложившись в улыбку в ровно четыре коричневато-серых зуба.
– Время, как вы можете судить, сильно переоценивают.
Мы свернули за старой леди на уходящую вправо тропинку, ведущую в лабиринт корявых черных деревьев. Впереди послышался странный шум, похожий на помехи в автомобильном радио.
Пока я, прищурившись, вглядывался в даль, моя нога зацепилась за какую-то ветку, и я начал заваливаться вперед, прямо на дерево. Защищая себя от ушиба, я выставил руку… и оказался лицом к лицу с маленьким оскалившимся черепом.
С криком я отпрыгнул в сторону.
Скилаки медленно повернулась и засмеялась ритмичным «ссс-ссс-ссс».
– О, мой милый мальчик, не нужно бояться, – сказала она. – Они всего лишь отмечают тропу.
– Вы используете черепа в качестве указателей? – спросил я.
– Не пробовали краску? – влез Касс.
– Разве не важно поддерживать единый стиль? – вздохнула Скилаки. – Но если вы настаиваете…
Она щелкнула пальцами, и череп исчез.
Эли сжала мою руку:
– Мне здесь не нравится. Мне здесь совсем-совсем-совсем не нравится!
Мы шли за Скилаки по теперь ничем не обозначенной тропе, а тем временем шум впереди нарастал. Казалось, к моим ушам прижали щетки гигантского пылесоса. Вскоре я был вынужден зажать их ладонями.
– Уважаемая прорицательница, этот звук невыносим! – закричал профессор Бегад.
Скилаки остановилась на поляне, нагнулась и собрала в ладонь комок земли, несколько сосновых иголок, камешков и неизвестно чего еще. Помяв все это в руках, она протянула мне упругий и гладкий овал размером с витаминную пилюлю.
– Суньте это в уши, – сказала она, – и вы станете куда счастливее.
– Это же грязь! – возмутился Касс.
– Дайте сюда! – Эли схватила катышек и затолкала себе в ухо, после чего упала на колени и тоже подобрала комок земли. По примеру Скилаки она разминала ее пальцами, пока песчинки и иголки не слиплись в единую массу. Готовый комок она сунула во второе ухо.
– Ого! Сработало! Похоже на пенопласт.
Мы с Кассом и профессором Бегадом поспешили тоже заткнуть уши.
– Наши природные материалы универсальны, – пояснила Скилаки.
В это было трудно поверить. Шум как от помех практически сошел на нет, но голос Скилаки продолжал звучать громко и ясно. И все наши голоса тоже. Даже наши шаги.
Скилаки указала на поляну.
– Сюда, – сказала она.
Мы осторожно двинулись вперед, и туман начал редеть. Я уже мог различить нечто похожее на полноводную реку, справа налево прорезавшую серую мглу. Кто знает, сколько было до противоположного берега – футбольное поле, а может, и вся миля, – с местным причудливым ландшафтом нельзя было сказать наверняка.
До тихого русла оставалась всего пара футов. Вода в нем казалась невесомой, словно бесконечный поток повисших прямо в воздухе серебристых лент, полупрозрачных и мерцающих на свету. Крутые берега орошали брызги. Я чувствовал их на своих руках – крошечные тычки невесомых капель.
Я вынул затычку, но лишь на какую-то наносекунду. Грохот помех оказался невыносимым.
– Вот откуда шел этот звук! – понял я. – От воды в реке!
– Не думаю, что это вода, – возразила Эли, при этом ее голос звучал громко и ясно.
Я подошел ближе и опустился на одно колено у самой реки. На дне русла кипела жизнь. Но это были не рыбы или водоросли. В песке и тине мелькали образы – люди, панорамы, деревья и горы, все черно-белые и удивительно детализированные. Некоторые были безобидны и скучны, но на какие-то было невозможно спокойно смотреть – разоренный дом, кричащее лицо, покореженная решетка радиатора грузовика.
Эли приглушенно вскрикнула. А может, это был я. Я отвернулся, не в силах все это видеть.
– Здесь начинается ваш путь без меня. Мы вновь встретимся на другом берегу, но, возможно, не сразу, – объявила Скилаки. – Мне бы хотелось сказать, что я была рада вашей компании, но я едва помню каково это – испытывать радость.
У Касса вытянулось лицо и округлились глаза.
– То есть вы предлагаете нам переплыть эту реку?!
– Если только вы не желаете перейти по ней, – отозвалась Скилаки.
– Что это за река? – спросила Эли.
– Река Ностальгикос, – ответила Скилаки. – У греков, разумеется, есть похожая.
– Я имела в виду – что у нее на дне? – уточнила Эли.
– Это воспоминания, – сказала Скилаки. – Они питают реку. Наши гости приходят к нам, принося с собой груз горестей и разбитых надежд. Он гнетет их всю жизнь. Это может быть образ их самих, которым они так и не смогли стать. Или затаенная обида. Или неразделенная любовь. Ностальгикос явит вам ваши худшие воспоминания и предоставит возможность понять, насколько они мимолетны. Если у вас хватит мужества взглянуть им в глаза, река унесет эти воспоминания, очистив вас от них.
– То есть… они останутся там, внизу? – тихо спросил Касс. – Как старые записи в фейсбуке?
– Да, но только если вы откроетесь реке, – ответила Скилаки. – Если же вы будете с ними бороться, плохие воспоминания поразят вас как чума. Я столько раз наблюдала это. Так прискорбно. И так бессмысленно.
– И это все? – спросил я. – Нам нужно просто перейти реку, оставить в ней воспоминания – и мы свободны?
– Не свободны, – сказала Скилаки. – У всего хорошего есть своя цена.
Касс побледнел:
– Цена? Вы говорите не о внутренних органах?
Скилаки скрипуче хохотнула и достала из кармана пожелтевший свиток.
– Если мы вдруг не встретимся, – сказала она, – это поможет вам добраться до дворца Артемисии.
Касс уставился на карту, запоминая ее. Я ткнул пальцем на реку под названием Фотия, изображенную почти в центре пергамента.
– А эта тоже высасывает воспоминания?
– Река Фотия ограждает дворец, – пояснила Скилаки. – Она пропустит тех, кто перешел Ностальгикос и направляется к Артемисии с чистым сердцем, но уничтожит всех, в ком почувствует враждебные намерения. И вы представить себе не можете, как сложно мне будет объясниться перед царицей, если это произойдет.
– Погодите, а о какой цене шла речь? – спросила Эли. – И что это еще за «чистое сердце»? Мы же идем к Артемисии, а не к братьям Гримм! В смысле как нам узнать, чистые у нас сердца или нет?
– Никак, – ответила Скилаки. – Это решит Фотия.
– А если она ошибется, мы в ней утонем? – спросил Касс.
– В Фотии течет не вода. – С этими словами Скилаки отвернулась, готовясь уйти. – Как и в Ностальгикосе. Помните, вы все должны довериться Ностальгикосу, иначе процесс не будет завершен. Я встречу вас на другой стороне. Мне предстоит долгий путь до моста. Если по какой-то нелепой случайности вы окажетесь там первыми, дождитесь меня.
– А можно нам тоже воспользоваться мостом? – попросил Касс.
Скилаки так резко развернулась, что с ее головы сорвался клок волос.
– Если вы не будете следовать правилам, Артемисию вы не увидите. Вы не получите желаемое. И поплатитесь за это.
– Каким образом? – спросила Эли.
Скилаки отвернулась.
– Вас постигнет судьба Радамантуса.
Глава 27 На попятную
Касс стоял столбом на берегу реки, устремив взгляд куда-то вниз течения:
– Я не могу.
– Между прочим, ты сам вызвался, – напомнила ему Эли. – С чего вдруг решил пойти на попятную?
Из илистого дна на поверхность всплыл образ воющей головы волка. С острыми, испачканными в крови клыками.
– Вот почему! – взвизгнул Касс.
– Это всего лишь образы, Касс, – сказал я, кладя руку ему на плечо, будто мне самому не было страшно до смерти. А было именно так.
– Эй, – сказала Эли, – подумай, как бы поступил Марко.
Касс обернулся к ней:
– Он бы перешел на другую сторону. Готовый ко всему, что бы его ни ждало. И он бы проделал все это с улыбкой.
– Так пусть он послужит примером для подражания, – предложила Эли.
– Что-то я не вижу, чтобы вы с радостными воплями прыгали в эту реку! – огрызнулся Касс. – Без Марко у нас ничего не получится. Ничего! Он храбрый. Ненавидит проигрывать. Бесстрашный. Ничего этого в нас нет.
Марко.
Я старался изо всех сил, чтобы забыть о нем. Но Касс был прав. Все стало иначе. Все изменилось с тех самых пор, как он перешел на Темную сторону.
Мы нуждались в нем. Очень нуждались.
И впервые во мне затеплилась надежда, что мы все же сможем вернуть его.
– Он ненавидит проигрывать, – повторил я. – А прямо сейчас мы впереди. Локули у нас. Если и есть шанс вернуть Марко, то вот он, прямо перед нами. Нужно опередить Масса. Набраться сил. Продолжить миссию «ИК». Помните: Марко хочет быть на стороне победителей.
Профессор Бегад кивнул:
– Мудро сказано.
– Ладно, но кто нас поведет? – спросил Касс, глядя на меня. – Ты, Джек?
– Вы все должны вести, – сказал профессор Бегад. – А Марко после-е-едует!
Его слова завершились криком: старик нырнул в реку. Все его тело задергалось, как пугало на ветру, волосы разметались паутиной, а очки пошли ко дну.
Я посмотрел на Эли и Касса. Пути назад не было.
И я спрыгнул в реку. Когда мои ноги коснулись ее поверхности, я ощутил, что поток замедлил мое падение, как самая обычная вода. И как самая обычная вода, река начала выталкивать меня вверх.
Но в отличие от обычной воды, Ностальгикос щекотал кожу подобно перьям. Его поток состоял из множества жидких изображений, которые перемешивались, поднимались к поверхности и опускались ко дну. Одни были совсем крошечными и грубыми, другие – огромными и будто живыми. Я закричал и отшатнулся, когда прямо подо мной возникла голова размером с медбол. Она начала поворачиваться, показав тяжелые брови под испещренным глубокими морщинами лбом. Затем стало видно лицо и текущую из глаза струйку крови. Нос был странно искривлен, а рот, обрамленный спутанной черной с проседью бородой, распахнут в беззвучном крике.
Я почувствовал, как рука профессора сжала мое плечо. Касс и Эли успели тоже спрыгнуть в реку. И хотя вес у всех был разный, мы все оказались в этой не-воде по грудь. Судя по моим ощущениям, погружение на этом остановилось, хотя мои ноги и не доставали до дна.
– Я в-в-видел это лицо, – пролепетал Касс. – И я хочу к мосту.
Я сделал глубокий вдох:
– Это всего лишь образы. Воспоминания других людей.
Со дна поднялась суровая на вид женщина с пучком на затылке и волосатой родинкой на левой щеке. Она была одета в твидовый пиджак и длинную юбку. В одной руке у нее была зажата линейка, которой она угрожающе похлопывала по другой.
«Этим тебя не напугать».
Я коснулся линейки и ничего не почувствовал. Моя рука просто прошла насквозь, а пожилую женщину будто утянуло назад, и она исчезла.
– Совершенно безопасно, – объявил я. – А теперь давайте уже перейдем на другую сторону. Вплавь, вброд – не важно.
– Ладно, – сказала Эли, сделав шаг вперед. – Ладно…
Я последовал ее примеру – и в тут же секунду услышал телефонный звонок. Река исчезла за затопившим глаза белым туманом, из которого возник новый образ, столь большой и подробный, что он затмил собой все остальное.
Наш старый стационарный телефон. Он всегда стоял на столике в кухне. От его звона все мое тело с головы до ног будто пронзает молния.
Я ем макароны с сыром и едва не падаю со своего стульчика. Я надеюсь, что звонит мама.
Но папа успевает к телефону первым. Он тоже весь в нетерпении. Я очень зол, зол, зол – ведь мне так хочется ответить! Но я делаю шаг назад и слушаю. Когда он произносит в трубку «Алло?», меня опять охватывает восторг. Ноги не могут стоять спокойно. И я начинаю пританцовывать, как вычесывающая блох обезьяна.
И с этого момента начинаются самые четкие воспоминания. Мой танец. То, как меняется лицо папы. Ужас и боль. Слова.
Как он говорит мне о том, что только что произошло где-то на краю мира.
«Что такое «расселина»?» – кричу я.
ЧТО ТАКОЕ «РАССЕЛИНА»?
Пусть все это исчезнет!
Все мое тело, каждая клеточка мозга пыталась подавить эти образы, отогнать их, стереть.