— А что я могу поделать? Я собой не распоряжаюсь.
— Надо самому выбирать свою судьбу.
— Значит, обмануть человека, который вытащил из грязи, протянул руку помощи, когда я особенно нуждался в ней?
— Эх, и каша у тебя в голове! Слушай, мы на старших курсах организовали литературный кружок. Мы его так называем, но занимаемся вообще-то не только литературой. Пойдешь к нам?
Уосуку сразу представились сыновья Разбогатеева, возвращающиеся с «дружеской» выпивки.
— Извини, я непьющий, — сухо сказал он.
— Ну и чудак! — засмеялся Платон. — Да с чего ты взял, что я тебя пьянствовать зову? Мы если и пьем, так только чай. На большее у нас и денег-то нет. Собираются сплошь такие, как я, — ни кола ни двора. Впрочем, ты сын миллионера…
— Я сын бедняка Токура.
— Ну вот и хорошо. Так придешь?
Уосук помедлил с ответом.
— Когда и куда?
— В восемь подойдешь к лавке «Коковин и Басов».
Вечером Уосук тщательно отгладил брюки, почистил сапоги. Когда он натягивал крахмальную рубашку, в комнату заглянула Мария Ильинична.
— Ты куда это в такой поздний час выряжаешься? — удивилась она: Уосук ни разу еще не покидал вечерами своей каморки.
— Помочь просил один приятель. Не понимает что-то в алгебре, — соврал Уосук и густо покраснел.
— Ты ж смотри не задерживайся! Говорят, пошаливают!
— Ничего! — засмеялся Уосук. — Никола с Капитошей каждый раз в полночь приходят, и то их никто еще не раздел!
— Ты по их дороге не иди, — вздохнула старушка. Они, если и набедокурят, — родные дети, своя кровь! Поворчит, поворчит отец и простит. А тебя…
— Не беспокойтесь, Мария Ильинична! У меня своя голова на плечах!
«Литературный кружок… — думал он по дороге. — Чем же они занимаются в этом кружке? Более подробно изучают словесность? Никандр Константинович, преподаватель словесности, как-то рассказывал, что в лицее тоже был кружок, который называли литературным. Пушкин, ясно, в том кружке читал друзьям стихи… Неужели и Платон с друзьями занимаются этим? Что же я буду делать в кружке? У меня совершенно нет тяги к сочинительству. Впрочем, — махнул он рукой, — послушать тоже интересно… А то сидишь как пень целыми днями над учебниками. Поговорить не с кем».
В назначенном месте Платона не оказалось.
«Что же это он: сам зовет и не приходит!»
Он достал из кармана часы — подарок Разбогатеева, щелкнул крышкой.
«Ругал Платона, а оказывается, он ни при чем. Еще полчаса!»
В лавку Коковина и Басова Уосук заходить не стал. Ему не нравился тамошний приказчик — внешне угодливый, слащавый, а на самом деле хитрый и нечестный. Уосука он давно заприметил и, сколько бы ни было народу в лавке, кричал:
— Вы, господин семинарист, пожалуйста, покиньте помещение! Ничего-с не покупаете, только разглядываете, торговле мешаете. Не люблю-с наблюдателей!
Уосук пошел в Гостиный двор, стоявший неподалеку. Тут торговля шла полным ходом. В углу стояли три якута, осматривавшие только что купленную вещь — косу-литовку с серебряной полоской поперек. Сначала косу взял в руки старик с черным морщинистым лицом. Он приложил ее к уху, прислушиваясь к чему-то, затем достал из-под полы булатный якутский нож и провел по лезвию косы закаленным острием, высекая искры.
— Хороша, — заключил он.
Покупка перешла в руки неряшливо одетого парня. Из продравшихся торбасов его сыпалась сенная труха. Уперев косу концом в каменный пол, он резко надавил на нее. Коса со звоном распрямилась.
— Замечательная коса! Она сделана не из простого железа. В нее подмешан мягкий, тягучий сплав!
Третий якут, купивший косу, по виду тоже бедняк, сиял от счастья.
Уосук подивился связной, умной речи неряшливо одетого молодого якута. «Видно, где-то учился», — подумал он. Но его внимание отвлекла другая сценка: стоявший у прилавка улусник собирался купить отрез, но не знал, как называлась материя. Русский приказчик, по-видимому, не понимал по-якутски, и продавец и покупатель не могли объясниться.
— Маны показуй! Сох, этот! Хас стоит? Наса дорогой. Ол? Тожа наса дорогой. Табак барый? Хас стоит? Э, тожа наса дорогой![12]
Уосук от души смеялся. Вдруг кто-то толкнул его в бок. Уосук, не успев рассердиться, понял — Платон.
— Ты прямо не приемный, а родной сын купца. С таким увлечением смотришь на все это. — Платон обвел рукой лавку.
Уосук не обиделся.
— Интересно же!
— Интересно? А мне всегда становится не по себе, когда вижу, как обманывают неграмотных бедняков.
— Так уж и обманывают! Торговля — двигатель прогресса, — припомнил Уосук слова Разбогатеева.
— Ладно, об этом мы еще поговорим. Пошли!
Уосук едва поспевал за стремительным Платоном. Они быстро пересекли город и вышли на северную окраину. В путанице улочек и переулков Платон ориентировался так же легко, как в коридорах семинарии. Через двадцать минут юноши оказались в довольно просторном дворе, посреди которого стояла низенькая юрта с едва заметными окошками. Она живо напомнила Уосуку юрту его родителей.
Платон рванул дверь. Уосук последовал за ним. В юрте сидели пять-шесть молодых якутов в форме семинаристов. Почти всех их Уосук знал: крепыш с улыбчивыми и в то же время строгими глазами — это Максим Аммосов, высокий юноша в очках — Исидор Иванов, родом из Верхневилюйска, можно сказать, земляк Уосука, поближе к столу — словоохотливый Миша Ксенофонтов… На столе — ни книги, ни тетради, ни вообще листка бумаги. «Как же они занимаются литературой?» — удивился Уосук.
Хозяев юрты не было, но чувствовалось по всему, что они бедняки.
Максим подвинул табуретку:
— Садись, Иосиф! Так ведь тебя зовут?
— Так.
— Мы давно к тебе присматриваемся. Кажется, ты парень неглупый и честный. Учишься хорошо, на товарищей не фискалишь, даже помогаешь, если тебя попросят… А держишься особняком.
— Я не привык в друзья набиваться, сухо ответил Уосук.
— Еще бы: сын миллионера! — воскликнул Ксенофонтов.
Уосук неприязненно покосился на него.
— Постой, Миша, — предостерегающе поднял руку Максим. — Зачем зря человека дразнить? Это правда, Иосиф, что родители продали тебя купцу Разбогатееву?
— Правда.
В юрте поднялся шум.
— Это позор! — перекрыл прочие голоса звонкий голос Платона. — В наши дни торгуют людьми, как скотом! А ведь крепостное право отменено еще в 1861 году!
— Родители родителями, а сам-то ты как к этому относишься, Иосиф? Тебя же не грудным младенцем продали!
— Как отношусь? Да, в общем-то, мало думаю об этом.
По юрте прокатился гул возмущения.
— Тихо, парни, тихо! — надрывался Максим. — Пусть объяснит свои слова.
Наконец стало тише.
— А что объяснять? — сказал Уосук. — Николай Алексеевич предложил мне учиться. Я об этом только и мечтал. Но Разбогатеев заявил, что у него нет средств учить чужого ребенка, что он выучит меня, если я соглашусь на усыновление. Что было делать? Я согласился. Николай Алексеевич справедливо считал, что, усыновляя меня, лишает моих родителей поддержки сына. Поэтому он дал за меня отцу компенсацию.
— Послушайте только, как он рассуждает! Да неужели ты, чудак, не понимаешь, что вся эта купля-продажа унижает твое человеческое достоинство? «Компенсацию»!
— Как бы там ни было, родители мои ничего не потеряли: я их помню и люблю, — упрямо твердил свое Уосук. — Сам я тоже оказался в выигрыше — учусь. А единственный человек, который от этого ничего не получил, Николай Алексеевич. Я чувствую, вы его осуждаете, а я уважаю.
— Стой, братцы, не шуми! А в самом деле, какая выгода купцу? Ну-ка, разберемся! — сверкнул глазами Платон.
— Для чего он тебя учит?
— Он готовит меня в коммерческий институт.
— Все ясно! Он намерен эксплуатировать твой мозг.
— Проще простого! Эксплуататор ничего не делает бескорыстно.
— Вот так, Уосук! — заключил Аммосов. — Купцу, как видишь, двойная выгода: во-первых, ты со своими знаниями будешь служить ему, во-вторых, ты не будешь служить трудовому народу, который он обирает.
— То есть как обирает? — возмутился Уосук. Он купец, а не помещик! Коммерция же, если хотите…
— Двигатель прогресса? — насмешливо отозвался Платон. — Это мы уже слышали. Не только от тебя. Ну что ж, разберемся, чем занимается твой «двигатель прогресса». Итак, он покупает чай в Китае и ситец в России — то есть там, где и то и другое дешево, — и везет в Якутию, где продает в десять раз дороже. Разницу он кладет в карман. Вот и вся его роль в прогрессе, — подвел итог Максим.
— А дорожные расходы? — не сдавался Уосук.
— Эх, друг, темный ты, как я вижу. Подумай сам: да зачем купец стал бы вообще заниматься торговлей, если бы постоянно оказывался без барыша? Конечно, какие-то деньги идут и на провоз товара. Но торговец стремится уменьшить и эти расходы: нанимать более дешевый транспорт, поменьше платить возчикам… В общем, как это делается, ты лучше расспроси своего приемного папу. А в коммерческий институт он отправит тебя, чтобы ты научился обирать бедноту с еще большим успехом, чем сам.
Уосук опустил голову. Он чувствовал, что в словах Максима было много правды.
— Так что же, по-вашему, — тихо сказал он, — я должен был отказаться и тем самым погубить себя?
— Ну, так мы не говорим. Мы, собственно, тебя и не осуждаем. Не ты виноват, а вся обстановка в стране, вынуждающая бедняков продавать богатым и себя, и своих детей.
— Главное, — добавил Платон, — чтобы ты никогда не забывал, чей ты родом. И перестань, ради бога, ошиваться у этих лавок! Если хочешь быть настоящим человеком, стань учителем. Просвещай народ, зови его к лучшей доле!
— Ребята, чайку страсть как хочется! Кончай дискуссию! — заныл Миша.
Все рассмеялись.
— Хорошо. Чайку — и по домам. Расходиться по одному, — сказал Максим. Очевидно, он был старшим в этом кружке. — Приходи к нам, Иосиф, и в другой раз! Правда, собираемся мы не часто… Если хочешь, мы тебя позовем.
Глава десятая
Клятва. «Как я жил раньше? Словно закрыв глаза»
Через неделю Платон снова предложил Уосуку «поговорить о литературе». На этот раз он повел его совсем на другой конец города, но и там оказалась такая же бедная юрта. И снова о литературе не было сказано ни слова. Опять расспрашивали Уосука о нем самом, о его родителях, о купце, о сынках Разбогатеева. Уосук понимал, что ему все еще не доверяют, но не обижался. Он понял с первой встречи, что дело, которым они занимаются, далеко от изящной словесности. Все кружковцы казались ему замечательными. Он удивлялся их уму и осведомленности во многих вопросах, над которыми сам даже не задумывался. Чувствовалось, что они не ограничиваются тем, чему учат их в семинарии, пытаются понять жизнь во всей ее сложности. Уосук, конечно, не мог знать, что Платон Слепцов через каких-нибудь пять лет станет известнейшим якутским поэтом Платоном Ойунским и вместе с Максимом Аммосовым встанет во главе нового государства — Якутской Автономной Республики, что и из других участников кружка вырастут по-настоящему большие люди.
В тот вечер заговорились допоздна. Наутро Уосук долго не мог проснуться. Разбудила его хозяйка.
— Вставай, дружок! — тормошила она, — Негоже спать так поздно. Занятия пропустишь.
Уосук торопливо вскочил.
— Неужто и ты загулял? — с тревогой спросила асессорша.
— Что вы, Мария Ильинична! — улыбнулся Уосук. — У одного товарища сидел. Редкую книгу достали.
— А я уж думала… Твои-то… братья, что ли… Опять в три пополуночи явились. Ох, господи! Нынче вновь уроки пропустят. Написал бы ты, дружок, Николаю Алексеевичу. А то как бы не досталось нам с тобой на орехи.
— Напишу, пожалуй, — сказал Уосук, чтобы успокоить старуху. Познакомившись с кружковцами, он и думать забыл о сыновьях Разбогатеева.
Сам купец время от времени присылал всем троим спокойные, почти равнодушные письма. Уосук сначала отвечал на них подробно, потом это занятие ему надоело. В последнее же время голова его была занята только кружком.
В третий раз Платон вел его кружным путем и все время оглядывался.
— Что это ты головой вертишь? — не выдержал наконец Уосук.
— Смотрю, как бы «хвоста» не подцепить.
— Какого хвоста?
— Потом узнаешь.
Уосук догадался, что Платон имеет в виду полицейских сыщиков.
Они обогнули Талое озеро, прошли какими-то переулками и, как и раньше, выбрались к покосившейся юрте. Внутри оказались те же семинаристы. Они были сосредоточенны и суровы.
— Садитесь, — махнул рукой вошедшим Максим. — Друзья, мне кажется, мы должны окончательно решить, примем Иосифа Токурова в кружок или нет. У кого есть вопросы к Токурову?
— У меня, — встал Миша Ксенофонтов. — Скажи, ты хочешь быть с нами?
— Хочу.
— Имей в виду, что мы изучаем совсем другую литературу, чем в семинарии. Тебя это не смущает? — нахмурил брови Платон.
— Мне всегда было интересно узнать что-либо сверх программы, — улыбнулся Уосук.
— За такой интерес ты можешь вместе с нами угодить за решетку. Понял?
— Понял.
— Кружок наш секретный. Цель его — вести борьбу против всех и всяческих угнетателей народа: чиновников, помещиков, толстосумов, в том числе купцов. К этому ты готов?
— Готов.
— И ты не дрогнешь? Не струсишь? Не выдашь?
— Нет.
— В таком случае ты должен дать клятву.
«Нет… Они не шутят, — думал Уосук, испытующе глядя на юношей. — А почему Максим так подчеркнул: в том числе и купцов? Намекает на Разбогатеева? Да, видимо, так. Не знают они Николая Алексеевича. Он не такой, с ним бороться не надо. А с другими… готов драться до последнего».
— Согласен ли ты дать клятву?
— Согласен.
— Нет! Не верю! — вдруг воскликнул Ксенофонтов. Нельзя верить таким, как он! Продавшийся сам, может продать и других!
Уосук вздрогнул, словно его огрели плетью.
— Зачем обижаешь товарища? — спокойно сказал Аммосов. — Он тут ни при чем. Его обманул матерый хищник, пронырливый и хитрый купец. Мы уже говорили об этом, Миша! За Иосифа ручается Платон. Он же и примет клятву.
— Как потомок шамана и сам олонхосут[13], призываю Иосифа, сына Никифора, поклясться старинной якутской клятвой, сидя на конском черепе! — торжественно и страшновато сказал Платон.
Он достал из-под нар заранее приготовленный череп, блеснувший пожелтевшей костью. Положив его на плетеный стул, он усадил Уосука верхом на череп. Стул стоял вплотную к очагу, и Уосук чувствовал затылком дыхание огня. Платон отрезал ножом три пряди волос с висков и темени Уосука и, шепнув какие-то слова, бросил в пламя.
— Ты клянешься не только нам. Ты клянешься священному огню, — сурово сказал он.
Уосук кивнул головой.
— Повторяй за мной, не пропуская ни единого слова.
Платон опустил правую руку на темя Уосука и глухим, но отчетливым голосом начал:
— Кончено, — добавил он обычным голосом. — Теперь ты, Иосиф, — член нашего кружка.
Все поздравили Уосука.
— Садись, ребята, — сказал Максим. — Перейдем к нашим занятиям.
«Вот оно, начинается», — подумал Уосук. Церемония клятвы и взволновала, и позабавила его. Зачем клясться? Ему и без того никогда бы в голову не пришло выдать друзей.
Максим снял с вешалки свой пиджак, отпорол подкладку и извлек сложенную во много раз пожелтевшую газету.
— Эта газета — орган большевистской фракции РСДРП. Называется она «Трудовая правда». — Максим разгладил газету ладонью. — Печатается и распространяется нелегально. Мне достался номер, вышедший в июле 1914 года.
— Откуда? — с удивлением спросил Уосук.
— Орел в когтях принес, — улыбнулся Максим.
Уосук прикусил язык. А он-то думал, что парни шутят, пугая его какими-то врагами. Теперь он почувствовал ко всем этим ребятам невольное уважение. Конечно, и во взрослом деле они оставались мальчишками, но дело то было серьезным! «Хорошо, что я с ними», — подумал Уосук.
— А что такое РСДРП? — сорвалось у него с языка.
— Российская социал-демократическая рабочая партия, — растолковал Максим. — Состоит из двух фракций: большевиков и меньшевиков.
— А кто такие… начал было Уосук и осекся, увидев, что кружковцы с осуждением смотрят на него. «Наверное, это самые простые вещи, а я их не знаю, — огорчился Уосук. — Столько книг прочел, а зря… Надо повнимательнее слушать, что они говорят».
Аммосов прочел статью из газеты.
— Как видите, еще в довоенный месяц большевики выступали против войны. И что же мы видим? Война действительно началась и принесла народам неизмеримый вред.
— А богачи рады! — отозвался Ксенофонтов. — Взять хотя бы купца Никифорова, сына Монеттаха. Нажился на военных поставках, завел торговлю с Китаем, Японией!
— Волостные воинские начальники составляют списки молодых парней — русских крестьян, татар. Летом, видимо, на войну отправят, — тихо сказал Исидор.
— Это что! Говорят, и до якутов добрались. Никогда не брали в армию, а теперь будут!
— Его величеству потребовалось пушечное мясо, — с горькой иронией произнес Максим. — Когда-то цари клятвенно обещали не брать якутов в войско как малочисленный народ. Да долго ли царю нарушить клятву! Разогнал же он Государственную думу, право на которую народ завоевал революцией 1905 года!