— Найду, Каша, найду, — кивнул Цернциц. — Ты можешь спокойно заниматься своим делом. Там. На крыше.
— Да? — живо обернулся Пыёлдин уже из коридора, уловив в словах Цернцица издевку.
— Да, Каша, да.
— Разберемся. — И Пыёлдин захлопнул за собой дверь. И в ту же секунду услышал за спиной вой тысячи глоток, вой ужаса и безнадежности. И это ему понравилось, в вое он почувствовал нечто успокаивающее — значит, сопротивления не будет.
Поднявшись на крышу, Пыёлдин почувствовал, как сердце его охватил холодок — вокруг дома, совсем рядом зависли несколько вертолетов. Он хорошо видел летчиков в больших очках и шлемах, видел стрелков с винтовками. Двери вертолетов были раскрыты, и стрелки могли начать неспешную свою работу немедленно. Пыёлдин бросился к краю крыши и посмотрел вниз — по темным улицам города медленно двигались непривычно тусклые огни, все они направлялись к Дому. «Танки!» — обожгла мысль. Площадь у основания Дома была освещена, и сверху хорошо были видны перебегающие солдаты — там готовились к штурму.
— Напрасно, Каша, мы заварили эту кашу… — сказал, подойдя сзади, вертолетчик Витя.
— Напрасно старушка ждет сына домой, — ответил Пыёлдин, может быть, бестолково, но была, была в его словах и сила, и уверенность.
— Рвать нам надо было, Каша… Линять.
— Заткнись, — беззлобно ответил Пыёлдин. — Во-первых, горючее на исходе. Да и некуда нам рвать. Некуда. Через неделю снова все бы в камере собрались. Хотя нет, не все… Половину перестреляли бы, собаками затравили.
— Возьмут они нас… Ох, возьмут, Каша.
— Не возьмут.
— Посмотри, какая сила собирается! Тут армия не устоит.
— Армия не устоит. А мы устоим.
— Это как же?
— Штурма не будет.
— Ты, что ли, отменишь? — горько усмехнулся Витя.
— Уже отменил.
Вертолеты, висевшие вокруг Дома, начали медленно приближаться, продолжая безостановочное вращение по кругу — ни один уголок на крыше не был надежно защищен, с вертолетов простреливались все закоулки за трубами, за вентиляционными решетками, бетонными выступами. Стоило пыёлдинцу спрятаться от одного вертолета, как сразу он попадал в поле зрения другого, третьего.
— Круто, — пробормотал Пыёлдин.
— И очень грамотно, — добавил бывший вертолетчик.
— А это мы сейчас узнаем, — сказал Пыёлдин. — Дай-ка мне вон ту штуковину, — он показал на лежащий возле ограждения гранатомет. А взяв его, перебежал через освещенное луной пространство. По бетонной посадочной площадке тут же царапнули пули. Усевшись между двумя вентиляционными тумбами, Пыёлдин приготовил гранатомет к стрельбе. В глубокой тени он был почти невидим, почти неуязвим, но вот-вот слева должен был показаться вертолет и своим прожектором наверняка нащупает затаившегося террориста. Пыёлдин ждал этого вертолета и боялся его, но сумел, успел все-таки опередить — едва тяжелая машина, покачиваясь в воздухе, вынырнула из-за трубы, нажал спусковой крючок. Снаряд с шипением вырвался из ствола и устремился к черному контуру вертолета. Он попал в фюзеляж у самого хвоста.
На какую-то секунду все оказались ослеплены близким взрывом, а вертолет, беспомощно завертевшись, начал быстро опускаться. Его лопасти не были повреждены, и это спасло машину, не позволило ей камнем рухнуть вниз. Но грохот падения был слышен на самом верху. По прикидкам Пыёлдина, летчики могли уцелеть, однако тряхнуло их основательно.
Остальные вертолеты быстро отшатнулись от Дома на безопасное расстояние и теперь уже издали продолжали наблюдать за всем, что происходило на крыше. Через некоторое время они отдалились еще больше и вскоре совсем пропали из глаз.
— Надо же… ушли, — пробормотал Козел. — Я и не надеялся.
— А ты меня слушай! — Пыёлдин похлопал его по плечу. — Значит, так… Бдительность и еще раз бдительность. Они не ушли. Они затаились. В случае чего срочно дуй за мной! Вопросы есть?
— Вопросов нет! — вытянулся Козел и приложил ладонь к виску.
— Руку к пустой голове не прикладывают, — вспомнились Пыёлдину слова из армейского прошлого.
— Сам дурак! — обиделся Козел.
— Пустая голова — это голова без фуражки, — пояснил Пыёлдин. — Рука прикладывается только к покрытой голове. Усек, Козел? Витя! — Пыёлдин поискал глазами вертолетчика. — Витя… Надо бы тебе где-то заправиться, а?
— Что?! — вскричал вертолетчик. — Взлететь? Сейчас?!
— Надо, Витя… У тебя пустые баки, сам говорил. А ты… единственная наша надежда.
— Каша! Там же все схвачено-перехвачено… — растерянно проговорил Витя.
— Тебя за своего примут.
— Не примут.
— Слабо? — осклабился Пыёлдин. — Тогда летим вместе. Летим?
— Ну, если так… — неуверенно начал Витя, но его решительно перебил Козел:
— Ни фига, Каша… Никуда ты не полетишь. Останешься здесь. Он и без тебя справится.
— Витя… Как? — спросил Пыёлдин. — Народ возражает…
— Это не народ. Это Козел.
— Как же нам быть?
— Ладно, — сдался Витя. — Попробую. В случае чего не забудьте помянуть незлым тихим словом.
— Помянем! — радостно похлопал его по спине Козел.
Не отвечая, Витя обреченно влез в вертолет, махнул рукой и захлопнул дверцу. Через несколько минут лопасти вздрогнули, начали медленно вращаться, с каждой секундой набирая обороты, поднимая ветер. Вот уже колесики оторвались от крыши, вот уже тяжелая машина зависла в воздухе, словно в неуверенности, словно не зная, в какую сторону ей направиться. А еще через несколько минут вертолет поднялся, отошел в сторону и пропал из глаз. Огней Витя не включал, и найти его сейчас было почти невозможно.
— Ни пуха, — пробормотал Пыёлдин.
— Если он еще и вернется, — врастяжку проговорил Козел. — А, Каша?
Не отвечая, Пыёлдин спустился с крыши по узкой железной лестнице и уединился с Цернцицем в его кабинете. И тут же мимо громадного окна пронесся в падении еще один вертолет. Темной угрожающей массой провалился он вниз, мелькнул огнями, и через несколько секунд раздался грохот взрыва, потолок кабинета озарился красноватой вспышкой.
— Красиво, да? — спросил Пыёлдин.
— Ничего, — согласился Цернциц. — Терпеть можно.
— Почему терпеть? Почему не радоваться?
— Дорого.
— В каком смысле?
— Деньги, Каша, это все деньги, — вздохнул Цернциц. — И вертолеты денег стоят, и Дом ремонтировать… Там же от первого этажа мало что осталось… Одни колонны… Опять же людям…
— Что людям? — насторожился Пыёлдин, услышав, что не только ему собирается выложить деньги Цернциц.
— Платить надо. Ты вот за деньгами прилетел? Платить тебе надо? Надо. Много? Много. И тем, которые внизу… Штурмующим… Тоже ведь я плачу.
— Почему ты?
— А кто? — грустно улыбнулся Цернциц. — В милиции уже полгода зарплату не дают. На моем пособии милиция держится. И тюрьма, кстати, тоже. В воинских частях солдат кормить нечем… Теперь вот вертолеты закупать придется… Пенсии вдовам. — Цернциц подошел к окну. Огней в городе становилось все больше, уже целые кварталы были освещены светлыми окнами, видимо, внизу пронесся слух о страшных событиях в Доме и люди перезванивались, стучали в двери, сообщали друг другу будоражащую новость.
— Слушай, Ванька, а на фига тебе все это надо? Оплаты, проплаты, пособия… Почему? Зачем?
— Так уж сложилось.
— Но тебе это выгодно?
— Платит тот, у кого есть деньги, — уклонился Цернциц от прямого ответа. — Тот, у кого денег нет, заплатить не может. Ты его хоть на уши поставь.
Пыёлдин долго молчал, глядя на ночной город, впервые увидев его с такой высоты. Полыхающее внизу пламя горящего вертолета освещало лицо зэка красноватыми бликами, придавая ему непривычную значительность.
— Танки подтягивают, — негромко произнес Пыёлдин, показав на длинный ряд сдвоенных огоньков, которые медленно двигались в сторону Дома. — Но как-то не очень уверенно… Они вроде не знают — штурмовать им нас или нет, а?
— Все они знают.
— А ты с кем-нибудь созвонился? Передал мои условия?
— А какие у тебя условия?
— Я, не задумываясь, расстреляю всю тысячу твоих гостей, если они сюда сунутся! — заорал Пыёлдин, впав в неожиданный гнев.
— С президентом разговаривал, — ответил Цернциц без выражения.
— И что он?
— Ничего… Гудит.
— Но он хотя бы понял, о чем речь?
— Гудит, — повторил Цернциц.
— Ну, тогда… Позвони хотя бы начальнику гарнизона! Уж коли ты его кормишь, одеваешь-обуваешь… Он тебя послушает! Звони!
— А зачем ему звонить… Он в зале сидит.
— Здесь?! В заложниках?!
— Потому и танки медлят, — улыбнулся Цернциц. — Потому и вертолеты без дела в воздухе болтаются.
— А прокурор?
— Тоже здесь.
— И начальник милиции?
— Главный тюремщик здесь был, но ты его отпустил, — Цернциц усмехнулся.
— А зачем ему звонить… Он в зале сидит.
— Здесь?! В заложниках?!
— Потому и танки медлят, — улыбнулся Цернциц. — Потому и вертолеты без дела в воздухе болтаются.
— А прокурор?
— Тоже здесь.
— И начальник милиции?
— Главный тюремщик здесь был, но ты его отпустил, — Цернциц усмехнулся.
— Думаешь, напрасно?
— Тебе виднее, — опять уклонился Цернциц. — Мне кажется, он здесь не помешал бы.
— А для чего?
— Для комплекта.
— Не понял? Ты что несешь, Ванька?!
— Ну, как… Для полного комплекта Суковатого явно не хватает. Чтобы отсюда шло все управление, все распоряжения и указы, чтобы вся власть в городе находилась здесь, в кулаке. В твоем кулаке. Чтобы даже тюрьма была под твоим контролем, а? — Цернциц явно потешался над растерянностью Пыёлдина, которому, видимо, такие мысли не приходили в голову.
Неожиданные слова старого подельника заставили задуматься, что-то в них, похоже, насторожило Пыёлдина.
— Лукавишь, Ванька, — сказал он.
— Конечно, — легко согласился Цернциц. — Как и все мы.
— Да? — переспросил Пыёлдин. — Ну, хорошо… Ты звонил Биллу-Шмиллу?
— Поговорили.
— И что он?
— А! — сказал Цернциц с легкой досадой.
— Я так и знал… Но наш человек, а?
— Да. Проворовался, заметает следы, боится лишнее слово произнести.
— Я так же веду себя у следователя, — вздохнул Пыёлдин. — Что это за экраны? — Он показал на ряд небольших окошек, в которых были вставлены телевизоры.
— Обзор, это все, Каша, обзор, — Цернциц поднялся, подошел к своему столу и нажал несколько кнопок на небольшом пульте. Экраны замелькали, налились светом, и вот уж на них можно было различить четкие фигурки мечущихся людей. — Вестибюль первого этажа, — пояснил Цернциц. — Носятся, не знают, что предпринять… Ничего они не предпримут. Слабаки.
— А другие экраны что показывают?
— Вот подъезд Дома… Видишь… Танки, бронетранспортеры, подтянули даже установку «град»… На фига она им здесь понадобилась, ума не приложу… Вот ближайшая улица… Тоже вся забита техникой…
— Неужели все это против меня? — ужаснулся Пыёлдин.
— Нет, — усмехнулся Цернциц. — Все это брошено на то, чтобы защитить меня.
— От кого?
— От тебя, Каша… От кого же еще…
— А этот экран?
— Его можно переключать, и он будет показывать поочередно все этажи Дома… Лифтовые площадки, коридоры, холлы.
— Но передающие трубки можно посшибать? — спросил Пыёлдин. — И тогда экраны погаснут?
— Нет, передающие камеры замаскированы, и никто не знает, где они находятся. Могу открыть секрет… Никто не знает, что эти камеры вообще существуют.
— Иван! — потрясенно произнес Пыёлдин. — Какой ты умный!
— Немного есть, — равнодушно согласился Цернциц. — Сейчас многие так поступают.
— Похоже, нас все-таки собираются штурмовать, а, Ванька?
— Штурма не будет, — Цернциц насмешливо взглянул на экраны. — Это все так… Суета. Чтобы потом никто никого не мог упрекнуть в бездеятельности. В отчете они перечислят, сколько было задействовано техники, и это создаст впечатление решительных действий. Так всегда делается, ты что, еще не привык?
— Привыкаю.
— Это хорошо, это хорошо, это хорошо, — зачастил Цернциц, думая о чем-то своем и нажимая кнопки экрана, показывающего этажи Дома. — Знаешь, Каша, на этажах-то спокойно… Я ожидал, что они уже заполнены ребятами с разрисованными физиономиями. Оказывается, на этажах только мои хлопцы следят за порядком.
— Ты вот что, Ванька… Зови сюда представителей силовых министерств или видов спорта — как скажешь…
— Кого ты имеешь в виду?
— Начальник гарнизона, начальник управления внутренних дел или внутренних войск — тоже, как скажешь… Ну и этого, как его… представителя президента… Скажи, а правду на нарах рассказывали, что представитель президента обязательно должен быть внешне похожим на самого президента?
— Наш похож, — кивнул Цернциц.
— И вроде это самое главное условие, чтобы его назначили?
— Может быть, и не главное, но обязательное.
— Представляю зрелище, когда они все соберутся на какое-нибудь совещание, — неожиданно расхохотался Пыёлдин.
— Собираются. Как-то довелось присутствовать.
— И что?
— Смешно.
— И о чем говорили?
— Гудели, — Цернциц неопределенно провел рукой по воздуху. — Хорошо гудели, — добавил он, помолчав. — Так что, звать этих охламонов?
— Зови.
— Как скажешь… Послушай, Каша… Если ты прилетел за деньгами… Бери деньги, садись в свой вертолет и дуй на нем в ночную темноту.
— Думаешь, не поздно? — прищурился с подозрением Пыёлдин.
— Утром наверняка будет поздно. А сейчас… Может быть, и прорвешься. Границы открыты, демократы позаботились. Во всяком случае, для себя коридоры оставили, пользуются.
— Для чего коридоры?
— Чего привезти, чего увезти, туда-сюда смотаться… Живые люди. Понимают опять же, что не навсегда этот бардак, спохватятся люди, назовут вещи своими именами… А у них уж и домик на испанском побережье, и счет в хорошем банке… Все расползутся при первом дуновении ветерка. Через три года забудешь, как кого звали, какие посты кто занимал… Но я не об этом. Коридор-то есть, Каша. Могу показать.
— А не сшибут меня ракетой «земля — воздух»?
— Не сшибут, Каша. Твой перелет оплачен.
— А откуда они знали, что я полечу?
— Они заранее, оптом оплатили все возможные пересечения границы.
— Платил ты?
— Конечно, — кивнул Цернциц. — Кто же еще… Платит тот, у кого есть деньги.
— А у кого их нет?
— Тот расплачивается, — улыбнулся Цернциц. — Ну что, летишь?
Пыёлдин долго смотрел в светлеющее на востоке небо, и лицо его в этот момент едва ли не впервые с момента побега из тюрьмы потеряло куражливое выражение. Цернциц, взглянув на подельника, поразился — Пыёлдин был печален, и во всем облике его, несмотря на шутовской наряд, появилась даже скорбность. Впрочем, точнее будет сказать — обреченность. Но так бывает всегда, обреченный невольно делается скорбно-значительным — он уже знает нечто такое, что другим пока еще недоступно.
— Светает, — наконец произнес Пыёлдин. — Опоздал я с отлетом. Сшибут… Наверняка сшибут. До твоего коридора мне не дотянуть.
— Похоже на то, — согласился Цернциц. И, не добавив ни слова, вышел из кабинета. Он вернулся минут через десять. Вслед за ним не столько вошли, сколько просочились трое весьма представительных мужчин. Они остановились у дверей, старательно прижав руки к бокам. Пыёлдин, никогда их до этого не видевший, сразу догадался, кто из них кто. Представитель президента действительно неотличимо походил на самого президента и даже был поддат примерно в той степени, в какой обычно пребывал сам президент. Начальник местного гарнизона так втянул живот, так выпятил грудь, так выпучил глаза, будто пришел в кабинет министра обороны. А глава милицейских служб был откровенно и безудержно толст, лежавшие на плечах щеки выдавали большого любителя выпить, поесть и похватать проходящих мимо баб за ягодицы. На большее он, похоже, не тянул, ему хватало и этого сомнительного удовольствия — на секунду ощутить в руке кусок живого тела.
Пыёлдин встретил их, сидя в низком кресле и помахивая ногой, обутой в тапочку.
— Который час? — спросил он.
Все трое дружно вскинули левые руки, на запястьях блеснули желтоватые браслеты. Но ответить никто не успел.
— Почему не сдали часы? — спросил Пыёлдин, и ствол его автомата уставился на перепуганную троицу.
— Ваш приказ, уважаемый Аркадий Константинович, касался в основном драгоценностей, денег… Поэтому мы подумали, что…
— Немедленно сдать часы! — крикнул Пыёлдин. — По солнцу будете жить, по звездам, по луне! Вопросы есть? Вопросов нет! — Пыёлдин вдруг почувствовал, что даже такое невинное ущемление, как лишение часов, остро действует на людей, привыкших постоянно находиться в жестком потоке времени.
Пощелкав браслетами, все трое молча приблизились к столу и осторожно положили на дубовую поверхность часы, причем осторожность их была вызвана вовсе не заботой о часах, нет, они опасались слишком громко стукнуть, слишком уж приблизиться к столу, сделать еще что-либо, что могло не понравиться Пыёлдину.
— У меня вопрос, — проговорил он. — Посмотрите на эти экраны, — он показал на ряд телевизоров. — Кто скажет — что там происходит?
— Суета какая-то, — неуверенно пробасил представитель президента Бельниц. — Бегут, бегут, а куда… Кто ж их знает…
— Я знаю, куда они бегут! — прервал его Пыёлдин. — Готовится штурм Дома. Предупреждаю — как только начнется штурм, вы, все трое, немедленно присоединяетесь к штурмующим. Кратчайшим путем. Вопросы есть?