Конечно же, никогда в жизни Пыёлдин монтажными работами не занимался, не приходилось ему ни мачты устанавливать, ни бетонировать болты, но он надеялся на свою смекалку, прикидывал, как найти человека, который бы хоть немного разбирался во всей этой премудрости. Если, конечно, дело дойдет до сооружения вышки, если не остановится Суковатый в своем стремлении выделиться среди прочих начальников тюрем, которых немало разбросано по всей земле — унылых и забитых, без полета, дерзости и стремления. А вот Суковатый… О, этот Суковатый!
И наступил день, когда Пыёлдин понял, что удача не отвернулась от него, не покинула его в жизни бестолковой и преступной. Да он и сам изо всех сил старался не вспугнуть ее громким голосом, несуразным словом, даже надеяться на нее считал грешным делом. Притих Пыёлдин, вроде бы даже смирился, и взгляд его сделался приветливо-затаенным, и все поведение, может быть, даже незаметно для него самого, стало вкрадчивым, по-кошачьи мягким. Люди, хорошо знавшие Пыёлдина, могли бы уверенно сказать, что не к добру это, что на изготовке Пыёлдин и лишь выжидает момент, чтобы совершить новый умопомрачительный прыжок. Но таких людей в этой тюрьме, в этой камере не нашлось, и потому все решили — сломался Пыёлдин, не выдержал многолетних тюремных тягот. И никому в голову не приходило, что никогда еще не был он так воодушевлен, никогда так полно не охватывал его порыв безрассудный и отчаянный.
— Пыёлдин! — заорал дурным голосом конвоир, как-то заглянув в камеру. Заорал так, что все ее обитатели вздрогнули от неожиданности. — Есть такой?
— Ну? — подал голос Пыёлдин.
— На выход!
— С вещами?
— Ха! Рановато тебе еще с вещами… Лет через десять вызову с погаными твоими вещичками… Если будешь хорошо себя вести. В следующем тысячелетии выйдешь.
— Говорят, скоро конец света наступает, — пробормотал Пыёлдин, соскальзывая с нар. — Все избавление…
— Тебя это не касается! Не надейся. Ишь, размечтался! Если конец света и состоится, то не для тебя… Ты свое отсидишь в любом случае.
— Дай бог, — пробормотал Пыёлдин, семеня к выходу и на ходу натягивая фуфайку.
— Что-то не нравишься ты мне, Пыёлдин, какой-то ты сегодня не такой, а?
— Годы, — Пыёлдин развел руками. — Годы… С ними не поспоришь. Кого угодно к земле пригнут. Куда идем-то?
— Начальник вызывает.
— Это хорошо.
— Работу хочет важную поручить.
— Работа всегда в радость! — не сдержавшись, воскликнул Пыёлдин. — Работой нас не запугаешь!
— Ну, ты даешь! — покачал головой конвоир, хорошо знавший о многочисленных отсидках зэка. — Кто же тебе раньше-то мешал отдаваться работе без остатка?
— Да ваш брат и мешал… Бывало, только соберешься, только настроишься на ударный труд, а вы уж тут как тут… «Руки вверх! — кричат. — Стрелять буду!» Собаками травят, руки вяжут, запихивают в какие-то кутузки на колесах… Какая работа, если руки связаны?
— Ну, ты даешь, — повторил конвоир. — Хитрый ты мужичок, как я посмотрю, ох, и хитрый… С тобой надо ухо востро держать.
— Держи, — кивнул Пыёлдин и тут же спохватился — если даже этот мордоворот что-то заподозрил, если уж он считает его хитрецом и пронырой, то останавливаться надо срочно.
И Пыёлдин замолк. На все слова конвоира лишь печально качал головой не то осуждающе, не то безразлично.
— Давно не видел тебя, Пыёлдин! — встретил его Суковатый напористо и улыбчиво. — Где пропадал?
— Делом был занят.
— Каким?! — поперхнулся начальник.
— Срок отбывал.
— И как?
— Нормально… Идет срок. Совсем немного осталось.
— Говорит, конец света ожидается, — доложил начальству конвоир. — Дескать, стены рухнут, мертвецы из могил поднимутся… Надеется среди них и затеряться.
— Точно? — переспросил Суковатый.
— Как получится, — уклонился от ответа Пыёлдин. — По-разному может получиться…
— Не советую, — поморщился Суковатый. — Не советую, — добавил он, помолчав. — Лучше уж в тюрьме, но среди живых. Покойники… Они ребята странные, никогда не знаешь, чего от них ожидать, в какую сторону их занесет, — Суковатый мрачно задумался, словно и в самом деле вспоминал о неприятных встречах в потустороннем мире.
— Наговаривает, — кивнул Пыёлдин в сторону конвоира. — Я сказал в том смысле, что вообще скорей бы конец… Устал я, начальник, сломался я…
— Неужто в самом деле?
— Похоже на то.
— Ты вот что, — строго проговорил Суковатый, нахмурившись. — Ты с этим делом кончай, погоди ломаться-то! Сделай порученное, а потом уж как захочется… Хочешь — ломайся, хочешь — кривляйся, на ушах ходи… Ишь! Как к работе, так он скорей ломаться! Не выйдет, Пыёлдин! На этот раз тебе не удастся никого объегорить!
— Ох-хо-хо! — вздохнул Пыёлдин.
— Мачту во дворе видел?
— Красивая мачта.
— Твоя затея… Радуйся!
— Я, конечно, извиняюсь… Но такая вот просьба… Вы не очень-то об этой мачте, об затее…
— А что такое? — насторожился Суковатый.
— Узнают ребята в камере… Вам новые расходы… Гроб, яма, музыка…
— Музыка?! — расхохотался Суковатый. — Ты надеешься на музыку?! Пыёлдин! На оркестр даже я не рассчитываю, а уж тебе-то… Значит, так! Я тебе такую музыку устрою… Из гроба встанешь! Попомни мое слово!
— Попомню.
— И заруби себе на носу.
— Да я бы и не возражал… Из гроба-то подняться… И никто бы не возражал.
— Ладно, хватит трепаться. Заладил, понимаешь, гроб, конец света, покойники по улицам бродят… Мачту надо ставить. Понял? Ты говорил, что по этому делу вроде как мастер, а?
— Говорил.
— Приступай.
— Вот так сразу? Кое-что требуется для работы…
— Что нужно? — Суковатый придвинул к себе календарь и взял ручку. — Говори, записываю.
— Крепежные болты…
— Анкерные?
— Называйте их как угодно… Любым словом. Я иностранным языкам не обучен. Крепежные болты бетонируются по углам. А потом, когда бетон схватится, на них, на болты то есть, мачта надевается. И гайками прихватывается. Для прочности и от злого умысла гайки лучше тоже залить бетоном.
— А какой может быть умысел? — Суковатый напряженно приник к столу полноватой грудью.
— Ну, как… Возьмет какой дурак из шалости да и отвинтит… Мачта качнется, часовой с автоматом наверху потеряет самообладание, шмальнет очередью по окнам, десятки погибших заключенных, сотни раненых, тысячи сбежавших…
— Не пойму я тебя, Пыёлдин, — Суковатый облегченно откинулся на спинку стула. — То ли ты природный дурак, то ли прикидываешься от скуки, а?
— Не силен я в словах, начальник… Вот когда дело какое есть, когда работа настоящая — я в порядке, а в словах, может, и в самом деле дураком кажусь… Не дано мне этого знать. Помню, еще моя первая учительница всегда говорила…
— Ладно, — раздраженно прервал Пыёлдина начальник тюрьмы, почувствовав, что вязнет, задыхается в этом бестолковом пререкании. — Дурак ты или нет, а работу надо выполнить. Про болты и гайки записал… что еще нужно для установки мачты?
— Бетонный раствор нужен. Не штукатурный, а именно бетонный. В городе должен быть бетонный узел — возьмете два-три куба, больше не понадобится. Вам дадут.
— И сколько же мне дадут? — побледнел от оскорбления Суковатый. — Год? Пять лет? Десять?
— Я не о том… Раствор вам дадут.
— А почему ты решил, что мне дадут?
— Ну как, — застеснялся Пыёлдин. — Начальник тюрьмы все-таки… Не хвост собачий.
— Что же из того, что я начальник тюрьмы? — продолжал допытываться Суковатый.
— Понимают же идиоты на бетонном узле, что каждую минуту могут оказаться в вашем полном распоряжении.
— Это почему же они должны так думать?!
— Потому что воруют. Сами знаете… Дай бог, чтобы каждый второй куб по разнарядке шел, а то ведь где-то четвертый, пятый куб идет по назначению. Остальное на сторону. Рыночные отношения требуют… Вам они тоже вроде как на сторону отдадут. А вы здесь уже можете все с бумажками оформить, дескать, большие расходы понесли… Глядишь, кое-что на дачку перепадет.
— Слушай, ты! Пыёлдин! Говори да не заговаривайся!
— Вот выпишете не два куба, а все пять… И считайте, что фундамент для дачи у вас уже есть. Дело житейское… А на даче бетон всегда нужен — дорожка, яма сливная, в подвале работы… Мало ли… — Пыёлдин тоскливо смотрел в окно, всем своим видом давая понять, что все эти милые житейские хлопоты ему недоступны.
— На свой аршин меряешь! — гневно произнес Суковатый и опасливо покосился на конвоира, который внимательно вслушивался в разговор. — Хорошо… Бетон. Уяснили. Что еще?
— Доски для опалубки… Тоже не мешало бы с запасом… Мало ли… Уголки железные для ступенек и перил… Железные листы для площадки… Прожектор…
— Записал!
— Ну, и это… Люди. Кадры решают все.
— Доски для опалубки… Тоже не мешало бы с запасом… Мало ли… Уголки железные для ступенек и перил… Железные листы для площадки… Прожектор…
— Записал!
— Ну, и это… Люди. Кадры решают все.
— Сколько?
— Человек десять, двенадцать…
— Ты что?! Совсем ошалел?! Может, тебе всю тюрьму в команду записать?
— Гражданин начальник, — Пыёлдин наконец осмелился взглянуть Суковатому в глаза. — Прикиньте сами… Какой из зэка работник? Думаете, носилки они будут вдвоем таскать? Ни фига! Вчетвером. Да еще один будет рядом идти и советы давать… Да-да! У носилок четыре ручки, и за каждую отдельный зэк будет двумя руками держаться. И потом… Ни один из них не станет насыпать бетон на эти несчастные носилки… Для насыпания бетона нужно еще четыре человека… А плотницкие работы? А земляные? А кровельные? Думаю, что и двенадцати будет маловато… Но дело сделаем, — успокоил начальство Пыёлдин. — Сделаем дело. Как в лучших домах города Днепропетровска, — вздохнул от неизъяснимой тоски Пыёлдин.
— Где?
— Да это я так… К слову.
— Хорошо, — Суковатый опять что-то записал на листке отрывного календаря. — Это все семечки… Главный вопрос… Ты о главном подумал?
— Это о чем? — спросил Пыёлдин, и сердце его дрогнуло — разговор невольно скатился к самому важному.
— Как ты собираешься эту дуру наверх поднять? Как ее на болты насаживать?
Прозвучал, все-таки прозвучал вопрос, которого Пыёлдин опасался больше всего. Не потому, что не знал ответа, ответ он прекрасно знал с самого начала, боялся выдать себя блеском глаз, дрогнувшим голосом, неверным движением рук. Больше того, он опасался за свой организм, который мог неведомым образом послать сигнал тревоги организму Суковатого, и тот обо всем догадается, все поймет, прозреет, спохватится…
Заминка в разговоре возникла невольная и потому естественная. Суковатый по простоте душевной понял ее так, что Пыёлдин и в самом деле не подумал о том, как поднять мачту на третий этаж, как на крыше установить, как насадить ее на стальные болты. И потому терпеливо ждал ответа, давая возможность Пыёлдину поразмыслить, поприкинуть, попытаться что-то предложить.
— А что тут думать, начальник, — проговорил Пыёлдин, не поднимая головы, только руками развел, даже не руки у него в стороны пошли, одни ладошки. — Я так прикидываю — без вертолета не обойтись.
— Где же я тебе вертолет возьму? Ты чего несешь-то?
— Ха! — Этот вопрос был уже попроще, и Пыёлдин с облегчением поднял голову, посмотрел в настороженные суковатовские глаза. — Да любая воинская часть будет счастлива нам удружить.
— Кому это нам?
— Ну… Вам и мне, — совсем уже осмелел Пыёлдин и даже усмехнулся рискованности своей шутки.
— Это почему же она будет так счастлива?
— Да все потому же, начальник!
— Отвечай, когда спрашивают! — требовательно произнес Суковатый, чуть повысив голос.
— Так ведь это… Если им ревизию хорошую устроить… Половины автоматов не досчитаются, это уж точно.
— Где же у них автоматы?
— В Чечню продали, чего тут думать! Чем чеченцы воюют? Откуда у них гранатометы, танки, самолеты и прочее добро? Все попродали! Сам помню… — В этом месте Пыёлдин спохватился и умолк, опустив голову.
— Что ты помнишь? — протянул Суковатый. — Давай-давай, рассказывай все без утайки!
— Помню, в газете читал… Дескать, не очень бережно в воинских частях к личному оружию относятся… А вы что подумали?
— Ладно, читатель, — усмехнулся Суковатый. — Вертолет, говоришь, — он задумчиво уставился в окно. — Вертолет… Знаю, есть у ребят вертолет… И грузоподъемность позволяет… Придется поговорить. Надолго он нам понадобится?
— Если все будет подготовлено, если водила ихний не дурак, да еще и трезвым окажется, если болты удачно забетонируем… То за полчаса можно управиться.
— Полчаса?! — обрадовался Суковатый.
— А чего? Можно… Но по опыту знаю — уйдет не меньше трех часов… А то и больше.
— Три часа?! — ужаснулся Суковатый.
— Смотрите сами, начальник… Прилетит… Он что, сразу схватил и поволок? Нет. Ему, водиле, надо подняться на крышу, познакомиться с обстановкой, он должен осмотреть болты, чтобы знать, как повернуть мачту, каким концом ее опустить, где приподнять… Моя задача — все объяснить, растолковать, мордой его в болты ткнуть… А он поймет не сразу, с третьего захода начнет до него доходить… В лучшем случае… Потом закрепление тросов… И опять же не с первого раза. С первого раза тросы обязательно соскользнут, потому что зэки, должен вам сказать…
— Знаю, — нетерпеливо перебил начальник тюрьмы. — Говори дальше.
— То, что я перечислил, — это уже больше двух часов. Потом поднимать начнет…
— А чего там поднимать-то?
— Ну, как… То мимо пронесет, то трубу зацепит, то зависнет на такой высоте, что до него и не дотянуться… Сколько раз, помню, бывало на трассе… — Пыёлдин задумчиво уставился в зарешеченное окно, за которым полыхала синева свободного неба.
— Дальше!
— Вот так с третьей попытки и посадим. Тут же гайками зажмем, контрики закрепим… И дело сделано. Стоит, красавица, на зависть всем остальным тюрьмам государства. Но ведь надо еще троса отцепить, а это опять для водилы посадка на тюремный двор… Потом уже можно звать сварщика, дальше все проще… Наварить ступеньки, присобачить площадку, из арматурной проволоки перила сделать…
— И все?
— А там нужно и о банкете подумать.
— О каком банкете?
— Положено, начальник… Обновку обмыть надо… А то ведь завалится площадка в неурочный час, как пить дать завалится… Вы вот с руководством воинской части коньячку отведаете, а нам на обед по компоту выдадут за хорошую работу, — Пыёлдин горестно усмехнулся. — Мы свое место знаем, сделали доброе дело — и на нары, срок досиживать, хорошую характеристику зарабатывать.
— Да ладно тебе… Поднесу коньячку, так уж и быть, — Суковатый махнул тяжелой мясистой рукой. — За хорошую работу можно по сто грамм.
— Много доволен, — пробормотал Пыёлдин, пряча глаза. — Премного благодарен, — он еще ниже опустил голову, чтобы не заметил начальник тюрьмы дьявольского блеска в его глазах.
— Отведи в камеру, — приказал Суковатый конвоиру. — Пусть пока отдыхает, сил набирается.
Пыёлдин вышел, так и не подняв глаз. Заложил руки за спину, как положено, ссутулился, вперил глаза в крашеный бетонный пол и зашагал по знакомому до каждого гвоздя коридору в камеру, провонявшую всеми человеческими отходами, которые только можно себе вообразить.
* * *Следующие две недели прошли в напряженных подготовительных работах. Бригада из двенадцати человек, которых отобрал сам Пыёлдин, руководствуясь одному ему известными признаками, медленно, но верно продвигалась вперед, выполняя порученное дело.
Несколько дней сколачивали опалубку на крыше, закрепляли ее, потому сама по себе она стоять не могла и начала расползаться еще до заполнения бетоном. Зэки ворчали, Пыёлдин носился от подвала до крыши, покрикивал, что-то отмерял шагами, сбивался, начинал сначала. Видимо, в жизни ему не часто доводилось пользоваться рулеткой, если он вообще когда-нибудь держал ее в руках. Топор тоже валился у него из рук, молоток бил вкось, вгоняя гвоздь в толстую доску так причудливо, что никогда нельзя было предугадать, куда гвоздь пойдет — острие вылезало в самых неожиданных местах, так что и вытащить его было непросто. Доски раскалывались, приходилось отпиливать новые, Суковатый ругался на чем свет стоит, поскольку доски эти, по его прикидкам, должны были остаться и отправиться в другое место, более милое его сердцу, нежели тюрьма, наполненная отвратительными зэками, от которых каждую минуту можно было ожидать какой-нибудь гадости.
Наконец, когда опалубка была готова, когда арматура была уложена внутри, бригада начала ведрами таскать бетонный раствор на крышу. К концу четвертого дня все четыре болта были залиты. Но когда к ним приложили фанерный трафарет, изготовленный внизу, у мачты, выяснилось, что дыры этого трафарета на болты не попадали. Их начали выворачивать из полузастывшего бетона, сдвигать в стороны, к центру, и в конце концов добились — трафарет с грехом пополам наделся на болты.
Суковатый молча стоял у окна в своем кабинете и с подозрением присматривался к странной бригаде, которая время от времени схватывалась в яростном стремлении выяснить, как прибить доску, как забить гвоздь, с какой стороны зайти к опалубке, чтобы высыпать в нее ведро бетона. Конечно, будь Суковатый более образован в строительном деле, он бы надоумил или уж в крайнем случае, расшвыряв бестолковых работничков, сам бы показал, как чего делать. Но он тоже никогда в жизни не занимался строительством, поэтому зэковский спор казался ему дельным и разумным.