В Рижском замке во времена Лифляндской губернии размещалась ее администрация, а в начале XIX века тут пару лет проработал секретарем при генерал-губернаторе Сергее Голицыне молодой драматург Иван Андреевич Крылов, еще не прославившийся как баснописец и не похожий на свой хрестоматийный старческий портрет.
А напротив Замка, по другую сторону нынешней улицы Валдемара, где теперь разноцветное здание банка Citadele, в начале XIX столетия была настоящая Цитадель, она же Рижская крепость. Ее комендантом в 1823‑м назначили генерала Ермолая Федоровича Керна, героически сражавшегося с кавказскими горцами и с Наполеоном, но оставшегося в истории благодаря изменам своей молодой жены.
Именно ветреной, известной обилием любовников Анне Петровне, а не ее честному служаке-мужу установлен памятник – бюстик на колонке – на территории бывшей Цитадели, во дворе Петропавловской церкви (Citadeles, 7), в которой сейчас концертный зал «Ave Sol». Комендантского дома, где жили Керны, давно нет (как и большинства прочих строений Цитадели), но в церковь эту «гений чистой красоты», конечно, ходил.
Профиль автора самого знаменитого русского любовного стихотворения (увезенного Анной Петровной из Тригорского именно сюда, в рижскую крепость) – рядом, на черной плите: столь напоминающей кладбищенскую, что некоторые уточняют, не это ли могила Пушкина. Кстати, по одной крамольной, но увлекательной (целый литературоведческий детектив!) версии, «Чудное мгновенье» посвящено вовсе не Керн. Но что Пушкин точно адресовал Анне Петровне – так это письма сюда, в Ригу: «Как поживает подагра вашего супруга?.. Божественная, ради Бога, постарайтесь, чтобы он играл в карты и чтобы у него сделался приступ подагры, подагры!»
В Петропавловскую, старейшую православную церковь Риги, заходили и Василий Львович Пушкин, и Николай Карамзин, описавший свою остановку в лифляндской столице в знаменитых «Письмах русского путешественника» (вообще про Лифляндию там сказано кратко – что ее «не жаль проехать зажмурившись»). Стилистика церкви, построенной при Екатерине II, в 1786‑м, – все тот же имперский классицизм.
Оказывается, существует и такая Рига – славных времен Екатерины Великой и Александра Благословенного, с палладианством и ампиром, с арками и колоннами, помнящая о победе над Бонапартом и о золотом веке русской литературы… Правда, существует она во многом в памяти и в воображении – в реальном же городе чуть брезжит. Мимолетное виденье, гений чистой красоты. Поиск ее следов превращается в квест, а кое-чего найти уже не удастся. И там, где была колонна Кваренги, и там, где она могла бы быть, – пустота.
Ампир Д. Деревянный
«Гроза двенадцатого года» обернулась для Риги пожаром, почти столь же грандиозным и разрушительным, как знаменитый московский. Разница в том, что в Риге не было Наполеона. Вроде сначала он планировал идти на нее и брать город, но в итоге двинулся, как известно, в другом направлении – на Москву. В Прибалтику же послал маршала Макдональда, который тоже осаждать Ригу не пытался. Однако, заметив на подступах к городу французские части, оборонявший Ригу генерал Магнус Густав Эссен поспешил поджечь деревянные предместья-форштадты – дабы преградить путь брату мусью. Позднейшие легенды гласят, что за французов в панике приняли то ли местных жителей, то ли вообще стадо коров – но правда в том, что никакие французы и впрямь не пришли. От форштадтов мало что осталось.
Однако «пожар способствовал ей много к украшенью» – это касается и Москвы, и Риги. На месте сгоревших предместий в лифляндской столице, как и в Первопрестольной, выросли образчики ампира, которые позже были признаны ценными памятниками. Так, в Московском форштадте появились известные деревянные постройки: две ампирные церкви (новые на месте сгоревших), православная и лютеранская, и Гостиный двор.
Рижская Москачка – не то место, куда ходят любоваться архитектурой, но кварталы, о которых сейчас речь – еще не Москачка как таковая, разве что ее «прихожая». Они – сразу за Центральным рынком: если войти на его территорию со стороны Старого города и пройти насквозь. Православная Благовещенская церковь (Благовещения Богородицы, Gogoļa, 9) стоит на углу Гоголя и Тургенева и считается старейшим действующим православным храмом Риги (1818). Внутри – самый старый в Латвии православный иконостас (1859). В этой церкви крестили Веру Мухину – автор «Рабочего и колхозницы» родилась в богатой купеческой семье. Сохранившийся родной дом Мухиной (Turgeņeva, 23/25) – неподалеку: Московский форштадт был купеческим районом. Русские классики в названиях здешних улиц тоже появились вовсе не в «оккупационные» времена – в предместье издавна селились русские. В центре Риги хозяйничали немцы, нацменьшинства обживали южный форштадт.
Из тех литературных классиков (во всяком случае, известных имен), кто в топографию не попал, нельзя не упомянуть Георгия Иванова и Ирину Одоевцеву. Настоящее имя последней – Ираида Гейнике: родилась автор «На берегах Невы» и «На берегах Сены» на берегах Даугавы, в семье рижского адвоката. Супруги Ивановы жили в городе во время эмиграции, в 1932–1933 годах – в доходном доме родителей Одоевцевой, тоже тут неподалеку (и он тоже сохранился: Gogoļa, 4/6). Ходили они и в Благовещенскую церковь.
Воспоминания Одоевцевой о том периоде – лестные для города: «Нарядная столица Латвии особенно пышно цвела и расцветала… В Риге обосновалась масса эмигрантов со всей России. Большинство из них, по-видимому, вполне сносно устроились. Насколько я могла судить, лучше, чем у нас в Париже. Латышские власти не притесняли русских и относились к ним более чем сносно. В Риге была отличная Опера и драматический театр, где наряду с латышскими шли русские представления».
Межвоенная Рига и правда была одним из центров русской эмиграции – и для нынешней здешней русской общины важна эта страница городской истории. Рижский Театр русской драмы (Kaļķu, 16) носит имя Михаила Чехова, который играл в нем два сезона в 30‑х, а бывший орган ЦК латвийского комсомола «Советская молодежь» в 90‑х взял фамилию у издававшейся в «буржуазной» Риге газеты «Сегодня» – одной из всего трех ежедневок русской эмиграции (стал «СМ – Сегодня»). По наследству она перешла к единственной нынешней русской ежедневной газете Латвии «Вести-Сегодня».
В отличие от популярной среди прихожан церкви Благовещения лютеранская церковь Иисуса (Elijas, 18) почему-то вечно заперта (ну, или мне так не везет). Она – по другую сторону от «московской» высотки Академии наук, о которой ниже. Нынешнее здание тоже строилось после пожара, с 1818‑го по 1820‑й – но и до него тут была кирха, причем даже каменная, причем со своей легендой, относящейся еще ко шведским временам.
Именно чтобы угодить шведам, рижане собирались назвать построенный ими тогда храм в честь стокгольмской королевы Кристины. Но подольститься не вышло: Ее Величеству приснился сон, в котором она попадала в ад за грех гордыни. Так что церковь с тех пор Иисусова: Jēzus baznīca по-латышски и даже на языке местных русских тоже часто – Езусбазница (зато мы заразили латышскую речь своей Maskačk’ой). Правда, ту, первую церковь разрушили еще стрельцы Алексея Михайловича, неудачно осаждавшие Ригу в 1650‑х. Нынешний же восьмиугольный храм с 37‑метровой башней считается самым большим деревянным образчиком классицизма во всей Прибалтике и, кажется, самым высоким деревянным строением в Латвии.
Но было здесь же, по соседству, и куда более обширное по площади, ничуть не менее примечательное деревянное сооружение – тоже «с широким применением элементов ампира». Сохранись оно до наших времен, могло бы быть такой же изюминкой Риги, как знаменитые деревянные кварталы норвежского Бергена.
Аккурат между Благовещенской церковью и «Езусбазницей» простирался Гостиный двор – целый торговый город размером в обширный квартал. Восстановленный после пожара (1820), он счастливо пережил, даром что деревянный, все войны – и был безжалостно снесен в 1950‑х, когда советская Рига не пожалела ветхих деревянных бараков ради величественного символа социализма в духе столицы СССР. Цельный район деревянной архитектуры, «оттеняющий» каменную Вецригу, распался, а к готическим барочным шпилям в открыточной городской панораме добавилась нелепая в немецкой, ганзейской Риге «московская» высотка, стилизованная, как и семь ее родных московских – без кавычек – сестер, под башни Кремля.
Наводки:
* О Благовещенской церкви и других православных храмах Латвии – на сайте Латвийской православной церкви: www.pravoslavie.lv
* Сайт Рижского театра русской драмы: www.trd.lv
Русее, чем Россия
«Сталинский» небоскреб Академии наук обозначает начало Москачки. Но для того, чтобы увидеть своими глазами район, породивший самые жуткие городские легенды, надо пройти дальше: до Московской улицы (Maskavas iela) и по ней прочь от центра. Чем меньше окружающий городской пейзаж напоминает Ригу, тем более глубокого круга городского ада вы достигли.
Русее, чем Россия
«Сталинский» небоскреб Академии наук обозначает начало Москачки. Но для того, чтобы увидеть своими глазами район, породивший самые жуткие городские легенды, надо пройти дальше: до Московской улицы (Maskavas iela) и по ней прочь от центра. Чем меньше окружающий городской пейзаж напоминает Ригу, тем более глубокого круга городского ада вы достигли.
Про Москачку в Риге ужасы рассказывали всегда, и всегда тут были самые известные городские трущобы. В 1980‑е Московский форштадт славился гопниками и рецидивистами, в 1990‑е – наркоторговлей. Все это еще есть в каком-то количестве на Москачке, но никакой инфернальной Москачки нет уже давно. Это по-прежнему городское дно, здесь по-прежнему хватает халуп и асоциальных личностей, но о нынешнем Московском форштадте уже не сложишь леденящих кровь городских легенд, не напишешь, содрогаясь от давнего ужаса, как рижанин Петр Вайль: «Одна из ярких картинок детства: мне восемь лет, мы едем в гости к сослуживцу отца на трамвае по Московской улице, ранний вечер, светло и в мельчайших подробностях виден бегущий по тротуару человек в окровавленной белой рубахе. Он кричит так, что громко слышно даже через запертые вагонные окна. За ним бежит другой, с ножом в руке. Я вижу нож, вижу кровь на нем и думаю: так не бывает, что снимается кино».
Сейчас на Маскавас и на соседних улицах действительно нередко снимается кино. Московский форштадт, выстроенный когда-то русским купечеством и напоминавший не Германию, а Нечерноземье, постепенно нищал и опускался – и поскольку браться всерьез за городскую клоаку не хватало духу ни у советского горисполкома, ни у постсоветской Рижской думы, здесь до сих пор можно встретить такую провинциальную Россию, какой и в провинциальной России осталось немного.
Еще эмигрант Георгий Иванов искал в закоулках Москачки потерянную родину – и недоступную, и изменившуюся. «Маленький островок, уцелевший от погибшего материка, он в неприкосновенности сохранил черты той России, которой не существует», – писал Иванов в очерке «Московский форштадт». Несколько десятилетий спустя то же будет находить тут Вайль: «Взрослым я узнал заповедные места русской Риги, где открывал истинные московские дворики прямо с холста Поленова, настоящие завалинки с лузгающими семечки старухами…»
Кое-что дотянуло и до второго десятилетия XXI века. Стоит еще, пусть и обветшавшее, двухэтажное деревянное здание легендарного трактира «Волга» (Maskavas, 23), куда, говорят, захаживали Шаляпин, Комиссаржевская и Михаил Фокин. Держал «Волгу» купец Константин Тарасов, и «тарасовская селянка» славилась на весь город. Даже в советские времена избежала закрытия церковь Иоанна Предтечи (Kalna, 21) при большом и старом Ивановском православном кладбище – чуть ли не самом старом кладбище города. (Есть у Предтеченской церкви своя легенда – о том, как безбожник Маяковский якобы молился в ней об избавлении от любви к Лиле Брик, но нынешнее каменное здание построено все-таки лишь в 1930‑х.) И в течение всей эпохи победившего атеизма действовал молитвенный дом старообрядческой Гребенщиковской общины, чья золотая луковка была и остается «маяком» старой Москачки.
Рижская Гребенщиковская соборная моленная (Krasta, 73) – самый большой в мире храм старообрядцев поморского согласия, а здешняя Гребенщиковская община (названная по имени митавского купца Алексея Гребенщикова) – самая большая из беспоповских. История латвийского старообрядчества началась еще до присоединения Риги к Российской империи. Главные здешние староверские места – это Латгалия, в которую беспоповцы бежали от репрессий после Никоновских реформ.
В нашем Этнографическом музее среди типичных латышских хуторов есть двор латгальских старообрядцев. Будучи, как и представители многих гонимых национальных и религиозных общин, предприимчивыми торговцами, русские староверы освоились в Динабурге (нынешнем Даугавпилсе, столице Латгалии) и в Риге. В купеческом Московском форштадте они были заметной и зажиточной частью населения, а маковка построенной в 1905 году высокой колокольни Гребенщиковской моленной больше столетия слыла единственным в Риге позолоченным куполом – пока пару лет назад сусальным золотом не засияли два купола кафедрального Христорождественского собора.
Пики социализма
Из девяти существующих московских, они же сталинские, высоток в самой Москве – лишь семь. Две другие, не отличающиеся от них по стилю, – это Дворец культуры и науки в Варшаве и Латвийская академия наук в Риге (иногда к списку пытаются примазаться киевские и челябинские здания – но они все иной конфигурации). Из девяти сестер рижская – самая молодая и самая низкорослая: 107 метров, 21 этаж. Она хоть и зовется сталинской, при жизни Сталина была лишь заложена (в 1952), а построена (в 1958) и сдана в эксплуатацию (в 1960) уже в разгар борьбы со «стилем вампир», накануне повальной «хрущебизации» Советского Союза.
Общеизвестно, что сначала рижская высотка предназначалась для Дома колхозника (оттого и строилась рядом с тогдашним Центральным колхозным рынком), а вот отчего отдали ее в итоге Академии наук – на этот счет ходят разные легенды и анекдоты. Например, что проектировщики не предусмотрели конюшен, и приехавшим на телегах колхозникам негде было коня привязать. Пришлось вместо трудового крестьянства селить белоручек-профессоров.
Как бы то ни было, после обретения независимости высотку, ради которой снесли старинный Гостиный двор, тоже предлагали сравнять с землей – в порядке борьбы с оккупационным наследием. Внутри тогда посшибали барьельефы с Марксом, Лениным и Стучкой, а со шпиля спилили пятиконечную звезду – так он куцым и остался. Говорят, впрочем, что в изначальных планах советских проектировщиков был целый комплекс таких башен, призванных создать «противовес» шпилям Вецриги – если это правда, то город еще легко отделался. Тем более что где-то в нулевых академическую высотку даже признали ценностью – в силу немногочисленности подобных див в ЕС.
Не так давно в небоскребе заседала комиссия по подсчету ущерба от советской оккупации. Может, заседает до сих пор – это занятие латвийскому государству не надоедает. То, что подсчет идет непосредственно в этом самом «ущербе», не смущает никого.
В высотке, что за Центральным рынком, на площади Академии (Akadēmijas laukums, 1), и сейчас располагается руководство Латвийской академии наук – но туристов в здание пускают. На террасе 17‑го этажа (65 м) находится смотровая площадка: с нее город виден не то чтобы в более выгодном, но в менее тривиальном ракурсе, чем со шпиля церкви Петра.
Хотя и отсюда почти не разглядеть то главное, что оставила в городе советская власть (и что нынче трактуется, вероятно, как «ущерб от оккупации»): заводы и жилмассивы. Заводы, правда, давно мертвы (а те, что не пригодились под торговые центры, потихоньку сносятся), но в спальных районах времен перезрелого социализма живет добрая половина рижан. Впрочем, блочная застройка, разбросанная по окраинам, на открыточный облик Риги не повлияла никак. А переделывать Старушку советская власть, в отличие от Улманиса, к счастью, не помышляла. Зато она окружила Вецригу некоторым количеством высотных объектов, из которых Академия наук была первым, но не самым масштабным. Прочие как раз хорошо видны с ее террасы.
Что-то вышло более удачным, что-то менее. Вряд ли украсила город 27‑этажная (95 м) коробка бывшей интуристовской гостиницы «Латвия», возведенная в 1976‑м за Эспланадой, на перекрестке Бривибас и Элизабетес. В советские времена она была окружена слухами, в постсоветские – легендами.
Говорили, что ее номера напичканы микрофонами ГБ. Лайма Вайкуле в молодости выступала в гостиничном баре и, по ее собственным словам в интервью, натерпелась от неотлучно дежурившего там чекиста. Не раз поминавшийся здесь Петр Вайль, перед эмиграцией в США работавший в Риге слесарем-стекольщиком, делал для новейшей гостиницы по ультрапередовой для тех времен технологии стеклопакеты. Уже после перестройки останавливаясь в «Латвии», он имел возможность убедиться: технология была так себе. Я хорошо помню жуткий голубенький цвет фасада – вероятно, по моде 1970‑х? – нависавшего над Христорождественским собором (тогда планетарием) «недоскреба».
В 1990‑е «Латвию» тоже подумывали снести, но в конце десятилетия полностью обновили – вместо типично советского уродства получилось усредненное европейское. Это по-прежнему отель, называется «Radisson Blu Hotel Latvija» (Elizabetes, 55), а на последнем этаже его есть еще одно место, откуда прекрасно виден центр города: бар «Skyline». Панорама из него открывается даже лучше, чем с Академии наук.
Самая же высотная из смотровых площадок (97 м) расположена на рижской телебашне, действующей чемпионке среди бетонных сооружений Евросоюза (368 м общей высоты). Правда, добираться до нее довольно неудобно: башня (Rīgas radio un televīzijas tornis, Zaķusalas krastmala, 1) стоит одиноко на острове Закюсала (Zaķusala), Заячьем – по другую сторону Островного моста (Salu tilts) от здания Телецентра, еще одного советского небоскреба. И общественным транспортом до нее не доедешь. Замечательна рижская телебашня не только ростом: строившаяся с 1979‑го по 1986‑й, она – одно из двух высотных сооружений «оккупационной» поры, что не только не кажутся ущербом городскому облику, но исключительно удачно его дополняют.