***
Сулейман оказался владельцем и капитаном тендера «Кайсум» - быстроходного судна с низкой осадкой, длинным, хищно вытянутым корпусом, единственной высокой мачтой, почти горизонтальным бушпритом, прямым форштевнем и косыми парусами, чем-то неуловимо напоминавшего щуку с непомерно большим верхним плавником. Едва он вместе с русским ступил на палубу, дочерна загорелые матросы налегли на кабестан, поднимая якорь, и распустили полотнища ветрил.
- Они обязательно зайдут в Палермо. - Сулейман сам встал у штурвала и вывел тендер в открытое море. - Там мы и узнаем, в какой порт направляется «Благословение».
- А если они не зайдут в Палермо? - Федора Андреевича терзали сомнения: уж больно скоротечно все решилось. К тому же загадочную веревку из крученой шерсти с вплетенными в нее бисеринками шейх Фасид оставил у себя. Стоит ли показывать капитану тендера загадочную деревянную табличку? - Тогда мы не узнаем, куда они направятся дальше.
- Э-э! - Сулейман шевельнул черными усами, что, наверное, означало улыбку. - Обязательно зайдут, и мы все узнаем. Не волнуйся, в этих морях нет судна быстроходнее моего! «Кайсум» летит по волнам, как птица по небу. Иди в каюту!
Кутергин спустился в капитанскую каюту и завалился на жесткий сундук. Тендер поймал в паруса свежий попутный ветер и действительно летел как птица, с шипением разрезая форштевнем пенистые волны. Но сумеет ли «Кайсум» догнать большой и тоже очень быстроходный трехмачтовый корабль, оснащенный еще и паровой машиной (о паровой машине Федор Андреевич узнал расспросив болтавшихся на причалах арабов). Страдая от скуки во время плавания, русский сбрил бороду и оставил лишь аккуратные усы, по моде кавалерийских офицеров. Под бородой кожа была светлее и пришлось сидеть на солнышке, подставляя ему щеки. А тендер шел, словно чайный клипер на призовых гонках. Команда работала слаженно и четко, как на военном корабле, рулевой твердо держал заданный курс, и через несколько дней, под вечер, они увидели огни Палермо. Сулейман попросил Федора Андреевича остаться на борту, а сам сошел на берег. Вернулся он часа через два и радостно сообщил:
- Они были здесь и ушли сегодня, после полудня!
- Куда направляется их корабль? - не вытерпел Кутергин.
- В Геную, - ответил Сулейман и приказал поднимать паруса. - В Неаполь они заходить не будут. Думаю, нам удастся добежать до Генуи раньше.
Последнее показалось Федору Андреевичу сомнительным, но он промолчал, не желая ссориться с самолюбивым потомком пиратов.
Тем не менее точно в указанный Сулейманом срок «Кайсум» стоял в генуэзском порту. «Благословение» еще не пришел, и русский заволновался: вдруг сведения о намерениях капитана корабля Мирта - просто пустая болтовня или, того хуже, преднамеренная ложь с целью сбить с толку возможных преследователей? Зачем Желтому человеку в Геную, зачем ему вообще в Европу? Или именно здесь его ждет тот, кто готов заплатить за пленение слепого шейха?
Благодаря низкой осадке, тендер встал прямо у набережной. На старинный город тихо опускались сумерки, зажигались фонари на улицах, на мачтах кораблей, над входом в таверны и кофейни. Где-то печально и красиво играла скрипка.
- Когда ты сойдешь на берег, я уже ничем не смогу тебе помочь. - Сулейман показал на город. - На старой площади у фонтана часто играет бродячий скрипач Карло. Его трудно с кем-либо перепутать: на плече старика всегда сидит белый попугай. Передай Карло привет от меня, и, может быть, он сможет поддержать тебя.
- Спасибо! - Кутергин крепко пожал моряку руку
- Э-э, - усмехнулся Сулейман. - Это так мало! Ложись пораньше спать. Когда придет «Благостовение» тебе будет не до отдыха.
- А он придет?
- Увидим.
Федор Андреевич поплелся в каюту, устроился на рундуке и попытался заснуть, но и голове все время вертелись разрозненные обрывки воспоминаний. То вдруг привиделось страшное лицо мертвого Нафтуллы, то
горные кручи и бездонные пропасти, то сладко защемило сердце, когда, словно из тумана, выплыли чародейки из города храмов. Интересно, они так ласкали каждого гостя, на которого указывали им Великие Хранители, или все-таки у жриц любви были свои симпатии и антипатии?
Овдовев, Кутергин не чурался женщин, у него случались бурные романы, но все как-то потухало само собой, даже не оставив в душе горького пепла разрушенных иллюзий. Посещал он и дорогие публичные дома, но больше из любопытства, чем по зову плоти: Петербург и без того шедро предоставлял множество возможностей для интересного свободного мужчины. Постепенно образ покойной жены стал для Федора Андреевича подобен образу посетившего его ангела небесного, а боль утраты притупилась в каждодневных заботах. Он не оставлял мысли о новом браке, но не встречалась женщина или девушка, способная занять в его душе место, опустевшее после смерти супруги. Не раз ему устраивали смотрины, показывали разных невест, однако так ничего и не сложилось...
«Благословение» вошел в порт медленно и величаво. Кутергин настолько переволновался накануне, что даже не испытал никаких чувств, увидев долгожданный корабль. На нем ли Мирт и его пленник? Вдруг они высадились в Неаполе, вопреки заверениям Сулеймана, или не станут высаживаться в Генуе? Пойдет ли тендер дальше в таком случае? Ведь, возможно, придется плыть в Марсель или Испанию.
Облокотившись о фальшборт, русский смотрел, как на «Благословении» отдают якоря. Вот от него отвалила шлюпка с капитаном, отправившимся улаживать формальности с властями. И почти туг же от набережной к кораблю устремилась другая шлюпка: на ее корме сидел незнакомый господин в дорожном костюме.
Подошел Сулейман, молча встал рядом. Потом слегка толкнул Кутергина крепким плечом и показал на закрытую карету, запряженную сытыми гнедыми лошадьми: она стояла как раз там, откуда отвалила шлюпка, направившаяся к кораблю. Кучер дремал на козлах, зажав между коленей длинный кнут, а около экипажа вертелись несколько крепких мужчин. Медленно тянулось время ожидания, и Федор Андреевич подумал: что делать, если высадка состоится ночью? Но тут капитан тендера тихо рассмеялся:
- Я был прав! Смотри, они готовятся сойти на берег.
Русский впился взглядом в «Благословение», но кроме обычной суеты матросов на палубе ничего не заметил.
- Сейчас спустят корзину. - Сулейман комментировал происходящее на борту корабля. - Шлюпка стоит у другого борта, ее отсюда не видно.
Кутергин напрягся: конечно, он не моряк и не может разобраться в том, что для Сулеймана просто и понятно даже на значительном расстоянии, но если Сулейман прав, то сейчас им придется проститься и, возможно, навсегда. Свои вещи, уместившиеся в небольшом дорожном саквояже, Федор Андреевич давно собрал и держал при себе.
- Вон они, - свистящим шепотом сказал капитан тендера.
Русский и сам уже увидел появившуюся из-за корпуса корабля шлюпку: налегая на весла, гребцы быстро гнали ее к набережной. Кроме них, на скамьях сидели тот же господин, в дорожном костюме, и еще два человека, причем один был закутан в темный плащ.
- Трубу! - взмолился Федор Андреевич, и Сулейман сунул ему в ладонь сложенную подзорную трубу.
Быстро раздвинув ее, Кутергин навел сильную оптику на шлюпку и едва сдержал возглас удивления - рядом с закутанным в черный плащ человеком сидел... Мирт, но в щегольском европейском костюме! Дивны дела твои, Господи! Значит, в плаще Мансур-Халим?
- Я на берег. Прощай! - Русский отдал трубу, одной рукой неловко обнял Сулеймана, а другой подхватил стоявший у ног саквояж и быстро сбежал по шатким сходням.
- Удачи! - вослед ему пожелал капитан тендера.
Сначала Федором Андреевичем овладела шальная мысль немедленно напасть на выходивших из шлюпки и отбить старика. Все-таки на его стороне преимущество внезапности, но он отказался от авантюры: куда бежать со слепым старцем в незнакомом городе? Нет, лучше проследить за Миртом и его спутниками, выяснить, где они спрячут старика, а потом решать, как его освободить.
Спрятавшись за штабелем пустых бочек, Кутергин наблюдал, как шлюпка причалила к набережной и закутанного в плащ человека переправили на сушу, а потом повели к карете.
- Теодор?! Вот это встреча!
Федор Андреевич вздрогнул от неожиданности и обернулся - еще бы не вздрогнуть, когда тебя в генуэзском порту окликают на чистейшем русском языке!
- Теодор! Сколько лет! - Широко раскинув руки для объятий, к нему шел высокий патлатый человек в бархатной блузе и широкополой шляпе. В левой руке он держал большую папку.
«Кто это?» - лихорадочно пытался вспомнить Федор Андреевич. Ба, да это же художник, осенило Кутергина при взгляде на папку в руке бархатной блузы. Кажется, они встречались в опере и в некоторых салонах - дай Бог памяти, как его зовут? И принесла же нелегкая соотечественника в самый ненужный момент.
«Кто это?» - лихорадочно пытался вспомнить Федор Андреевич. Ба, да это же художник, осенило Кутергина при взгляде на папку в руке бархатной блузы. Кажется, они встречались в опере и в некоторых салонах - дай Бог памяти, как его зовут? И принесла же нелегкая соотечественника в самый ненужный момент.
Художник облапил Федора Андреевича и смачно облобызал в обе щеки, обдав крепким ароматом перегара. Теперь стала ясна причина его бурной радости.
- Путешествуешь? - Живописец поглядел на саквояж в руке Кутергина. И, не дожидаясь ответа, продолжил: - Здесь Мекка! Брось все, пойдем в кофейню к Луиджи. Я покажу тебе такие типажи, что ты ахнешь! Ты только что с корабля? Не волнуйся, вино и стол везде довольно приличные и не слишком дороги. А солнце, а женщины, а старинные развалины!
«Раздольский», - наконец вспомнил фамилию художника Федор Андреевич, но имя и отчество живописна напрочь вышибло из головы. Да и знакомство-то у них весьма шапочное, но за границей русский русскому роднее кровного брата, особенно если один русский сильно во хмелю. Кажется, Раздольскнй состоит в связи с какой-то графиней или княгиней и та обещалась ему помочь с поездкой в Италию - эти сплетни Кутергин слышал перед отъездом из Петербурга. Значит, обещание выполнили? В сущности, живописец - безобидный и добрый малый, и в другое время капитан даже обрадовался бы, встретив его на чужбине, но не сейчас: те, за кем он следил, уже сели в карету, - и кучер начал разворачивать лошадей. Офицер надеялся еще успеть поймать извозчика и догнать карету. Но Раздольский вцепился в рукав:
- Теодор!
- Извини, мне сейчас недосуг. - Федор Андреевич вежливо, но твердо высвободился из цепких пальцев художника. - Встретимся вечером, у Луиджи. Прощай!
- Но...
Не слушая его. капитан юркнул за штабель пустых бочек, пробежал вдоль него и оказался в каком-то переулочке. И тут же увидел свободного извозчика. Прыгнув в коляску, он приказал:
- Поезжайте за каретой!
Благо, пригодились некоторые познания в итальянском, которые он получил, интересуясь оперным искусством. Однако возница сразу признал в нем иностранца.
- Синьор! Вы впервые в нашем прекрасном городе? Я буду вашим чичероне.
- Поезжайте за каретой! - настойчиво повторил капитан. Если сразу не остановить экспансивного южанина, желавшего заработать лишнюю монетку, след Мирта и слепого шейха будет навсегда потерян: карета уже развернулась и покатила прочь от набережной. И тут Федор Андреевич догадался, как заставить извозчика замолчать и стать послушным. - Дам золотой!
- О, синьор! Я понимаю, дело касается женщины! - Свистнул кнут, и запряженная в пролетку кобылка рванула с неожиданной резвостью.
Кутергин откинулся на потертую спинку сиденья и поставил саквояж на колени: пожалуй, не стоит разубеждать извозчика - пусть думает что хочет, лишь бы не упустил карету...
Оставшись один, Раздольский недоуменно пожал плечами: что это стряслось с таким обходительным и неизменно любезным Теодором? Отчего он не захотел пойти к Луиджи? Но, может быть, он все-таки придет в кофейню вечером?
Зажав папку под мышкой, художник достал из кармана брюк фляжку с виноградной водкой - вино тут удивительно дешево и прекрасно помогает переносить жару.
Неожиданно чужая рука сжала его запястье и заставила оторваться от фляги. Раздольский поперхнулся и сквозь набежавшие на глаза слезы увидел рядом двух крепких молодых людей, одетых с дешевой щеголеватостью завсегдатаев портовых кварталов.
- Извините, синьор, - не выпуская руки живописца, с холодной вежливостью поинтересовался первый. - С кем это вы беседовали?
- С приятелем, - сердито буркнул Раздольский и вырвал руку.
Он был рослым, сильным мужчиной и умел постоять за себя. Видимо, в намерения незнакомых итальянцев не входило обострение отношений, поэтому второй парень немного оттеснил товарища и миролюбиво сказал:
- Извините, синьор. Не могли бы вы назвать нам его имя?
- Теодор, обычно я называл его капитан Теодор. Но зачем он вам?
- Ваш друг моряк? - широко улыбнулся первый парень.
- По-моему, нет. Мы часто виделись в опере. - Пользуясь свободой рук, Раздольский вновь приложился к фляжке, лихорадочно соображая, чего хотят от него эти странные люди?
- В опере? - удивился второй. - Простите, нам показалось, что это наш давний знакомый, моряк.
- Вы ошиблись, - заверил их художник. - Да, мы встречались в итальянской опере, но это было в России, в Санкт-Петербурге. Позвольте пройти!
Озадаченные парни расступились, и Раздольский шмыгнул мимо них на набережную, полную прохожих. Через несколько секунд он затерялся в толпе. Шагая по улочкам, он подумал: стоит ли рассказывать Теодору об этом случае, если тот придет вечером в кофейню Луиджи?
Так ничего и по решив, живописец глотнул из заветной фляги и весело подмигнул разбитной торговке фруктами. Жизнь прекрасна, и она продолжалась...
***
Отрабатывая обещанный золотой, извозчик старался вовсю - он, как нитка за иголкой, следовал за каретой, но держался в некотором отдалении, что было не так просто на оживленных, залитых солнцем узких улицах. Видно, возница прекрасно знал город, и Кутергин спросил у него, где старая площадь с фонтаном. Извозчик махнул рукой куда-то влево и обернулся, чтобы объяснить подробнее, но в этот момент дорогу им преградила неожиданно выехавшая из-за угла запряженная осликом тележка, доверху заваленная пустыми корзинами, и лошадь извозчика опрокинула ее.
- Куда ты прешь?! - бешено заорал хозяин тележки, средних лет мужчина в распахнутой на груди синей рубахе, с повязанным на голове линялым красным платком. - Распахни глаза, дурень!
- Ты сам такой же осел, как твоя животина, - не остался в долгу извозчик. - Мог бы выглянуть, прежде чем выезжать на перекресток.
- Ты мне ответишь!
Хозяин тележки вцепился в извозчика, пытаясь стащить его с козел. Откуда ни возьмись выскочили еще два молодца, с обеих сторон вскочили на подножки коляски и схватили Федора Андреевича. Капитан рванулся - уличное происшествие принимало дурной оборот, но тут один из молодцов двинул его головой в лицо. Русский едва успел увернуться, и удар пришелся в плечо: лоб у итальянца оказался просто чугунным, и рука занемела от боли. Другой в это время выкручивал пальцы Кутергина, стараясь завладеть саквояжем. Изловчившись, Федор Андреевич врезал ему ногой в живот. Горячо интересовавшийся багажом молодец выпучил черные глаза и боком сполз с коляски. Его приятель навалился на Кутергина сверху, намереваясь зажать горло удушающим приемом, но капитан перебросил его через себя - вновь пригодились уроки борьбы, взятые у мирных горцев.
Офицер окинул быстрым взглядом перекресток, превратившийся в «поле боя»: извозчика все-таки стянули с козел и пинали ногами хозяин тележки и какой-то оборванец, а из-за угла выскочили еще трое парией. У одного из них в руках был нож. Федор Андреевич интуитивно закрыл грудь саквояжем и тут же почувствовал резкий толчок, как будто в него угодили камнем. Скосив глаза, он с ужасом увидел, что в саквояже, войдя по самую рукоять, торчал нож, умело брошенный с расстояния в десяток шагов. Клинок пропорол толстую кожу с такой легкостью, словно саквояж был картонный. Лишь счастливый случай спас капитана, иначе сталь пронзила бы его грудь, достав до сердца. И если Кутергин не хотел стать трупом, или, в лучшем случае, остаться калекой, нужно было немедленно отступать. Нападавших стало слишком много, а драться с ними пришлось бы одному русскому: извозчик уже не боец - он даже стонать перестал и лишь вздрагивал, когда его пинали грубыми башмаками.
Федор Андреевич спрыгнул с коляски, намереваясь пуститься наутек, но тут в его ногу вцепился молодец, пытавшийся было завладеть саквояжем, - он обхватил сапог капитана обеими руками и старался вывернуть стопу, чтобы повалить русского на мостовую. Офицер сильно лягнул его свободной ногой в лоб. Цеплявшиеся за сапог руки тут же разжались, и Кутергин сломя голову кинулся прочь от места побоища. Сейчас уже не до кареты, увозившей Мирта и слепого шейха. Самому бы остаться живым и невредимым, чтобы потом помочь Мансур-Халиму.
С балконов, прилепившихся под крышами, и из окон на драку смотрели любопытные. Сбившиеся в стайки вездесущие мальчишки из подворотен подбадривали бегущих гортанными выкриками, улюлюканьем и пронзительным свистом. Несколько дородных матрон открыли двери и встали на пороге, как часовые, охраняющие свои жилища, но никто не подумал позвать полицию или вмешаться.
Какой-то шустрый малый бросился наперерез русскому и успел схватить его за плечо. Капитан крутнулся волчком и сбил противника подсечкой, бросив его на камни мостовой. Сзади уже слышался громкий топот преследователей, и Федор Андреевич, не долго думая, свернул в первый попавшийся переулок, надеясь на быстроту ног и удачу, которой при расставании пожелал ему черноусый Сулейман.