Он выждал еще несколько минут, проверяя свои подозрения, а за мгновение до того, как девица в зеленом купальнике собралась направиться в его сторону, равнодушно обратился к ней и ее подруге спиной. «Ну, смелее, – мысленно подбодрил Громов лазутчиц. – Не надо никаких китайских церемоний. Делайте свое дело и проваливайте».
Прислушиваясь к удаляющемуся топоту за своей спиной, он обернулся, лишь когда обе девицы, прихватившие его сумку, достигли пересохшего речного русла. Навстречу им из-за кустов выдвинулось рыло бутылочно-зеленого джипа, обвешанного фарами и хромированными цацками, как новогодняя елка.
– С прибытием вас, господа бандиты, – процедил Громов, разворачиваясь к вновь прибывшим грудью. Встать он не соизволил. Сидел, лениво перебирая собранную коллекцию камешков.
Из джипа неспешно выбрались трое братков, непринужденно разъезжавших по округе прямо в сатиновых трусах. У них это называлось «рассекать». «Что ж, подумал Громов, – рассекать в трусах комфортно, особенно если с ветерком: ничего не потеет, а то, что взопреет ненароком, легко почесать пятерней или даже двумя. Человек – он ведь царь природы, а не хрен с бугра. И житься ему в этом мире должно легко и вольготно».
Поставив свою ношу перед троицей братков, их коварные сестренки одновременно бросили на Громова прощальные взгляды и предусмотрительно исчезли из виду. Надо понимать, девочки со своей задачей справились успешно. Теперь очередь была за мальчиками. И Громов не возражал против такого расклада.
Один из братков, порывшись в сумке, извлек оттуда «узи» на длинной рукоятке, деловито осмотрел полную обойму, лихо загнал ее на место. Оружие он картинно примостил на своем правом плече, дулом вверх. Кажется, таким образом было принято сближаться с противником в американских боевиках, если только Громов не отстал от жизни (последний он посмотрел лет десять назад, да и то мельком, когда дожидался в аэропорту своего рейса в Дубоссары). Двое других парней передернули затворы невесомых на вид помповиков и синхронно осклабились. Рано они улыбались. Для начала им следовало хотя бы вооружиться гранатами из похищенной сумки. Это дало бы им пусть малюсенький, но шанс.
Все трое, посовещавшись, двинулись вперед, удаляясь на ходу друг от друга, чтобы всесторонне охватить Громова редкой развернутой цепью. Завладевший «узи» парень, надо полагать, возглавлял маленький отряд, поскольку он-то и держался в центре. Одна половина его головы представляла собой сплошной зарубцевавшийся ожог, посреди которого пучился чудом сохранившийся глаз, лишенный век. По другую сторону переносицы лицо было вполне обыкновенным, но симпатичным этого обгоревшего монстра могла назвать разве что родная мать, да и то не от чистого сердца. Уродство, в отличие от красоты, никогда не бывает наполовину.
По правую руку от кандидата в Фредди Крюгеры вышагивал с помповым ружьем наперевес совсем еще мальчишка с дымящейся сигаретой, приклеенной к нижней губе. Судя по азартному выражению его лица, он относился к заданию как к веселому приключению. Если в детстве ему приходилось вешать кота, а в отрочестве – насиловать малолетку, то, наверное, в эти мгновения его губы расплывались в такой же победной ухмылке. Хотя, может быть, никого он пока что не вешал и не насиловал. Какие его годы? У него все еще впереди.
Самым старшим в компании выглядел мрачный тип с великоватой для его комплекции головой. То ли давненько обритая, то ли, наоборот, недавно выстриженная, цветом и очертаниями она походила на баскетбольный мяч, поросший короткой щетиной. Этот казался наиболее агрессивным. Передернув затвор еще в самом начале пути, он был готов открыть огонь в любую секунду.
Как только центральный нападающий с обожженным лицом остановился, его спутники проделали то же самое. До них оставалось метров пятнадцать. Они успели рассредоточиться таким образом, что крайние фигуры Громов видел лишь противоположными уголками глаз. Но пока что они его мало интересовали. Он смотрел прямо на погорельца.
– Пойдешь с нами, – сказал тот, повелительно взмахнув «узи».
– Это приглашение? – осведомился Громов. Одну ногу он давно подобрал под себя, а на вторую, согнутую в колене, опирался расслабленной рукой. Вскочить на ноги из такого положения можно было быстрее, чем из любого другого.
– Считай, что приглашение, – милостиво согласился несостоявшийся Фредди Крюгер.
– Тогда я вынужден его отклонить, – произнес Громов с самым серьезным видом.
– Я сейчас тебе башню отстрелю! – запсиховал вдруг щетинистый. Скорее всего, в естественных условиях он разговаривал нормальным мужским голосом. Но сейчас у него прорезался высокий пронзительный фальцет. Достаточно громкий, но не слишком впечатляющий.
Громов даже не взглянул в его сторону, продолжая следить за ним лишь краешком глаза. Угроза щетинистого крикуна была самым обычным блефом. Тот, кто прислал эту троицу, должен был сначала пообщаться с Громовым, прежде чем навсегда лишить его права голоса. Тем не менее погорелец решил подыграть товарищу.
– Ты Серого не нервируй понапрасну, – предупредил он. – Серый по натуре человек мирный, но базарить попусту не любит. Сказал, значит, сделает, в натуре.
«Это вряд ли, – подумал Громов. – Стрелять вы, братишки, обычно только в упор горазды, да и то преимущественно в затылок. А за моей спиной море на солнце сверкает, прицелиться как следует не дает. Скоро вы в этом сами убедитесь».
– Глупо, – произнес он вслух, укоризненно покачав головой. – Так можешь и передать своему сивому товарищу. Или какой он там у вас масти?
– Что ты там вякаешь? – еще больше возбудился Серый, приплясывая на месте. Рот у него от негодования повело в сторону, словно его потянули за невидимую ниточку.
Громов по-прежнему не удостаивал его вниманием, обращаясь исключительно к обгорелому предводителю:
– Скажи своему другану, что глупо обзаводиться кличкой и стричься по тюремной моде, пока ты еще на свободе.
Никто, конечно, ничего никому передавать не стал. Голос Громова и без того отчетливо доносился до каждого из троицы. Так что предводитель промолчал, а в разговор встрял самый юный бандит, державший оружие цепко, как пионер – лопату на Всесоюзном субботнике.
– Борзый, да? – запальчиво крикнул он. – Смерти не боишься?
– Если честно, то не знаю, – ответил парню усмехнувшийся Громов. – Мне пока что умирать как-то не приходилось.
– Придется – назад не попросишься, – предупредил погорелец, который, как выяснилось, утратив внешнюю привлекательность, приобрел философский склад ума. – Так что придержи язык, и пойдем, – предложил он почти ласково. – Это в твоих же интересах.
– В мои-и-их? – протянул Громов то ли с удивлением, то ли с издевкой. – Тогда ладно. Сейчас только оденусь, и я к вашим услугам…
Придавленная камнями рубаха, которую он потянул вверх, на мгновение скрыла от противников его правую руку, а когда они увидели, что в ней появилось, их рты изумленно приоткрылись – у кого больше, у кого меньше. Более бездарный способ использовать отпущенное троице время трудно было себе представить.
* * *Думп! – запоздало грохнул помповик спохватившегося Серого. Его пуля вдребезги раскрошила овальную гальку рядом с синей рубахой и с визгом отрикошетила в такое же синее небо.
Гах! – откликнулся невесть откуда взявшийся в правой руке незнакомца револьвер. – Гах!
До того, как обе его ноги почти одновременно подломились, как спички, Серый успел сообразить, что стрелок вовсе не стоит на месте, дожидаясь нового выстрела, а перемещается вдоль берега, паля на ходу в него, в Серого! Когда он падал лицом вниз, до незнакомца было уже рукой подать, но ни желания не было до него дотягиваться, ни сил. Больше всего Серого заботили собственные перебитые голени. Никогда в жизни он не держался за свои ноги столь трепетно, боясь расстаться с ними навсегда.
Двое остальных бандитов опомнились одновременно, и стрелковое оружие обоих наконец отреагировало на неожиданную прыть противника, каждое на свой лад. «Узи» трескуче распустил целый веер пуль, взбороздивших морскую гладь значительно левее цели. Одновременно глухо бухнул помповик, напомнивший тембром звучания ночной кашель туберкулезника.
Юноша страшно удивился бы, узнав, что выпущенная им круглая пуля угодила аккурат в наполненное яйцами гнездо чайки на скале за спиной мужчины. Но он решил, что вообще никуда не попал, а потому выругался и плаксиво потребовал:
– Мочи этого гада, Паленый! Что ты на него смотришь?!
В этот момент незнакомец, наступив на ружье раненого Серого, дважды выстрелил в их сторону. Казалось, при этом он коротко оглаживает курок своего револьвера распрямленной горизонтально ладонью левой руки.
– Мочи его! – опять заорал очень близкий к истерике юноша, совершенно забыв, что у него самого есть чем отстреливаться.
– Мочи этого гада, Паленый! Что ты на него смотришь?!
В этот момент незнакомец, наступив на ружье раненого Серого, дважды выстрелил в их сторону. Казалось, при этом он коротко оглаживает курок своего револьвера распрямленной горизонтально ладонью левой руки.
– Мочи его! – опять заорал очень близкий к истерике юноша, совершенно забыв, что у него самого есть чем отстреливаться.
Вместо того чтобы послушаться разумного совета, Паленый выпустил добрую треть обоймы прямо себе под ноги, уронил туда же пистолет-пулемет, а потом плашмя упал на него сверху.
– Йо-о! – протяжно выл он. – Ноги, бляяяядь! Мои нооооги!
Уточнение было совершенно лишним. Можно подумать, он убивался бы так по поводу чьих-то чужих конечностей.
Не опуская оружия, незнакомец быстро присел, поднял валяющийся помповик и небрежно, как палку, зашвырнул его в море. Когда он двинулся вперед, Серый за его спиной попытался встать на четвереньки, чтобы уползти подальше, но тут же опрокинулся на бок и жутко закричал от боли: «Уу-оо-ууу!» А вот завывания Паленого к этому времени поутихли – он выводил теперь закрытым ртом какой-то нехитрый мотив, построенный на двух нотах, но делал это так приглушенно, словно не хотел привлекать к себе лишнего внимания.
Юноша, которого звали, между прочим, Трофимом, хотя теперь он вряд ли сознавал это, забыл, что в подобных случаях делают сначала: бросают оружие или поднимают руки вверх. Дело в том, что незнакомец теперь сфокусировал внимание конкретно на нем, и непонятно было, куда смотреть страшнее – в черное дуло приближающегося револьвера или в глаза поверх него – такие светлые, что они казались побелевшими от ярости. Загипнотизированный ими, юноша поднял руки вместе с помповым ружьем.
– Сдаюсь! – прокричал он, не заметив, как от этого незначительного усилия по его голым ногам потекли горячие струйки. – Не стреляй!
Не сводя с него глаз, мужчина остановился в десяти метрах, прямо над опасливо притихшим Паленым, и спросил, почти не разжимая губ:
– Что, желание играть в войну пропало?
– А? – жалко переспросил юноша. Он вдруг стал плохо слышать, а соображать – и того хуже. На его правом плече был вытатуирован трехцветный тигр, свирепо обнаживший клыки. Вызывающую наколку хотелось прикрыть ладонью, вот только обе руки юноши были заняты поднятым вверх ружьем. Оно заметно дрожало.
– Я спрашиваю: желание играть в войну пропало? – повысил голос незнакомец.
– Да, – торопливо закивал головой юноша. – Да, пропало.
– Сам бросишь ружье, или еще немного постреляем? Может быть, ты мечтаешь умереть с оружием в руках?
– Нет! Вернее, да! Я брошу оружие. Не надо стрелять.
– Ладно, бросай, – разрешил незнакомец.
– В воду или на землю? – Юноша очень боялся допустить какую-нибудь непоправимую ошибку, какой-нибудь досадный промах, который станет роковым. Он вовсе не хотел увидеть еще раз, как черный револьвер, поглаживаемый рукой незнакомца, выплевывает желтые сгустки пламени. Вот уж нет! Только не сейчас, только не в него. Эти куцые мысли беспрестанно прокручивались в мозгу, как мантра: «Не сейчас… Не в меня…»
– Лучше в воду, – решил незнакомец после недолгого раздумья. – Сумеешь добросить?
Юноша смерил взглядом те пять шагов, которые отделяли его от моря, и подумал, что это очень даже приличное расстояние – особенно, когда руки у тебя совершенно онемели от напряжения и страха. Тем не менее первая же попытка оказалась удачной. Замедленно кувыркнувшись в воздухе, помповик вошел в воду прикладом, почти под прямым углом. И юноше сразу стало легче. Точно гора с плеч свалилась.
– Кто тут у вас атаман? – поинтересовался незнакомец и кивнул на валяющегося у его ног Паленого: – Этот, что ли?
– Он, – подтвердил юноша, накрыв вытатуированного тигра ладонью. Когда он решил сделать наколку, ему хотелось выглядеть как можно более круто. Теперь желание сделалось диаметрально противоположным.
– Как зовут? Не Пегим, к примеру?
– Паленый я, – откликнулся раненый.
Его приподнявшаяся голова тут же была припечатана к камням ногой незнакомца.
– Лежать! – прикрикнул он. – Теперь возьми «пушку» за ствол и медленно, очень медленно достань ее из-под себя.
– Тоже в воду швырять? – предположил Паленый, справившись с заданием.
– Я тебе дам, в воду! Что за манера такая дурацкая: чужими вещами разбрасываться? – Приняв протянутый «узи» за рукоятку, незнакомец сокрушенно поцокал языком и неожиданно признался: – Вообще-то я поначалу хотел вас на месте порешить. Всех. Но потом пообещал одному хорошему человеку, что не оставлю на берегу трупов. Даже не знаю… – Он с сомнением покачал головой. – Не знаю, правильно ли я поступил, что дал такое слово.
Юноше хотелось крикнуть: «Конечно, правильно, очень даже правильно», но он скромно промолчал. Просто стоял, прикрывая рукой свирепого тигра на плече, и думал, что татуировку нужно будет непременно свести. Не в той мастерской, где она была выполнена. В каком-нибудь другом городе, подальше от Сочи, куда занесла его нелегкая полгода назад. Когда все тебя боятся, считаться бандитом почетно и приятно. В противном же случае никакого кайфа от этого не получаешь. Тем более в промокших насквозь трусах.
– Давай теперь знакомиться с тобой, – сказал незнакомец, уставившись на юношу немигающим взглядом. – Можешь опустить руки… Как там тебя?
– Трофим.
– М-м? Редкое имя.
– На самом деле я Леша.
– А! – догадался незнакомец. – Фамилия у тебя, наверное, Трофимов? Или отчество Трофимович?
– Нет, – признался юноша с застенчивой улыбкой. – Просто кличка такая. Я и сам не знаю, почему меня зовут Трофимом. Так получилось.
Незнакомец неодобрительно хмыкнул, после чего заключил:
– Скверно. Ты же в банде состоишь, как я понимаю? Что же погоняло у тебя такое несерьезное? Представь себе аллейку ваших братков на кладбище. Красивые мраморные плиты с трогательными надписями. И вдруг среди них такая: «Здесь покоится Трофим, который и сам не знал, почему его так зовут». Вот те на! Приятно ли будет твоим родителям прочитать такое? – Не дождавшись ответа, незнакомец посоветовал: – Если не хочешь, чтобы на кладбище появилась такая глупая эпитафия, бросай свое ремесло, займись чем-нибудь стоящим. Выбор широк. Даже воровать мясные обрезки на рынке прибыльнее и безопаснее, чем быть рядовым бандитом. Согласен со мной?
– Согласен, – кивнул Трофим. – Я уйду, обещаю. Прямо вот сейчас и уйду.
– Нет. Сейчас ты уже никуда не уйдешь.
После этой зловещей фразы юноша и сам не заметил, как оказался сидящим на камнях. Это было похоже на тепловой удар. Солнце немилосердно пекло затылок, зато стальные глаза, которые глядели на Трофима, казались прямо-таки ледяными.
– Отпустите меня, – попросил он.
Незнакомец покачал головой:
– Я же сказал: нет. Во-первых, я хочу, чтобы ты как следует усвоил урок. Во-вторых, всех вас нужно временно изолировать. А как это сделать?
– Как? – спросил Трофим одними пересохшими губами.
– Вот так…
Ствол револьвера приподнялся, выискал обращенное к нему колено и вогнал в него пулю.
Боль была такая пронзительная, словно ногу проткнули раскаленным стержнем. Трофим потерял сознание, а когда пришел в себя, у него имелось целых два повода для радости. Он все-таки был жив. И светлоглазого мужчины поблизости не наблюдалось.
Глава 13 День милиции продолжается
Результаты интервью, наспех взятого Громовым у бандита по кличке Паленый, оказались весьма скудными. Ничего он толком не знал, хотя про подброшенного утопленника краем уха слыхал и даже косвенно принимал участие в операции. Курировал дело, как и следовало ожидать, капитан милиции Журба, а приказы отдавал непосредственно пахан Женя Минин, под которым ходили и косолапый Журба, и Паленый, пока у него ноги были целы.
Паленый Громова уже не интересовал. Продажный мент Журба и честный бандит Миня, вот с кем пришло время потолковать по душам. Именно в такой последовательности. Где искать знакомого капитана сочинской милиции, Громов и без показаний пленника знал. А координаты Минина благосклонно выслушал и принял к сведению.
Больше ему на диком пляже делать было совершенно нечего.
Погрузив в бандитский джип свою сумку и выбросив из салона все, что было, по его мнению, лишним, Громов оставил себе лишь трубку мобильного телефона, по которой связался с Сочинским управлением ФСБ. Посвящать коллег в подробности он не стал – среди них тоже мог находиться свой Журба. Просто представился и попросил приехать за тремя ранеными, валяющимися на берегу в живописных позах. На милицейском языке это называлось «временно закрыть». В ФСБ выражались иначе, тут «брали на учет». Что, собственно говоря, сути дела абсолютно не меняло.
Сунув трубку в сумку, Громов включил зажигание, развернул зеленый джип и погнал его обратно в город. Крутой подъем от русла до трассы мощный автомобиль преодолел без заминки, взлетел наверх одним махом. Его название – «Лендровер» – не зря переводилось как «сухопутный пират». Скоростной, маневренный – управлять таким было одно удовольствие. Тем более что сотрудники ГИБДД не делали ни малейших поползновений остановить не на шутку разогнавшийся джип. Он был для них чем-то вроде корабля-призрака: увидеть можно, а пощупать нельзя. Как в той песне: и хочется, и колется, и «папа» не велит.