Если бы не приходилось держать голову на отлете, чтобы не намочить волосы, она плескалась бы значительно дольше, а так омовение заняло у нее не больше десяти минут. Задумчиво покомкав в руке свои идеально белые трусики, Люба решительно сунула их под воду и простирнула, воспользовавшись крошечным брикетиком гостиничного мыла.
Если этот таинственный Громов, взявшийся ниоткуда, надумает принять перед сном душ, он поймет, что означает деталь женского туалета, вывешенная на просушку на самом видном месте. А вот мужчине, который не посчитает нужным освежиться перед тем, как лечь с женщиной в постель, совсем необязательно знать, что белый флаг был выброшен без боя.
Сознание того, что она отдается воле случая, приятно будоражило и щекотало нервы. Натянув платье на влажное тело, Люба поправила пальцами прическу и немного поколдовала над своим лицом, радуясь тому, что не потеряла косметичку во время недавнего нападения. Это было тем более приятно, что она также сохранила и жизнь. Руки целы – не то, что у Вики после обхаживания железным прутом. Лицо нетронуто, а ведь Лизе до конца дней своих придется ходить с ужасным шрамом от уха до уха. Или, будучи активной лесбиянкой, она со своим воинственным украшением даже приобретет особую привлекательность в глазах подружек?
Вспомнив, как бывшие телохранительницы соприкасались напряженно вытянутыми языками, Люба невольно заспешила, подкрасив глаза не так тщательно, как обычно. Но она ведь не очаровывать кого-то собиралась, а просто спать. Неважно, что на одной кровати с почти незнакомым мужчиной. Ничего не значил и тот факт, что без импровизированной постирушки можно было вполне обойтись. Когда Люба лгала, она в первую очередь обманывала саму себя, вот почему это получалось у нее столь правдоподобно и убедительно. Насквозь фальшивая женщина умеет выглядеть естественней самого искреннего мужчины. Вот и весь секрет маленьких женских побед.
В комнату Люба вернулась той же деловитой походкой, которой уходила. Уселась на стул, развернув колени к стене (не Шерон Стоун какая-нибудь!). Бегло взглянула на своего нового знакомого. Не очень любезно осведомилась:
– Водочкой в одиночку балуетесь? Не могли потерпеть немного?
– Зачем? – удивился Громов, заменив пустой стакан в руке на сигарету. – Мне захотелось выпить, я выпил. Разве я должен спрашивать у кого-то разрешения?
– Ну, положим, я вам, конечно, не жена, – признала Люба, хотя неудовольствия в ее тоне при этом не убавилось. – Однако вы могли предложить выпить даме.
– А дама разве хочет водки?
Люба смутилась:
– Нет… Но существует элементарная вежливость, и…
– Правила хорошего тона? – закончил за Любу Громов.
– Вот именно! – бросила она с вызовом.
– И в соответствии с этими правилами я должен был напоить вас водкой перед сном?
Люба не нашлась что сказать, а Громов, глядя на нее поверх пламени зажигалки, неспешно произнес:
– Когда я укладываю женщину в постель… – Неторопливая затяжка. – …я не хочу давать ей повод думать, что… – Струя ароматного дыма взметнулась к потолку. – …ее споили или каким-то образом перехитрили. Это как в настоящем спорте. Все должно быть честно.
Вариантов ответов у Любы имелась масса. Промелькнула даже мысль сходить в ванную комнату и забрать то, что там осталось. Но вместо этого она предпочла задать свой собственный вопрос, разбитый на несколько этапов:
– А разве вы укладываете женщин в постель без спросу? Так же, как пьете водку? Захотелось, и сделал, так?
– Если это тебя коробит, Любаша, то специально для тебя я могу сделать исключение, – галантно сказал Громов, вставая. – Укладывайся сама. Я скоро.
Через пятнадцать секунд после того, как Громов вышел, выключив в комнате свет, Люба уже лежала под покрывалом у самой стенки. Через пять минут ее накрывало только мокрое мужское тело. А потом время вообще потеряло всякий смысл.
Когда к окружающим предметам вернулись очертания, и потолок вновь проявился в темноте там, где ему надлежало быть, все, на что оказалась способна пришедшая в себя Люба, это слабо удивиться: неужели она не умерла?
* * *Женская головка расслабленно лежала на груди Громова, осторожно трогая ее губами. Он машинально поглаживал ее по волосам, думая о вещах совершенно посторонних. Точно так же Громов вел бы себя, если бы на грудь ему забралась чужая мурка, требуя свою порцию ласки, без которых кошки и женщины никогда не чувствуют себя довольными жизнью. Они приходят и уходят – кошки и женщины. Но обязательно получают свое.
– Тебе было хорошо? – прошептала Люба, подняв голову.
«Из-за подобных вопросов порой кажется, будто ты всю жизнь провел в постели с одной и той же женщиной», – подумал Громов.
– Конечно, – мягко сказал он. – Очень хорошо.
– А я так вообще таю, – призналась Люба.
Громов улыбнулся той половиной рта, которую она не могла видеть. Да, бывают моменты, когда женщина кажется мягкой и податливой. Но чаще всего это обманчивое впечатление. Люба принадлежала к той породе представительниц прекрасного пола, характер которых оказывается даже тверже их лобка. И то, и другое они предпочитают скрывать от посторонних. Но рано или поздно тайное становится явным.
Судя по рассказу покойного Мини, Люба во что бы то ни стало вознамерилась заполучить пятьдесят тысяч долларов, обещанные ей за голову жениха. Она не могла не понимать, зачем Сурин понадобился бандитам. Однако же безмятежно мурлыкала на груди того, кого считала одним из них, и казалась вполне счастливой.
Немного поразмыслив, Громов решил начать прощупывание Бородиной с не менее банального вопроса, чем тот, который был задан ему самому. Прощупывание, разумеется, подразумевалось не в буквальном смысле. Все, что Громову хотелось потрогать, он уже потрогал. И руки его были заброшены за голову, когда он спросил:
– У тебя было много мужчин, м-м?
– Я что, на проститутку похожа? – притворно оскорбилась Люба. – Думаешь, я всегда прыгаю в постель к первому встречному?
– Просто ты очень красивая, – успокоил ее Громов, пристально глядя в темноту. – Трудно поверить, что у тебя никого нет.
– А вот представь себе: никого. – Люба оперлась подбородком на руку и зазывно посмотрела на Громова. Лежа на животе, она лениво болтала ногами в воздухе и ждала, какова будет реакция на ее признание. Может быть, рассчитывала, что от изумления Громов свалится с кровати?
– А этот… Суранов… Суриков… – Он раздраженно прищелкнул пальцами, делая вид, что не может вспомнить фамилию.
– Сурин, – пришла на помощь Люба. Если до этого ее сияющие глаза были широко открыты, то теперь она их настороженно прищурила, пряча в густой тени ресниц.
– Сурин, – согласился Громов. – Он ведь, насколько я понимаю, был твоим женихом?
– Он не был моим женихом, а считал себя таковым. Как говорится: почувствуйте разницу.
– А кем же он являлся для тебя на самом деле?
– Чаще всего я называла его мальчиком-с-пальчиком, – смущенно хихикнула Люба. – Еще – сказочным гномиком, но реже.
– Гномиком? – удивился Громов. – И что же, Андрюша откликался на эту кличку?
– Во-первых, Аркаша, а не Андрюша. Во-вторых, я называла его так только про себя. Вообще-то он симпатичным был мужчиной, только маленьким очень.
Громов нахмурился. Предполагалось, что Люба заметит эту деталь и истолкует ее по-своему. Он не ошибся.
– Ты что, ревнуешь? – восторженно протянула она. – Это мне уже начинает нравиться.
– Да нет, – буркнул Громов. – Просто интересно, что могла найти такая женщина, как ты, в таком мужчине, как он.
– Теперь это неважно. – Люба перекатилась на спину. Кажется, это было приглашение заняться чем-нибудь более существенным, чем обсуждение достоинств и недостатков ее несостоявшегося жениха.
– Важно, – возразил Громов. – Чужой опыт восполняет недостаток собственного.
– Чего-чего, а опыта тебе не занимать. – Вернувшись в исходную позицию, Люба зазывно посмотрела на Громова.
– Нет, серьезно, – продолжал он гнуть свою линию. – Расскажи мне о своем сказочном гномике. Что в нем было такого особенного? С того момента, как он умыкнул миллиард, мне все ясно, тут можно ничего не объяснять… Но до этого, когда он был еще обычным банковским клерком?.. Чем же он все-таки тебя купил?
– Меня не купишь, – отрезала Люба. – Деньги в жизни не главное. – К тому выражению лица, которое она на себя при этом напустила, так и напрашивалось ожерелье из фальшивых бриллиантов. – А с Аркашей я от скуки сошлась, – заявила она, выводя ноготком затейливые вензеля на груди Громова. – И очень скоро пожалела об этом. С ним оказалось еще скучнее, чем без него. Постельные сцены занимали у нас не больше пятнадцати минут. Потом… – она задумалась, как бы стараясь получше вспомнить прошлое, – потом Аркаша начинал разглагольствовать. Этим наше общение с ним и ограничивалось.
– О чем же он разглагольствовал? – поинтересовался Громов. – Небось звезды с неба обещал достать? Золотые горы?
– Я же уже тебе сказала: меня на эту удочку не поймаешь, – раздраженно напомнила Люба. – Да, Аркаша пытался расписывать что-то про нашу совместную жизнь, но больше всего он говорил о себе самом.
– А именно? – ненавязчиво поторопил ее Громов.
Люба змеей заползла на него всем телом, откровенно тяготясь беседой. Но и на груди Громова ей не лежалось спокойно. От ее беспрестанных движений создавалось впечатление, что конечностей у нее стало раза в два больше, чем прежде. Находясь под ней, было легко представить себе, что испытывает жертва, очутившаяся в лапах ненасытной паучихи.
Уступить ей? Нет, дожидаться следующего перерыва на отдых Громову вовсе не хотелось. Он чувствовал, что вот-вот докопается до сути, и не хотел терять время.
– Ты мне не ответила, – напомнил он, не позволяя Любе сползти ниже. Для этого пришлось довольно крепко обхватить ее за талию.
– Да что ты привязался ко мне с этим недомерком Аркашей? – возмутилась Люба.
– Расскажи мне, что за байки он тебе рассказывал, и перейдем от болтовни к делу, – многообещающе сказал Громов.
– Пожалуйста… Например, Аркаша без конца жаловался на свой рост, – откликнулась Люба, увлеченно покусывая Громова за плечо. – Виноватыми в этом он считал своих родителей и поэтому почти не поддерживал с ними отношений. Его единственным утешением был Том Круз. – Любино воркование становилось все более прерывистым, а ее руки неутомимо искали себе то одно занятие, то другое. – Он чуть ли не молился на этого актера. Без конца смотрел фильмы с его участием, старался причесываться и одеваться точно так же. В общем, Том, он был и остается Крузом, а Аркаша из-за него сделался настоящим крэйзи. Глупо, правда?
– Том Круз ведь тоже, кажется, малорослый? – спросил Громов, перехватывая шарящие по его телу Любины руки.
– Ну да, – подтвердила она недовольным тоном. – Аркаша мог часами простаивать возле зеркала, выискивая у себя сходство со своим любимцем. – Поглядит-поглядит, а потом напыжится и скажет: «Первым делом, когда разбогатею, сделаю себе пластическую операцию»…
– Пластическую… Что? – Громов едва удержался от крика, но еще больших усилий стоило ему сохранить горизонтальное положение.
– Операцию, – повторила Люба, не подозревая, как близко она только что была к тому, чтобы оказаться сброшенной на пол. – Ему ведь не так уж много нужно было изменить, если разобраться. Подправить разрез глаз, чуточку подогнать нос… Аркаша считал, что его главное отличие от Тома Круза кроется в линии рта и подбородка. Но он говорил, что современная медицина…
– Помолчи, – попросил Громов сквозь зубы.
– Ревнуешь все-таки? – догадалась Люба. – Тогда умолкаю. Мне и самой не очень-то хотелось вспоминать все эти подробности. Знаешь, лучше всего Аркаша орудовал своим…
Громов не слышал, что рассказывала ему Люба про средний палец Сурина. Ему было не до того. Головоломка, которая все это время не давала Громову покоя, разрешилась сама собой. Фрагменты загадочной картинки стали на места… Вот Аркаша Сурин пакует вещи, не забыв положить в чемодан пару лучших портретов Тома Круза. Вот он, уединившись, обрабатывает свое лицо серной кислотой, чтобы его намерение сделать пластическую операцию не показалось врачу подозрительным. Когда молодой человек просит срочно изменить ему внешность, у кого-нибудь из персонала больницы может возникнуть желание сообщить об этом куда следует: а вдруг таким образом решил укрыться от правосудия какой-нибудь особо опасный преступник? Но если лицо этого молодого человека обезображено ожогами, то никаких ненужных вопросов не возникнет. Беднягу превратят за пару недель в вылитого Тома Круза и пожелают ему счастливого пути.
Таким образом Сурин обезопасил себя на все сто процентов. Он рассчитывал отлежаться с забинтованным лицом в какой-нибудь больнице, пока будут прочесываться аэропорты, вокзалы и гостиницы. Переждать суматоху и появиться на свет божий абсолютно новым во всех отношениях человеком. Сказочно богатым, по-голливудски красивым, неузнаваемым.
Не будет ничего удивительного, если в его изготовленных заранее документах беглеца окажутся вклеенными фотографии Тома Круза, переснятые из журналов и уменьшенные до нужных размеров. И подойдет однажды видоизмененный Сурин к окошечку регистрации авиабилетов на чартерный рейс в какой-нибудь Египет и…
– …поелозит немного своим поганым пальцем и тут же кончит… А мне нужен настоящий мужчина – такой, как ты… ты один… Хочу тебя… Я так хочу тебя, Громов, миленький…
Он с недоумением уставился на расходившуюся Любу, о существовании которой совсем забыл.
Увидев устремленный на нее взгляд, она осеклась и даже шевелиться перестала.
– Что? Что случилось? Почему ты так на меня смотришь?
– Как? – холодно спросил Громов.
– Как будто не видишь меня в упор, – обиженно ответила Люба.
– Вижу. Я тебя отлично вижу.
– Тебе было неприятно слушать эти подробности? – догадалась она. – Но ты же сам меня попросил…
– Нам придется расстаться, Любаша, – сказал Громов, постаравшись смягчить тон, насколько это вообще было возможно в данной ситуации. – Ты уж извини.
– Как же так? Мы ведь…
Пришлось отчетливо повторить все в обратном порядке:
– Извини, но нам придется расстаться.
Люба отшатнулась, словно получила удар по лицу. Безжалостный, прямой. Без всякой скидки на то, что она женщина.
Громов отвернулся. Теперь, когда каждая минута была дорога, он не мог позволить себе тратить время на сантименты. Что-то придумывать, объяснять, находить слова утешения… Нет! Этот завязавшийся узелок нужно было рвать одним махом, сразу. Долгие проводы – лишние слезы.
Люба еще около минуты оставалась лежать на груди Громова в прежней позе: ни дать ни взять миниатюрная полульвица по имени Сфинкс.
Когда тишина сделалась невыносимой, все, что осталось Любе, это поспешно вскочить с кровати, чтобы очутиться подальше от мужчины, отвергнувшего ее с таким равнодушием.
Вскочить-то она вскочила, но на этом для нее все и закончилось. Навсегда.
* * *Джуга из Поти понятия не имел, что нанявший его Женя Минин уже не имеет возможности рассчитаться с ним за проделанную работу сполна. У него имелся задаток – две с половиной тысячи долларов. Он знал, что его клиент Громов проживает в 713-м номере гостиницы «Бриз». И у него был план по устранению этого человека. Все. Больше Джугу ничего не интересовало, не считая, конечно, конечной расплаты. Вернее, все его интересы были подчинены одной-единственной цели.
Ровно в половине четвертого утра Джуга, уснувший в девять вечера, открыл глаза. Как всегда в подобных случаях, он спал на спине, полностью одетый. В гостиничном номере не осталось ни единого отпечатка его пальцев, ни единого следа его присутствия. Только запись в регистрационном журнале, но там значился некий Вахтанг Ираклиевич Туманишвили, которым Джуга, само собой, не являлся.
Руки в прозрачных резиновых перчатках ужасно потели и чесались, но Джуга не позволил себе снять их даже на минуту. Кроме того, на нем был надет тонкий, однако все равно слишком теплый для лета серый свитер. Его ворот в развернутом виде закрывал лицо до самых глаз, вот почему приходилось мириться с некоторыми неудобствами такой одежды. Издержки профессии. Еще и не такое приходилось терпеть Джуге ради успеха операции. Однажды он двое суток просидел в заброшенной выгребной яме, и ничего, не помер. Эта неприятность произошла с тем, с кем и должна была произойти, а Джуга благополучно отмылся и продолжал жить дальше. Да.
С тех пор его гонорары значительно выросли, и в последнее время Джуга работал с различными группами прикрытия, как и положено настоящему профессионалу, не делающему осечек. Помощники, разумеется, периодически менялись. Одни сидели (понятно где), другие и вовсе лежали (неизвестно на каких кладбищах). Он, Джуга, главный исполнитель, пережил их всех и надеялся пережить еще столько же, прежде чем уйдет на покой.
На этот раз ему ассистировали новички: Резо Горгадзе из Тбилиси, похожий своей бородой на настоящего абрека, и оба его молодых племянника, Георгий и Сандро. Обязанностей у всех троих было не так уж много. Снять по фальшивым паспортам два номера в гостинице. Оставить в одном из них вещи, необходимые Джуге для дела. Дожидаться его снаружи в машине, чтобы помочь уладить трудности, если таковые, не приведи господь, возникнут.
Угнанный племянниками Резо салатный «Ситроен» не слишком понравился Джуге. Обычно он покидал место проведения акции на менее приметных машинах типа стареньких «Жигулей», которые сжигать потом не то что не жалко, а даже приятно. Но менять что-либо было поздно, поэтому Джуга смирился с «Ситроеном». А из доли троицы он мысленно вычел полштуки баксов. Это было справедливо. Мужчины должны платить за свои ошибки, иначе они будут совершать их до седых волос. Да.