Отец Катапотова оказался на удивление обычным человеком. Без причуд. Без цветных волос и значков. Серые волосы, серый костюм, потухший взгляд, стоптанные ботинки. Похоже, вся экстравагантность досталась младшему в семье.
Когда школьники расселись и, наконец, с большим трудом успокоились, на кафедру поднялся преподавательский состав во главе с Макаром Семеновичем и папой Катапотова. Сам Катапотов за партой выпрямил спину и гордо расправил плечи. Андрей Григорьевич пригладил лысину. Макар Семенович прокашлялся:
– Добрый день. Сегодня я хочу вам представить Николая Ильича Катапотова – папу Сережи Катапотова.
– Здравствуйте, – сказал папа Катапотова.
– Здрасьте, – сказали дети.
Макар Семенович продолжал:
– Николай Ильич – известный изобретатель. Сегодня он представит свое новое изобретение… Впрочем, вам слово, Николай Ильич…
Папа-изобретатель поставил квадратный чемоданчик на учительский стол. Торжественно положил на чемоданчик руки, давая понять, что внутри находится нечто весьма ценное.
Дети затаили дыхание. И в тишине раздался свистящий шепот младшего Катапотова:
– Я видел… Я видел… Это что-то! Это будет – бомба.
– Занавесьте, пожалуйста, окна, – попросил папа-изобретатель без предисловий. – И прошу кого-нибудь подойти к выключателю и по моей команде выключить свет.
– Я, я! – закричал Иоффе и бросился к выключателю и сразу выключил свет.
Стало темно, как в запечатанном молочном пакете. Кто-то вдруг засвистел, как в кинотеатре.
– Не сейчас, мальчик, – сказал папа-изобретатель. – Еще рано.
– Извините. Понял.
Иоффе включил свет.
Школьники и учителя на мгновение зажмурились. Николай Ильич открыл чемоданчик. Все до одного мальчики в классе приподнялись с мест, чтобы увидеть, а что же внутри. Девочкам тоже было смерть как интересно посмотреть, что под крышкой, но они остались сидеть на местах, с трудом сохраняя спокойствие.
Николай Ильич резко развернул чемоданчик, чтобы всем было видно, а потом и вообще снял крышку. Внутри чемодана на плоской поверхности рядами располагались выпуклые линзы темного стекла. И все, ничего больше внутри чемоданчика не было.
Кажется, ученики театрального класса были разочарованы.
– А что это? – спросил с места Сенин.
– О, это очень интересная вещица, – папа Катапотова потер руки и неожиданно улыбнулся. Спереди у него не хватало одного зуба. Рассказывая об изобретении, он оживал на глазах.
– Это «ДБС», расшифровывается как «ДА БУДЕТ СВЕТ». Название не скромное, но правдивое. Это универсальный осветительный прибор!
Папа Катапотова подсоединил «ДБС» к розетке.
– Простите, а как он работает? – спросил Веролоев со своего места.
– Всему свое время, – успокоил Николай Ильич, нажимая на крохотные кнопочки на еле заметной панели.
– Выключай, – скомандовал он Иоффе.
Иоффе подчинился. Поначалу в темноте появилась крохотная светящаяся точка.
– Это все, что ли? – попытался сострить Рогов.
Но никто не стал смеяться. Вдруг светящаяся точка превратилась в световое лезвие и разрезала класс физики от пола до потолка. Горстями высыпали световые точки всех возможных цветов и запрыгали по лицам удивленных школьников. И тут началось! Объемные световые фигуры невероятных форм словно выскакивали из волшебного чемоданчика и, теснясь, торопясь, заполняли собой класс. Здесь были и ожившие персонажи из мультфильмов, и уж совсем невиданные фигуры.
Световые фантомы накрывало волнами яркого света, на гребнях которых появлялись все новые и новые герои никогда не виданных фильмов.
Свет изредка попадал на лицо папы-изобретателя. Темные тени притаились в его глазницах. Лицо застыло без движения. Только ходили буграми желваки. В темноте лицо его напоминало маску призрака.
Вдруг яркие фигуры, плывшие по классу, осыпались золотой пылью, перемешались и собрались в голографический дискотечный шар, словно покрытый чешуей Золотой Рыбки (сказка Пушкина, проходят во 2-м классе средней школы).
Шар завис в воздухе и вдруг словно взорвался изнутри, и ослепительные звезды разлетелись по всему классу. Школьники ахнули. Катапотов завизжал от радости и гордости.
Звезды погасли, истлели по углам. В темноте послышался резкий голос изобретателя:
– Включите свет.
Иоффе стоял возле выключателя с открытым ртом, распахнутыми глазами и ничего не слышал.
– Иосиф, включи свет, – повторила Калина звонким голосом.
Иоффе хлопнул длинными ресницами и щелкнул выключателем. Все снова зажмурились и, еще не раскрыв глаз, начали аплодировать.
Папа-изобретатель принимал похвалы с достоинством, улыбаясь и слегка склонив голову. Катапотов, отбив ладоши, начал топать ногами.
– Спасибо, Николай Ильич, – сказал Макар Семенович, когда овации стихли. – Я вас уверяю, ваше замечательное изобретение я использую на все сто процентов в спектакле о рыцаре Диего.
– Подождите, – вмешался Нянькин, – почему в «Диего»? Я хочу занять этот световой прибор в «Осирисе». Вы же не против?
– Я не против, – ответил Николай Ильич, оказавшийся между двух огней.
Макар Семенович и не думал уступать:
– Ведь можно светом изобразить фрагмент старинного замка.
– Можно, – ответил Николай Ильич. – «ДБС» может практически все. И стоит при этом гораздо дешевле общеизвестных концертных лазеров.
Тут в бой вступил Нянькин:
– А можно ли светом нарисовать египетскую пирамиду?
– Легко, – гордо сказал изобретатель.
– В вашем спектакле этот прибор будет лишним, – обратился Макар Семенович к Нянькину.
– Неужели? – не сдался Нянькин. – А я думаю, это в вашем спектакле никакой лазер не понадобится.
– Давайте обсудим это позже, – попыталась не допустить конфликта Калина.
Школьники с большим интересом следили за происходящим на кафедре. Спектакли в жизни бывают интересней спектаклей на сцене. Но преподаватели не стали ссориться при всех. Нянькин пожал плечами и отвернулся. А Макар Семенович объявил перерыв.
Ученики принялись убирать вещи, и тут раздался истошный крик:
– А-а-а! Ничего себе!
Все обернулись к Юле Балте. Та держала в одной руке свою безразмерную сумку, а в другой – кошелек с бисерным сердцем.
– Видишь, – оживилась Калина, – нашелся. Надо было тогда хорошенько поискать.
– Его здесь не было! – заявила Балта.
Ребята вокруг засмеялись.
– Чего вы ржете-то? Правда, его здесь не было!
Все засмеялись еще громче. А Рома бросил быстрый взгляд на Юрика. Тот, поймав взгляд, отвел глаза, словно он тут ни при чем. Балта не унималась:
– Его мне подкинули. И я даже знаю, кто это сделал.
Балта выбросила руку вперед и ткнула пальцем в стоящую в стороне Еву Иванову. Школьники инстинктивно сделали шаг назад.
Ева внимательно посмотрела на бывшую подругу.
– Я тебе сейчас палец откушу, – спокойно сказала она.
Балта быстро убрала руку. Она знала, Ева может.
– Это ты подбросила, – сказала Балта неожиданно тонким голосом, – потому что тебя совесть замучила!
На кафедре опомнились педагоги.
– Ребята, – начал Макар Семенович, – Юля, давайте сначала разберемся…
Но Ева Иванова разбираться не захотела. Одним движением она закинула на плечо лямку рюкзака и вышла из класса.
Рома поспешил за ней. То есть он не хотел идти за Евой. Или, точнее сказать, он, может, и хотел, но постеснялся бы, но собственные ноги его подвели. Сами понесли. Что-то есть внутри человека, что управляет им помимо его воли. Рома узнал об этом, когда его в свое время наказали за кражу шоколадных конфет (рука сама потянулась). Но тут совсем другое дело. Надо будет об этом поговорить с мамой, думал Рома, спеша по коридору за Евой, мама уж точно все объяснит.
– Ева.
Ева не обернулась.
– Ева, это я! – крикнул Рома громче.
Девочка остановилась. Внешне она была спокойна.
– Что тебе?
– Не уходи.
– А тебе-то чего? Ты же тоже думаешь, что я – воровка.
– Нет, ты что, я так не думаю, – попытался убедить ее Рома. – Я, наоборот, искал вора.
Ева покачала головой.
– Я вижу, ты никого не нашел. Кроме меня.
Рома задохнулся:
– Ты что, я тебя не подозреваю вообще…
– Но ты ведь никого не нашел?
– Пока нет, – вынужден был признаться Рома.
– Меня все ненавидят. Я больше в этом классе оставаться не хочу.
– Ева… – в нужные моменты Роме катастрофически не хватало слов. – Я…
– Что?
– Мы… То есть я… Мы найдем вора.
– Поздно. Пока.
Ева развернулась и вышла с этажа на лестницу.
Она не могла видеть, как Рома, оставшийся за ее спиной, произвел ряд странных движений. Он сначала пошел за ней, потом остановился, развернулся, сделал шаг в направлении класса, потом опять передумал, решил идти догонять Еву, но тут же снова передумал и остановился на месте, мысленно кляня себя за нерешительность и вообще не понимая, что ему теперь делать. Надо было сказать Еве, что это Юрик подложил кошелек Балте. Но тогда бы Юрик обиделся, это очевидно. Выбирать между Евой и Юриком – это было жуткое мучение. У Ромы даже голова заболела. Потом он подумал, что выбирать уже поздно и что Ева ушла.
Рома хотел отправиться поговорить с Юриком и сказать, что вся эта ерунда случилась из-за него. Но тут он живо представил, что ему Юрик будет отвечать на обвинения. Главная мысль – я ни в чем не виноват, я хотел как лучше. Отвечать он будет уверенно, и Рома ничего не сможет ему сказать. По крайней мере, в момент разговора. Рома всегда завидовал людям, столь убежденным в своей правоте. И он, хоть убейте, не понимал, почему нужные слова не приходят в тот момент, когда они так необходимы?!
18
Оказалось, что жонглировать двумя яблоками не так уж и просто. Впрочем, научиться можно. Стоишь над кроватью и пробуешь раз, второй, восемнадцатый, двадцать четвертый… До тех пор, пока одно яблоко не будет взлетать, подброшенное вверх, а второе сей же час не станет плотно ложиться тебе в ладонь, затем, чтобы через мгновение снова взлететь в воздух.
Яблоко может попасть по голове. Это надо учитывать. Яблоко может упасть на пол. И не один раз. Яблоко может попасть вам по голове и потом скатиться на пол.
Рома не мог вспомнить, как звали ученого, которому на голову упало яблоко. Он, должно быть, в момент открытия тоже учился жонглировать.
Рома направился на кухню за третьим яблоком. Там он заодно спрятал мамину зажигалку и сигареты. Надо же было как-то отучать ее от курения.
Научиться жонглировать за выходные приказал Макар Семенович. Сказал, это нужно для спектакля. Вряд ли средневековые рыцари жонглировали, стоя на башнях в ожидании врагов. Маловероятно также, что они выходили на турниры с яблоками в руках. Может быть, только ненормальные, сумасшедшие рыцари. Рыцари, свихнувшиеся во время Крестового похода. Рома не хотел быть чокнутым рыцарем.
Он, понимая, что за выходные может не успеть, принялся жонглировать уже в школе. Яблок у него тогда не было. Нянькин дал ему теннисные мячики. Рома встал лицом к стене, специально так, чтобы мячики падали на мат и никуда не укатывались. А падали мячики часто. Очень часто. Рома устал наклоняться. Вдруг за спиной его хлопнула дверь. Судя по голосам, в спортзал вошли Калина и Андрей Григорьевич. Рому они не заметили, поэтому Калина и продолжала говорить вещи, для ушей школьников явно не предназначенные:
– …Еву надо вернуть. Это несправедливо. Я тоже не верю, что это она.
– Ну как ее вернешь? – устало спросил Андрей Григорьевич. – Я маме ее звонил. Она мне говорит: я в этом вопросе занимаю позицию своей дочери.
– В смысле? – не поняла Калина.
– В смысле забирает из школы Еву, потому что та сама здесь учиться не хочет.
– Это ужасно несправедливо, – вздохнула Калина.
Рома, стоя спиной к педагогам, замер, не зная, что ему делать. Шершавые мячики он крепко сжал в руках, словно они были живыми и могли, заговорив, выдать его.
– Все образуется, – сказал после паузы Андрей Григорьевич.
– Как?
– Не знаю, – ответил Андрей Григорьевич. – Но все обязательно образуется.
Потом они заметили Рому и велели ему идти домой.
Толя Маленький как раз подъехал к школьному крыльцу. Рома попытался жонглировать на заднем сиденье во время пути, но один мячик попал Толе Маленькому по голове, и тренировки пришлось прекратить. Сказать по правде, Рома не мог сосредоточиться на жонглировании. Он думал о Еве.
Рома забрал у Толи телефон и позвонил Еве домой.
– Привет, – сказал он, услышав Евин голос. Но та немедленно повесила трубку.
Рома набирал номер еще несколько раз, но Ева неизменно бросала трубку. Она не хотела с ним разговаривать.
И вот на следующий день Рома стоял над кроватью, подкидывал и ронял яблоки на покрывало, на котором появлялись еле заметные вмятины. Настроение было паршивое. Рома чувствовал себя предателем. Ему позвонил Юрик. Рома сослался на занятость и первый раз в жизни отказался разговаривать с другом. Такого с ним до сих пор не случалось. Раньше Рома с Юриком и молчал с удовольствием. Но теперь все изменилось.
Яблоки одно за другим упали на одеяло. И с последним упавшим фруктом Роме пришла ясная, как весеннее солнце, мысль. Надо съездить в Еве домой. И сделать это не откладывая.
Папа, как обычно, стоял напротив телевизора, неторопливо раскачиваясь, перенося вес с ноги на ногу. Рома пропустил рекламную паузу – она всегда раздражала отца, пропустил спортивные новости, беспокоить отца во время них мог только сумасшедший, и дождался объявления погоды.
– Пап, можно я к однокласснице съезжу?
– Зачем?
– Поговорить.
– Позвони ей.
– Это не телефонный разговор.
– Завтра в школе все ей скажешь…
– Завтра уже поздно будет!
И началось. Рома упрашивал отца отпустить его одного. Папа был против. Он не понимал, что Ева не берет трубку, и в школе больше не появится, и Рома не сможет увидеть ее никак иначе. Пришлось прибегать к запрещенным приемам:
– Пап, а если бы ты был на моем месте…
– Только не начинай.
– Если б ты маму захотел увидеть, а тебя родители не пускали?
Папа сдался. Рома, выслушав ряд инструкций по безопасности, отправился к Еве.
Иванова жила на краю города возле предпоследней станции метро. Сразу за буквой «М» начинался настоящий парк. Даже не просто парк, а березовый лес. Это было необычно и удивительно. Рома сам жил в центре, где деревья пора заносить в Красную книгу.
Рома легко нашел дом и подъезд. Но открывать дверь Ева не захотела.
– Уходи, – глухо сказала она из-за запертой квартиры.
– Ева, я хотел поговорить.
– Говори.
Рома вдруг обнаружил, что говорить ему особенно нечего.
– Все будет нормально, – сообщил он. – Я найду вора.
Про Юру и кошелек Рома не упомянул.
– Уходи, – сказала Ева за дверью.
И тогда Рома запел. Это произошло помимо его воли. Подобно тому, когда вы переходите улицу и видите мчащуюся на вас машину. Ноги сами собой бегут быстрее.
Ромин рот раскрылся без подготовки и начал издавать относительно приятные звуки. Рома пел песню из спектакля, в котором репетировал, арию рыцаря Диего. Там были следующие, кстати сказать, весьма уместные в создавшемся положении, строки:
Если надо, Рома мог петь громко, но в подъезде была хорошая акустика, и приходилось себя сдерживать. Закончил он дрожащей, пульсирующей нотой.
Дверь открылась. Но не та. Это была дверь напротив. Пожилая соседка высунула голову на площадку.
– Кошку мучаешь? – спросила она.
– Нет, – обиженно ответил Рома.
– Смотри у меня.
Голова соседки убралась обратно в квартиру. Рома повернулся и с грустью посмотрел на дверь Евы, которая так и не открылась. Искусство не помогло. Рома обреченно шагнул к лифту, и в этот момент за спиной его щелкнул замок. На пороге стояла Ева. Она разглядывала Рому, слегка склонив голову.
– Что тебе?
«Значит, действует песня. Может, и спектакль получится?» – быстро подумал Рома, а вслух сказал:
– Не уходи из школы. Пожалуйста. Я…
Ева не дала ему продолжить.
– Жди здесь. Я сейчас оденусь – пойдем погуляем. Там и поговорим.
И Ева скрылась в недрах квартиры.
Гуляли вокруг дома. Пенсионеры и другие любители свежего воздуха протоптали вокруг панельной многоэтажки удобную тропу. Как раз для двоих.
Снег падал тихо, кружась, не торопясь опуститься на землю. Когда Ева взяла Рому под руку, у него похолодело внутри, хотя одет он был довольно тепло.
– Тебе же раньше Алла Мирославская нравилась, – сказала Ева.
– Нравилась, – выдавил из себя Рома.
– А теперь что, разонравилась?
– Теперь да… – Рома почувствовал, что ему не хватает воздуха, и поспешил поменять щекотливую тему. – Не уходи из школы.
– Меня все ненавидят.
– Неправда. Я вот, например, тебя…
– Что?
– Я тебя не ненавижу, – извернулся Рома, – и Юрик, и Катапотов. И еще… многие не верят, что ты кошелек взяла и часы. Ты не могла, я считаю.
– Почему это? – Ева остановилась, посмотрела на Рому с вызовом. – А вдруг я воровка? Вдруг ты с воровкой сейчас разговариваешь?!
Рома выдержал испытующий взгляд.
– Не могла ты украсть. Я тебе верю. Возвращайся… В кино сходим… – добавил зачем-то Рома.
Ева задумалась.
– Знаешь что, – сказала она. – У меня мама врач. Она мне справку сделает до Нового года, как будто я болею…
– Ну и что? – не понял Рома.
– У тебя неделя… Десять дней, – поправилась Ева. – Найдешь вора, докажешь, что я не крала ничего, – я вернусь. А нет, я в свою старую школу с новой четверти пойду. Там мне никто бойкотов не устраивает.
– Все ясно, – сказал Рома, а сам подумал, что у него больше чем пятнадцать дней. Если тридцать первое считать, то это шестнадцать дней получится. За это время можно горы свернуть.
19
Воскресным утром Рома по телефону рассказал Юрику о разговоре с Евой. Юрик на том конце провода чем-то чавкал.