Юрик тем временем копил. И вот, пожалуйста. Хотя Роме дают на обеды в три раза больше, денег у него нет, а у Юрика полно. Такое положение вещей плохо влияет на дружбу.
Ребята подошли к автомату, стоящему в зрительском фойе. Один из зрителей не пошел на спектакль. Автомат не отдавал ему пакетик оплаченных сухариков. Зритель бил по автомату маленьким кулачком.
– Вы не бейте сильно, лучше толкните его, – посоветовал Юрик. – Плечом.
– Мальчик, занимайся своими делами, – раздраженно ответил Юрику зритель, а точнее будет сказать, человечек, поменявший сценическое искусство на пакетик сухарей.
Юрик пожал плечами. Они с Ромой отошли в сторону. Поговорить.
– Я Еве не доверяю, – сказал Юрик.
Ромино раздражение нашло выход через горчайший сарказм:
– А кому ты доверяешь? Сенину? Или Катапотову, может?
– Ты чего такой нервный? – не понял Юрик.
– Ничего! Еве эти часы вообще не сдались! Что она их, на рынке продаст?
– Если часы дорогие, найдет, куда деть. А ты ей доверяешь, потому что она сама тебя попросила. Вот ты и расклеился. И уже объективным быть не можешь!
– Почему это не могу? – возмутился Рома.
– Не можешь! Потому что она, может быть, специально попросила, чтобы снять с себя все подозрения.
– А я все равно ей верю.
– Верить мало, надо точно убедиться, – заявил Юрик.
– И ты что, предлагаешь за ней следить? То есть она нас попросила найти вора, а мы за ней будем по пятам ходить?
Юрика слова друга не смутили:
– А что такого? Это называется отрабатывать версию. Ты одну версию отрабатываешь, я – другую.
Тут Рома запротестовал:
– Я не стану эту версию отрабатывать.
– А я – стану, – спокойно заявил Юрик.
Рома захотел ответить другу по существу и что-то, безусловно, неприятное, но в их разговор вмешался низкорослый зритель, помешанный на сухариках:
– Как ты там сказал? Двинуть плечом?
– Ага, – отозвался Юрик, – толкните, и пакетик сам упадет.
Зритель толкнул. Пакетик, сидевший на крайнем завитке пружинки, дрогнул и свалился в поддон. Зритель ринулся его вытаскивать.
Юрик обернулся к Роме.
– Ты не обижайся, – сказал он примирительно, – не хочешь за Евой следить, не будем. Мне перед Нянькиным неудобно, – сменил он тему. – Он меня в «Осирис» взял, а я ему нахамил и котлетами обсыпал.
– В «Осирис»? – Роме было неприятно, что Юрик попал в модный мюзикл «Осирис», а ему придется играть рыцаря в панталонах.
– Ага, – Юрик не заметил ревности в голосе Ромы, – я уж перед Нянькиным за котлеты извинялся, а он все равно, чувствую, напрягся…
– Слушай, – сказал Рома, – а может, ты Нянькина попросишь?
– О чем?
– Чтобы меня тоже в «Осирис» зачислили.
– Да я просил, – ответил Юрик после паузы.
– А он что? – спросил Рома.
– Ничего. Сказал, подумает.
Юрик ответил как-то неуверенно. У Ромы мелькнула мысль, что, может, он и не говорил ни о чем с Нянькиным.
Мимо них, прямиком в туалет, пробежал Мицкевич. Фашистскую каску он держал под мышкой.
Глаза Юрика загорелись.
– Пошли за ним, – сказал он Роме шепотом.
– Зачем? – не понял Рома.
– Надо Мицкевича проверить. Он в раздевалку входил, правильно?
– Входил.
– Вот, а мы его еще не допросили.
Рома нехотя пошел за Юриком, не понимая, что будет дальше.
В зрительском фойе остался зритель, грызущий сухарики с оглушительным хрустом.
Возле входа в туалет мальчики остановились. Здесь было неплохо слышно трансляцию спектакля. Рвались бомбы, кричали солдаты в промежутках между одиночными выстрелами. Фашисты на сцене теснили оставшихся бойцов.
Юрик зашептал:
– Мицкевичу надо свет выключить.
– Зачем? – не понял Рома.
– Выключить и дверь не открывать. Он тогда признается!
– Думаешь, он боится темноты?
– Ну, конечно, – сказал Юрик.
Рома посмотрел на Юрика с сомнением. Тот сдался:
– Хорошо, может, темноты и не боится. Зато знаешь чего он боится?
– Чего?
– Опоздать на сцену!
С этим сложно было поспорить.
Когда у Мицкевича в туалете погас свет, он поспешил скорее выйти в коридор, но дверь не открывалась.
Снаружи Рома и Юрик подперли ее шваброй. Мицкевич постучал в дверь.
– Эй, – как-то неуверенно крикнул он.
– Мицкевич, это мы, – сказал ему Юрик. Он стоял, широко расставив ноги и сложив руки на груди.
– Откройте, – попросил Мицкевич.
– Мы откроем. Только скажи, ты часы взял?
– Ты там что, не один? – поинтересовался Мицкевич.
Рома был против, не хотел обнаруживать себя, но Юрик уже сказал:
– Да. Мы с Ромычем здесь.
– Привет, Ром, – спокойно сказал Мицкевич из-за двери.
Роме почему-то стало стыдно, и он отозвался:
– Привет.
Ситуация приобретала абсурдный оттенок.
– Ты часы у Рогова украл?
– Нет, – спокойно ответил Мицкевич.
– А зачем ты тогда в раздевалку ходил?
Мицкевич не понял вопроса.
– Все на акробатике были, – пояснил Юрик, – а ты в раздевалку ходил.
– Откуда ты знаешь? – глухо спросил Мицкевич из-за двери.
– Люди видели, – дал Юрик уклончивый ответ и добавил: – Ты часы тиснул?
– Нет, – твердо произнес Мицкевич из глубин туалета. И тут же добавил: – Там взрывы закончились. Мне выходить скоро.
Юрик решил ковать, пока горячо:
– Не выпустим, пока не скажешь! Ты украл?
– Нет.
– Ты часы взял?
– Нет.
– Мы знаем, ты.
– Нет, не я, – упорствовал Мицкевич. – Пустите, на сцену опоздаю!
Рома не смог больше выдержать напряжения, отпихнул швабру ногой.
Дверь открылась. На пороге стоял Мицкевич. Раздражения не было на его лице. Словно вышел он не из темного туалета, а из солярия. Ни слова не сказав, Мицкевич быстро побежал на сцену. А Рома подумал, что ему не по душе методы расследования, предложенные Юриком.
– Это не он, – сказал между тем Юрик.
– А я тебе говорил, – произнес Рома. – Надо Сенина проверить. Если он захотел с себя подозрения снять, а на Мицкевича вину свалить – это лучший способ. Сказать: видел, он в раздевалку входил.
– Правильно! – загорелся Юрик. – Сенин нас с толку сбил. Пошли, найдем его!
Они отправились в раздевалку, потом в гримерку, но Сенина не нашли ни там ни там. Зато в гримерке нашли журнал с комиксами и, положив его на колени, пролистали от корки до корки.
В раздевалку медленно и вальяжно вошел Веролоев. Он тоже играл фрица за простыней. Его выход уже состоялся, и Веролоев пришел переодеваться. Шагал он медленно, степенно, положив на предплечье каску, как Наполеон – треуголку.
– А что вы здесь делаете? – спросил, проходя, Веролоев. – Вам снег пора уже давно сыпать.
Животный ужас в то же мгновение охватил Рому и Юрика, сковал их члены, чудовищными мурашками пробежал по спине. Снег! Они забыли про снег!
Гигантскими скачками, перепрыгивая не ступеньки даже, а целые пролеты, в спешке они выбежали не в тот коридор, одновременно развернулись и больно столкнулись лбами. Удар был настолько сильный, что Рома чуть не потерял сознание. Серебряные точки гроздью высыпали перед его глазами и пропали. Он еще приходил в себя, когда понял, что Юрик, крепко схватив за руку, тащит его на колосники.
Они ползли по балкам, рискуя свалиться вниз вместо бумажного снега. При этом Рома потряхивал головой – на месте ли она, или какой-то ее части после столкновения не хватает.
Добравшись до мешка, друзья разом, не глядя, опрокинули его вниз и только тут перевели дыхание. Посмотрели на сцену и окаменели снова.
Они сильно опоздали со снегом. Андрей Григорьевич уже умер, уже ожил, уже подошли к нему другие герои. Уже зрители, улыбаясь и вытирая слезы, хлопали в ладоши, благодаря артистов. И вот счастливые исполнители, взявшись за руки, готовы были поклониться, и тут им на головы высыпался мешок мелко нарезанных бумажек, да еще и сам пыльный мешок спланировал прямо на блестящую от пота лысину Андрея Григорьевича.
Трогательный финал был испорчен. Мало того, был испорчен весь спектакль. В зале засмеялись, гораздо дружнее, чем хлопали. Артисты скисли. Поспешили свернуть поклоны и скрыться за кулисами, стряхивая с голов резаную бумагу.
Андрей Григорьевич бросился на колосники. Он был так зол, что лысина его покрылась большими красными пятнами. В руке он сжимал тот самый злосчастный мешок. Не исключено, что надел бы его на головы виновникам его провала. Но Юрик и Рома как сквозь землю провалились. Андрей Григорьевич побегал еще некоторое время по театру. Успокоился, свернул и выбросил мешок в мусорное ведро и отправился переодеваться в гримерку. Надо было смыть бутафорскую кровь.
А в это время дверь туалета, где сидел в заточении Мицкевич, медленно отворилась. Показались две головы – черноволосая и светловолосая. Рома и Юрик внимательно прислушивались. По трансляции было слышно, как монтировщики разбирают декорации.
– Бежим! – сказал Рома.
– Бежим, – согласился Юрик.
– Бежим! – сказал Рома.
– Бежим, – согласился Юрик.
И они побежали.
15
Позже состоялся общий сбор в «Пещере». Рому и Юрика припугнули тем, что снимут с ролей, если еще раз повторится нечто подобное. Но все обошлось. Поругали и отвязались. Андрей Григорьевич оказался незлопамятным.
После общего сбора к Роме и Юрику подошел Мицкевич и тихо, но твердо сказал:
– Не надо так больше делать, пожалуйста.
Рома с Юриком обещали.
Продолжая расследование, они остановили Веролоева. Попытались расспросить, видел ли он что-то в тот день, когда у Рогова украли часы? Кто входил в раздевалку во время урока акробатики? Веролоев рассматривал себя в зеркале, висящем на первом этаже возле раздевалки.
– Часы? – спросил Веролоев, приглаживая висок.
– Два дня назад.
– Не помню! И потом, это меня не касается. Не так ли?
Рома и Юрик не знали, что ему ответить. В течение следующего дня они опросили по очереди всех, кто был в тот день в спортзале. Ответ был один. Вернее, два: 1) Не видел(а) я ничего. 2) Какие часы? Я уж забыл(а) про них.
Оказалось, что у потенциальных свидетелей очень короткая память. О краже часов школьники забыли очень быстро. Информация о неприятностях, так же как и выученные уроки, не задерживалась у них в головах. В одно ухо влетала, из другого вылетала.
Расследование зашло в тупик. Вместе с тем активизировались репетиции обоих спектаклей. И Макар Семенович, и Нянькин спешили выпустить спектакли к Новому году. Конкуренция между ними стала явной. Они поделили театральный класс на две половины. Получилось так, что все старенькие оказались в мюзикле у Нянькина, а все новенькие в спектакле у Макара Семеновича. Правда, был один старенький, которого Нянькин пригласил в свой спектакль. Им оказался Юрик. Позвали его, как узнал Рома позже, потому что Юрик неожиданно сделал сальто с батута.
Не просто полетел вверх тормашками, как в свое время Рома, а прыгнул и приземлился на ноги.
Вышло это так: на уроке акробатики Нянькин стоял возле батута, объяснял новеньким, как делать сальто вперед, как отталкиваться, как группироваться. Но по выражению его лица было понятно, что новеньким научиться премудростям акробатики не дано. Из стареньких, правда, сальто без поддержки делал только один Веролоев, но все старенькие этим очень гордились.
– Убирайте батут, – сказал разочарованный Нянькин.
И тут Юрик, не говоря ни слова, вскочил на батут, два раза прыгнул, чтобы раскачаться, а на третий сделал сальто. Да какое! Правильное. Да что там правильное, практически идеальное сальто вперед. Встал на чуть согнутые ноги и тут же выпрямился, как спортсмен на Олимпиаде. Веролоев только фыркнул и отвернулся. Но этого никто не заметил, потому что все, не сговариваясь, захлопали в ладоши и бросились поздравлять Юрика.
И вот теперь он репетировал в модном мюзикле, танцевал стрит-дэнс, брейк-дэнс и тектоник, а Рома осваивал мучительно медленный средневековый танец, в котором было только одно движение, словно вы пальцами ноги трогаете очень холодную воду.
Нянькин ставил участникам своего спектакля свежие хиты, а Рома сидел и слушал записи унылой лютни, которые проигрывал им Макар Семенович, чтобы актеры пропитались духом Средневековья.
Юрик, играющий приспешника египетского бога Сета, дрался на палках, а Рома клеил веера своим Прекрасным Дамам.
Юрик терзал личную электрогитару Нянькина, а Макар Семенович заставлял Рому учиться играть на темной от чьих-то слюней блок-флейте.
Артисты Нянькина читали рэп на английском, а Макар Семенович заставлял Рому разучивать гимн Прекрасной Даме – «Ты мой дворец, для глаз нет ничего милей…».
Юрику для спектакля сшили золотой комбинезон с драконом, а Рому заставили надеть не панталоны даже, шаровары – короткие штаны, надутые изнутри.
Вскоре Рома почувствовал, что театр, который он так любил, стал его нешуточно раздражать. Была, впрочем, и светлая сторона в изматывающих репетициях. Рома каждый день встречался на сцене с Евой Ивановой. Она играла одну из Прекрасных Дам. К слову, дам этих в спектакле было пять. Но Ева уж точно была из них самая прекрасная. Веер для нее Рома клеил с удовольствием.
Ева не вспоминала о своей просьбе найти вора. Она не выделяла Рому, не реагировала на его шутки (что Рому особенно бесило), разговаривала с ним, словно никакого сговора между ними не было.
Рома не выдержал и однажды напомнил Еве о ее просьбе:
– Пока не нашел, но подозреваемые уже есть.
– Хорошо, – просто ответила Ева.
И все. Не поинтересовалась ходом расследования, не спросила, кто эти подозрительные лица. Словом, проявила полное равнодушие. По крайней мере, внешне.
Рома слышал, что артисты, играющие главные роли, пользуются особенным почетом и популярностью. Но эта сказка была не про него. Макар Семенович его ругал, одноклассники хихикали, когда он, запинаясь, декламировал стихи средневековых поэтов (длинные, бессмысленные), а Ева Иванова, любовь всей его жизни, не обращала на Рому никакого внимания.
16
В один из дней Рома и Юрик встретились в школьной столовой. Буфетчица Осиное Гнездо, щурясь от яркого солнца, бьющего в окно, вешала над кастрюлями новогоднюю гирлянду.
Солнце отражалось в лежащих на столах ложках и в очках тети Лены, пьющей чай.
Рома захотел купить трубочку с кремом и обнаружил, что все деньги он истратил на завтраке.
– Одолжи, – попросил он Юрика.
– Да легко.
Юрик полез в карман. Пошарил там, подняв глаза к небу.
– Нет, не здесь.
Он сунул руку за пазуху, вытащил оттуда разноцветный кошелек с белым сердцем, вышитым из бисера.
– Может, здесь… – сказал Юрик и принялся рыться в кошельке.
Рома остолбенел.
– Это же, это… – только и мог сказать он.
– Что? – не понял Юрик.
– Это же Балты кошелек.
– Да, – согласился Юрик, – я знаю.
– Он что, все это время у тебя был?
– Нет, – сказал Юрик спокойно, – мне его подложили.
Юрик убрал кошелек в карман и протянул Роме деньги. Рома взял мелочь, зажал в кулаке, словно забыв, что с ней делать.
– Кто подложил? Когда?
– Утром сегодня в рюкзаке нашел, – ответил Юрик. – А кто подложил, это я не знаю.
– А почему ты мне ничего не сказал?
– Ты на репетиции был.
Это была правда.
– Я еще удивился, откуда у меня девчачий кошелек, – продолжал Юрик. – Тем более что я вообще кошельков не ношу. Ты же знаешь.
– Знаю, – слабо, как эхо, откликнулся Рома. Он был погружен в собственные нехорошие мысли.
– Я потом вспомнил, что кошелек краденый. У Балты его украли, когда мы поступали. Ну, я его в карман сунул, автоматически.
– И что ты с ним будешь делать теперь?
– Не знаю. Хочу его Балте подбросить.
– Это плохая идея, – замотал головой Рома.
– Почему?
Рома оглянулся по сторонам. В столовую прибывали люди.
– Пойдем отсюда.
Друзья с трудом нашли в школе место, где можно поговорить без постороннего внимания. Под лестницей. Возле черного входа, через который носили наверх поддоны со школьной едой.
Пока они шли, Рома думал о том, почему Юрик искал деньги в чужом, подброшенном ему кошельке. Полез уверенно, как в свой собственный, чтобы дать ему взаймы. Но спросить об этом Рома не решился.
– Выбросить надо этот кошелек, – сказал он Юрику, когда они оказались на месте.
– Зачем? Мне его подбросили. Я ни в чем не виноват.
– При чем здесь это? – не понял Рома. – Не хочешь выбрасывать, так отдай его Балте.
– Чтобы она меня за вора приняла, как Иванову?
– Значит, ты тоже думаешь, что она не виновата?
– Мне плевать, виновата Ева или нет, – сказал Юрик. – Я не хочу, чтобы у меня проблемы были.
– Так выброси ты этот идиотский кошелек.
– Нет.
– Почему?
– Потому что тот, кто мне его подбросил, хотел меня подставить. Не получится у него!
Рома не понимал, почему Юрик так упорствует:
– Ну и выброси.
– Нет, я его Балте в рюкзак засуну. Чтобы вор понял, что со мной такие шутки не пройдут!
– Ничего вор не поймет, – сказал Рома убежденно.
– А может, это она.
– Он.
– Да мне вообще наплевать! – Юрик махнул рукой и пошел в сторону раздевалки.
– Погоди. А вдруг ты станешь кошелек обратно засовывать, а Балта заметит?
– Я ловко все сделаю. Она не увидит, – сказал Юрик и направился к раздевалке.
– Подожди.
Юрик снова остановился. Обернулся.
– Чего тебе?
И тут Рома задал вопрос, который его изводил:
– А почему ты деньги в чужом кошельке искал?
– Да я просто подумал, что туда, мимо кармана, мог что-то положить. Случайно.
Юрик ответил искренне, не раздумывая, по крайней мере так показалось Роме.
17
Катапотов привел в школу своего папу. Отец Катапотова оказался изобретателем. Никто в классе никогда не видел живого изобретателя. Всем хотелось на него посмотреть.
Отец Катапотова оказался на удивление обычным человеком. Без причуд. Без цветных волос и значков. Серые волосы, серый костюм, потухший взгляд, стоптанные ботинки. Похоже, вся экстравагантность досталась младшему в семье.