– Пап, а миллион чего?
– Анжела, а миллион чего? – спросил отец у той, что, видимо, стояла рядом.
– Долларов, – сказал отец в трубку явно по подсказке.
– Пап, а почему миллион, а не два? – спросил устало Артем.
– Анжела сказала, что миллиона хватит, – ответил серьезно отец.
– Пап, у меня нет таких денег, ты же знаешь, – сказал Артем.
– Анжела, он говорит, что у него нет таких денег!
Когда отец позвонил в первый раз и попросил пятьсот долларов, причем срочно – вопрос жизни и смерти, – Артем купил билет на ближайший рейс и прилетел в Москву. В квартиру было невозможно зайти – там стоял затхлый, кислый запах. В коридоре громоздились какие-то сумки помоечного вида, повсюду валялись вещи. При этом следы женщины в квартире все-таки ощущались. Тарелки были помыты и свалены в огромную гору на полотенце.
– Пап, что случилось? – спросил Артем.
Пока он летел, то успел подумать, что отец связался с черными риелторами, что его убьют, чтобы забрать хоть и не престижную, но все-таки квартиру.
– Артюша, как хорошо, что ты приехал. – Отец нисколько не удивился, увидев сына буквально через сутки после телефонного разговора. – Вале нужно купить квартиру. Я обещал.
– Какой Вале?
– Моей Вале! – Отец плотоядно захихикал, от чего у Артема даже свело челюсть: представить себе отца в роли героя-любовника он не мог. – У нее такая ситуация, что ей без квартиры просто никак.
Артем улетел ближайшим рейсом.
Эти женщины – Вали, Анжелы, Светы – появлялись у отца регулярно. Артем перестал реагировать на звонки отца. Ничего не менялось – женщины были хорошими, деньги нужны срочно. Только цена возрастала – то тысяча долларов, то пять, то вот – миллион. Что он им рассказывал? Что у него богатый сын за границей? А они? Настолько были небрезгливы, что подстирывали, убирали, готовили, соотнося затраты с перспективой? Отец явно звонил Артему в их присутствии. У него точно кто-то стоял за спиной. Начитавшись новостей из России, Артем удивлялся, как отца еще никто не убил. Но когда бы сын ни приехал, отец всегда был один – никакой Вали, Анжелы, Светы Артем так ни разу и не увидел.
Они с отцом не были близки и, говоря честно, плохо знали друг друга. Так сложилась жизнь. И сейчас Артем видел перед собой пожилого, грязного мужчину с блестящими, безумными глазами, который хочет денег. Не для себя, а для очень хорошей женщины. И, как ребенок, обижается и отказывается понимать, почему сын не может исполнить его желание.
В один из приездов Артем уговорил отца пройти полное обследование. Вердикт врачей просто потряс. Артем волновался, что у отца сердце, давление, сосуды… А оказалось… Отец, которому в следующем году должно было исполниться восемьдесят пять, здоров как бык. С поправкой на возраст, конечно. Давление – хоть в космос запускай. Сердце – как у сорокалетнего. Только с головой плохо. Ведет себя не всегда адекватно – по помойкам лазает, женщин себе придумывает, деньги немыслимые требует.
– А что вы хотите? – разводили руками врачи. – Здоров. Возраст сказывается. Остается только терпеть.
– Я не могу. – Артем имел в виду и то, что должен улететь, и то, что не может терпеть. Должен – отец все-таки, а не может.
– Наймите помощницу, сиделку, если позволяют средства, – посоветовал врач.
Артем улетел, снабдив отца лекарствами, едой и деньгами. Целых полгода от него не было никаких известий. Отец не звонил и ничего не требовал. Когда звонил Артем, телефон не отвечал. Мучила ли Артема совесть? Мучила. Но он не находил в себе сил снова ехать к отцу. Звонок раздался, как всегда, среди ночи. Артем сначала испытал облегчение – значит, отец опять принялся за свое. Но в телефоне он услышал голос своего одноклассника Киры. Кира работал следователем в их районе.
– Слушай, я тут по вызову к тебе приехал. Соседи на шум жаловались. Две тетки в квартире драку устроили. У одной документы на квартиру, у другой – писулька, типа завещание. Отец умер. Прилетай.
Артем вылетел ближайшим рейсом. То, что происходило потом, казалось ему дурным сном. Они с Кирой отправились к этим женщинам и забрали документы на квартиру и бумагу, написанную неразборчивым почерком. Женщины скандалили, каждая утверждала, что она – законная наследница. Ведь и обстирывала, и готовила, и ходила как за малым ребенком. Артем пил таблетки от головной боли горстями, и даже водка, которую заботливо наливал ему Кира, не снимала утробную тошноту. Значит, у отца были женщины. Это не его фантазии. Значит, он им обещал квартиру. И ладно бы одна, но две женщины? И какие… Хабалистые, хамоватые.
Кира помог. На мужчину в форме эти бабищи – а по-другому Артем их и назвать не мог – реагировали с уважением и страхом. На Артема они же кидались чуть ли не с кулаками, обвиняя во всех грехах и в главном – отца бросил, сволочь, а как квартирка нарисовалась, так прискакал из своей заграницы. Артем даже отвечать не мог. Его мутило – то ли от водки, то ли от жизни. Кира умел с ними разговаривать – прикрикивал, угрожал, требовал, затыкал, материл.
Отца похоронили, квартиру отвоевали. Артем пил с Кирой водку. Завтра он собирался улетать.
– Спасибо, – сказал Артем.
– Да ладно. У меня мать лежачая. Уже два года. Врачи говорили, что максимум год протянет. Скорей бы уже все закончилось. – Кира хлопнул очередную стопку. – Жена все ждет, ремонт хочет сделать…
Отпуск за свой счет. Как отдохнуть с детьми и не сойти с ума?
– А мы назад бизнес-классом полетим? – без особого интереса спрашивает на пляже мальчик лет двенадцати у бабушки.
– Конечно, – отвечает бабушка.
Судя по разговору, вчера они ходили в ресторан, который входит в число лучших в Европе, и мальчику не очень понравился краб. А сегодня бабуля повезет внука на экскурсию. На вип-автобусе.
На лице мальчика застыло недовольное выражение. Он ничего не хочет. Ему все надоело. Оживляется он только тогда, когда в бассейне начинается игра в водное поло. Приз – стакан сока. Мальчик очень хочет выиграть приз. Бабушка предлагает ему купить сок, хоть пять стаканов, и он смотрит на нее почти с ненавистью. Она его не понимает.
– Почему меня никто не понимает? – почти кричит внук, оставляя бабушку в недоумении.
Наших детей действительно уже нечем удивить. Мой собственный сын, которого я потащила на Олимп, сказал, что это «гора как гора». Он не поверил, что там жили Боги. А я в его возрасте верила и в Аполлона, и в Артемиду.
Я впервые оказалась в таком месте – комплексе, куда едут только с детьми. Бабушки, мамы, папы, няни, тети, дедушки. Весь городочек живет по детскому режиму и детскими заботами.
– Ой, – закричала я, получив мячом в голову. Рядом стоял мальчик и смотрел на меня очень внимательно.
– Быстро извинись перед тетей!
– Ай, – опять закричала я, получив разряд из водного пистолета в спину.
– Сколько раз тебе повторять – не стреляй в людей! – выговаривала другому мальчику мама.
Войти в море сложно – нельзя наступить на чей-нибудь куличик из песка. Надо умудриться не подвернуть ногу на брошенной лопатке или ведре и увернуться от летящего на тебя ребенка, за которым гонится бабушка с панамкой.
– Мама, я какать хочу! – кричит девочка на надувном матрасе, загребая в сторону берега.
– Женщина! Помогите ей! – кричит мне ее мама, поскольку я рядом, в воде.
Толкаю матрас с какающей девочкой.
– А-а-а-а! – орет очередной ребенок. – Меня медуза укусила!
Оказывается, это мой ребенок. Поскольку кричат они все одинаково, я даже не сразу его узнала.
Как он умудрился запихнуть себе медузу в плавательные шорты – не знаю. Теперь скачет на одной ноге, трет попу и орет на весь пляж.
Другим детям тоже понравилась такая идея, и через пять минут несколько мальчишек уже гоняются друг за другом с ведрами, норовя засунуть медузу в трусы «противника». Поскольку они носятся кругами, поднимая ногами песок, взрослым остается только отплевываться.
Родители дружно усаживают детей читать книжки. Дети уже забыли, как выглядят буквы, поэтому родители читают сами.
– Что такое хандра? – спрашивает девочка, которой мама читает «Евгения Онегина».
– Это когда плохо, тоскливо, ничего не хочется.
– А наследство он получил? – уточняет девочка.
– Да.
– Странная книга. А ты говорила, что про любовь.
Вдруг дети срываются с места и бегут на импровизированную сцену – начинаются игры.
Родители закрывают книги и закатывают глаза. Дети вопят от восторга. Игры такие – нужно ударить пинг-понговый шарик об пол и поймать его чашкой. Или поймать футбольный мяч ведром.
– А нельзя организовать детям что-нибудь интеллектуальное? – просит одна строгая бабушка. Дети смотрят на нее почти с ненавистью.
Обед – тренировка нервной системы. Сколько времени может выдержать взрослый, когда рядом сидит ребенок и стучит двумя ложками, а другой изображает сражение на ноже и вилке? Надо признать, что к этим звуками быстро привыкаешь.
Когда становится темно и угомонившиеся дети засыпают, включается местная сова. Она ухает всю ночь, до рассвета. Громко и с одинаковыми промежутками времени. Я слышала, как одна мама всерьез собиралась взять рогатку сына и пойти охотиться на птицу. Где-то рядом заплакал во сне ребенок – в соседних домиках на подушках вздрогнули мамы. «Мой? Нет, не мой».
Уснули, поели, поплавали, поели, упали с лестницы, разбили губу, потемпературили, объелись мороженым, покрылись сыпью, устроили скандал по поводу неработающего кондиционера, устроили скандал, чтобы уборщица приходила убирать утром, а не после обеда, устроили скандал из-за слишком шумных соседей, съездили на очередную экскурсию, поставили галочку, что там были… Вот и весь долгожданный отпуск прошел. Измученные мамы возвращаются домой и с ужасом слушают рассказы соседок о привезенных с курортов вирусах. Слава богу, что у нас ничего такого не было. Значит, хорошо отдохнули. И мы, мамы, в этот момент не помним, что наш детский отдых был не таким, какой мы устраиваем нашим детям. И наши мамы не возвращались после отпуска осоловевшими, как после трудовой вахты, несмотря на все удобства, о которых они не смели даже мечтать, несмотря на рестораны, экскурсии, пляжные полотенца, аниматоров и прочее, прочее.
Меня мама часто возила в Гагры. Там жила ее давняя знакомая Светлана, которая сдавала нам комнатушку, где стояли две кровати, одна тумбочка и узкий шкаф. На стене висела репродукция картины «Аленушка» (это где она над омутом).
Воду давали два раза в день – утром и вечером. На час. Утром нужно было набрать полную ванну, чтобы хватило помыться и постираться.
По вечерам иногда выключали свет, и хозяйка зажигала свечи в красных подсвечниках. Она рассказывала разные истории – о себе, своей семье, дальних родственниках. Они всегда одинаково начинались и одинаково заканчивались. Как сказки или как мифы. Менялись только детали. «В тот год я вышла замуж за Эдика». «Так мы и остались вдвоем с Нариночкой».
Нариночке, единственной дочке Светланы, было шестнадцать, и на лестнице она красила блеском губы, а перед дверью стирала его, чтобы не заметила мама. А еще она тайком бегала на дискотеку, где встречалась взглядами с Маратом. Они даже ни разу не танцевали и не разговаривали, но Нариночка говорила, что у них «большая любовь на всю жизнь». Я совершенно открыто бегала с ней на дискотеку и красила губы блеском – мама мне разрешала все. Но это не было так волнительно, как Наринкины влюбленные полувзгляды и чувство абсолютного счастья от того, что губы сверкают перламутром.
Наринка была смешливой, а тетя Света никогда не улыбалась. Даже тогда, когда моя мама пыталась ее рассмешить, рассказывая анекдоты. Тетя Света перестала улыбаться в тот год, когда похоронила любимого Эдика и «осталась вдвоем с Нариночкой». Моя мама никак не могла понять, почему нужно было давать себе такой обет. Никто не мог понять, кроме самой тети Светы, которой тогда едва исполнилось сорок три года. Молодая женщина, она мне казалась совсем пожилой, почти старушкой.
В обед мы с Наринкой резали овощи на салат, мыли посуду и полы. Пол нужно было оставлять чуть мокрым, чтобы блестел от воды. Тогда, в прохладе, все ложились спать. Только гудел маленький вентилятор тети Светы и зудели мухи, которые рано или поздно врезались в клейкую ленту, подвешенную над столом.
Вечером мы все вместе шли к тете Тамаре и ее дочке Наташе в кафе на набережной. У тети Тамары хоть и был муж, но все знали, кто в доме хозяин. Тетя Тамара умела готовить рыбу, как никто. Бессловесный муж сидел на маленьком стульчике рядом с входом и, не мигая, смотрел на линию горизонта. Рано утром он выходил в море и ловил рыбу, которой так славилось кафе тети Тамары. Наверное, за это она его и «держала в доме», по ее собственному выражению.
Нам, детям, она выдавала по огромному куску ледяного сахарного арбуза с ломтем домашнего теплого хлеба. Это был десерт получше мороженого.
Моя мама, тетя Света и тетя Тамара садились за столик и пили кофе. Говорили всегда об одном. Как лучше жить – как тетя Света, которая несла в сердце траур по мужу, как тетя Тамара, которая была с мужем, но вроде как одна, или как моя мама, которой вообще никто не был нужен, кроме меня, дочери. Это были женские разговоры, без начала, без конца и даже без особого смысла.
Мы с Наринкой и Наташкой плавали в теплом море, ныряли, прыгали со скалы и уплывали далеко-далеко, чтобы было страшно и не видно берега. За нами никто не смотрел. Никому и в голову не пришло бы за нами приглядывать. Мы не могли утонуть, разбиться, порезать ногу или удариться о камень. Женщины верили, что все плохое уже случилось. С ними. Все беды они взяли на себя. К тому же тетя Тамара вешала нам на шею или на запястье какие-то обереги, в которые верила безоглядно. Иногда просила снять сарафан и пришивала что-то к изнанке – от дурного глаза. У нас же были свои украшения – красивая ракушка с дырочкой, подвешенная на нитку, камушек – куриный бог, разноцветные стеклышки, обточенные водой. Сокровища, которые мы хранили под подушками.
А еще мы втроем выбивали подушки и одеяла, развешивали на солнцепеке белье, которое пахло зноем без всякого ополаскивателя, мыли из длинного шланга пол в кафе у тети Тамары, чистили рыбу. Надо было встать в шесть и бегом нестись к тете Тамаре, которая уже ждала нас с двумя тазами, наполненными рыбой, и тремя маленькими ножами. Мы садились на землю вокруг тазов и чистили рыбу. Движения были доведены до автоматизма. На рыбьи внутренности сбегались кошки. Только кошка тети Тамары, одноглазая черно-белая Ночка, на рыбу смотрела с презрением, как и на своих товарок, дерущихся за лакомый кусок.
Мы бегали босиком по камням, поливали друг друга из шланга ледяной водой, объедались черешней и ни разу не заболели. У нас не было аллергии, насморка, конъюнктивита и других напастей. Была только одна проблема – вода в ухо попала. И нужно было долго скакать на одной ноге и трясти головой. Если и это не помогало, тетя Тамара вливала нам в уши подсолнечное масло – средство от всех болезней. И тогда на некоторое время мы становились совсем глухими, что давало лишний повод для шуток и розыгрышей.
– Вот бы и мне так! – воскликнул мой сын, когда я рассказала ему про Гагры.
Я купила ему арбуз и испекла хлеб.
– А так правда можно есть? – недоверчиво спросил сын.
– Можно.
Он откусил кусок из вежливости и попросил мороженого. Я нашла ракушку с дырочкой, продела нитку и повесила на шею дочери. Она улыбалась и чувствовала себя красавицей. Она еще маленькая и верит, что ракушка может быть драгоценностью.
Или вот еще история. Про шумных соседей. Я была маленькой, мы с мамой снимали комнатушку на море, в Геленджике. Хозяйка дома – тетя Руфина – сдавала каждый квадратный сантиметр своего дома. А дом был действительно большой, красивый и чистый, просто выскобленный. Еще были сад и палисадничек в цветах. И душ не один, а целых два. Да еще чудо и редкость – стиральная машина. Так что отдыхающие с радостью соглашались жить у тети Руфины, еще не понимая, что их ждет. А ждала их тетя Руфина, которая не умела молчать.
Как все пожилые люди, она вставала рано и в просторном домашнем халате выходила во двор. Во дворе рядом с крыльцом стоял ее персональный складной стульчик под персональным же – драным и выжженным солнцем зонтиком. Тетя Руфина выносила во двор телефон на длиннющем проводе и начинала звонить. Говорила она громко, поскольку была туговата на ухо.
– Самсончик! Внучок! Это бабуля! – кричала тетя Руфина в трубку. – Как ты там кушаешь? Дай мне свою мать.
Поговорив с невесткой про Самсончика, тетя Руфина требовала к телефону сына, с которым обсуждала невестку, а потом звала сватью, с которой говорила о болячках и ценах. К окончанию разговора жильцы, включая грудного младенца, уже не спали.
Медленно, позевывая, все выползали во двор и сразу же натыкались на тетю Руфу. Каждому она желала доброго утра и оглашала список дел – кто покупает стиральный порошок, кто поливает палисадник, кто идет на рынок за овощами, кто моет пол.
Жильцы поначалу сопротивлялись, рассчитывая хоть на какую-то личную жизнь, а не на ведение коллективного хозяйства, но деваться было некуда – снять комнатку в сезон, да еще такую, как у тети Руфы, было невозможно. Так что все дружно отдавали тете Руфе салют (кивали головой), как в пионерском лагере на линейке, и шли исполнять поручения.
– Теть Руфа, ты хоть пять минут можешь помолчать? – спросила ее моя мама, которая по утрам всегда тяжело вставала.