– Теть Руфа, ты хоть пять минут можешь помолчать? – спросила ее моя мама, которая по утрам всегда тяжело вставала.
– Не могу! А зачем молчать? Мы ж не при Сталине! – удивилась она.
– Ты бы и при Сталине трындела! – буркнула моя мама.
– Конечно! Неужели бы смолчала! – обрадовалась тетя Руфа.
Все утро тетя Руфина переговаривалась с соседями, не вставая со своего стульчика. Она могла докричаться до кого угодно. И не замолкала ни на секунду.
– Роза! Ты там опять ешь? Скоро в дверь не войдешь! Как я вижу? Зачем мне на тебя смотреть, я слышу, как ты ложкой по тарелке брякаешь! А что твоя доча? Замуж ее выдавай, пока она себе не отрастила такую жопу, как у тебя!
– И как у нее язык не болит! – возмутилась однажды молодая жиличка, мама того самого младенца, который первым просыпался от голоса тети Руфины.
Но даже она держала язык за зубами – младенец в обед мог заснуть только на широкой, не знавшей лифчика груди тети Руфы. Та брала его из коляски, прикрытой марлей, клала на себя и, продолжая говорить с соседкой про синенькие, которые на рынке стали на десять копеек дороже, укачивала.
Правда, уже через неделю к голосу тети Руфины, как к постоянно включенному радио, все привыкали, как и к ранним побудкам, и даже находили в этом преимущество. С раннего утра можно было занять лучшее место на пляже, искупаться в еще чистом и бодряще прохладном море, пораньше вернуться, не успев обгореть до волдырей на послеполуденном зное.
По вечерам голос тети Руфы сливался со стрекотом цикад, и под эту музыку жильцы ужинали, пили вино и рано расходились спать – вставать все равно в шесть утра.
Это случилось утром. Весь двор, включая младенца, проспал. Встали, когда было около десяти. Осоловевшие от долгого сна жильцы по очереди вяло выползали во двор и спрашивали друг у друга, который час. Вроде бы все было в порядке, но что-то все-таки не так. И как все вдруг проспали?
– Как-то удивительно тихо сегодня, – сказала мама младенца.
– Точно! Тетя Руфа! – воскликнула моя мама.
Ее голос не звенел в ушах. Никто не спрашивал, как покушал Самсончик.
Тетю Руфу нашли в ее комнатушке. Инсульт. «Скорую» вызвали быстро. Слава богу, успели.
Выписали тетю Руфу из больницы тоже быстро – когда к ней вернулась речь, она говорила на лестнице по телефону, рассказывая всем знакомым и родственникам про больницу и врачей так, что слышали в соседней больнице. Руководство больницы опасалось, что услышат и в горсовете. Оторвать тетю Руфу от трубки было невозможно. Как и заставить ее замолчать.
Впрочем, ее соседки по палате тоже быстро пошли на поправку, лишь бы поскорее сбежать домой – в тишину, покой, чтобы не слышать тетю Руфу, которая выражений не выбирала, и на язык ей лучше было не попадаться.
Дома к ее приезду готовились тщательно. Женщины постирали занавески, мужчины починили крышу сарайчика. Скинувшись, купили новую стиральную машину взамен старой, которая скакала, как жеребец, по бетонному полу.
За то время, пока тетя Руфа была в больнице, жильцы обгорели, разругались друг с другом, дети выбились из графика и капризничали, никто не мог вовремя встать и лечь. Младенец так и вовсе температурил. Цветы в палисаднике начали вянуть, а у женщин все время подгорал обед. Вместо треска цикад все стали слышать писк комаров.
Тети Руфы всем очень не хватало. Как и новостей о том, как покушал ее любимый Самсончик.
Побег от родителей. Что делать, когда дети хотят ночевать не дома?
Как всегда, тут нет единого мнения. Некоторые родители допускают ночевки у друзей с девяти лет (если семья друга хорошо им знакома). Некоторые считают, что не раньше тринадцати. И конечно, тоже после знакомства с родителями. Есть родители, которые придерживаются правила: гуляй, сколько и где хочешь, но ночевать – только дома и в своей кровати. Нередки случаи, когда родители, даже молодые, настроены консервативно, и если восемнадцатилетний сын привел ночевать девушку, это рассматривается как нарушение всех моральных норм. Правда, другие родители могут выдать чистое постельное белье и спокойно уйти смотреть телевизор.
Тут вообще нет никаких правил и рекомендаций. Конечно, для детей «уйти в ночное» – это приключение. Разговоры в темноте, страшные истории, вылазки к холодильнику… Опять же возможность почувствовать себя свободным и взрослым. В моем детстве все друг у друга ночевали, это считалось нормальным. Я ночевала у своей школьной подруги Светки, у которой отец был официально признанным алкоголиком, сестра – проституткой, тоже официально признанной, а мать вообще неделями не появлялась дома. И мою маму это совершенно не смущало, как и меня. Я не поддавалась дурному влиянию, а Светка совсем не считала себя «неблагополучной». Мы отлично дружили, и у нас было много общих тем.
Светка неделями жила у нас, и это тоже никого не волновало – живет и живет. И я помню только один раз, когда Светкина мама принесла нам роскошный кусок мяса, чуть ли не разделанную тушу поросенка, которая заняла весь холодильник. Принесла и опять пропала в неизвестном направлении.
У моей приятельницы подрастает сын. И когда он, восемнадцатилетний парень, впервые привел в дом девушку, приятельница буквально сбежала на дачу. И все сделали вид, что девушки не было. Она мне потом звонила и с ужасом рассказывала, как сын остался у девушки, и ее мама налила «детям» чайку, постелила кровать и утром приготовила завтрак.
– Я бы так не смогла, – рассказывала приятельница. – Ну, для меня он ребенок. Мне лучше уехать, не знать, не слышать, не видеть. Я девушку эту стесняюсь. Понимаешь? Не она меня, а я ее.
Теперь моя приятельница периодически живет на даче – на то время, когда в доме появляется девушка. При этом ее сын спокойно общается с родителями барышни, пьет чай с мамой и обсуждает спорт с папой, после чего остается ночевать, утром завтракает и уезжает в институт. Девушка и ее родители хотят познакомиться с мамой молодого человека, приглашают ее на ужин, но моя подруга пока к этому не готова. Ни к встрече с девушкой и ее родителями, ни даже к тому, что ее сын настолько вырос, что может остаться где-то на ночь.
Моя мама живет в деревне, под Москвой. Круглогодично. Каждый год соседи собирают деньги на сторожа, который бы обходил с дозором дома и участки, хозяева которых закрыли дачный сезон, и каждый год сторож с заданием не справляется – то в один дом залезут, то в другой. Зато с этим успешно справляется моя мама, причем на добровольной основе. Однажды вечером она вышла на крыльцо и увидела, что в соседнем доме горит свет. В одной комнате. И звуки тоже слышны, но тихие. Мама вернулась в дом и позвонила соседке.
– Лилька, как дела? – спросила мама. – Все хорошо? Уже спать ложитесь? В Москве затопили? Погода плохая? Ну понятно… А где Вовка? Телевизор смотрит? Привет ему передавай. Нет, ничего не случилось, просто так позвонила.
Соседи – прекрасная семейная пара Лиля с Володей – были в Москве. Смотрели телевизор. Значит, в дом забрались посторонние, решила мама. Она оглядела подручный арсенал: лопата, веник, игрушечный пистолет внука. Не подходит. Несолидно. Вышла во двор и тут увидела бензопилу, которую оставил рабочий, пиливший ей дрова для камина на зиму.
Мама прокралась в дом соседей. Ну точно бомжи, решившие устроить себе зимовку в отсутствие хозяев. Холодильник был открыт. На столе – остатки еды и открытая бутылка вина. На полу валялась мятая одежда, явно не первой свежести. Звуки доносились из спальни. Мама ногой открыла дверь и включила бензопилу, наставив ее на бомжей. На кровати лежал восемнадцатилетний сын соседей с девушкой. Девушка заорала, парень подскочил и спрятался за шкафом.
– Толик, ты, что ли? – ахнула мама, на всякий случай не выключая бензопилу.
– Я… – Толик выглянул из-за шкафа. – Теть Оль, это вы? А я думал, что мама. Она бы меня убила!
– А то, что я тебя чуть не убила, тебя не волнует? – возмутилась мама. – Ты где должен быть?
– У бабушки. А бабушка думает, что у друга на даче, – признался Толик. – Теть Оль, вы бензопилу выключите…
– А ты? – Мама строго взглянула на перепуганную барышню, наставив прямо на нее орудие распиливания.
– У подружки, – прошептала та.
– Я из-за вас чуть инфаркт не получила! Толик, ты же знаешь, что я старая и больная!
– Да, теть Оль, как скажете, только пилу выключите и опустите, пожалуйста.
– А, ну да, а то я думаю, что это мне орать приходится, – спохватилась мама.
– Теть Оль, я все сделаю, только родителям не звоните! – попросил Толик.
– И моим тоже не звоните, – пискнула девушка.
– Хорошо. Сами предложили. Значит, так, Толик, ты завтра мой участок убираешь и свой заодно. Чтобы ни листика, ни соринки. А ты, – мама ткнула в барышню, – поможешь мне пельмени лепить для внука. И Лильке передадим. А теперь налейте бабушке Оле пятьдесят граммов коньячку, а то я перенервничала.
– Это кто еще перенервничал! – Толик натянул джинсы и поплелся за коньяком.
Позднее счастье. Мамы-бабушки, папы-пенсионеры и дети-гении?
Это не столько психологическая, сколько медицинская тема. Медицина, к счастью, не стоит на месте. Да, рожают после сорока – и слава богу. Со мной в роддоме лежала молодая мама, которой было сорок шесть, и никто не называл ее старородящей. Первый ребенок. Для себя. От донора. Мы были за нее очень рады.
Единственное утверждение, которое меня смущает, – поздние роды способствуют омоложению. Да, мобилизуются внутренние ресурсы, рассасываются старые болячки, но это не омоложение, а стресс. Нет времени болеть. На себя нет времени.
Когда я рожала первого ребенка, мне было двадцать четыре, врач серьезно сказала: «Хорошо, что успела до двадцати пяти». Да, еще совсем недавно были такие правила. Первого ребенка нужно было родить до двадцати пяти. Если позже, на женщину вешали ярлык «старородящая». Сейчас можно стать молодой мамой в сорок, и никто не удивится. Я рожала дочь в тридцать четыре, и меня называли «девочкой», да и относились так же.
Когда в детском клубе на занятиях родители сидят в коридоре в ожидании детишек, все стараются «выбирать выражения». Вот скажешь женщине, что у нее внук молодец, а окажется, что внук на самом деле сын. И всем будет неловко. Зато поздние папы, как правило, очень гордятся своим положением и сразу же всем сообщают, что этот четырехлетний мальчуган – сын, но внук тоже есть, ему уже семь.
«За» и «против» будут всегда. Но если думать, что ребенок дается судьбой, Богом, силой, которая свыше, что он – самая светлая и самая чистая любовь в жизни женщины и его рождение – чудо, загадка, счастье, предназначение, то поздно не бывает.
Мальчику Севе было десять, и он сильно отличался от галдящей стайки своих сверстников-мальчишек. Пока те обсуждали счет в футбольном матче и последний боевик, Сева чинно стоял с дедушкой в стороне и спокойно рассуждал, что, скорее всего, пойдет дождь, как говорилось в прогнозе погоды.
Верхняя пуговица на Севиной рубашке всегда была застегнута, штаны держались на ремне сильно выше талии и не болтались по земле. Был май, но он стоял в теплой шапке, которая закрывала уши – чтобы не продуло, ветер еще холодный. Ботинки – совершенно немодные, зато удобные, ортопедические.
Сева аккуратно раскладывал на парте ручку, линейку, карандаш. Он не болтал на уроке, отвечал точно, знал назубок правила и писал старательно и чистенько, как девочка.
Мы все вместе – родители и дети – ходили на курсы по математике. Такое было условие – родители сидели в классе. Мамы читали под партами женские журналы, тихо переговаривались, писали эсэмэски. Главная задача – не сесть с Севиным дедушкой. Он с азартом пихал соседку в бок и предлагал:
– Давайте, кто быстрее задачку решит?
– У меня плохо с математикой, – отвечала мама.
– Да это же элементарно. Смотрите, из пункта А в пункт Б выехал поезд… – тут же входил в раж дедушка.
Кто-нибудь из мам обязательно попадал в дедушкины руки.
– Севка, представляете, как орешки щелкает задачки, – похвастался мне дедушка. – Весь в меня.
– Да, хороший у вас внук, – ответила я.
– Он не внук, а сын! – совершенно не обиделся дедушка, а сказал это так, чтобы услышали все. – Но у меня и внук есть, на два года старше Севки, так он не может решить ни одну задачку на части! А Сева может. И по русскому он лучше внука! Вот говорят, что поздние дети гении, – точно говорят. Сева – гений. Правда, на меня похож?
Сева действительно был похож на отца. Он так же, как папа, которому было сильно за шестьдесят или даже больше, подробно и занудно объяснял учительнице, что в задаче про грибы и белочку была допущена ошибка. Что белочка никак не могла съесть полтора ореха. Севу не любила учительница, это было видно, и его папу не любила, потому что тот подходил к ней после каждого урока и требовал, чтобы она про его мальчика что-нибудь сказала.
Перед контрольными Сева часто крестился в коридоре и вздыхал, как маленький старичок.
– Голова болит, наверное, давление меняется, – говорил он папе. После занятий он садился на лавочку и медленно, хорошо прожевывая, аккуратно ел бутерброд и запивал его чаем из термоса. Папа шуршал фольгой, доставая из хозяйственной сумки яблочко, печенье или блинчик.
– У нас полдник, – объяснял всем папа. – Кушай, Сева, никого не слушай. Сева у нас молодец. Я умру, старый уже, но он не пропадет. Да, Сева? Когда я умру, ты же будешь молодец?
– Буду, – отвечал Сева серьезно.
– Ты мое счастье…
Тачки, или Как поделить игрушки на детской площадке?
Многие мамы не любят гулять, и это чистая правда. Не потому что не хотят дышать свежим воздухом, а потому, что терпеть не могут делить игрушки. Нервов это стоит столько, что домой возвращаешься мокрая как мышь, несмотря на мороз. Моя дочь, например, очень не любит, когда кто-то берет ее вещи, будь то ведерко или самокат.
– Надо учить ее делиться, – слышу я каждый раз от какой-нибудь бабушки.
Да учу я ее делиться! Только обмен, с точки зрения Симы, должен быть равноценным. А вот что она считает достойным обменом, понять не могу. Никто не может, кроме нее. Я переживала, думая, что только у меня растет такая жадная девочка. Ничего подобного. Стоит подойти к детской площадке, как одна из мам вскакивает и начинает заполошно махать руками: «Только не берите мячик!» И вправду – подойдешь к мячику ближе, чем на два метра, раздается рев – хозяин отстаивает свою собственность.
Но больше всего мне симпатичны мамы, которые разрешают своим детям гулять с теми игрушками, с какими те хотят. И не обращают внимания на общественность. У нас на площадке есть такая мама – Катя. Ее дочка Дашуля терпеть не может совочки, ведерки, детские коляски и прочую детскую ерунду. В последний раз Катя появилась на улице, таща за собой пылесос. Она везла его, как возят санки – за шланг. Пылесос мирно катился по дорожке, а рядом шла совершенно счастливая и гордая Дашуля. Дети, когда видели настоящий пылесос, гуляющий в парке, открывали рот и замирали от зависти. Им-то такое никто никогда ни за что ни при каких обстоятельствах не разрешит! А Дашуле можно. В тот день девочка была королевой детской площадки. Ее сверстники смотрели на игрушку как на чудо расчудесное. Ведь это был не какой-то детский пылесосик, розовый, а настоящий, синий, с двумя насадками. Дашуля показывала всем вторую насадку, которую Катя покорно выдавала дочери из рюкзака.
– Проще было согласиться, чем спорить, – устало объясняла Катя возмущенным бабушкам и мамам.
Мне кажется, это самый разумный подход. Иначе почему у меня в прихожей лежит хворост – палки, собранные дочерью в парке? Они разного размера, но все – одинаково ценные. Сима выбирает одну и выходит с ней на прогулку, как с посохом. И главное, помнит все наперечет. Не дай бог выбросить хоть одну. Второй такой в парке точно нет!
А знаете, какой самый популярный магазин у детей? «Союзпечать». Только там продаются лошадки с гривами, воздушные шарики с резинками на другом конце и рисунками, куколки, которые особенно ценны для девочек. И если у Дашули появилась лошадка с синей гривой, то нам домой можно вернуться только через «Союзпечать». Проще согласиться, чем спорить.
Вова с бабушкой вышел на прогулку. В руках он держал новую лопату. Мальчик нес ее перед собой, как знамя. На детской площадке дети с уважением посмотрели на Вову и его лопату, которую он разрешал только потрогать. И все было хорошо, пока на площадку не вышел мальчик Илюша. Он вез за собой машинку. И ладно бы просто машинку, так еще и пожарную, на веревочке. Дети застыли в восторге, вмиг забыв про лопатку. Вова насупился. Илюша дал всем потрогать машинку, но возить ее за веревочку не разрешил. Вова попробовал обменять лопатку на машину, но Илюша решил, что обмен неравноценный, и меняться не стал. Вова зарыдал. Илюша с интересом и не без удовольствия смотрел, как тот плачет.
Через минуту Вова бил Илюшу по голове лопаткой. Илюша давал сдачи машинкой. Бабушки с обеих сторон пытались разнять внуков.
– Мы тебе купим точно такую же! – обещала Вовина бабушка внуку. – Вот сейчас позвоним папе и скажем ему, чтобы он тебе с работы привез машинку.
Бабушка достала мобильный телефон, очки и набрала номер.
– Вове нужна машина! – прокричала она сыну. – Какая? Пожарная! Да, срочно! Ты слышишь, как он плачет?
Бабушка поднесла трубку Вове, который с усердием зарыдал.
Что ответил Вовин папа, никто не слышал. Но после обеда и дневного сна Вова вышел на прогулку с точно такой же пожарной машиной, как у Илюши. Он вез ее за веревочку и все время оглядывался, проверяя, как она едет.