И что за чудо был этот вагон!
Мало того, что на всех окошках висели белые занавески с кисточками. Мало того, что стены были выкрашены отличной светлоголубой краской и что на этих блестящих стенах были разные забавные картинки вроде трех свинок, серого волка, Мойдодыра и Бармалея, на каждом столике лежала чистая салфетка и стояла электрическая лампочка под шелковым абажуром в виде тюльпана.
— Она тут была, — твердо проговорил Кирилка, и сразу же оба — Тяпа под лавкой, а Кирилка на лавке — легли отдохнуть.
Сладок сон в дороге. И скамейка не кажется слишком жесткой, и стук колес убаюкивает, будто песня, а впереди столько нового и удивительного и такая радостная встреча…
Хотя поезд прочно стоял на месте и пока еще не собирался трогаться в путь, Кирилка тотчас задремал, и сон его был сладок и спокоен.
Только изредка он легонько и блаженно вздыхал и все время куда-то несся вперед и вперед, конечно на Север, к отцу. А рядом были и Петрик, и Опанас, и Петрика мама… И даже Клавдия Сергеевна с таблицей умножения. И отец. Откуда только он взялся, его отец, раз он к нему едет?
А потом его стало ужасно трясти. Будто поезд запрыгал через ров и канавы или принялся перескакивать через высокие кручи.
— Ой, ой! — запищал Кирилка и внезапно раскрыл глаза.
Прямо над ним стояла все та же румянощекая уборщица и с силой трясла его за плечо, словно хотела вытрясти из него все кишки, а заодно и душу. При этом она свирепо кричала:
— Ратуйте, люди добрые! Залез в найкращий дитячий вагон и спит себе, як в люльке у себя в хате… Я тебе покажу…
Тут Кирилка не мог сдержаться и залился горючими слезами.
— Тетечка, — воскликнул он, умоляюще складывая веснущатые кулачки, — мы только съездим на Север, и все…
— На север?! — гаркнула уборщица. — На якой такой север? Дивитесь, люди добрые, на этого героя! Я тебе побачу такого севера, що ты своих тетечек и дядечек забудешь…
И вот тут-то Тяпа внезапно почувствовал прилив небывалой отваги. Он вылетел из-под лавки, зарычал, как лев, и со злостью вцепился в веник уборщицы.
На мгновение уборщица окаменела. Но затем она выхватила из Тяпиных зубов веник, огрела им щенка и, всплеснув руками, изумленно вскричала:
— Якой зверюга! Теперь я вам побачу!
И, не обращая внимания на мольбы и уверения Кирилки, что Тяпочка очень смирный песик, она выбежала на площадку и крикнула кому-то, кто находился снаружи:
— Степа, Степочка, зайдите до мене в дитячий вагон… Будьте ласковы, Степочка!
Кирилка помертвел от страха, а Тяпка сразу весь обмяк и, полный сожаленья о своей несвоевременной храбрости, уполз обратно под лавку.
— Сюда, сюда, Степочка, будьте ласковы, — мягчайшим голосом, будто на свирели, пропела уборщица, широко раскрывая дверь и пропуская кого-то впереди. — Сюда, Степочка, вот они!
И когда во всем блеске новенькой милицейской формы на пороге появился огромный белокурый Степочка ростом два метра без восьми сантиметров, настоящий Гулливер в стране Лилипутии, — тут Кирилка и Тяпа поняли, что они пропали на этот раз окончательно и на Север им не попасть ни под каким видом.
Сначала уборщица объяснила, что ей от этих голопузых нет спокойствия и они ей мешают не только жить, но и прибираться в вагонах, как того требует ее совесть и умение.
— Це худо! — невозмутимо произнес Гулливер-Степочка густым желудочным басом.
Затем уборщица сказала, что этот хлопчик с этой вредной псиной желает бежать на север, а потому их нужно поскорее свести в детскую комнату, чтобы такого случая не произошло.
— Нехай так! — прогудел Гулливер, снисходительно разглядывая Кирилку с высоты своего двухметрового роста минус восемь сантиметров.
После этого уборщица заметила, что прежде всего нужно узнать имя беглеца и его фамилию, а затем уже позвонить в городскую милицию, потому что там-то уж хорошо известно, какие хлопчики потерялись, а какие нет, каких хлопчиков ищут, а каких еще никто не хватился.
— Це добре! — согласился Степочка.
И напоследок уборщица пояснила Гулливеру, что, конечно, она бы никогда не осмелилась объяснять ему, что и как нужно делать, потому что он наверняка все и без того хорошо знает, но, принимая во внимание, что он работает сегодня первый день, а она уже не помнит который, ей гораздо лучше, чем ему, известно, как полагается поступать в подобных случаях.
— Звычайно! — одобрительно прогудел милиционер.
Затем они все вчетвером вышли на площадку вагона. Несчастный Тяпа получил основательный пинок и с отчаянным визгом совершил прыжок вниз, шлепнувшись носом о рельсы. Он стремглав умчался подальше от злополучного вагона, горько жалуясь на свою судьбу.
Бедный Тяпа! У Кирилки сердце готово было разорваться на мелкие частицы при звуках этого жалобного щенячьего визга.
Но что мог он сделать? Он покорно поплелся за огромным милиционером в детскую комнату, где так бесславно должно было закончиться его северное путешествие.
По дороге милиционер с некоторым беспокойством оглядывался на Кирилку. Как знать, что в голове у этого тихонького на вид мальчика? А вдруг возьмет и удерет?..
Но Кирилка и не помышлял о бегстве. Он устал. Рядом не было верного Тяпы, и только в ушах звучали его замирающие вопли.
Нет, у Кирилки не было никакого желания убегать, тем более от такого огромного, двухметрового Гулливера.
Проходя мимо телефонного автомата, они остановились. Степочку осенила блестящая идея.
— Сидай тут, — сказал он, показывая Кирилке на скамью возле будки.
Сам же он вошел внутрь, на всякий случай оставив дверь раскрытой, причем одна нога его находилась в будке, другая — за пределами ее. И, соединяясь с городской милицией, Степочка все время искоса одним глазом следил за Кирилкой, который сидел уныло, опустив плечики и устремив глаза вниз.
И во время разговора с дежурным милиционером Степочка тоже ни на одну минуту не спускал глаз с Кирилки… Эти тихонькие иной раз такое вытворяют!
Но Кирилка попрежнему сидел глубоко подавленный и понурый, только глаза его были устремлены теперь не вниз, на землю, а на большие вокзальные часы, показывающие ровно четыре.
Между тем у дежурного милиционера Степочка узнал, что уже более часа повсюду ищут мальчика восьми лет, с большим коричневым портфелем, по имени Кирилка. И если мальчик на вокзале похож на того мальчика, которого ищут, то пусть этот мальчик посидит в детской комнате, пока за ним приедут…
Вне себя от восторга, Степочка крикнул в трубку, что по всем признакам это и есть тот самый хлопчик, которого ищут. На всякий случай он еще раз посмотрел на Кирилку. Так и есть! Портфель коричневый, и лет не больше восьми. И тогда, чтобы в городской милиции было лучше слышно, Степочка влез в телефонную будку, прикрыл за собой дверь и заревел медвежьим голосом:
— Пусть езжают… це он… Он и есть хлопчик Кирилка… пусть езжают… це он! Уж я за ним побачу.
Потом, гордо расправив плечи, Гулливер положил трубку и вышел из будки.
— Пийшли! — величественно произнес он, обращаясь к Кирилке, сидевшему на скамейке. — Пийшли в дитячью комнату…
Но скамейка была совершенно пуста.
Кирилка исчез.
Глава двадцать шестая. Опанас-произноситель
Опанас ужасно волновался, когда бежал в школу на заседание. Ведь подумать только — может, все уже сидят в пионерской комнате, а его одного еще нет!
Ужасно неудобно.
Может, все ребята давно кричат: «Давайте начинать! Давайте начинать!» А пионервожатая Зина им говорит: «Нет самого главного — Опанаса Чернопятко! Нельзя». А около председательского места пустой стул. Для него. Кто-нибудь, может, хотел сесть, а пионервожатая Зина говорит: «Нет, это место для Опанаса Чернопятко!» Интересно, стол будет с красной скатертью или без?
Разумеется, было немного страшновато. Какую речь, например, он будет говорить? И с чего начнет?
Знать бы все это раньше, можно хорошенько подготовиться. Можно было бы посадить близнецов, они бы ему хлопали, а он бы им говорил.
Но что ж поделаешь, раз так не получилось. Придется без подготовки.
Ничего. Он сможет. Он встанет, протянет одну руку вперед, как это всегда делается на всех заседаниях, и скажет: «Передаю вам пламенный пионерский привет…»
Но почему пионерский привет, когда он еще пока не пионер? И от кого привет?
Эге! Придумал. Он скажет так: «Передаю вам пламенный первоклассный привет от первого класса . А».
В восторге от своей находчивости, Опанас несколько раз подпрыгнул и перевернулся на одной ножке.
О дальнейшем он пока решил не думать. Раз есть начало, будет и середина, а конец придет сам собой.
А Лева Михайлов, наверное, сидит и дрожит. Наверное, он только об одном думает: «Пусть Опанас Чернопятко не придет! Пусть Опанас Чернопятко не придет!»
А Лева Михайлов, наверное, сидит и дрожит. Наверное, он только об одном думает: «Пусть Опанас Чернопятко не придет! Пусть Опанас Чернопятко не придет!»
А он вот взял да и пришел!
При этой мысли Опанас преисполнился горделивым самодовольством и весь напыжился.
Если бы у индюков были такие же черные блестящие глаза, похожие на вишню владимирку, как у Опанаса Чернопятко, и если бы у индюков были такие же румяные наливные щеки, будто яблоки апорт, как у Опанаса Чернопятко, и, наконец, если бы нос, круглый и розовый, точь-в-точь молодая картофелина, у индюков был такой же, как у Опанаса Чернопятко, можно было бы смело сказать, что через порог школы переступил чванливый и надутый индюшонок, а не Опанас Чернопятко.
И первый, кого встретил этот краснощекий индюшонок, был не кто иной, как сама пионервожатая Зина.
«Меня ищет», мелькнула в голове самодовольная мысль.
Но пионервожатая Зина, хотя несомненно и видела мальчугана, который вошел в раздевалку, почему-то круто отвернулась и, перевернувшись на одном каблуке вокруг самой себя, так что концы ее красного галстука и обе косы разлетелись в разные стороны, побежала по коридору к лестнице.
Опанас был несколько удивлен, но не смутился. «Не видала», быстро решил он и помчался следом за ней.
Но, вообще говоря, было очень странно, как это Зина могла его не увидать: ведь не иголка же он, в самом деле?
Зина бежала наверх. Опанас бежал за Зиной. Зина перепрыгивала через две ступеньки. Опанас делал то же самое. На второй площадке он ее догнал. Он забежал сбоку, чтобы показаться ей на глаза, но Зина смотрела в другую сторону и на Опанаса внимания не обратила.
Но и это не смутило Опанаса. Теперь он поступит иначе.
Следующий пролет Зина мчалась еще стремительнее. Теперь она перескакивала то через две, то через три ступеньки. Но и Опанас летел, как пуля. И он тоже перескакивал то через две ступеньки, то через три. И на третьей площадке он все-таки сумел забежать вперед и, круто повернувшись, бросился прямо навстречу Зине. Она чуть было со всего разбега не налетела на него.
— Вот, право, какой! — воскликнула она. — Ведь я же могу тебя пихнуть.
— Пихайте! — в восторге вскричал Опанас.
Наконец, наконец-то она его увидела! Теперь она ему скажет: «Идем скорей. Все ждут тебя!..»
Но ничего подобного не случилось. Зина легонько отстранила Опанаса рукой и с еще большей стремительностью побежала наверх.
Да что ж это такое, на самом деле?
Опанас опешил. Не изменился же он за это время так, что его уже нельзя узнать?
Или у пионервожатой Зины пропала память? Но тогда он сумеет напомнить о себе. И с новым приливом сил он понесся за Зиной.
На четвертом этаже, не рассчитав быстроты бега, Опанас со всего размаху налетел на Зинину спину.
— Да что ты все вертишься у меня под ногами? — сердито крикнула она. — Безобразие!
— Так вы ж мне сами велели притти! — чуть не плача от обиды, воскликнул Опанас. — Сами велели.
— Я? Тебе? — удивилась Зина. — Зачем?
— А подрался внизу кто? Я, чи кто другой? — закричал Опанас, и слезы разочарования брызнули у него из глаз. — Уже забыли…
— Обожди, обожди! — воскликнула Зина. — Верно, я сказала тебе притти… Я ведь все время помнила, нужно это дело с тридцатью рублями выяснить… А тут, понимаешь, столько разных вещей, и я немного забыла… Ну, кто там у кого взял? Лева Михайлов у того рыженького? Или тот рыженький у тетки? Или как там все было?
— Да что вы? — изумленно проговорил Опанас. — Никто ни у кого денег не брал… Вы все перепутали…
— Ничего я не путала, — обиженно проговорила Зина. — Просто я еще не познакомилась, как и что… Думаешь, у меня мало разных дел? Расскажи.
— Все с самого начала? — с готовностью воскликнул Опанас. — Со шведской серии?
— Какая еще шведская серия? Ох, ребята, у меня прямо голова пухнет от ваших историй! Ну, что это еще за шведская серия? Давай сядем.
Самое главное было ничего не пропустить. И потому Опанас, перед тем как начать, нахмурил черные брови, немного подумал. Ну, а когда он начал, то уж рассказал обо всем, решительно обо всем. И про их общую дружбу, и про то, как они вместе готовили уроки, и про пиратскую марку, и про шведскую серию, которую Лева Михайлов выманил у Петрика, и про тридцать рублей, которые тут совсем ни при чем…
— Это твой брат Петро Чернопятко из десятого? — вдруг ни с того, ни с сего спросила Зина, рассматривая Опанаса.
— А то чей? — изумился Опанас, недовольный, что его прервали.
— А мы с ним в одном классе, — сказала Зина.
— Ну, и что ж? — немного сбитый с толку, спросил Опанас.
— Значит, это он тебя приводил к нам в класс, еще давно. Ты был тогда маленьким. Погоди, это было еще в старой школе… Значит, мы были в шестом или седьмом… Тебе было тогда не больше пяти…
— Ну, и что ж? — насторожившись, пробормотал Опанас. — Что ж с того, что пять? Теперь мне девятый…
К чему завела эти разговоры Зина, было совершенно непонятно. При чем все это? А может, она хочет чего-нибудь выведать?
— Какой ты был тогда смешной! — мечтательно продолжала Зина. — Толстый, а щеки еще краснее… Кто-то из ребят сказал: «Дай куснуть…» А ты полез драться. Ты всегда был драчуном…
— Я дерусь только за дело! — сердито вспыхнул Опанас. — Зря не лезу!
— Я ведь пошутила, — воскликнула Зина. — Знаешь что? Сейчас мы вызовем председателя второго отряда, в котором Лева, и обо всем переговорим. Ладно?
Хотя Опанасу было отлично известно, что председатель второго отряда третьего класса «Б» не кто иной, как его брат Остап (ведь Остап всем уши прогудел своим хвастовством, когда его выбрали в председатели), тем не менее Опанаса чрезвычайно удивило появление долговязой фигуры Остапа.
Но несравненно больше изумился Остап, увидев рядом с пионервожатой Зиной, личностью почтенной и уважаемой всеми без исключения, своего младшего братишку Паньку.
— Тю! — воскликнул он. — С каких это пор мелюзга стала около пионерских комнат болтаться?
— С нынешних! — сказал Опанас и на всякий случай принял оборонительную позу.
— Чернопятко, — начала Зина, — Лева Михайлов ведь в твоем отряде?
— А то в чьем? — сказал Остап. — В чьем же ему быть, когда он из третьего «Б»?
— Об нем разговор есть, — сказала Зина.
— Чего так? — удивился Остап.
— . А вот твой брат Чернопятко из первого класса . А» расскажет.
— Обождите, — страшно взволнованный, вскричал Опанас, — а заседание?
— Какое заседание? — удивилась, в свою очередь, Зина.
— В пионерской комнате! — крикнул Опанас.
— Чего тебе далась пионерская комната? — сказал Остап. — Тут позаседаем.
Опанас огляделся. Ни стола, ни красной скатерти, ни председательского места. Ничего!
— Тогда я речь скажу, — проговорил Опанас и зашмыгал носом.
— Нехай скажет, а? — посмотрел на Зину Остап.
— Ладно, говори, — решительно сказала Зина, — только не очень длинно. Пять минут хватит?
— Мало, — твердо сказал Опанас, — полчаса…
— Еще что! — насмешливо сказал Остап. — Десять минут. Хватит с тебя.
— Мало, — решительно было начал Опанас, но тут же воскликнул: — Ладно, нехай двенадцать… Ни вашим, ни нашим…
— Ладно уж, говори, — согласилась Зина и засмеялась.
Опанас встал. Протянул правую руку, как на плакате в книжном киоске, громко втянул носом воздух и начал:
— Передаю вам пламенный первоклассный привет от первого класса . А»!
Остап одобрительно кивнул головой.
Опанас на секунду умолк, но затем с прежним воодушевлением продолжал:
— И еще вам передаю опять пламенный первоклассный привет от первого класса . А»… Ну вот, а теперь я буду просто рассказывать…
Пусть не было всего того, о чем мечтал Опанас по дороге в школу. Пусть они сидели не в самой пионерской комнате, а около нее. Пусть не было стола с красной скатертью (подумаешь, важность! Что ли нельзя поговорить и без стола?).
Но все-таки это было самое настоящее заседание. Они обсудили все по порядку, и все втроем решили, что Лева Михайлов поступил очень плохо и должен вернуть обратно Петрику Николаеву всю шведскую серию. Кроме того, о поступке Левы Михайлова нужно поговорить на отряде, потому что Лева поступил не так, как следует поступать советскому мальчику, а тем более пионеру.
— Теперь можно итти? — спросил Опанас, когда по всем признакам было ясно, что его первое заседание закончено. — А то еще треба Кирилку искать…
— Чего так? — удивился Остап.
— Пропал! — с непонятным восторгом воскликнул Опанас. — Наверняка из-за тридцати рублей. Совсем сгинул.
— Ох, мальчики, — простонала Зина, — или я уж совершенная дура и ничего не понимаю, или вы что-то скрываете. Уж выкладывайте, чего там вышло с тридцатью рублями.