– А я вас. Жаль, что встретились при скорбных обстоятельствах…
Она тяжело вздохнула, соглашаясь с ним.
– Кожевников, – представился Борис, протянув руку оперу. Тот пожал ее и назвал свою фамилию. – А Саня где? – обратился Боря к Ольге Алексеевне. – Поздороваться хотел.
– В комнате у себя. И лучше его сейчас не беспокоить.
– Понял.
Кожевников уселся за стол. Положил на него руки, сцепив пальцы в замок. У Бори были очень красивые кисти. Запястья широкие, по-мужски крепкие, а ладонь узкая, с длинными пальцами, увенчанными аккуратными ногтями. В остальном Боря был мужчиной ничем не примечательным. Обычным. Среднего роста и комплекции, с приятным, но маловыразительным лицом. Людей с подобной внешностью привлекательными делает обаяние. И оно в Боре всегда присутствовало. Теперь же еще и лоск появился. Она была несколько удивлена, увидев своего ученика через десять лет, прошедших с момента последней встречи. Он был совершенно непрезентабельным в тридцать: волосы торчком, кожа то воспаленная, то шелушащаяся, одежда в беспорядке, а про обувь и говорить нечего – пятки сбиты из-за того, что Боря вечно упирался в них носками, чтобы стянуть ботинки. В сорок у него был уже совсем иной, как говаривала ее мама, коленкор или, по словам ее нынешних воспитанников, «лук».
– Как вы быстро добрались, – сказал Левченко.
– Машину бросил, спустился в метро. А то сейчас бы все пробки собрал…
Ольга Алексеевна поставила перед ним чашку с чаем. Борис поблагодарил ее кивком и обратился к оперу:
– Костя звонил мне ночью, но я не слышал сигнала. Ставлю на беззвучный режим, когда сплю.
– Да, я в курсе, что он звонил вам. Мы проверили телефон.
– Думаете, ему нужна была моя помощь?
– Последний звонок был сделан незадолго до смерти. Так что, да. Ему нужна была помощь.
– Но он даже не знал, что я в России…
– Ваш друг умирал долго. – Левченко как будто его не услышал. – Его смертельно ранили, но не убили.
Борис поежился.
– Я думал, когда перерезают горло, смерть наступает мгновенно.
– Смотря как нанесен удар. Я знавал тех, кто выживал после такого ранения. Главное, помощь вовремя оказать. Ваш друг пытался позвонить, но смог, как я понимаю, только набрать номер, по которому звонил последний раз. Он был ваш…
– Еще чаю? – спросила у опера Ольга.
– Будьте добры. – И обратился к Боре: – Я понял, что вы давно не были в России?
– Десять лет.
– Ого!
– Столько же не видел Костю.
– То есть вы не в курсе, были ли у него враги?
– В курсе – были.
– Просто он хорошо знал Костю, – сказала Ольга Алексеевна, выливая в чашку Левченко остатки чая и принимаясь заваривать свежий. – Этот парень вечно нарывался на неприятности.
– Кстати, Борис, не знаете, кто оплатил услуги адвоката Моисеева, отмазавшего вашего друга от строгача?
– Знаю. Амон.
– Он настолько богат?
– Нет, всего лишь обеспечен…
– Хм… – Левченко подергал себя за неопрятный ус. – Странно… Не всякий ближайшему родственнику такого адвоката дорогого наймет, а тут просто друг детства… Или не просто?
– На что вы намекаете?
– Не было между Костей и Амоном чего-то большего?
– Если вы о суровой мужской любви, то зря. С ориентацией у обоих все в порядке.
– Я имел в виду другое, но спасибо за идею, – криво усмехнулся Андрей. – Может, должок какой-то за Амоном был? Он его таким образом отдал?
Боря с Ольгой Алексеевной переглянулись. К счастью, Левченко этого не заметил, отвлекся на чай.
– Не было за ним никаких долгов, – проговорил Борис твердо. – Просто Амон – хороший человек.
– А вы?
– Хотите знать, оплатил бы я услуги адвоката, чтобы помочь Косте?
– Да.
Боря задумался. Врать не хотелось. Ни Левченко, ни себе самому.
– Моисеева я бы не нанял. Он слишком дорог. Так что считайте, я не так хорош, как Амон.
– Честный ответ. Спасибо. – Опер залпом выпил чай – тот остыл – и обратил свой взор на хозяйку квартиры. – Скажите, Ольга Алексеевна, а люк на чердак всегда открыт?
– Нет, обычно он на замке.
– Как тогда Константин попал туда?
– У него был ключ. Как и у Бори, и у других ребят. Будучи подростками, они любили лазить на чердак – там был их ШТАБ, и они втихаря стянули у меня ключ (мы, жильцы последнего этажа, хранили их у себя, а кто на первом – от подвала) и сделали себе дубликаты. С тех пор замок не менялся, он очень хороший, советский, его еще мой отец с военного завода… – Она замялась на мгновение и с улыбкой закончила фразу: – Украл. И кодовый на входной двери оттуда же. Не меняем на новомодные домофоны, потому что советский еще лет сто простоит, а современный будет периодически ломаться.
– У вас есть такой же ключ? – спросил Левченко у Бориса.
– Давным-давно потерял.
– Выбросил, – поправила его Ольга. – Скажи уж правду…
– Хорошо, выбросил, чтоб распрощаться с прошлым. Ключ был его символом.
– Поясните?
– Подростком я бомжевал. Почти два года бездомным был. Тогда мне ключ от чердака очень пригодился. Я не борзел, как в нашей среде говорили, и не таскался в этот дом постоянно, чтоб не доставлять Ольге Алексеевне неприятностей. Но когда совсем податься некуда было, ночевал в «ШТАБе».
– Там же чуть не умер, – продолжила рассказ Ольга. – Зима лютая была. А Боря в дырявых валенках. Простыл. А так как для бездомных единственное лечение – алкоголь, то, напившись водки, он забрался на чердак выздоравливать, да впал в беспамятство. Хорошо, Саша услышал что-то или почувствовал, не знаю… В общем, решил чердак проверить. А там Борис без сознания и ледяной такой, что сын подумал – мертвый. К счастью, это было не так. Врачи спасли мальчика и, к слову, его пальцы, а могли бы ампутировать.
– Лишился только мизинца на левой ноге, – кивнул Боря. – Но товарищу майору (или господину?) все это не интересно, поскольку к делу не относится.
– Мне как человеку интересно. Как вы смогли выбраться из этого дерьма?
– Жизнь свою переосмыслил, когда чуть не умер. Понял, что менять ее надо, чтобы не сдохнуть раньше времени. Вообще-то мне очень нравилась моя жизнь. Уйдя из дома и бросив школу, я обрел свободу, к которой стремился. Меня и сейчас не пугает бедность. В ней есть свой кайф.
…Тут из комнаты донесся шум. Что-то грохнуло. Судя по звуку, упал какой-то предмет мебели. Ольга Алексеевна, уронив пачку с чаем на стол, бросилась в спальню сына.
– Саша, что случилось? – испуганно выпалила она, вбежав.
Сын сидел на полу и потирал ногу.
– Упал, – пожаловался он.
– Откуда?
– С него! – Он пнул стул.
– Зачем ты полез на него?
– Я должен был достать до потолка.
Ольга Алексеевна решила больше не задавать вопросов, а уложить сына в кровать, в которой, как она надеялась, он давно мирно спал. Но оказалось вон что – он скачет по стульям, чтоб достать до потолка!
– Ты ведь хочешь спать, сынок? – спросила она у Саши.
– Нет.
– Ты же сам говорил, что тебя мучили кошмары этой ночью. Давай-ка ляг, отдохни…
Саша мотнул головой, после чего встал на ноги и взялся за спинку стула, чтобы поднять его.
– Я должен добраться дотуда…
– До потолка? – уточнил Левченко. Они вместе с Борисом последовали за Ольгой в спальню.
– Да.
– Зачем?
– Почувствовать, где секретик. – Сейчас он говорил нормально. В смысле, разборчиво. Хотя понять, о чем он, все равно не получилось.
– А он на потолке?
– Или на полу, смотря откуда смотреть – снизу или сверху.
Опер вопросительно посмотрел на Ольгу Алексеевну. Она развела руками и готова была уже увести мужчин из комнаты сына, как Боря подал голос:
– Привет, Сашка.
Тот обернулся на голос и несколько секунд смотрел на друга детства, будто не узнавая.
– Это я, Борис.
– Я знаю, кто ты. Но мы уже виделись сегодня. Если хочешь, привет еще раз.
– Мы виделись?
– Да. А ты не помнишь? Рано утром ты постучал, я вышел… – Саша нахмурился. – А что потом, я не помню, но знаю одно – произошло нечто нехорошее… страшное!
Боря заметил, как напрягся Левченко, и торопливо выпалил:
– Я не был здесь рано утром. Более того, в этом доме я не появлялся десять лет! Клянусь вам…
– Сашу кошмары ночью мучили, – пришла ему на помощь Оля. – В них, возможно, был и Боря. Мой сын, увы, часто путает действительность со снами.
Пока они говорили, Саша взобрался-таки на стул и стал водить подушечками пальцев по потолку.
– Если бы вы разрешили мне подняться на чердак, было бы гораздо проще, – пробормотал он.
– А я понял, о чем он, – вскричал Боря. – На полу или на потолке, так Саня сказал? То есть что-то он там чувствует! – Он ткнул пальцем вверх. – На чердаке. И это лежит на полу. Или на потолке, если смотреть отсюда, с последнего этажа.
– Но что там такое? – обратился к Саше Левченко.
– Секретик…
Тот шумно выдохнул.
– Андрей, можно вас? – Ольга склонилась к уху Левченко и стала говорить очень тихо, чтобы не услышал сын. – Саша сейчас увлекся передачами об экстрасенсах. Вот он и устроил тут… спектакль! Ничего он не чувствует руками, поэтому я бы советовала вам не обращать внимания на его действия…
– Секретик…
Тот шумно выдохнул.
– Андрей, можно вас? – Ольга склонилась к уху Левченко и стала говорить очень тихо, чтобы не услышал сын. – Саша сейчас увлекся передачами об экстрасенсах. Вот он и устроил тут… спектакль! Ничего он не чувствует руками, поэтому я бы советовала вам не обращать внимания на его действия…
– Александр, вы что-то чувствуете? – обратился к ее сыну Левченко.
– Там что-то есть точно. Не могу понять, где именно.
– Это то, из-за чего убили Костю?
– Нет. Но то, что может пролить свет на его смерть.
Ольга видела, как удивлен опер связностью Сашиных слов. Те, перед кем он сначала представал дурачком, подобно ему поражались. Впрочем, бывало и с точностью до наоборот. На кого Саша производил нормальное впечатление, впадали в ступор, сталкиваясь с его, мягко говоря, чудачествами.
– Хотите подняться на чердак? – поинтересовался опер.
– А можно? – спросил Саша.
– Сейчас узнаю у коллег…
Ольга Алексеевна удивилась, что майор к ее сыну отнесся серьезно. Или он просто проявлял любопытство? Как по отношению в Борису, бомжу в прошлом…
Левченко интересны люди не от мира сего?
Андрей набрал номер одного из членов своей бригады. Задал пару вопросов, выслушал ответ и сказал:
– Там все изыскания закончили, можно подняться.
Саша тут же спрыгнул со стула и понесся к двери.
– Ты кое-что забыл, сынок, – остановила его Оля.
– Носки на мне! – он вытянул ушибленную ногу и потряс ею в воздухе. На ней и вправду был носок. – И штаны! – Он дернул за резинку спортивных брюк.
– Осталось надеть майку.
Саша был с обнаженным торсом. Стянул с себя олимпийку, принявшись за молоко. Он вечно обливался, а она была светлой. Оля понимала, что нужно покупать вещи немаркие. Но ее сын был таким красивым. И ему шли светлые одежды. Она ничего не могла с собой поделать… Любовалась им в голубом, белом и нежно-зеленом.
Олимпийка была как раз такой. С лимонными полосками на рукавах.
Когда Саша облачился в нее, они покинули квартиру. Естественно, предварительно обувшись.
– Штаб, – усмехнулся сын, шагнув на первую ступеньку лестницы, ведущей к люку.
– Почему именно штаб? – спросил Левченко у Бориса Кожевникова. – Вы там в войнушку играли?
– ШТАБ – это аббревиатура. Мы называли себя шатией Амона Боровика. ШаТия Амона Боровика. ШТАБ. И место сбора нашей шатии было на чердаке. Так название за ним и закрепилось.
– Как давно вы не бывали в ШТАБе, Александр? – спросил Левченко, поднимающийся следом. За ним Оля, которой помогал он и идущий позади Боря – тот поддерживал бывшую учительницу под локоток.
– Я не помню. Может, и сегодня. С ним! – И указал оттопыренным большим пальцем на Борю.
– А Костю помните? Перфилова?
– Конечно. Он спасал меня сотни раз. От хулиганов.
– Это давно было, а вот?..
– Тшшшш! – Саша обернулся. К его рту был приложен указательный палец. – Не потревожьте!
– Кого?
– ЕГО!
К счастью, они уже достигли люка. Саша нырнул в него. Все остальные следом.
Ольга Алексеевна с опаской покосилась на меловой трафарет на полу. Внутри него было большое бурое пятно. Оно не пугало бы, если б она не знала – это застыла кровь.
– Чувствую, – прошептал Саша, встав над ним и раскинув руки. Так делал его любимый участник шоу «Битва магов».
– Мой сын чудит, – умоляюще протянула Ольга Алексеевна, обращаясь к Левченко. – Неужели вы не понимаете?
– Я тоже думаю, что зря вы уделяете ему внимание, – поддержал ее Боря.
– Он ищет какой-то секрет. Я хочу посмотреть, найдет ли… – сказал майор.
– Что вас наталкивает на мысль, что это произойдет?
– Психи, они чувствительные… – И сконфуженно обратился к Ольге: – Уж извините…
– Нашел! – выкрикнул Саша. И бросился к забитому фанерой окну.
Левченко торопливо пошел следом. Увидев накарябанные на кирпиче буквы «ШТАБ», вопросительно глянул на Бориса. Тот кивнул, подтверждая – надпись сделали они в детстве. Вообще на чердаке их было много, всяких разных.
Саша тем временем взялся за фанеру и потянул ее на себя. Раздался скрежет.
– Помочь? – поинтересовался Левченко.
– Нет, я сам.
– Когда-то там был наш тайник, – подал голос Борис. – Мы прятали за фанерой… секреты!
– Какие, например?
– Я сигареты и спички. Курить начал в восемь лет. Когда бомжевал, прятал дешевый алкоголь.
– А Костя?
– Пистоны, сифоны (он любил их взрывать), кастеты…
– Нож, – перебил Саша. – Он хранил его здесь.
– Я такого не помню.
– Не в прошлом. В настоящем… Он показал мне этот секретик, когда приходил в последний раз.
– Это было месяц назад?
– Месяц? – Саша наморщил лоб. – Нет, сегодня.
– Саша, Костя сегодня умер, – начала злиться мать. Причем не на сына, а на майора Левченко. Андрея, как там его по батюшке? Этот странный следственный эксперимент давно пора прекратить!
– До того, как умер, – отмахнулся от нее сын. – Но ножа сейчас нет! – Он вытащил из-под фанеры руку, на которой висела паутина. – А я думал найти его тут. И считать информацию.
– Вы решили, что именно им убили Костю?
– Я уверен.
– Откуда такая уверенность?
– Чувствую это! – торжественно изрек Александр и потопал на выход.
– Как выглядел нож? – вдогонку ему крикнул Левченко.
– Он знает, – ответил сын, ткнув большим пальцем в Бориса.
Левченко перевел взгляд на него. Кожевников пожал плечами. Опер тяжело вздохнул и вслед за Сашкой нырнул в люк.
Глава 6
Валера Мишин знал все обо всем.
Или ему так казалось?
Из-за уверенности в собственном умственном совершенстве он после школы не пошел учиться дальше. Зачем? Он и так «сам с усами».
Нет, Валера не мог похвастаться компьютерным мозгом, его серое вещество было устроено совершенно по иной схеме. Его обладатель не стал бы членом интеллектуального клуба «Что? Где? Когда?», не изобрел бы вечный двигатель и даже не решил бы дифференциальное уравнение. Зато он смог бы понять каждое живое существо, даже букашку. Вникнуть в природу вещей. Тех, что лежат на поверхности: земных, настоящих. Валера не играл в шахматы, зато отлично резался в покер. Он не знал названия планет, но мог перечислить все подмосковные города и сообщить, как до них добраться. Он не вникал в тонкости женской психологии, но умел найти подход почти к каждой, а когда дело доходило до постели, доставить даме неземное удовольствие.
Он был дважды женат, но неофициально. Имел от каждой супруги по ребенку. Старший – мальчик, младшая – девочка. Детей Валера не обижал, и был с ними ласков, и внимателен, и участлив, и щедр (в рамках разумного!), а вот матерям их от него доставалось. Он не давал им устроить свою личную жизнь, считая, что отчимы его чадам ни к чему, а тем более братики или сестрички, рожденные от них. И совсем не давал денег. Детям покупал одежду, игрушки, возил их на отдых и за все платил сам. Бывшие жены иногда взбрыкивали, пытались убедить Валеру в том, что бывают непредвиденные траты и алименты тоже необходимы, но он ни разу не дал слабины.
– Какие такие траты? – вопрошал он у матери сына, когда она завела с ним первый разговор на эту тему. – Понадобится стоматолог, звони, я отвезу ребенка к нему. Учебник нужен, куплю. В секцию захочет, пусть убедит меня в том, что она ему необходима, я оплачу, но если не будет заниматься, на следующую не получит.
– Не забывай, что ему еще и есть нужно!
– Значит, ты своего ребенка даже накормить не можешь? Я его одеваю, обуваю, развиваю, развлекаю, а что ты?
– Забочусь.
– А я, значит, нет?
И далее в том же духе. Вторая тоже не отставала. Требовала денег сначала на Барби, потом на спальню для дочки в том же кукольном стиле, затем на платье к выпускному балу в начальной школе, как у этой американской пластиковой дуры, но по цене подержанного отечественного автомобиля. Валера дочь баловал чаще, чем сына. Девочка все же… принцесса. Но никаких денег ее матери не давал! Спальню да платье можно и у местных умельцев заказать, а не выписывать из-за границы.
Надо сказать, что жен Валера выбирал тщательно. Ему нужна была не только порядочная, здоровая, внешне симпатичная, но еще и послушная. Та, которой он мог бы манипулировать. При этом бесхребетных он не терпел. Считал, что из таких выходят никудышные матери.
Пожалуй, он остановился бы на первой своей избраннице, но его попутал бес. Когда сыну было четыре, Валера увлекся другой женщиной. Сблизился с ней настолько, что считал второй женой, но без особых претензий. Ни денег не просит, ни по хозяйству помогать. А если он сам предложит, так рада-радешенька, благодарна безмерно. Получилось, что она забеременела. Причем он сам виноват в этом был. Пожадничал, купил презервативы дешевые, один из них порвался. Женщина готова была аборт сделать, да Валера отговорил. Не зря же его к ней потянуло, значит, подсознательно видел ее матерью еще одного своего чада. Пообещал не бросать ни ее, ни ребенка. И слово сдержал. Вот только первой супруге про его вторую семью известно стало. На эмоциях, по дури, она Валеру из дома выгнала. А тот не из тех был, чтоб ходить прощения вымаливать. Тем более когда есть еще одна женщина, так же сильно любящая, приятная и, что важно, воспитывающая его ребенка.