Адам и Ева поселились в Почти Совершенстве и вскоре познакомились с соседом, Гордоном Люцифером, который открыл первую в городе юридическую контору.
— Думаю, нам понадобится юрист, — сказал как-то Люциферу Адам. — Мы считаем, что нас несправедливо выселили из Рая. Например, нам не прислали уведомления. Не было судебного разбирательства. Наши интересы не представлял адвокат.
— Вы обратились по адресу, — заверил Люцифер, проводя пару в контору. — Исправлять всякую несправедливость — девиз Сил Тьмы, фирмы, на которую я работаю. Понимаете, я не к тому, что Главный поступил несправедливо. Бог обыкновенно хочет как лучше, но в такого рода делах Он частенько допускает произвол. Думаю, ваше дело выигрышное. Я пошлю запрос Ананке, чья невидимая рука правит всеми нами.
Ананке, Безликая, выслушала жалобу Люцифера в облачном сером покое: сводчатые окна выходили на океан времен, ветра вечности колыхали белые занавеси.
Ананке постановила, что Адама выселили незаконно и обязаны прописать обратно. Адам ликовал, всех благодарил, велел Еве ждать и отправился вселяться обратно в Рай. Он тщетно искал путь к бывшему Эдему, но не мог найти даже кончика своего носа: Бог погрузил всю местность в кромешную тьму.
Тогда Адам вернулся к Гордону Люциферу и рассказал, что случилось. Гордон покачал головой и позвал босса.
— Ну, это не совсем честно, — сказал Сатана. — Он уклоняется от предмета спора. Но я скажу тебе вот что. Видишь семь золотых подсвечников? Они волшебные. Используй их с умом, и они осветят тебе дорогу в Рай.
Адам вышел в путь. Шесть подсвечников он нес за спиной в мешке из верблюжьей кожи, а седьмой держал перед собой. Нездешний голубоватый свет четко озарял лежащий впереди путь, а Адам смело двинулся вперед.
Пройдя некоторое расстояние (свеча в драгоценном подсвечнике рассеивала тьму по сторонам), он вышел к низкой, заплетенной плющом стене. Рядом был затянутый ряской пруд. Адаму показалось, что здесь он нередко дремал и грезил в прежние райские дни, когда жизнь казалась такой простой. Он остановился, оглядываясь по сторонам, и тут свеча потухла. «Тьфу ты, пропасть», — воскликнул Адам, потому что не знал более крепких выражений — они тогда еще просто не возникли, — и вытащил вторую свечу.
Свеча вспыхнула сама, и Адам пошел дальше. На этот раз он вышел к овеваемому теплым ветерком рассветному берегу; вдалеке виднелся маленький остров. И снова он остановился, и тут же берег погрузился во тьму, и свеча погасла.
Так повторялось снова и снова. Тьма вводила Адама в заблуждение, показывала места, которые на мгновение казались утраченным Раем, но, едва гасла свеча, оборачивались чем-то совсем другим. Когда потухла последняя свеча, Адам оказался там же, откуда вышел, и здесь, хочешь не хочешь, пришлось ему оставаться.
Когда Адам в седьмой раз потерпел неудачу, Ананке постановила, что так тому и быть, и отменила свой прежний вердикт. Она указала, что Адам, несмотря на предыдущее ее решение, не может вернуться в Рай, потому что его изгнание ознаменовало первый поворот колеса дхармы, а неспособность вернуться даже с помощью семи подсвечников выявила некий фундаментальный кодекс возможного. Ананке предположила, что весь мир разумных существ построен на ошибке, допущенной в самом начале, когда запускался кармический механизм и устанавливались правила его действия. Таким образом, Адама можно считать первой жертвой божественных причины и следствия.
Глава 3
Аретино закончил рассказ. Они с Аззи долго сидели в темноте и молчали. Наступила ночь, в оловянных подсвечниках догорели свечи.
Аззи шевельнулся и спросил:
— Где ты это взял? Аретино пожал плечами:
— Малоизвестная гностическая басня.
— Никогда не слышал, а демоны вроде бы лучше поэтов разбираются в теологических домыслах. Ты уверен, что не выдумал это сам?
— А что, если и так? — спросил Аретино.
— Ничего, ничего! Откуда бы эта история ни взялась, мне она нравится. Наша повесть будет о семи паломниках, мы вручим каждому по золотому подсвечнику, исполняющему самое заветное желание.
— Погодите минуточку, — перебил Аретино. — Я не говорил, что золотые подсвечники существуют на самом деле. Это всего лишь легенда. Если они и есть где-то, то не обладают никакой силой.
— Это дело десятое, — сказал Аззи. — Мне понравилась история. Чтобы пересказать ее заново, нужны золотые подсвечники, пусть даже придется их изготовить самим. Но, думается, где-то они есть. Если так, я их разыщу. Если нет, что-нибудь придумаю.
— А люди, которые их понесут? — спросил Аретино. — Действующие лица?
— Найду сам, — сказал Аззи. — Выберу семь паломников, дам каждому подсвечник и шанс осуществить заветное желание. Ему — или ей — довольно будет взять подсвечник — остальное сделается само. По волшебству.
— А какие качества потребуются от паломников? — спросил Аретино.
— Особенно никаких. Мне нужно семь человек, которые хотят добиться желаемого, не прилагая никаких усилий. Такие отыщутся без труда.
— Вы не потребуете, чтобы они добивались желаемого упорством и добротой?
— Отнюдь. Моя пьеса будет утверждать как раз обратное. Я докажу, что каждый способен достичь величайшего Блага, не ударив пальцем о палец.
— Это и впрямь неслыханно, — отвечал Аретино. — Вы стремитесь доказать, что человеческой жизнью правят случай и везение, а не соблюдение нравственных норм.
— Именно этого я и хочу, — кивнул Аззи. — Главная цель Зла: доказать, что побеждает слабейший. Что ты думаешь о моих взглядах, Аретино?
Аретино пожал плечами:
— Всем правит случай? Так любят рассуждать слабые.
— Тем лучше. У нас будет много сторонников.
— Если вам этого хочется, — сказал Аретино, — я не возражаю. Что бы я ни писал, я всего лишь выполняю социальный заказ. В конце концов, вы платите, вы и заказываете музыку. А я отрабатываю гонорар. Хотите получить драматическое доказательство, что на желчных камнях распускаются весенние цветы, — платите, и я напишу такой сценарий. Главное другое — нравится ли вам мой замысел?
— Еще как! — вскричал Аззи. — Приступаем немедленно!
Аретино сказал:
— Надо еще решить, в каком театре ставим. Это влияет на построение сцен. Вы уже наметили определенных актеров и актрис? Если нет, могу посоветовать.
Аззи откинулся в кресле и расхохотался. Пляшущее в очаге пламя озаряло его лисью физиономию; из-за глубоких теней черты казались еще более резкими. Демон отбросил со лба ярко-рыжую прядь.
— Кажется, я недостаточно ясно изложил тебе свой замысел, Пьетро. Я не собираюсь ставить пьесу из тех, что разыгрывают на церковных папертях и торжищах. Мне не нужны наемные актеры, которые повторяют заученные слова, — они только опошлили бы мой замысел. Нет! Я и впрямь отберу обычных людей, чьи желания и страхи окрасят их игру правдоподобием. Вместо подмостков с намалеванным задником я дам им целый мир, и в этом мире суждено разворачиваться их драме. Мои семеро паломников будут играть, как в жизни — да это и будет их жизнь. Приключения каждого, после того как он получит подсвечник, превратятся в отдельную повесть, и среди семи повестей не будет двух одинаковых. Как в «Декамероне» или «Кентерберийских рассказах», только лучше, ведь писать будете вы, мой дорогой маэстро.
Аретино легонько поклонился.
— Наши актеры будут жить на сцене, — продолжал Аззи, — не подозревая о существовании зрителей, то есть нас.
— Будьте покойны, я им не проболтаюсь, — сказал Аретино.
Он хлопнул в ладоши — вошел сонный слуга, подал заветрившиеся пирожные. Аззи из вежливости взял одно, хотя редко ел человеческую пищу. Он предпочитал традиционную адскую кухню: засахаренные крысиные головы или человеческие ляжки, хорошенько прожаренные и со шкварками. Однако Венеция — не ад, приходится есть, что дают.
Перекусив, Аретино зевнул, потянулся и прошел в соседнюю комнату умыться из таза. Вернулся он с дюжиной новых свечей, поставил в подсвечники и зажег. В их неверном свете зрачки у Аззи поблескивали, рыжий мех на руках наэлектризовался.
Аретино опустился в кресло напротив.
— Если ваш театр — весь мир, то кто же зрители? Где вы их рассадите?
— Я ставлю пьесу на все времена, — сказал Аззи. — Истинные мои зрители еще не родились. Я творю, Пьетро, для будущих поколений, которым предстоит воспитываться на нашей пьесе. Ради них мы трудимся.
Аретино постарался мыслить практически — задача не из легких для итальянца времен Возрождения. Он выпрямился, огромный, взъерошенный, румяный и большеносый.
— Так, значит, от меня не требуется писать сценарий?
— Не требуется, — подтвердил Аззи, — актеры сами сочинят свои строки. Но ты будешь допущен ко всем действиям и разговорам, увидишь и услышишь реакцию актеров на события и на этом материале напишешь пьесу, которую увидят грядущие поколения. Однако первое исполнение превратится в легенду — так и рождаются мифы.
— Замысел грандиозный, — согласился Аретино. — Не сочтите за придирки, если я скажу, что предвижу кое-какие затруднения.
— Говори!
— Я считаю, что наши актеры, откуда бы они ни вышли, должны под конец прийти со своими подсвечниками в Венецию.
— Так я себе и представляю, — сказал Аззи. — Во-первых, я хотел бы приобрести твой сюжет о семи свечах для моего сценария. — Аззи вытащил маленький, но увесистый мешочек и вручил Аретино. — Думаю, это покроет твои начальные расходы. Там, где я их взял, осталось еще много. Твое дело — набросать сценарий. Помни, что диалоги сочинять не надо. Актеры, которых я выберу, сделают это сами. Ты будешь смотреть и слушать, как постановщик и сопродюсер. А после напишешь свою пьесу.
— Охотно, господин. Но как я смогу присматривать за постановкой, коль скоро вы создадите видимость Венеции и перенесете ее в пространстве и времени?
— Для этого, — ответил Аззи, — я с помощью талисманов и заклятий научу тебя свободно перемещаться в пространстве и времени.
— А что будет с Венецией, когда мы закончим? — спросил Аретино.
— Мы вернем нашу позаимствованную Венецию обратно на временную траекторию реальной Венеции, и та пристанет точнехонько, как тень пристает к предмету. С этого мгновения наша легенда перерастет разряд частных и обогатит общечеловеческую мифологию, ее события и следствия войдут в исторические анналы.
— Господин, я бесконечно благодарен за те возможности, которые вы предоставляете мне как художнику. Такого не сподобился и Данте.
— Значит, за работу, — подытожил Аззи, вставая. — Запиши начисто историю о семи золотых подсвечниках. До скорого. Пока мне придется заняться делами.
И он исчез.
Аретино в изумлении провел рукой по тому месту, где только что сидел Аззи, но ощутил лишь пустой воздух. Однако золото, которым расплатился демон, приятно оттягивало ладонь.
Часть четвертая
Глава 1
Аззи вышел от Аретино в приподнятом настроении, история Адама еще звучала в его ушах, но острое демоническое чутье уже подсказывало: что-то идет не так.
Погода по-прежнему стояла замечательная. В лазурном небе плыли легкие перистые облачка, похожие на слепленные детьми снежные галионы. Вокруг веселилась и трудилась Венеция. По Большому каналу плыли груженные тканями и снедью тяжелые баржи, их тупые, ярко раскрашенные носы рассекали мелкую рябь. Мимо проскользнула, сверкая черным бархатом и серебром, погребальная барка; на носу ее стоял гроб, на палубе сбились в кучку одетые в черное плакальщики. Звонили колокола. По набережным сновал народ, мимо Аззи прошел, звеня бубенцами, комедиант в дурацком колпаке — как пить дать, на представление. Торопливо просеменили пять монахинь, концы их длинных белых покрывал крыльями развевались за спиной, и казалось — они сейчас взлетят. На причальной тумбе возле привязанных в ряд гондол сидел высокий человек в белом атласном костюме и широкополой шляпе. Он цветными мелками рисовал в альбоме вид на канал. Аззи подошел ближе.
— Похоже, мы снова встретились. Бабриэль поднял голову. У него отвалилась челюсть.
Аззи зашел ему за спину, заглянул в альбом.
— Это ты с натуры рисовал? — спросил демон.
— Да. А что, сразу не видно?
— Я засомневался, — сказал Аззи. — Линии вот тут…
Бабриэль кивнул:
— Знаю, неправильные. Я еще немного не в ладах с перспективой, но мне казалось, главное удалось схватить.
Аззи прищурился:
— Неплохо для дилетанта. Я не ожидал тебя здесь встретить. Ты вроде собирался вернуться на Небеса.
— Я и вернулся. Но Михаил отправил меня обратно — сделать несколько набросков, чтобы глубже проникнуться европейским искусством. Он, кстати, передавал тебе привет. И просил узнать, как поживает твой друг Аретино.
— Откуда ты знаешь про Аретино?
— Я видел, как ты от него выходил. Разумеется, он очень знаменит, хотя стихи его явно не для Рая. Кошмарная личность, правда? Входит в десятку величайших грешников 1523 года.
Аззи фыркнул:
— Моралисты всегда предвзято относятся к писателям, которые изображают жизнь, как она есть, а не как должна быть. Кстати, я принадлежу к числу его поклонников. И заходил всего лишь выразить восхищение, ни за чем другим.
Бабриэль вытаращился на демона. У него и в мыслях не было спрашивать, что Аззи делал у Аретино. Но теперь, когда Аззи сам привлек внимание к этой теме, у ангела зародились сомнения. Хотя Михаил упомянул, что, возможно, затевается нечто предосудительное, Бабриэль пропустил предупреждение мимо ушей. Аззи — его друг, пусть даже и служит Злу, и Бабриэлю не верилось, что тот может замышлять дурное.
Сейчас ему впервые пришло в голову, что его друг, похоже, вынашивает какой-то план, а значит, его, Бабриэля, обязанность разузнать, какой именно.
Они расстались, предварительно заверив друг друга во взаимном уважении и договорившись как-нибудь позавтракать вместе. Аззи пошел прочь. Бабриэль проводил его долгим взглядом и вернулся к своему альбому.
Когда Бабриэль возвратился в гостиницу, вечер еще не наступил. Четырехэтажное здание просело под собственной тяжестью и казалось стиснутым соседними, более высокими строениями. Здесь жили с полдюжины ангелов, потому что синьор Амаччи, мрачный, почтительный хозяин заведения, установил специальные скидки для постояльцев духовного звания. Одни говорили, будто ему известно, что благовоспитанные молодые люди с правильными чертами лица, которые иногда приезжают к нему из неназваной северной страны, — ангелы. Другие повторяли шутку папы Григория и утверждали, что он якобы видит в них ангелов.
Когда вошел Бабриэль, сидевший за конторкой Амаччи сообщил:
— Вас дожидаются в гостиной.
— Посетитель! Как мило! — сказал Бабриэль и торопливо прошел в гостиную.
Маленькая гостиная располагалась в полуподвальном этаже, однако в ее узкие окна проникал яркий уличный свет, придавая ей сходство с церковью, столь милое сердцу благонравных постояльцев. Михаил-архангел сидел в высоком плетеном кресле и листал папирусную брошюру, восхваляющую прелести Верхнего Египта. Он торопливо захлопнул рекламку.
— А, Бабриэль! Я ненадолго, заглянул узнать, как тебе отдыхается.
— Замечательно, сэр, — сказал Бабриэль и протянул альбом со словами: — Я так и не освоил этот фокус с перспективой, сэр.
— Продолжай тренироваться, — посоветовал Михаил. — Живописные навыки помогут тебе оценить многочисленные шедевры из превосходного небесного собрания. Встречал своего друга, Аззи?
— Да, сэр. Недавно я видел, как он выходит от Пьетро Аретино, прославленного автора непристойных стихов и возмутительных пьес.
— Вот как? И что это, по-твоему, значит? Просто дань восхищения?
— Я сам так поначалу думал, — отвечал Бабриэль. — Однако, когда я упомянул Аретино, мой друг неожиданно смешался, и у меня зародились подозрения. Впрочем, мне не хотелось бы обвинять кого-либо в двурушничестве, сэр, тем более — друга, пусть даже и демона.
— Твоя совестливость делает тебе честь, — сказал Михаил. — Хотя мы и не ждем другого от полностью окрыленного ангела. Но посуди сам. Аззи не был бы честным служителем Тьмы, если бы не стремился всеми правдами и неправдами содействовать распространению Зла. Обвинять его в коварстве — значит всего лишь отдавать ему должное. Конечно, он замышляет недоброе! Вопрос: что именно?
— У меня нет даже предположений.
— И все же, полагаю, надо навести справки. Аззи уже не мелкая сошка. Дважды он участвовал в крупных операциях: сперва в истории с Прекрасным принцем, затем в деле Фауста, которое до сих пор разбирается в судах Ананке. Насколько я понимаю, Аззи сейчас — не последний демон в советах неправедных. Мне ясно, что он один из главных заправил в тех играх, которые время от времени затеваются с целью обмануть человечество и направить его на путь погибели.
— Мой друг играет в этом важную роль? — Глаза Бабриэля округлились от изумления.
— Похоже, что так, — кивнул Михаил. — По крайней мере, мне представляется разумным выяснить, что привлекло его к лукавому умнику Аретино.
— Наверно, вы правы, сэр, — сказал Бабриэль.
— И никто лучше тебя, дорогой, с этим не справится.
— Меня? О нет, только не я, сэр! Ваше архангельское преподобие знает, как я простодушен. Попытайся я завести двуличный разговор, чтобы выведать его намерения, Аззи в два счета меня раскусит.
— Знаю, — сказал Михаил. — Мы все наслышаны о твоей искренности. Но ничего не попишешь. Кому, как не тебе, провести небольшую рекогносцировку? Ты уже в Венеции, и тебе несложно будет свести знакомство с Аретино. Зайди к нему, скажи, что давно восхищаешься его творчеством, поговори, посмотри на дом — может, что и увидишь. Стоит даже пригласить его в ресторан, завязать более близкие отношения. Расходы спишем на Небесное Слежение.