Научный тупик. Прогресс закончил восхождение к очерченным в начале ХХ века вершинам. Вместо этого ученые мужи (хотя называть их так неполиткорректно) сосредоточились на придумывании новых "рюшечек" к имеющимся технологиями, чтобы сделать их дизайн более "дружественным" и "эргономичным". Ученые превратились из Прометеев в Гермесов, стали мальчиками на побегушках у Золотого тельца. Вершина прогресса 21-го века - не ракета и даже не компьютер, а дебильный айпод или айпад, который полагается таскать на виду, и который хорош только тем, что в его раскрутку вложили в тысячу раз больше, чем в разработку. Новых гениев не появлялось вовсе. Нобелевские премии давали или за открытия, сделанные 50 лет назад, или за анализ способов ковыряния в носу.
Культурный тупик. Он пришел, вернее, люди пришли к нему, когда слово "деятели культуры" приобрело ругательный оттенок. Именовали так не настоящих творцов (ведь все, как гласили доктрины постмодернизма, уже было сотворено), сеятелей доброго и вечного, а "шоуменов", эстрадных шлюх и педерастов, торговатых режиссеров-продюссеров, порой продажных журналистов, готовых лизать до самых гланд того, кто заплатит по таксе. Литература выродилась в игру "кто хочет спать с миллионером?". На самом крупном литературном портале "этой страны" содомия, инцест, зоофилия и копрофагия достигли таких бездн, что "Лолита" Набокова казалась сказкой про Белоснежку. Втаптывание святого в грязь стало такой же нормой для элитарной прозы, как пережевывание однообразных сюжетов для массовой. Готовые литературные шаблоны-"конструкторы", из которых можно за пару месяцев "сваять" детектив (иронический) или фэнтези (темное или городское, само собой), почти открыто продавались "мастерами" своим начинающим коллегам по цеху. Сбылась мечта постмодернистов. Искусство действительно умерло.
Политический тупик. Отгремели великие битвы классов и народов, и место титанов, с небрежной грацией возводивших и рушивших империи, потихоньку заняли ничтожества, которых раньше бы не пустили дальше ординарцев. Место вождей заняли клерки, изо всех сил старающиеся выглядеть им ровней. Вместо предсказанного в эпоху всеобщей грамотности повышения активности масс - их полная апатия, так что даже такие клопы с помощью масс-медиа легко манипулировали быдлом, которому за месяц до выборов можно было подкинуть хоть любимого лабрадора. Впрочем, и в самой демократической стране мира царил похожий абсурд.
Религиозный тупик. Вместо Бога - пародия на него. Вместо веры - мертвый ритуал. По опросам в России было православных в два раза больше, чем верующих. Большинство людей воспринимало церковь как среднее между клубом для тех, кому за шестьдесят и диетической консультацией. Священникам чаще приходилось объяснять, что можно есть и надевать, а не о том, как спасти душу. Стоило ли Иисусу выгонять менял из храма?
Нравственный тупик. Депутат от партии "Милосердия и разнообразия" (проще говоря - партии педофилов, желающих снизить возраст сексуальной неприкосновенности до 10 лет, а в идеале и до нуля) чудом не прошел в парламент Голландии в начале 21-го века. В конце второго десятилетия их фракция насчитывала тридцать человек. Ежегодные "веселые" парады стали привычными на главных улицах европейских столиц. Нет добра, нет зла, нет порока, и добродетели тоже нет. Все хорошие, все славные, только разные. А слово "gay" так и расшифровывается: "Good as you" - "Не хуже тебя"...
Экологический тупик. Наряду с растиражированными страшилками вроде глобального потепления или озоновой дыры (которые суть мифы, призванные отвлекать тупого обывателя) набирают силу реальные, но игнорируемые массовым сознанием угрозы. Это и истощение плодородного слоя почв (Мальтус перевернулся бы в гробу), и деградация среды обитания, и дефицит пресной воды. И, самое главное...
Ресурсный тупик. Миллионы тонн металла становились дурацкими ящиками на колесах (которые полагается менять не реже раза в год, чтобы, как говорят англосаксы, не отстать от Джонсов). Миллиарды баррелей и кубометров каждый год вылетали в выхлопные трубы, чтобы популяция офисных амеб могла добраться из своих комфортабельных аквариумов на свои "рабочие" места. Хотя вся их работа - переливание из пустого в порожнее, перегонка бессмысленных электронных символов из одной колонки в другую. Миллионы тонн невосполнимых ресурсов буквально сливались в унитаз. Культ автомобиля имплантирован в сознание потребителя рекламой. Хотя любому разумному человеку понятно, что общественный транспорт был бы и экономичнее, и безопаснее - и для человека, и для общества в целом.
Все это так. И будьте прокляты все, а особенно те, кто не оставил другого пути. Кто плясал и радовался, когда гибла страна, впервые попытавшаяся отойти от принципа "человек человеку волк". Это вы вырыли могилу светлому будущему, оставив миру только темное. Оставили только два исхода, оба смертельные. Или сгнить, или сгореть. Люди выбрали второе. Может так даже лучше. Может, это даст их праправнукам второй шанс. Может, это хорошо, что они погибли, не успев все исчерпать и все изгадить.
Хотя, что толку теперь ворошить пепел. Погибли и хорошие, и плохие... и остальные девяносто процентов.
*****
Дни со сто пятого по сто семьдесят второй
Он думал, что тьма вечна, но все когда-нибудь заканчивается.
Это произошло месяц спустя, в декабре. Данилов как обычно обходил свои капканы в надежде найти там ужин, обед или завтрак. Остановившись, чтоб вытряхнуть снег из валенок, он случайно выключил карманный фонарик. И понял, что и без него может неплохо ориентироваться. Это открытие так поразило его, что он забыл о цели своего похода, а застыл и принялся изучать небосклон, в надежде увидеть одну конкретную звезду-карлик спектрального класса G2.
И увидел, хоть и не сразу, а приглядываясь до боли в глазах. Солнце было похоже на луну в пасмурный осенний день, свет его едва достигал поверхности, и если бы не обострившаяся светочувствительность, он ничего бы не увидел. Как там у классика: "Луна как бледное пятно сквозь тучи мрачные желтела".
Хотя умом он понимал, что светом сыт не будешь. В чем-то теперь будет даже труднее - не спрячешься так легко от врагов. Но что-то в его душе бурно радовалось, повинуясь инстинкту, который был древнее человеческого рода
А всего через месяц, под Новый Год, он увидел светило во всей красе, на секунду проглянувшее сквозь прореху в пыльном покрове. Он уже и забыл, как оно выглядит.
Прямо над его головой в сером небе, словно в потолке, зияла дыра, и сквозь нее лился свет. Это был только краешек светила, четвертинка, но Данилов дорого заплатил, за то, что смотрел на него слишком долго. Боль пришла не сразу, а через несколько минут. Он отвернулся и быстро заморгал. Сильно же его глаза за это время отвыкли... Вместе с необъяснимой радостью, генетической, заложенной в подкорку и еще глубже, он вдруг почувствовал грусть, потому что знал, что через несколько минут этот люк в черном куполе закроют. Так и случилось. Но он еще долго приглядывался.
А утром с неба начинал валить снег. Белый, настоящий. Не та дрянь, которая шла последние месяцы.
В январе Александр видел солнце четыре раза. Дни все еще было темными, похожими на предрассветные сумерки. Вот только длились эти сумерки до самого вечера, когда их плавно сменяла ночная тьма. Но вскоре и это изменилось. Это подтолкнуло его к изменению образа жизни. Данилов полностью перешел с собирательства на охоту. Он убивал всех, кто был меньше его по размерам. С людьми Саша старался не встречаться. В конце концов, он выучил правила, позволявшие избегать встреч даже там, где плотность населения была довольно высока.
Глава 4. Хищники
С первыми лучами солнца она вышла на охоту. Кругом, насколько хватало взгляда, простиралась пустыня города, бывшего когда-то домом для пятисот семидесяти миллионов человек.
Город, который когда-то назывался Сталинск, теперь походил на Сталинград.
Стесанные взрывом новостройки Ильинки, пятно эпицентра там, где раньше находилась промзона КМК, голая бесприютная равнина на месте Центрального районов и ледяная поверхность застывшей реки, делящей город примерно пополам. Пейзаж, к которому она успела хорошо привыкнуть.
Она могла считаться совершенством в своем роде: черное блестящее оперение, острый изогнутый клюв и глаза, способные улавливать мельчайшие детали с высоты нескольких сотен метров. Она принадлежала к лучшим, тем немногим, кто уцелел. И пусть их было мало, это были самые приспособленные особи, которые и дадут жизнь новым поколениям.
Новый мир стал раем для ее сородичей, их немногочисленное племя вступало в эпоху благоденствия. Катастрофа подарила им неисчерпаемое количество еды, и только холод до поры до времени мешал их триумфу. Впрочем, он не будет вечным.
Новый мир стал раем для ее сородичей, их немногочисленное племя вступало в эпоху благоденствия. Катастрофа подарила им неисчерпаемое количество еды, и только холод до поры до времени мешал их триумфу. Впрочем, он не будет вечным.
За этим пиршественным столом они будут не одни: есть еще собаки, волки, лисы и даже поредевшее крысиное племя. Но и это не все. Еще до того, как набирающие яркость солнечные лучи иссушат мертвую плоть, она станет поживой для других, неразличимых для глаза пожирателей трупов - бактерий. Равных им в искусстве выживания было не найти. Отдельные могли существовать в открытом космосе и на Марсе, поэтому холод Зимы не был для них экстремальным. Возвращенные к жизни первой оттепелью, эти организмы не дадут останкам людей и животных превратиться в мумии. Рано или поздно морозная "ядерная весна" сменится летним зноем, и тогда они с удвоенной силой примутся за работу. Неутомимые и ненасытные, они будут расщеплять и переваривать мертвую биомассу, размножаясь в ней до тех пор, пока не закончится питательная среда. После них останутся лишь кости, но и те спустя ничтожное по геологическим меркам время рассыплются пылью, которую ветер поднимет в небо и развеет по всему Северному полушарию. Ураганы и смерчи, хоть и заметно ослабевшие по сравнению с первыми месяцами после затмения, по-прежнему царили на всей территории Евразии и Северной Америки.
Иногда они будут смешивать эту погребальную пыль с другими невидимыми частицами, все еще витающими в нижних слоях атмосферы. Именно теми, что вознеслись к небу в дни великих пожаров и превратили день в ночь, а лето - в Зиму. Пепел к пеплу, прах к праху, как говорили люди.
С высоты птичьего полета городские кварталы напоминали хорошо распаханное поле.
Вокруг бывшего металлургического комбината было мало заслуживающего внимания - до самого проспекта Строителей тянулось идеально ровное поле лунного шлака. Покрывавший его снег уже растаял и превратился в лужицы, ручьи и целые прудики грязной воды, пить которую пока не стоило. Об этом свидетельствовали неподвижные комочки шерсти, разбросанные там и сям по берегу. Они погибли совсем недавно, но в пищу не годились - ворона уже понимала, что такое радиация.
Чуть дальше на юг, рядом с вокзалом, от которого лучами расходились проспекты Курако, Металлургов и Бардина, стены домов поднимались выше, и в этих сумрачных руинах было проще разглядеть архитектурный ансамбль центра города.
Восточнее блестела под скупыми лучами оживающего солнца ледяная поверхность неподвижной реки Томь. Рассекавшая город надвое водная артерия еще была покрыта коростой грязного льда, но крепким он был только на середине. У берегов в нем то тут, то там мелькали промоины, чуть более светлые на фоне остального льда. Скоро он покроется трещинами, и течение плавно понесет дробящиеся льдины на север.
Вглядываясь в узор провалившихся крыш и улиц, ставших снежными ущельями, птица пока не замечала ничего интересного. Это сильно разочаровывало ее, ведь времени у нее оставалось не так уж много.
С замерзшего болота, возникшего на месте, где реку запрудили обломки, тянуло холодом. Солнце на несколько секунд скрылось за темной тучей, оживив в ее крохотном мозгу образ тех дней, когда мороз заставлял забиваться в щели, ветер ломал крылья, а каждый кусок пищи приходилось выдалбливать, как дятлу, из замерзших тел.
Птица пересекала очередной квартал многоэтажных руин, когда ее острый глаз заметил что-то интересное среди мертвого однообразия. Она сделала еще один круг, и вновь внизу на черном фоне мелькнуло красное пятнышко. Ворона медленно пошла на снижение, ловя крыльями нисходящие потоки воздуха. Не прошло и минуты, как другое чувство - обоняние - послало ее мозгу безошибочный сигнал: "цель прямо по курсу".
Кругом оставалась масса добычи для падальщиков, но вся она представляла собой твердую, как камень, массу. А эта была свежей. Как это там оказалось? Почему его не было десять минут назад? Птица не утруждала себя логическими построениями - их ей заменяли инстинкты и рефлексы.
Нюх не мог ее обмануть, ветер донес до нее запах крови и внутренностей. Ей не нужны были сложные умозаключения; она просто чуяла, что там внизу, среди ржавого железа и голых камней, между грудами всей этой несъедобной и неживой материи, лежит тело, не тронутое разложением. Грех было пренебречь таким лакомым кусочком. Особенно ее интересовали глаза.
Ворона продолжала снижаться - медленно, плавно. Она была умна и осторожна - именно благодаря этим качествам она в числе немногих своих сородичей пережила Зиму.
За свою краткую по вороньим меркам жизнь птица навидалась такого, с чем не сталкивалась и тысяча поколений ее предков. Она знала, что очевидное зачастую оказывается ложным, а привычные вещи и явления порой преподносят сюрпризы. Например, палка в руках человека может просто ударить, а может и убить наповал с огромного расстояния, громыхнув так, что еще долго будет рокотать глухое эхо. От людей вообще не стило ожидать ничего хорошего. Правда, сейчас они вокруг почти не встречались.
Птица не спешила приступать к трапезе, выжидая и стараясь получше разведать обстановку. Ей некуда было торопиться, время было на ее стороне. Она опустилась на козырек крыльца прямо над своей мертвой добычей и, сложив крылья, застыла как статуя. Несколько минут наблюдала за распростертым трупом собаки. Тот оставался неподвижным, как того и следовало ожидать. Большинство живых существ, которые встречались вороне за последние полгода, выглядели именно так. Безжизненные куски мяса, и ничего больше. Но эта находка была свежей, это она могла определить, даже не видя лужи крови на снегу и красных брызг вокруг.
Ворона не собиралась ждать вечно. Вокруг на пару километров не было никого, кто бы мог оспорить ее права на добычу. В определенный момент голод - или, лучше сказать, жадность - взяла верх над инстинктом самосохранения. Ворона опустилась на землю в пяти метрах от тела. Собака лежала на боку, поджав лапы. Птица неспешно двинулась к ней - маленькими, карикатурно-человеческими шажками. Но в тот момент, когда их разделяло всего несколько шагов, она будто бы изменила свое решение и застыла. Что-то ее насторожило. Возможно, ей показалось, что тело чуть дернулась. Посмертные судороги?
Вряд ли ворона рассуждала так. Скорее, она вообще не утомляла себя рассуждениями. Птица деловито почистила перышки, распушилась, словно она не ворона, а целый гриф, и медленно, вразвалочку направилась к месту своей будущей трапезы.
Она начала обход вокруг мертвой псины по широкой дуге; ее трехпалые лапы оставляли на снегу следы, похожие на символ борцов за мир - "пацифик". Похоже, ворона приняла окончательное решение и нацелилась на собачий глаз. Глаза были закрыты, но сквозь тонкую кожу ворона могла почуять изысканный деликатес.
Она не знала, что другие глаза в этот момент следят за ней. Что один из них был прищурен, а второй приник к прицелу.
Птица раскрыла острый клюв и закрыла его со щелчком, будто предвкушая, как пробьет тонкую кожу века и вопьется в нежную мякоть глазного яблока.
Хлопок.
Резкая боль в правом крыле заставила птицу забыть о трапезе. Темные зрачки птицы зафиксировали то, что увидела их обладательница в ее последние тридцать секунд. В окне первого этажа за покоробленной рамой появился темный силуэт. Что-то похожее на палку казалась продолжением его рук, но ворона с ее острым зрением мгновенно идентифицировала опасность.
Это был человек, самый страшный враг. Человек с оружием.
Худые костлявые пальцы сжимали рукоятку, приклад упирался в плечо.
Несмотря на боль, ворона не собиралась сдаваться и среагировала адекватно. С надсадным карканьем раненая птица метнулась прочь, пытаясь набрать высоту и скрыться в недосягаемой для врага вышине. Но все, что ей удалось, это оторваться от земли на метр, прежде чем сила тяготения рывком вернула ее обратно.
В этот момент раздался второй хлопок. На этот раз 4,5-миллиметровая свинцовая пулька попала птице в грудь, несколько перьев закружились в воздухе. Ворона камнем упала на обледенелый асфальт.
Дальнейшее заняло всего десять секунд. Силуэт в окне пропал, а затем появился в дверях подъезда. А вскоре оказался рядом с подстреленной птицей, которая еще шевелилась и даже делала попытки подняться. Тяжелый железный прут опустился ей на голову, практически размозжив ее.
*****
День двести двадцать шестой
Человек осмотрел свой трофей. Это было не баловство, опыт научил его базовому закону этого мира: первая ценность - это пища, и в ее поисках нельзя пренебрегать ничем.
Жирная, на полкило потянет... и неважно, чем она питалась.
Пневматическая винтовка MP-512 производства Ижмеха с оптикой была полезным приобретением. Бесшумная, она не выдавала его тем, кто мог придти на звук выстрела, чтоб получить свою долю. Но главное - в том, что пульки для нее находились легко, а кроме них требовалось только немного мускульных сил. Этим пневматика с пружинно-поршневым механизмом была лучше пневматики на сжатом воздухе. Поди, разыщи еще и баллончики.