Жирная, на полкило потянет... и неважно, чем она питалась.
Пневматическая винтовка MP-512 производства Ижмеха с оптикой была полезным приобретением. Бесшумная, она не выдавала его тем, кто мог придти на звук выстрела, чтоб получить свою долю. Но главное - в том, что пульки для нее находились легко, а кроме них требовалось только немного мускульных сил. Этим пневматика с пружинно-поршневым механизмом была лучше пневматики на сжатом воздухе. Поди, разыщи еще и баллончики.
Он охотился с помощью этой штуки на ворон, крыс, воробушков и даже мелких собак. Голуби и кошки ему не попадались - наверно, повывелись.
Это было и приятное дополнение к столу, и практика. Как ни отличаются баллистические параметры "воздушки" и гладкоствола, а есть универсальные стрелковые навыки, которые можно оттачивать в тире хоть с мелкашкой, хоть с пневаматикой.
Человек остался доволен прожитым днем. Похоже, он становился оптимистом. В его ситуации "нормальный" сошел бы с ума от безысходности, а он радовался: тому, что болит только подвернутая на днях нога, а не все тело. Или тому, что желудок заполнен хотя бы на половину, а не пуст, как вчера. Радовался каждой прожитой минуте.
Он убивал и ел все живое, что было меньше его по размерам.
Бывало, что как и любому хищнику, ему приходилось прошагать десяток километров и, ничего не найдя, засыпать с пустым желудком, который то сжимался в комок, то начинал крутиться волчком. Но даже тогда он не позволял себе поддаваться унынию. Трудно сказать, было ли дело в силе воли или в нарастающем отупении, но факт оставался фактом: он не собирался выбрасывать белый флаг даже перед лицом непреодолимой силы.
Разделка тушки собаки заняла у него десять минут, сказывался немалый опыт. Мясо он сложил в два целлофановых пакета. Это на потом, для ледника. В меню пока первым блюдом стоит ворона.
Ее он с удовольствием запек в золе от костра, жалея только о том, что нет каши на гарнир.
Внезапно человек подумал, что солнце и эта апрельская оттепель давали им ложную надежду. Хотя ночь и заканчивалась, зима вполне могла задержаться еще лет на пять, если тонкая механика климата безвозвратно расстроена. И тогда растительный мир сильно обеднеет, не говоря о животном, который исчезнет. Ему вспомнилась таблица, которую он видел в школьном учебнике ботаники. Она называлась "Сохранение семенами способности к прорастанию". Если верить ей, задержись Зима хотя бы на три года - ни они, ни потомки не увидят тополей, ив, дубов, ясеней, кленов, берез, равно как и многих других представителей земной флоры. Останутся сосны, кедры, многие злаковые и бобовые. Останется индийский лотос - тот может лежать хоть двести пятьдесят лет, а потом прорасти. Но что с него толку, с этот лотоса? Поглощать его, чтоб обрести забвение?
Насчет цветов Саша точно не помнил, но у него было подозрение, что потомкам придется дарить возлюбленным букеты из сельдерея или петрушки. Даже если через сто лет растительный покров планеты более-менее восстановится, он уже не будет прежним: цветковым растениям, похоже, придется уступить пальму первенства хвойным, так как их шишки, которые по-научному называются стробилы, лучше переносят холода. Сто миллионов лет эволюции отправлялись коту под хвост. Добро пожаловать обратно в меловой период, разве что без динозавров. Нет, человек действительно достиг пика своего могущества: он сумел обратить ход развития природы вспять, наперекор ее законам.
Это что касается флоры. Если обратиться к фауне... лучше не надо, потому что не к чему будет обращаться. Если подумать хорошо, то даже не собаки и вороны, а насекомые окажутся в выигрышном положении, как только закончатся холода.
Им ведь радиация почти не страшна. Перед Сашиными глазами встала картина, яркая как цветной фотоснимок. Развалины и тучи мух, кишащие на разлагающихся трупах. К тому же радиоактивное излучение подстегнет их эволюционное развитие. То, на что у высших животных понадобилось бы десять тысяч лет, у какой-нибудь дрозофилы займет считанные годы. Естественно, они не вырастут размером с собаку, но повадки и внешний облик их изменятся. Может, начнут строить ульи и выделять мед. Б-р-р-р. Не хотелось бы такого меду. Конечно, через год их кормовая база исчезнет, и численность будет введена в жесткие рамки размерами сузившейся экологической ниши. Но до этого в городах будет царство мух.
А мутаций было не избежать и высшим животным, с поправкой на то, что заметные изменения проявятся минимум через пару тысяч лет. У грызунов быстрее, у людей медленнее, но даже им этого не избежать. Хотя самые серьезные "мутации" коснутся сознания и нравов. Саша теперь сам был тому живым примером.
Он проверил свою птичку. Она успела хорошо пропечься. Пальчики оближешь.
Данилов быстро расправился с тушкой, не побрезговав даже потрохами. Через пару минут от вороны осталась только кучка перьев и горка дочиста обглоданных косточек. Вытирая сальные губы рукой, а руки об штаны тот, кто когда-то был интеллигентным человеком, испытывал от еды подлинное наслаждение. Не от вкуса, а от ощущения насыщения.... Пусть не полной сытости, а только кратковременного избавления от голода. Если бы жизнь состояла из таких моментов, ее можно бы было считать приятным занятием.
Александр не загадывал далеко. "Будет день, будет и пища" - это была его любимая поговорка.
Это был его девятый месяц в новом мире, он уже многому успел научиться и многое узнал. Например - чтобы жить, иногда приходится убивать, и не только животных. Для того, кто видел темную сторону жизни, эта фраза - трюизм.
Тем, кто дожил до девятого месяца теряющей силу зимы, нетрудно было добывать пищу. Вокруг было много мяса, только руку протяни. Александр знал, что многие из людей так и делали. Что проще - срезать мясо с лежащего трупа? Вот только легкий путь на самом деле был тупиковым, даже с точки зрения гигиены.
Как большинство хищников, он предпочитал насыщать утробу свежей убоиной. Поэтому не мог позволить себе расслабиться и помногу часов в день проводил в пути.
Александр шел очень скоро, легкой пружинистой походкой; иногда быстрым шагом, иногда короткими перебежками. Как обычно, его взгляд высматривал в окружающей пустыне не только опасность, но и возможную добычу.
Как только он стал питаться чуть лучше, восстановились потерянные килограммы, болезненная одутловатость исчезла. Он был теперь, пожалуй, даже посильнее и поздоровее, чем раньше. От долгих переходов мышцы окрепли. Кожа на открытых участках загорела до цвета бронзы. Борода не могла скрыть изменений с его лицом и внутренних изменений. В его походке, взгляде и во всем облике появилось что-то волчье. Саша теперь напоминал героев старых фильмов про апокалипсис - Безумного Макса, Змея из "Побега из Нью-Йорка" в исполнении Курта Рассела и других. Разница была в том, что он не играл "изгоя из пустоши" - он был им. Все эти изменения накапливались постепенно и незаметно, пока по закону перехода количества в качество он не стал другим человеком.
Солнце клонилось к закату, его последние лучи освещали землю уже из-за линии горизонта. Небо на западе было расцвечено всеми оттенками красного. Великолепное зрелище, которым некому было любоваться.
Длинные тени ложились на землю. Закат быстро догорал. Для человека это был сигнал, что пора искать пристанище на ночь.
В низинах еще лежал черный снег, плотный и твердый, как камень. Но там, где солнце хорошо прогревало, он таял и обнажал останки тех, кому зима даровала покой и забвение. Взору идущего открывались братские могилы под открытым небом - бескрайнее кладбище без крестов и надгробий. Запах этой весны был запахом смерти.
Ручьи, журчавшие то тут то там среди развалин, несли в своих водах тлен.
Мертвые были повсюду, но некому было горевать об их участи. Людей вокруг не было. Одинокого странника с ружьем было непросто к ним причислить, ведь человек существо социальное. А в жизни идущего не было ни семьи, ни друзей, ничего, что связывало бы его с исчезнувшим миром. Он словно родился здесь, в холодной каменной пустыне, где каждый день это борьба за жизнь.
Надо было очень постараться, чтобы заметить в его глазах блеск разума. Нет, они не были безумными, ведь безумие есть вариант сознания, неприемлемый для большинства; оно может быть по-своему глубоким и многогранным. А в Сашиных глазах теперь нельзя было прочитать ничего, как в заросшем тиной пруду не увидишь своего отражения. Только тень голода иногда проглядывала там.
Есть ему хотелось почти постоянно. Организм настойчиво требовал питательных веществ. Нужна была белковая пища, мясо: для того, чтобы заживлять раны и восстанавливать разрушившиеся клетки, необходим строительный материал, одной энергии недостаточно.
Когда-то он начал охотиться, не имея ни плана, ни нужных навыков. Казалось, эти действия выполнялись не под руководством разума - тот дремал, предоставив возможность руководить древним атавистическим программам, простым и конкретным, как язык "бейсик".
Это оказалось непросто, но легче, чем он ожидал. Проще, чем изучить иностранный язык или осилить "Улисса" Дж. Джойса в оригинале. Похоже, эти невостребованные большинством цивилизованных людей способности - выслеживать, догонять, убивать, разрывать - были заложены в подкорку. Оставалось только разбудить их. Нет, конечно, практика была необходима, но решающую роль играли именно инстинкты.
Каждое утро солнце двигалось навстречу, освещая ему путь. Саше потребовался не один день, чтобы привыкнуть к его невыносимой яркости и сейчас прямые лучи все еще причиняли глазам боль при снятых лыжных очках.
Приходила ночь и небосвод покрывался россыпями светящихся точек. Созвездия смотрели на него из холодной бесконечности - бездна, которая тысячелетиями притягивала людские взгляды, будоража воображение мечтателей. Раньше он восхищался их ледяной красотой и думал о чужих мирах и их обитателях, а теперь принимал как простой фон.
*****
Эта ночь застала Данилова вдали от дома.
Он отклонился далеко на северо-восток и зашел в город со стороны Новоильинского района. Людей он тут не встретил. Многоэтажные новостройки, слегка потрепанные взрывом, стояли покинутыми. Уцелевшие должны были перебраться поближе к земле, потому что жить в неотапливаемых бетонных коробках невозможно.
Возвращаться в Рассвет почти за десять километров не было смысла, дела в городе еще не были закончены.
Он спал, устроив себе гнездо из старых одеял и потертых подушек в комнате, которая когда-то была спальней. Самодельный спальный мешок, сшитый из одеял и непромокаемой ткани, сохранял тепло, костер можно было не разводить.
Комната была залита мягким серебристым сиянием. В лишенное стекол окно был виден краешек огромной луны. Ее сияние в эту ночь полнолуния было так похоже на искусственный свет, что могло бы напомнить о другом времени. Но человек спал, положив под голову грязный кулак, спал без сновидений. Никто не тревожил его. Район новостроек, где незачем было оставаться тем, кто выжил, окутывала абсолютная тишина.
Со стены над диваном, из-под расползшейся обивки которого торчали пружины, угрюмо смотрели потемневшие рамки, где когда-то были фотографии прежних обитателей дома. На расколотом экране телевизора застыла "настроечная таблица" пересекающихся трещин. Это была обитель вечного покоя.
Человек, которого когда-то звали Александр, заворочался на своей жесткой подстилке и открыл глаза. Инстинкт разбудил его, как раньше по многолетней привычке будил в институт и на работу, даже если подводил будильник. Во рту пересохло. Он глотнул розовой от марганцовки воды из пластиковой бутылки. Фляга была пуста, а разводить даже небольшой огонек, чтоб вскипятить котелок, он не рискнул.
Саша приподнялся на своей лежанке и посмотрел в окно. Света оказалось достаточно, чтобы разглядеть пустой двор, детскую площадку, несколько мусорных баков, полусгнившие остовы автомобилей, мертвые деревья, гаражи и соседний девятиэтажный дом.
Что-то его насторожило. Он прислушался. Не заметив в окружающем мире ничего подозрительного, человек, тем не менее, не спешил расслабляться. Что-то было определенно не так. Почему он решил, что рядом кто-то есть?
Данилов не знал. Опять шестое чувство, или, может быть, седьмое. Возможно, первобытные люди считали его таким же естественным, как зрение; но в мире, где люди передвигались на автомобилях и покупали еду в супермаркетах, оно дремало - отключенное за ненадобностью. Хотя почти любой человек мог чувствовать взгляд, особенно окрашенный страхом, злобой или любопытством. Но вот снова пришло его время, и теперь оно работало на полную мощность, сканируя пространство и посылая в мозг предупреждающие сигналы. Словно радар, оно улавливало колебания невидимых глазу материй, волн и энергий.
Опасность! Кто-то рядом. Не видит и не слышит его, но каким-то иным образом ощущает Сашино присутствие.
Вдруг к равномерному шороху падающего снега добавился посторонний шум. Его источник был близко, а главное - перемещался, и это настораживало. Сон как рукой сняло. Человек подобрался, словно кот, готовый к прыжку. Он уже научился доверять своей интуиции. Кто-то или что-то скрывалось в темноте.
До ушей долетел металлический лязг. Нет, ему не приснилось, теперь это было возле мусорных баков во дворе. Вот лязганье прозвучало ближе. Опыт подсказывал, что человек таких звуков издавать не будет, и Данилов чуть расслабился. Словно в подтверждение, со двора донеслось тихое фырканье.
Здесь он мог опасаться только людей. Ни одно животное не угрожало ему, пока он в здании, за запертой дверью. Но любой зверь, от крысы до волка - это не только опасность, но и добыча. Для хищника, которым Александр теперь являлся, апатия - это смерть. Поэтому он покинул убежище, хотя его прежнее "я" просило не делать этого. Отсюда, из окна, он не мог разглядеть, что там творилось за мусорными баками.
Все это напоминало сцену из фильма, где глупый герой или героиня идет, куда не следует. Но Александр был вооружен и готов к неожиданностям.
Он приоткрыл входную дверь и осторожно выглянул. Громко скрипнули петли. Вдоль луж во дворе у подъезда лежала бледная дорожка лунного света.
Человек вышел на крыльцо и остановился, словно в нерешительности. На самом деле он превратился в зрение и слух - ветер доносил до него странные шорохи.
Снегоступы были больше не нужны, землю покрывал твердый наст. После ночных заморозков поверхность снега была покрыта льдом. Но Данилов, с наступлением тепла сменивший валенки на удобные ботинки, да еще наклеивший на подошвы для лучшего сцепления куски наждака, не боялся поскользнуться.
Весна принесла свои опасности. И лед, на котором можно упасть и сломать ногу - только одна из них. Еще вчера, подходя к зданию, Данилов услышал слабый скрип, задрал голову и увидел опасно колыхавшийся лист кровельного железа, свисавший с крыши. Такой упадет - разрежет как ножом. А ведь есть еще сосульки, и сходящие с крыш лавины, и болезнетворные бактерии, от которых в морозы атмосфера практически свободна.
Он приблизился к мусорным бакам. Цепкий взгляд заметил, что один из них перевернут, хотя вчера стоял. Собака не сможет этого сделать, разве что очень большая. На снегу был разбросан мусор, давно просеянный на предмет съедобного окрестной живностью.
Данилов пересек двор и остановился рядом с детской площадкой. Тихо скрипнули качели, словно на них сидели призраки. Сердце начало закачивать в кровь адреналин. В следующий миг серая масса рядом с песочницей ожила и зашевелилась. Пока она была неподвижна, Александру казалось, что это камень. Круглый гладкий валун, которому неоткуда было взяться посреди двора. Поэтому находчивое воображение превратило камень в снежную скульптуру. Ему, воображению, было плевать, что летом произошло нечто, после чего людям стало не до скульптур.
Потом, с секунду, пока Данилов напрягал глаза, а серое нечто ворочалось - он думал, что это большая собака с круглой головой. Алабай. Стоило ветру подуть в его сторону, в нос Александру ударил запах прелой шерсти и едкого пота.
Он услышал тяжелое дыхание, из темноты смотрела пара желтых глаз.
- Едрёна вошь... - только и сказал Саша.
Холодок пробрал его до костей, как никогда до этого, даже в первый день. Из темноты к Данилову приближался зверь, с каким он еще не сталкивался.
*****
Их истории были похожи. Оба шли к этой встрече через дорогу огня, льда и крови. Оба были везучими и сильными, и избежали верной смерти сотню раз.
Если бы ночной пришелец мог говорить, то поведал бы много интересного.
Сначала был огонь, выгнавший его из родного леса и чуть не погубивший. Это было для зверя не ново. Ему уже случалось спасаться от лесного пожара, поэтому, как только его нос уловил запах гари, он сразу же прекратил обсасывать куст дикой малины и побежал. Инстинкт правильно подсказал путь к спасению. Вскоре он плюхнулся в ручей, и, делая широкие гребки, переплыл на другую сторону, подальше от наступающей стены огня.
Фыркая и отряхиваясь, он оставил позади покрытую хлопьями белой пены речку, в которой кверху брюхом плавала снулая рыба. К ней он не притронулся.
Небо было багровым, как кусок мяса. Где-то далеко рокотал гром.
Потом пришли люди. И ему снова очень повезло. Его вполне могли убить в первую неделю, когда уже почувствовавшие голод беженцы начали наведываться в леса. Сначала по одному, а потом толпами. Кузбасс - это все же не Красноярский край и не Якутия, поэтому даже пары тысяч голодных мужиков с ружьями вполне хватило бы, чтоб прочесать все островки тайги в области. Сначала оружие взяли все, кому не лень, но вскоре наступила темнота, и охота стала занятием самых смелых и хорошо оснащенных. А для бывалых охотников медведь - это не чудище из сказки, а рядовая добыча.