Пока они считали каждый кусок, демография не была центральной проблемой. И все же Демьянов говорил, что каждая семья должна родить двоих за пять лет только для воспроизводства. Просто потому, что мало кто из уцелевших сохранит репродуктивное здоровье после тридцати и мало кто доживет до шестидесяти. Им надо было уже думать о смене.
Иначе, если население упадет ниже планки в пару тысяч человек, не будет никакого разделения труда, а только натуральное хозяйство. Раз картошка, два картошка... И никакой механизации. Хоть Владимир и не хотел обрастать сопливыми оболтусами, но деваться было некуда.
Богданов и сам понимал, что пока их так мало, поддерживать уровень промышленной цивилизации будет трудно. Там, где каждый пашет от зари до зари, трудно содержать специалистов. Пока у общины был "жирок" в виде обученных при старом мире технарей, но среди них молодых было немного. Те все больше "менеджеры".
А новых учить - тут нужны и наставники, и время.
По поводу учебной программы для молодой поросли они в Совете выдержали серьезный спор. Все, включая самого Богданова, стояли за что-то вроде рабфаков и ликбезов с упором на практические навыки... Все остальное, что составляло багаж знаний "цивилизованного человека" - мол, по минимуму, или факультативно. Обойдутся, мол, без теоретической физики и того же английского...
Но внезапно они столкнулись с противодействием самого майора. Тот, хоть никогда не вы фанатом науки, сказал, что при наличии времени и специалистов - давать курс средней школы надо в довоенном объеме. Это мол, займет и молодежь, и не даст тем, кто хоть что-то знает, эти знания растерять.
В конце концов, сошлись на компромиссном варианте.
Нашли среди укрываемых директрису какой-то элитной гимназии. Но наблюдениям Богданова, она была стервой каких мало, но дело свое знала. Она и возглавила первое в новом мире учебное заведение. Штат подобрали довольно быстро. В свободное время даже сам майор иногда захаживал в школу прочитать лекцию-другую по ОБЖ. Сам Богданов несколько раз просвещал детишек по интересным вопросам довоенной геополитики.
*****
Круглолицая, среднего роста, в параметры красоты она немного не укладывалась - но это картину не портило. Под шапочкой волосы у нее оказались светлые, но взгляд близко посаженных карих глаз был проницательным.
- Привет-привет. Я Маша.
- Здравствуйте.
На вид ей было лет двадцать пять. Она была симпатичной, но он предпочел бы, чтоб его осматривал кто-нибудь другой. Просто она заставила его вспомнить о том, о чем он уже начал забывать.
Что в его жизни до войны не хватало чего-то важного. Он ведь и тогда был один, как пес. Странно, но дремавшую память разбудила не она, а еще та, чья речь - живая или записанная на пленку - была передана по радиоволнам среди мертвого эфира. Если бы из приемника зазвучал мужской голос, он вряд ли пришел бы в этот город посреди пустыни.
За неполный год скитаний это практически не тревожило Данилова. Когда все силы идут на то, чтобы остаться в живых, все ненужное отсекается, так устроена психика и физиология. В первые дни и недели было слишком страшно, а потом, когда ад стал родным домом, стало слишком голодно.
Увидев еще из окна, как она обнимается с высоким светловолосым атлетом, словно сошедшим с фашистского плаката "Der Deutsche Student", Александр подумал, что незачем травить себе душу. Везде, где он бывал до этого, женщин на всех не хватало, и обладание "своей" женщин было привилегией. Что говорить о чужаке?
- Когда мне отдадут мои вещи? - спросил он.
- Одежду, которая была на тебе, отстирают в химчистке и вернут. А остальное... - она развела руками, - боюсь, что никогда.
- Это еще с какой стати? - нахмурился Данилов.
"Остальное"... Это оружие, боеприпасы, запасной комплект одежды, белье и куча бытовых мелочей. А также немного продуктов.
- Видишь ли, Саша, - впервые за много месяцев кто-то назвал его по имени, - мы как бы потратили на тебя силы, время, еду... Тебе еще придется отрабатывать наше гостеприимство. Это не я придумала, извини.
- Прекрасно. Что я должен делать?
- Сегодня ничего. Только сдать анализы и пройти осмотр. Потом отдыхай, мы же не звери. Завтра начнешь работать на уборке территории. А дальше видно будет.
Мария Чернышева знала, что такие "робинзоны" - резервуар для инфекций. Человечество больше не было единым ареалом для микроорганизмов, оно распалось на региональные зоны, и в каждой из них вызревали и эволюционировали свои вирусы и бактерии. Пока эти изменения были ничтожны, но лет через пятьдесят они, подстегнутые ионизирующим излучением, накопятся, и, прежде чем встречать гостей с других континентов, надо вспомнить, как индейцы Северной Америки вымирали от европейской оспы.
Но пока гостем из самого дальнего "зарубежья" был именно этот Александр. И опасаться следовало не вирусов-мутантов, а привычных по старой жизни болезней.
Сергей Борисович, хоть и выступал за то, чтоб принимать к себе ценных кадров, часто повторял, что община должна быть изолированной. Даже торговлю он не приветствовал, хотя им пока никто и не предлагал. Да и не было нужды - все, что нужно из промышленных товаров, они добывали в рейдах в практически опустевший Тогучин и только иногда за редким оборудованием и сырьем группы снабжения гоняли в областной центр. Но это уже было как на другую планету.
Пришельцев извне тоже было немного. За те месяцы, которые прошли с момента "исхода" из Убежища, к ним забрели всего две сотни человек, в основном с востока, из Тогучина. Кого-то из них прогнали, кого-то приняли. Теперь Маша понимала, с каким циничным расчетом было выбрано место для переселения. Зимой этот поселок в горах Салаирского кряжа был почти недоступен для идущих пешком, а весной в живых осталось слишком мало людей, чтоб собой представлять проблему.
Многие до сих пор ворчали, мол, товарищ майор завел их в глухомань. Ворчали, конечно, тайком - за упаднические настроения отправляли на принудительные работы.
Последними, уже весной, в город приехали несколько человек из Новосибирска. Их тоже направили в карантин, но отношение к ним было не такое, как к обычным бродягам. Их хорошо кормили. За глаза их все звали ракетчиками: мол, с командного пункта. Чернышева душу бы продала, чтоб все узнать, но из Владимира слова была не вытянуть. Он и так зеленел, стоило ей заговорить о других мужчинах.
Выглядел Робинзон по имени Александр, конечно, подозрительно, но не страшно. Разве что его бронзовый загар на обветренном лице. Уж не атомный ли?
Счетчик показал величину, не отличающуюся от средней по городу. Естественно, ведь на КПП он должен был пройти дезактивацию. Одет он был в серый от частых стирок спортивный костюм, и такого же цвета было его худое лицо, острые черты которого казались вырезанными из камня.
Она начала с того, что измерила его рост, вес и провела общий осмотр. Все оказалось не так плохо. Хотя при росте в сто восемьдесят с лишним человек потянул на пятьдесят пять кило, выглядел он лучше многих из тех, кого она наблюдала в Убежище и в городе. Отечности не было, болезненного вздутия живота тоже. А что худой - так кто из них толстый?
- Дай, посмотрю, - она пощупала его ногу. Прикосновения ее пальцев заставили человека ощутимо напрячься.
- Плохо дело? - спросил он.
- Да нет. Совсем небольшие отеки. Надо тебе мочегонное пить и кушать побольше, это факт.
Ей обычно хватало одного взгляда, чтобы поставить этот диагноз, стоявший в карточке у каждого пятого ее пациента в городе. А что творилось за его стенами, ей было даже страшно представить. А.Д. Алиментарная дистрофия. Причиной было белковое голодание, но свою лепту вносили и холод, и тяжелые физические нагрузки, и стрессы. Самым лучшим лечением было правильное питание; то, чего даже они пока не могли себе позволить. Первые буквы диагноза совпадали с инициалами ее нового знакомого: Александр Данилов, но по иронии судьбы бродяга был практически здоров для того, кто провел последние месяцы совсем не на курорте.
Нормальным было давление, не было шумов в сердце. Чисто, без хрипов, работали легкие, что вообще было редкостью. Словно не из выжженной земли пришел, а вернулся с черноморского курорта.
Когда с общим осмотром было закончено, а кровь из вены пришельца взята и вместе с другими анализами отправлена в лабораторию, Чернышева вышла в коридор и сняла трубку, чтоб позвонить в больницу. Телефонная связь в городе действовала уже месяц, когда закончились восстановительные работы на АТС.
Через пять минут внизу хлопнула дверь. Пришла Евгения Петровна, специалист центра репродукции человека. Маше это название всегда казалось уморительным. Эта ворчливая старая жаба ей не нравилась, но как специалист она была незаменима.
Через пять минут внизу хлопнула дверь. Пришла Евгения Петровна, специалист центра репродукции человека. Маше это название всегда казалось уморительным. Эта ворчливая старая жаба ей не нравилась, но как специалист она была незаменима.
- А скажи, чем ты питался? - поинтересовалась Чернышева, рассматривая его кардиограмму, когда он, наконец, освободился.
- Да так... - Данилов пожал плечами. - По-разному. Охотился. Иногда удавалось найти что-нибудь в магазинах, выкапывать гнилые овощи. Иногда не удавалось.
- И что же ты тогда ел?
- Тогда я... - он осекся, не дав словам сорваться с губ, - Ничего. Потуже затягивал пояс и терпел.
Он уже хотел пошутить, что выкапывал из-под снега не только картошку и капусту, но и людей. Но испугался, что шутку она не поймет, и тогда его просто линчуют.
- Однако, надо бы и нам поесть, - сказала Маша, взглянув на часы. - Пойду принесу твой обед. Вообще-то тебе положена банка тушенки и триста грамм сухарей, но у меня завалялось еще что-то.
Она вернулась с подносом и, как настоящая хлебосольная хозяйка, поставила на стол перед ним эмалированную миску с варевом, которое на поверку оказалось супом из тушенки с картофелем, нарезанную булку хлеба и дымящуюся чашку. Хлеб на вид был клейким и рыхлым.
- Кофе из цикория. Настоящего мало, уж прости. Да это даже полезнее. А хлеб как в блокадном Ленинграде, черт-те что туда пихают.
- Спасибо.
- Если хочешь чего покрепче, то тебе не повезло. У нас сухой закон. Приказ блюстителя нравственности товарища Богданова, - она прыснула в кулак.
- Кто такой ваш Богданов? Похоже, суровый дядька.
- Ты его уже видел.
- А. Так вот он кто. Понято...
В три часа дня Мария ушла, и Данилов остался во всем здании бывшего детского сада, как ему показалось, один. Уходя, она не заперла его в палате, как обещала, и он мог свободно передвигаться по территории карантинного блока. Но на окнах стояли решетки, поэтому свобода была иллюзорной, а на вахте оказался сторож предпенсионного возраста, но с кобурой. Александр был скорее не пациентом, а заключенным.
Вечером через зарешеченное окно он смотрел на людей, которые шли по улице по ту сторону забора.
Карантинный блок находился на отшибе, окруженный пустыми домами с заколоченными окнами и дверьми. В месте, где все заняты работой, праздной публики быть не могло, и все же по улице то и дело проходил народ.
Город жил своей жизнью. Один раз ему на глаза попались люди с оружием - три мужика с короткими автоматами, в городском камуфляже, с теми же нарукавными повязками, напомнившими ему пионерские. То ли дружинники, то ли ополченцы. Все остальные были не вооружены, и их вид заставил Данилова испытать острую зависть. Они шли по своим делам, а не прокладывали дорогу через враждебную территорию. Тут не убивали за кусок хлеба. На людях была повседневная одежда - джинсы, куртки, спортивные костюмы. Не такая яркая и новая как до войны, но и не засаленные лохмотья, о которые не жалко вытереть испачканные руки, и не туристско-милитаристский прикид.
В соседнем дворе экскаватор, натужно рыча, копал траншею. Выгребная яма? Или у них тут есть даже канализация?
Он подошел к другому окну, отметив, что стеклопакеты даже не двойные, а тройные.
Через несколько домов, у торгового павильона с вывеской "Пункт раздачи" стояла небольшая очередь. На первый взгляд женщин было не меньше, чем мужчин, и это тоже был знак. Женщины не жались к стенам и не выглядели забитыми, как в той же "Оптиме". Данилов хорошо знал, что при любой социальной катастрофе и анархии они - такой же товар, как патроны, еда и горючее. Снаружи женщин было мало, и более жалких созданий он не видел. Данилов вспомнил баб из подвалов, полурабынь, доведенных до состояния скотины. Там, где соотношение мужчин и женщин десять к одному, по-иному и быть не могло. Но тут все было не так. В городе существовала или сильная власть, которая держала инстинкты в узде, или чувство общности, или и то, и другое.
Услышав смех, он увидел стайку малышни. Чумазые и грязные, они выглядели счастливыми, сооружая на ручье запруду, а значит, сделал он простое умозаключение, не голодали. Играющие дети... наверно это зрелище окончательно убедило его, что здесь была совсем другая жизнь.
Первую половину следующего дня он работал, облагораживая примыкавший к садику запущенный двор. Кое-где землю до сих пор покрывал черный слежавшийся снег и лед, Саша долбил их кайлом и раскидывал лопатой. Потом, получив от Марии пилу, распиливал поваленные ветром рябины и яблони. Их, как и где весь сгораемый мусор, он стаскал в кучу и запалил.
Потом носил к воротам проржавелые трубы и батареи отопления. Сторож сидел в своей каморке - Александр понял, что тот побаивается подходить к нему близко. Но даже мысли перемахнуть через низенький забор и сбежать не возникло. Несколько человек, проходившие мимо садика, обернулись в его сторону. Видимо, новые лица были редкостью. Его найдут и поймают в два счета, а потом уж точно не отмазаться. Данилов не роптал, потому что давно заметил, что трудотерапия полезна для душевного состояния.
- Сколько я еще буду тут торчать? - спросил он Машу, когда она собиралась уходить, потратив больше времени на осмотр результатов работы, чем его самого. Похоже, его диспансеризация подходила к концу. Некоторые из анализов и проб были унизительны, и только вера в будущее заставляла Сашу терпеть.
- Вирусолог сказал, лучше продержать тебя пару недель. Почти все анализы в лаборатории готовы. Могу тебя поздравить, у тебя даже туберкулеза нет, и ВИЧ тоже.
Данилов не удивился. Он почти полгода жил, не контактируя с другими людьми, в идеально стерильной среде, где холод убил или подавил активность всех микроорганизмов. Это ему надо было опасаться инфекции в городе, а не им - от него. А про ВИЧ и говорить нечего.
- Но все-таки у тебя может быть что-то такое, что мы упустили, - добавила Маша, посмурнев.
Данилов не любил, когда врачи разговаривали с ним в таком тоне.
- Например?
- Один черт знает. Биологическое оружие тоже могли применять. Сибирская язва. Лихорадка Эбола.
Сама она в его присутствии маски так и не снимала.
- И что со мной сделают, если будет хоть тень подозрения?
- Пойдешь в крематорий, - она улыбнулась. - Из золы получается хорошее удобрение.
Глава 2. Частное владение
Они догнали налетчиков в ту же ночь. Можно называть это интуицией, но командир карательного отряда Андрей Васильев точно вывел своих людей на то место, которое пришлые выбрали в качестве стоянки. Полузаброшенная еще до войны деревенька из двадцати дворов теперь едва угадывалась в окружающем ландшафте.
Засекли они их случайно, когда он сам различил в тепловизоре движущуюся фигуру. Это был даже не часовой, а просто вышедший до ветру. Знал бы тот, что подвел всех своих под монастырь.
И все же не надо было расслаблялся: это были матерые волки. Их уже проредил естественный отбор: слабые и глупые умерли, до весны дожили только мастера выживания. Они явно пришли с севера, со стороны Барнаула, ведь только чужаки могли не знать, чьи это земли. Местные, которых не пустили жить в пределах границы, никогда бы не сунулись через нее, даром что это была не стена, а линия на карте.
А чужаки время от времени лезли. Атаки происходили почти каждую неделю. Вот и за день до этого три десятка человек, одетых в смесь камуфляжа и спортивных костюмов, прошлись по деревне Сосновка. Когда живых не осталось, начался грабеж и ад каннибалов. Было когда-то такое кино.
Не так уж много можно было взять с простых батраков, когда даже первый урожай картошки еще не был снят. Но попробовавшие кровь беженцы не брезговали даже теплыми валенками.
Похожая картина произошла в деревне на восточном рубеже, которую другие налетчики выпотрошили десять дней назад, даже не сбавляя хода.
И все же держать гарнизон в каждой деревне было нерационально, поэтому жизнями тех, кто попадал под первый удар, приходилось пренебречь. Проще было списать убитых батраков, чем распылять силы охраны по двадцать человек на все из тридцати населенных пунктов.
Судя по рассказам деда, отсидевшегося на чердаке, это была именно банда, а не группа беженцев. Никаких детей и всего одна-две женщины на всю ораву для обеспечения физиологических потребностей. Оружие было у всех, причем в основном автоматы, а не ружья. Когда-то они могли быть интеллигентными людьми, а теперь стали хищными зверями.
Наверху особо не переживали по поводу убитых крестьян. Но это были крестьяне Хозяина, и только он имел право лишать их жизни. Пусть население его империи было меньше, чем раньше у среднего райцентра, она была самой сильной в ближайшей ойкумене.