Проблема лобби, которое противится переменам, действительно существует в стране, которая в большей своей части продолжает жить в ментальности административно-командной системы, где главным заказчиком остается государство. И пусть Россия позиционирует себя как страну с рыночной экономикой, но многие институты, сформированные административно-командной системой, никуда не делись и продолжают жить по принципам, исключающим конкуренцию. Семь лет кряду министр образования и науки Андрей Фурсенко пытался реформировать российскую науку. Существовал план по преобразованию Академии наук в общественную организацию, лишенную права управления имуществом и финансами. Полномочия РАН должны были перейти к Федеральному агентству по фундаментальным исследованиям. Предлагалось перевести науку на грантовую систему финансирования, принятую в мировой практике, прекратить порочную практику уравниловки при распределении бюджетных средств, закрыть неэффективные институты и поддержать передовые. Но провести реформу не удалось. В научном сообществе образовалось два враждебных лагеря, а на высших этажах власти началась затяжная лоббистская война. Несмотря на весь солидный политический вес министра-реформатора, РАН отстояла и свою самостоятельность, и свои 1,5 млрд долл. в год. Владимир Путин, который выступал на общем собрании Академии в 2010 г., в свойственной ему манере посоветовал академикам сосредоточиться на прорывных направлениях, а не размазывать деньги «тонким слоем по хлебу», и привел в пример математика Григория Перельмана, который «взял и без денег опубликовал в Интернете свою работу». Наука от этой «войны» не получила ничего, фундаментальные исследования в стране продолжали финансироваться абы как, кадровый состав старел, а молодые ученые уезжали.
Не поддавались реформированию и два других монстра: военнопромышленный комплекс и космическая отрасль, которые из передовых исследовательских отраслей давно превратилась в мастерские, паразитирующие на старых разработках советских ученых.
Но и их уже не получалось качественно тиражировать. Не взлетали баллистические ракеты, ломались плохо собранные двигатели, пропадали спутники, в январе 2011 г. на Землю рухнули обломки станции «Фобос-грунт», на работу над которой было потрачено много лет и много бюджетных денег. Министерство обороны России отказывалось закупать танки, созданные на российских заводах, потому что модифицированные старые боевые машины предлагались по цене принципиально новых образцов вооружений.
Любые попытки поколебать эту систему, хоть как-то развернуть ее в сторону реальности вызывали ожесточенное сопротивление. Наука, космос, оборонка — святые для страны символы, символы ее национального суверенитета, и люди, которые сидели на этих финансовых потоках, умело разыгрывали карту русской самодостаточности, которая все больше приобретала облик провинциальной местечковости, когда фразами о том, что «мы все можем придумать сами, сами сделать и сами употребить на зависть империалистам и в пику поганой глобализации», прикрывают собственную неэффективность и царящие деградацию и развал.
Мне была симпатична тема противостояния, придававшая истории со Сколково некий налет конспирологии и романтизма. Люди, которые строят Город, подобно джедаям, спасающим Вселенную, разгоняют пелену и срывают маски. Есть Фурсенко, который хочет реформировать науку, и есть академики, которые не хотят меняться. Есть правильные ученые, которые делают правильную науку, а есть неправильные, которые делают науку, которая никому не нужна. Есть плохие парни, которые, как принято считать, «пилят» государственный бюджет, выделенный на модернизацию, но вот пришли новые парни, которые «пилить» бюджет не будут. Но такая картина была бы слишком простой.
Я бывал в Пущино и Дубне. Там и правда, извините за выражение, полная ж. В Троицке, в академическом Физическом институте имени П. Н. Лебедева, я ходил по коридорам лаборатории, где нобелевский лауреат Павел Черенков работал над феноменом свечения гамма-лучей в жидкости. Пусто в коридорах, где когда-то, как говорят, было не протолкнуться среди молодых и талантливых. А теперь здесь даже неправильную науку делать некому.
Но ведь это случилась не само по себе. Это результат многолетней некомпетентности и равнодушия чиновников, которые строили вычурные особняки и устраивали своих детей топ-менеджерами. И теперь эти же парни, у которых ничего толком не получалось, которые не смогли реформировать науку и ничего для этой науки сделать, загубившие идеи технопарков, особых экономических зон, много чего еще загубившие и замылившие, надумали надуть новый пузырь.
И было мало надежды на то, что «Васи из Дубны» и «Мараты из Казани» поверят, что на этот-то раз все будет действительно по-серьезному, и придут в Город со своими идеями. И не верилось, что их в Сколково примут с распростертыми объятиями, научат писать презентации и бизнес-планы, свозят в Америку и познакомят с инвесторами. Это звучало нелепо, чудовищно нелепо на фоне предыстории проекта, первых его хаотичных дней, аппаратных интриг, всех этих «путиных-перепутиных», «сурковых-пересурковых», «шуваловых-перешуваловых». Этих натяжек, нелепого пиара, показушных гонок в стиле потемкинских деревень, «перекрашивания» пожилых изобретателей в молодых инноваторов.
Но если бы все же срослось, то это потянуло бы уже на настоящее чудо.
Глава 21 Чистой воды физика
«БРОСАЙ ВСЕ, — сказал однажды Андрей Винник своему другу Петру Федичеву. Давай, наконец, сделаем что-нибудь великое».
Дело было в австрийском Инсбруке. Друзья еще со школы, они оба в свое время закончили легендарный МФТИ, но потом их пути разошлись. Андрей Винник, который окончил факультет управления, ушел в бизнес, работал в структурах, связанных с «Норильским никелем», научился зарабатывать деньги и даже сколотил небольшой капитал. Физик-теоретик Петр Федичев, согласно сложившейся физтеховской практике, писал дипломную работу в научно-исследовательском институте, а именно в Институте ядерной физики им. Курчатова, где его взял под свое крыло известный российский ученый Георгий Шляпников. Профессор, доктор физико-математических наук, замечательный человек и наставник, он «вправил» студенту мозги и в житейском, и в научном планах, научил, что называется, «решать задачки» и позвал в аспирантуру Института Ван-дер-Ваальса-Зеемана в Амстердаме, где исправно выплачивал ему из собственных денег прибавку к крохотной стипендии.
Направление, которым занимался Петр Федичев, называлось «Физика конденсированных состояний», а если подробнее — «Кинетика сложно коррелированных систем». На таких модельных системах физики изучают различные сложные взаимодействия. Одной из таких сложно коррелированных систем является обыкновенная вода. Изучение свойств воды завораживало молодого ученого. Причуды поведения воды казались Федичеву напрямую связанными с ее определенными свойствами, которые природа научилась использовать для скринирования сильных электростатических взаимодействий в белковых комплексах. У Федичева было стойкое ощущение, что он в состоянии сделать «правильную» физику воды для биотехнологии.
Он успел поработать в Амстердаме, Париже, наездами в Бостоне и к тридцати годам получил профессорскую позицию в Инсбруке, что для молодого ученого было очень и очень неплохо. Трудился он в известной лаборатории австрийской звезды теоретической физики Петера Цоллера, ученого, который в 2010 г. был включен в шорт-лист Комитета по Нобелевским премиям.
И вот Андрей Винник приехал к Петру Федичеву в Инсбрук. Друзья катались на лыжах, и где-то там, совсем наверху, где пик горы Хафелекар попирает облака, Андрей Винник предложил Федичеву оставить академическую карьеру.
У него, Винника, было твердое желание вернуться в науку и заработать в ней деньги. Ради того, чтобы сделать что-нибудь великое, Винник был готов оставить карьеру трейдера и рискнуть своим капиталом.
С точки зрения здравого научного смысла Петру Федичеву вообще не нужно было в этот момент предпринимать никаких резких движений. У него был один из самых высоких среди молодых ученых в мире индексов цитируемости научных публикаций. Были все возможности для занятий наукой. В Инсбруке все радовало глаз и ничего не мешало занятиям. Если двигаться стабильно и поступательно, постоянная профессорская ставка была отнюдь не за высокими австрийскими горами. А там, чем черт не шутит, и до шорт-листа Нобелевского комитета недалеко.
Впрочем, кинетика сложно коррелированных систем убеждает как раз-таки в обратном и советует остерегаться зон постоянной стабильности. «Все самые эффективные биологические системы существуют на грани развала», — говорит нам фундаментальная физика. В заданном человеку диапазоне параметров мы стоим прямо у границы тьмы, так близко, что чувствуем ее дыхание. Для того чтобы начались необратимые изменения, куриное яйцо достаточно нагреть на десять градусов. Для того чтобы убить человека, случайной инфекции достаточно разогреть его тело с 36° до 42°. Это может выглядеть усмешкой Создателя, но от небытия нас отделяют какие-то жалкие шесть градусов. Отчего, спрашивается, жизни не держаться от смерти на более безопасном расстоянии, хотя бы в 100°, ведь так надежнее? Да потому, что в ситуации, когда внешние условия изменчивы, быть просто стабильным — крайне непредусмотрительная позиция. Чем дальше от точки необратимых изменений, тем меньше шансов поспеть за «уходящим поездом». Живая природа учит нас парадоксальному: чтобы успешно существовать, нужно существовать на грани. Только так ты достаточно изменчив, только так сможешь быстро перейти из одного состояния в другое и выжить.
Профессор Петер Цоллер с кинетикой сложно коррелированных систем был хорошо знаком. И тем не менее Петра Федичева, который решил бросить стабильную академическую карьеру ради «чего-то великого», не понял. «У тебя в этой жизни было бы все», — сказал изумленный Цоллер.
В 2006 г. Андрей Винник и Петр Федичев приехали в Москву, где первым делом познакомились с Эдуардом Успенским, автором истории про Чебурашку и Крокодила Гену. Друзья искали «прикольное» помещение под офис, чтобы было недорого, но обязательно на высоком этаже — людям, задумавшим сделать великое, не пристало сидеть в подвале. «Прикольное» помещение нашлось в писательском доме у станции метро «Сокол», где на семнадцатом этаже сдавались небольшие комнаты-студии. Эдуард Успенский сдал молодым предпринимателям свой рабочий кабинет.
Новоиспеченные бизнесмены-инноваторы, напитавшись «чебурашкинским» креативом, поначалу довольно долго обдумывали, что же великое они будут делать. Решено было создать компанию на стыке информационных технологий, физики и биологии и разработать уникальные технологии для поиска новых лекарственных препаратов.
К тому времени в мире уже существовало немало исследовательских команд, которые пытались создавать лекарства с помощью ЭВМ. Большинство специалистов в области интеллектуального анализа данных в своей работе исходили из принципа — давайте посмотрим на те лекарства, которые существуют, ведь у них есть что-то общее, и методом перебора молекул сконструируем новые препараты.
Это походило на технологию распознавания образов, когда компьютер выбирает из тысяч фотографий изображение преступника, сравнивая их с типичными чертами криминальных физиономий.
В свое время многие математики, набившие руку на распознавании образов с помощью поисковых машин, устремились в компьютерную фармакологию, полагая, что можно так же легко отличить лекарство от не лекарства. Направление одно время считалось очень перспективным, новые компании росли как грибы после дождя, привлекая внушительные инвестиции венчурных фондов.
Но результаты оказались намного скромнее, чем предполагалось поначалу, пузырь быстро сдулся, а научное сообщество вынесло неутешительный вердикт: «биология сродни закону Божьему, и нечего соваться туда с математикой».
Но Федичев с Винником решились сунуться в, казалось бы, сомнительную область. Просто потому, что собирались это сделать при помощи физики. Они исходили из того, что большинство конкурентов серьезно не занимались моделированием взаимодействия молекул, то есть не разбирались толком, что же делает «преступника преступником», то есть лекарство именно лекарством.
Тогда им все казалось достаточно простым, «никакой мистики». Есть две молекулы, которые взаимодействуют. Одна делает что-то плохое, например это белок вируса, а другая должна помешать ей плохое делать. Это, собственно, и должно быть лекарство. Если с помощью компьютера перебрать все мыслимые молекулы, то рано или поздно найдется та, которая действительно будет способна помешать плохой. Для этой процедуры уже существовал испытанный метод. Надо было взять очень мощный компьютер, «залить» в него виртуальные молекулы и виртуальную воду и до бесконечности моделировать. Способ довольно затратный, ведь если ты хочешь испытывать миллион молекул в неделю на какое-то определенное биологическое свойство, необходим суперкомпьютер. Расчет займет месяцы и стоить это удовольствие будет миллионы долларов. Значит, решили друзья, нужно пойти другим путем — разобраться в физике происходящего и предложить модель, которая будет намного проще и сможет за доли секунды делать то, на что прежде уходили месяцы, но при этом будет так же точна. То есть надо написать правильную компьютерную программу. Если модель окажется работоспособной, можно будет положить себе в карманы миллионы долларов, ну или хотя бы часть от тех миллионов, которые фармакологические компании тратят на разработку лекарственных кандидатов.
Тогда им казалось, что программу можно будет сделать за год, а еще через год начать зарабатывать на ней деньги. Наверное, это был самый простой бизнес-план, который друзья видели в своей жизни.
Одной из важных частей их алгоритма моделирования была вода. В воде есть фазовый переход, и в белке есть фазовый переход — например, если его нагреть на десять градусов, то он развалится. Знание физики фазовых переходов помогло им научиться строить простые модели для быстрого расчета свойств биомолекул. Программу писали год, следующие четыре года ушли на то, чтобы она заработала как надо. Но оказалось, что и это было только начало.
Один из главных героев советского мультипликационного фильма про Крокодила Гену, непонятный игрушечный зверь с большими ушами и еще большим желанием творить добро, некоторое время не мог найти своего места в жизни по причине необычной наружности, не позволявшей окружающим идентифицировать «неформатное» создание. Помогли Чебурашке в этом его верные друзья.
С друзьями Федичеву и Виннику на первых порах не всегда везло. Когда программа была наконец готова, ее создатели решили на ней что-нибудь посчитать. Для этого они заключили соглашение с американским фармакологическим институтом. Quantum моделировал с помощью программ молекулы, американцы измеряли их эффективность на бактериях. Через год работы программа выдала ее авторам молекулы, активные против возбудителей туберкулеза. Чтобы сделать эти молекулы более активными, потребовалась помощь химиков. Российская компания, которая проводила исследования на заказ, нанимая команды из научных институтов, взяла деньги, но через какое-то время сообщила неутешительную новость: ничего не получилось, формула не работает, а потом и вовсе перестала отвечать на телефонные звонки.
Федичев и Винник очень тогда расстроились. Они поняли, что все намного сложнее, чем думалось поначалу, и решили, что разработка лекарств — это занятие для крутых парней. Все это время Андрей Винник терпеливо инвестировал свои сбережения в их технологический стартап, но деньги имеют свойство заканчиваться.
Они попытались громко заявить миру, что никому не известная компания из России умеет «считать» лекарства и продает свою программу мировому фармакологическому рынку, писали в компании-гиганты, такие как Pfizer. Ответы не внушали оптимизма: «Молодцы, считайте дальше, у нас уже есть такие люди и такие программы».
Компаний и научных групп, которые занимаются молекулярным моделированием для фармакологии, в мире действительно много.
Из этой «толпы» Quantum Pharmaceuticals Федичева и Винника ничем не выделилась. Тогда, чтобы понять, есть ли вообще спрос на сверхсильные молекулы, россияне решились на провокацию — они объявили миру, что такие молекулы у них есть. Но фармакологическим компаниям интересны молекулы, которые уже «работают» на животных, то есть лечат мышей. А еще интереснее молекулы, прошедшие проверку на безопасность их применения в клинических условиях.
И уж совсем замечательно, если они прошли вторую стадию клинических исследований, после которой становится очевидно, что лекарство успешно лечит людей. В этом случае с тобой наверняка будут серьезно разговаривать. Вот только все процедуры, предваряющие такой серьезный разговор, стоят несколько миллионов долларов.
Кое-как удерживаться на плаву Федичеву и Виннику помогало сотрудничество с академическими группами, которые занимались тем, что выясняли, какой белок активен к той или иной инфекции. Quantum Pharmaceuticals предлагала им простую схему: дайте нам что-нибудь от вашей интеллектуальной собственности, немного денег, ну, сколько сможете — 5, 10, 20 тыс. долл. А мы найдем вам молекулы этого белка, а потом попробуем вывести на рынок в качестве кандидата в лекарство. Наверное, со стороны это смахивало на предложение компьютерных аферистов, спасающих миллиарды африканского диктатора, но просящих для этого перечислить им пару тысяч, и почему-то в Россию. Тем не менее модель «дайте сколько сможете», как ни странно, работала, партнеры находились. Зарабатывая порядка 150 тыс. долл. в год, можно было, конечно, покрывать текущие расходы, сводить концы с концами, не «проедая» деньги инвестора. Но все равно все это походило на настоящее поражение.
Выпускники Физтеха придумали модель, написали программу, научились худо-бедно зарабатывать на этой программе деньги, но ни на йоту не приблизились к фазовому переходу от простого к великому. Один оставил успешную корпоративную карьеру, другой — успешную карьеру ученого, и все ради того, чтобы стать тривиальной сервисной компанией, обсчитывающей чужие перспективные разработки?
Мир новых технологий завораживает своим блеском. Но у него есть и обратная сторона. Истории успешных технологических стартапов одинаково хороши, каждая из них достойна экранизации. Истории неудачных стартапов известны лишь специалистам. Миллионы идей, технологий, которые по тем или иным причинам «не подошли», рынок выплюнул, даже не прожевав. Индустрии, как и кинематографу, нужные только кумиры, о неудачниках здесь принято умалчивать, притом что, по статистике, таких неудачников — большинство. Компании, которые нам хорошо известны, продуктами которых мы пользуемся каждый день, расцвели фактически на костях своих не менее талантливых, но менее удачливых собратьев. Причем расцветали часто вопреки здравому смыслу и разумной логике. Это совсем не естественный отбор, скорее рулетка, где понимание правил игры, опыт и даже талант едва ли увеличивают шансы на успех, где на первый план выходит стечение обстоятельств, которое невозможно просчитать даже с помощью самой лучшей компьютерной программы.