И да, вот еще что! Пожалуй, Иван Иванович поедет к Андрейке прямо завтра, а не на днях, как планировал. Лишний раз тянуть не стоит – реакция уважающего себя политика должна быть молниеносной. Кто думает иначе, тот обыкновенный простофиля! Политика превыше всего! Везде и всюду только о ней и говорят, и даже телевизор спокойно посмотреть нельзя – одни сплошные выпуски новостей и бесконечные ток-шоу с руганью, поливанием друг друга помоями и бесполезными криками, которые никак не способствуют хорошему пищеварению!
Всё! Иван Иванович чинно застегнул пиджак и выдвинулся на торжественное заседание. Можно считать, что работа на сегодня завершилась. Впрочем, еще предстоит кое-что сделать – первые три часа депутаты будут обсуждать законы и говорить речи, а только потом перейдут к приятному: неформальному общению, рассказыванию анекдотов и подведению итогов за все четыре года. Неудачники, которым не светит вновь оказаться в этом зале, загрустят, а счастливчики (на то они и счастливчики), будут радостно смеяться и строить неудачникам рожи и вертеть кукиш(и) прямо перед их лицами.
А ничего не поделаешь – таков ритуал. Кукиш перед лицом лузера символизирует очищение рядов, обновление, зарождение новой жизни, приход новых фигур, приток свежей крови и новые потребности общества, которые необходимо удовлетворять, над которым следует усиленно думать, и которые должно обсуждать. Так что от кукиша никуда не денешься, и Иван Иванович на сегодняшнем торжественном выступлении с трибуны намеревался лично скрутить его и ткнуть куда надо. А потому что ритуал!
Глава 4. Рутина
Иван Иванович захватил с собой наброски выступления и чинно спустился в зал заседаний. В принципе, речь была готова, оставалось только подправить некоторые шероховатости, и можно ярко зажечь – чтобы никто не сомневался: новый глава (ну, почти что глава) фракции за словом в карман не лезет и не менее живописен, ярок и зажигателен, чем предыдущий.
Фракция новорусских коммунистов была не то чтобы слишком большой (все-таки оппозиция, и особо не развернешься), но и немаленькой. Вторая по численности, хотя знавала времена и получше. Но увы, капитализм с зарождающимся серьезным национализмом брали свое, и с этим приходилось мириться. Так же как и с тем, что большевикам постоянно досаждали конкуренты, которые пытались нагло оседлать левую идею и тем самым отбирали у фракции столь нужные голоса.
И главное, отбирали совершенно подло, цинично и используя запрещенные среди цивилизованных народов методы и средства черного пиара. Так, совсем недавно один из лидеров национал-большевиков назвал самого товарища БЛиБ-ВпчвН принародно козлом и даже не покраснел. И как дальше жить в таких невыносимых условиях, было не очень понятно! Но на то и существует высший менеджмент партии, чтобы находить выход даже из самой неблагоприятной ситуации и не стесняться менять парадигму и прерогативы, если это потребуется. А Иван Иванович и был тем самым менеджментом.
Он давно чувствовал, что партии нужно модернизироваться, становиться более креативной, более молодежной и перестать наконец делать ставку на уходящее из жизни поколение, но работать с другими возрастными категориями, разрабатывать и запускать новые массовые лозунги, агитировать не только за труд в колхозах и на заводах в робе и в масле от звонка до звонка, но и за курорты на юге Франции, за сицилийскую ривьеру и даже за вина Калифорнии, хотя более гадкого пойла и не найти! Но ведь главное – бренд, и только с помощью бренда можно привлечь на свою сторону широкие слои населения!
И что это за дурацкая эмблема – серп и молот! Разве на такое убожество клюнет прогрессивный класс, студенты рекламных колледжей, продавцы подержанных автомобилей, бейсджамперы и другие форварды развития гражданского общества? Само собой, нет, поэтому даже если и оставить серп, то обсыпать его стразами, и чтоб был голографический и время от времени пропадал, а на его месте появлялся улыбчивый оранжевый смайлик, который бы подмигивал, высовывал язык и смешным загробным голосом вопрошал: «А ты записался в коммунисты, ой-мен?»
А молот давным-давно пора заменить цветным платком «от Армани» или даже от целого «Дольча» (или как его правильно называть по-итальянски?) С этими итальянцами вечно все не слава богу: не поймешь, можно склонять их фамилии или не стоит, чтоб не вызвать международный скандал! Или, допустим, заменить не на платок, а на шикарный трехдверный кабриолет от Porsche, типа:
или вот, например:
или вот, например:
– Да, не умеем мы общаться с массами! – Иван Иванович тяжело рухнул в кресло сессионного зала. Перед глазами стояла картина нарисованного переливающегося гламурного серпа со стразами в 3D-проекции на капоте новенького родстера от Porsche, а за рулем – сногсшибательная блондинка, как две капли воды похожая на Алину, или сногсшибательная брюнетка, как две капли воды похожая на Кристину в лучшие годы.
«Кристина или Алина?
Кто более партии большевиков ценен?», – Иван Иванович пробубнил про себя заветные строки пролетарского поэта и пришел к выводу, что ценны обе, но только каждая по своему. Первая, как память о былой зрелости, вторая – как манящая путеводная звезда, предвестник захватывающего любовного путешествия.
– Податься что ли в поэты? – Иван Иванович люто воззрился на галдящих повсюду депутатов, – как же мне обрыдли эти рожи! Невозможно смотреть на них каждый день! И все одно по одному, одно по одному! То косноязычный, то косой, то кривой, то рябой, то бедный и жадный или вообще Ленина не любит! А сколько апломба, сколько жажды власти, сколько желания быть услышанным, сколько ненависти во взоре, как будто готов взорваться и немедленно испоганить своими внутренностями все вокруг! Противно!
Иван Иванович заерзал в кресле, представил перед собой ненавистного конкурента (какого-нибудь псевдодемократа, который только и умеет, что воровать и транжирить народное добро за кордоном) и мысленно плюнул ему в лицо, а потом еще с размаха пнул ногой для верности. Почему-то полегчало. Нет, действительно, стало много легче, а в голове сами собой родились поэтические строки:
– Есть мнение, что некоторые из нас, – Иван Иванович, конечно, имел в виду себя, – совсем не хуже Владимира Владимировича! – предполагался все тот же Маяковский, упаси господи, не подумайте чего-нибудь другого! – Тот во френче и за коммунистов, и я в костюме из платиновой нити и за коммунистов! Тот с маузером и за большевиков! И у меня дома коллекция старинных ружей народов мира, и я тоже за большевиков! Тот на броневике ездил, и я каждый день на бронированном «Мерседесе» на работу катаюсь! Тот любил говорить речи с трибуны, и я обожаю! И наконец, тот глаголом жег сердца людей, и я не прочь. Да мы даже с ним похожи, как близнецы! В общем, вероятно, я реинкарнация Владимира Владимировича, поэтому такой счастливый! И поэтому меня девушки любят! – Иван Иванович чувствовал, что настроение все улучшается и улучшается.
В последнее время оно у него как-то прыгало, вот и сегодня уже успело несколько раз сменить минус на плюс и наоборот. Не очень хороший признак, зато разнообразие, которое тоже дорогого стоит! Из этого следует что? Правильно! Нужно заняться подготовкой торжественной речи по итогам работы Государственной Думы за отчетный период. Речь должна быть короткой, но содержательной и актуальной.
Иван Иванович снял с носа очки, вытащил мягкую байковую тряпочку из кармана и аккуратно протер стекла. Потом пару раз громко втянул носом воздух, как заводская турбина, выпускающая перегретый пар, и водрузил очки обратно, тут же став похожим на профессора (только очень обеспеченного и с маникюром на холеных руках).
Задумчиво перелистнул две первые страницы доклада, состроил в воздухе пальцами замысловатые фигуры и стал внимательно вчитываться в свои же собственные каракули, шевеля губами, как рыба в приступе ипохондрии. Почерк у него был отвратительным, и часто он сам не мог понять, что же ранее написал – особенно, если очень торопился.
Задумчиво перелистнул две первые страницы доклада, состроил в воздухе пальцами замысловатые фигуры и стал внимательно вчитываться в свои же собственные каракули, шевеля губами, как рыба в приступе ипохондрии. Почерк у него был отвратительным, и часто он сам не мог понять, что же ранее написал – особенно, если очень торопился.
– Голову бы проломить тебе, Ваня, за такой почерк! – настроение опять съехало к абсолютному нулю, – ну кто тебя учил так рисовать буквы «А», «Б» и все остальные? Двойка тебе, Ваня, от учительницы русского языка и литературы!
Внезапно у Ивана Ивановича защемило сердце. Он вспомнил, что уже очень давно не звонил своей Маше в Австралию и не разговаривал с дочкой Нателлой, которая уже вступает в переходный возраст, и совет умудренного опытом отца ей совсем не помешает!
– Черт побери эту вечную занятость! – Иван Иванович скорбно опустил плечи. – Наталка-то уже скоро, небось, замуж захочет! Вот так года и прошли бестолково! Сколько раз я ее видел? Раз десять не больше? Она и на русском-то говорить почти не умеет! Всё, решено! Через пару недель куплю билет на самолет – и в Австралию! Нет, не через пару недель, а сразу после выборов, и сына с собой возьму, чай, брат и сестра, должны найти общий язык! И ничего, что разница между ними больше десяти лет, в конце концов, кровь-то абсолютно родная, никаких тебе отчимов и мачех. А это, как ни крути, фактор определяющий!
От размышлений Ивана Ивановича внезапно отвлек гул, прокатившийся по рядам депутатов. Из боковых дверей в зал въезжал детский паровозик, тянущий за собой три платформы, груженые книгами. Лидер одной из фракций таким образом решил устроить презентацию своего труда – трехтомника: «Как партия изменила меня. Книга первая», «Как я изменил партию. Книга вторая» и «Что нужно сделать, чтобы после моей смерти партия не загнулась. Краткие тезисы, обрывки мыслей и конспект, записанный наскоро. Книга третья».
Книги были выполнены в переплете из натуральной телячьей кожи с золотым тиснением и авторскими гравюрами, бумага была сорта «эксклюзив» – абсолютно белая и очень плотная, словом, каждый экземпляр по нынешним расценкам тянул по меньшей мере на три тысячи рублей – и это без учета оплаты труда художников и непосредственно литераторов, которые и написали эти книги.
– Точно «Малая Земля», «Целина» и «Возрождение», – Иван Иванович вспомнил старый анекдот (сегодня его, определенно, пробило на воспоминания):
– Недавно я написал книгу «Возбуждение», нет – «Возражение», нет – «Восхищение», простите товарищи, тут мне автор подсказывает, «Возрождение». Давайте все вместе похлопаем автору!
– Слава, слава, дорогому Леониду Ильичу!
– Впрочем, следует и мне пойти засвидетельствовать почтение литературному таланту лидера фракции – как-никак, фигура уважаемая, серьезная, и оратор от бога – почти, как я! – Иван Иванович выждал минут пятнадцать, пока не схлынет первый ажиотаж (депутаты бурным потоком устремились к трибуне, где запарковался паровоз, чтобы немедленно получить по списку номерные экземпляры уже с конкретной дарственной надписью), поднялся и неторопливо двинулся к виновнику торжества.
Тот стоял, окруженный соратниками и почитателями, а также множеством журналистов, которых выписали со всей страны, чтобы освещать это грандиозное событие. Журналисты, все как один, тянули призывно руки, галдели и пытались привлечь внимание политика именно к своей персоне, но тот был неумолим и тверд и решил дать интервью только «Российской газете», как официальному государственному изданию.
Иван Иванович на полдороге остановился: пробиваться к телу, как все, было ниже его достоинства: он поздравит автора позже, в более камерной и интимной атмосфере (или вообще не станет поздравлять, поскольку они – непримиримые политические и идеологические противники и вечно сцепляются в ожесточенных спорах).
– Не заманишь ты меня своей показухой! – Иван Иванович чинно развернулся и, чувствуя спиной неодобрительные взгляды депутатов из фракции литературного именинника, отправился на место. – А потому что проще нужно быть, проще, и тогда и простой народ тебя поздравит, и водочки, и хлеба поднесет!
– Уф! Только зря оторвался от дела! – Иван Иванович сел обратно в кресло, его лицо пошло красными пятнами. Времени оставалось катастрофически мало, и взять его было неоткуда. Доклад был готов только на семьдесят процентов, да и то – совершенно непонятно, что хотел сказать Иван Иванович своей китайской грамотой, и как теперь быть, и с чего начинать!
– Однако, пустое! – после двух минут напряженных раздумий Иван Иванович пришел к выводу, что бессмысленно переживать по пустякам. Он устроился поудобнее и закинул ногу на ногу. – Посмотри, Ваня, некто такие книги толстенные издаёт, а я что – не смогу выдать экспромт? Да у меня сын – писатель и гений современности, а уж папа-то давно его превзошел!
Иван Иванович успокоился и принялся разглядывать ближайших к нему депутатов. В последнее время ему доставляло удовольствие мериться с ними нарядами – у кого дороже, и у кого из последней коллекции. Тому были причины. Хотя почти никто из депутатов не мог похвастаться такими же доходами, как у Ивана Ивановича, это не мешало им одеваться также вычурно и также богато. А это был вызов, на который приходилось отвечать! И постоянно наращивать преимущества, чтобы не прослыть крохобором.
Иван Иванович нацелился на ближайшего к нему депутата Плешивого, предчувствуя удачу. Но только он зацепил его взглядом и принялся мысленно его раздевать и ставить ценники на брюки, пиджак, галстук и сорочку, как был прерван появлением спикера и всего актива. Актив плюс главный немедленно взгромоздились в президиум и открыли заседание.
В порядке живой очереди Иван Иванович должен был выступать третьим. Сначала – представитель от самой маленькой фракции, потом – от той, что чуть-чуть побольше, потом – Иван Иванович, а потом уже – от самой крупной, душившей все остальные вместе взятые.
Впрочем, пока до выступлений было далеко: еще предстояла нудная работа, обсуждение каких-то законов сразу в первом, втором и третьем чтениях. Поэтому спустя пять минут после начала пленарного заседания Иван Иванович решил снова обратиться к Плешивому и, не отвлекаясь на посторонние раздражители, раздеть и оценить его окончательно.
На беду Ивана Ивановича тот скрылся из глаз, спереди виднелась только его плешь, так что визуальный контакт с одеждой был прерван.
– Тогда я сочиню про тебя эпиграмму! – Иван Иванович со злобой показал ему из-под полы кукиш. Он сильно не любил жертвовать общественным во имя неясно чего. А поведение Плешивого было именно таким – неясным! Поэтому когда Иван Иванович сталкивался с подобными ситуациями, он немедленно начинал пулять в оппонентов раскованными рифмами, чем и восстанавливал душевное равновесие и выпускал пар.
Иван Иванович долго не мог подобрать рифму к слову «половой», но когда справился, победно вскинул руки вверх, чем немедленно привлек внимание спикера, который и решил дать ему слово.
– Слово предоставляется Капитонову Ивану Ивановичу! Вы не записаны в прениях, но с другой стороны, свежая идея нам не помешает. Что вы можете сказать о сути вопроса?
– Гм, гм! – Иван Иванович вышел к микрофону, судорожно пытаясь вспомнить, о чем сейчас шла речь. И хорошо, что в думе предусмотрен суфлер – специально, чтобы не попасть впросак при обсуждении важных законодательных инициатив. В свое время Иван Иванович был одним из тех, кто настоял на учреждении такой штатной единицы, а то, понимаешь, какой может выйти конфуз, если не будешь знать, о чем говорить!
По немного растерянному лицу лидера большевиков суфлер сразу понял, что тот совершенно не в теме, и выкинул плакат, на котором было написано: «Обсуждение вопроса о пользе длиннорунного овцеводства на равнинах Забайкалья в условиях долгой сибирской зимы. Пункт второй – льготы производителям, отменять или снижать НДС до 10 %, а также вводить ли подушевой сбор с каждой овцы в размере 1.25 рублей с каждого килограмма живого веса в год»
– Ээээ! Касательно сути вопроса! Здесь до меня некоторые ораторы пытались завуалировать и извратить суть! А все потому, что давно утратили связь с реальностью! Вот скажите мне, причем здесь овцы, когда трудовой народ стонет под мелкобуржуазным игом насосавшихся народной крови толстых опоссумов? А? – Иван Иванович быстро сориентировался, вымуштрованный суфлер – великая вещь!