— Или вот. Что это еще такое — система социальной защиты населения? Конечно, будем ее совершенствовать, но так, чтобы всю в распыл, выдрать с корнем. Почему еще врачи, учителя, военнослужащие и другие так называемые бюджетники получают зарплату каждый месяц? Они безгрешные, да? На предприятиях деньги продолжают выдавать — подумать только! — дважды в месяц: в аванс и получку? Куда смотрит глава Центробанка? Шалит по ящику: клянется, руку дает на отсечение, что денежной реформы не будет, а потом ее и проводит. На первый взгляд можно подумать, что молодчага. Однако вместо того, чтобы отобрать все деньги, ввергнуть страну в хаос, он меняет старые деньги на новые. И это — масштабы нашей деятельности? Укрепить руководство Центробанка. Надо брать пример с шахтеров: забастовками капитально подорвали потенциал промышленности. Но ведь она еще жива! Почему? — спрашиваю я. — В чем состоит наша цель? Мы крепко помогли в создании не социалистического, а общества государственного капитализма с ярко выраженной антибуржуазной идеологией. Теперь настала пора расстаться с этой нетленной моделью — под видом борьбы с советским социализмом. В результате всех передряг мы имеем — что? — антиэкономику. Надеюсь, никто из вас не желает создать на ее месте нормальную экономику? Похвально. Не экономика тут нужна, а антиантиэкономика, то есть дважды неэкономика. А что такое экономика в классическом виде? Мантулькин рабочий класс? Крестьяне, напрочь забывшие, что они так называются от слова христиане, ученые, точнее НТР-революционеры, в белых одеждах? Увы, нет. Экономика, если перевести с греческого, — это управление хозяйством. Антиэкономика — это бездарное управление, а антиантиэкономика — это отрицание вообще какого либо управления. Даже самого бездарного. Нужно готовить под эту программу кадры типа Мордаря. Мы располагаем гвардией реформаторов, многие из которых потомственные разрушители или же совершенно невосприимчивы к здравому смыслу. Нам нужны миллионы реформаторов, страна не должна заниматься никаким другим делом, только реформами и, как здесь принято, до основанья. Двинуть в премьер-министры-капиталисты того же Мордаря. Этот пахарь марксистко-ленинской нивы такую чикагу этой стране устроит! Как истинный Дем-Кихот (Доны — перевелись, настала эпоха Демов!) в переводах с греческого не силен, но зато будет принимать зерновые элеваторы за металлургические домны! Талант! — в этом месте Лукавый неожиданно всхохотнул, но слишком необычно — задрал морду вверх и пронзительно взвыл.
Собрание осмотрело весь небосвод, но Луны нигде не было. Даже бледного серпика месяца. И тогда нечестивой братии стало жутко — взвывать так, пусть даже от предвкушения великих пакостей, у них было не принято. Со страху они задрожали, и рябь пошла на экранах телевизоров одной шестой части планетарной суши.
Главлукавый резко, как и начал, прекратил вой и продолжил поучения здешнего партхозактива:
— Мордаризм на смену сосиализму — сильный ход, черти полосатые! Неплохо с задачей погрома экономики справился бы Аэроплан Леонидович Около-Бричко, во всяком случае ему такую программу закачали. Но давайте посмотрим, кто тут радикальней и беспредельней. На смену Мордарю должен придти Толик, который Чумейко-Чумайс. Хватит ему цветами торговать, управлять заводом по выпуску телег, заведовать дурацкими отделами, вертеть кубик Рубика и вообще играть в спортлото. Ему надлежит возглавить Госкомраскрад и провести в Точке RU сплошную чумаучеризацию, пустить все материальные ценности, созданные трудами многих поколений, в полный распыл.
Примерно такой же подход и к демократии — не она нужна тут, а антисоветская антидемократия. В итоге должно быть создано не общество, а антиобщество паханатского типа, где пальма первенства нарушения законов принадлежит так называемым правоохранительным органам. Именно эти органы должны стать инкубаторами и рассадниками преступности. Все должно быть поставлено вверх тормашками и запутано так, чтобы даже ни один из нас, чертей, не смог разобраться, не говоря уж о слабеньких на голову хомо советикусах. Все должно быть дезориентировано, во всем, везде и всюду — хаос и беспредел, обязательно со стрельбой, конфликтами, войнами. И зарубите на своих харях: демократия тут нужна лишь для запаха. Полагаете, что тут своей дури предостаточно? Нет, недостаточно, надо подкинуть сюда гнусь всего так называемого цивилизованного мира. Одна из неотложных задач — создание бесправового государства под видом правового. Исстари здесь закон — дышло, которое куда повернул, туда и вышло. Ха-ха!.. Так вот, Кабачок 450 министров должен стать мастерской по массовому выпуску дышел. И пусть восторжествует дышло, хотя бы погиб мир!
Все, что здесь было приемлемо, оправданно, отлажено, хорошо и так далее — должно быть охаяно и уничтожено. Культура и духовность должны быть безусловно вырваны с корнем! Попы пусть торгуют водкой и куревом, а не занимаются духовным и нравственным окормлением паствы. Все должно продаваться и покупаться. Поэтому ни в коем случае нельзя допустить, чтобы из-за рубежа заимствовалось что-то хорошее. Только исключительно дурное. Самое отвратительное, мерзкое и подлое в современном человечестве должно найти здесь благодатную почву и расцвести самыми пышными цветами! И дать плоды!
Какая самая опасная и непростительная ересь? Идея реформирования самих реформ. Если она овладеет элитой, то все наши многовековые козни и интриги — псу под хвост. Поэтому надо вовсю нажимать на так называемый человеческий фактор. Программу по созданию нового человека свернуть, переориентировать все мощности на создание новых русских, новых татар, новых башкир, новых чукчей и так далее и тому подобное.
Подытоживая, скажу вам, что в этой стране, и не только в этой, наконец-то наступает эпоха «RRR». Демон-, пардон, демократические реформы в виде революции, радикальные рыночные преобразования, а в действительности распад, разложение, разграбление — все это победное рычание Вселенского Революционера, Реформатора и Дегармонизатора, которого враги наши называют Зверем. Помните об этом!
Работу буду принимать не в общем плане, а предельно конкретно. На сколько, например, смертность опережает рождаемость, как растет инфляция, сколько совершено преступлений, сколько миллиардов разворовано. И предупреждаю при этом: если упадет хоть пылинка колчедана с медного лба Бобдзедуна, если на днях состоится подписание в Ново-Огареве союзного договора, или какая-нибудь «Альфа» или «Фита» сунется штурмовать Белый дом, — ад покажется вам пятизвездочным курортом.
Поздравляю с началом самых интересных времен! «За работу, товарищи!» — так выражался один наш большой друг, обещая за двадцать лет соорудить коммунистический рай в этой стране. Кроволюция продолжается! «RRR» восторжествует!
Глава пятая
Служба и жизнь у Василия Филимоновича Триконя резко повернули в лучшую сторону после того, как он в Шарашенске задержал матерого бандита и спас от уничтожения колхозную теплицу во время балетно-бульдозерного праздника «Наша ода каждому огороду!» из цикла «Бой нетрудовым доходам». На него свалилась слава. На целой полосе рассказывалось о его подвиге в шарашенской газете «Вперед!». Даже по центральному телевидению его, как достойного представителя скромнейшей армии участковых уполномоченных, показывали. Между прочим, у него не было лиловых фонарей под глазами — их перед съемкой какая-то настырная телевизионная дама подмалевала. Геройский бинт вокруг головы намотала и красной краски плеснула.
— Вася, как посмотрел я на тебя, так и подумал: все, лучший участковый лучшего отделения столицы отходил свое! — воскликнул подполковник Семиволос, когда Триконь появился перед ним собственной персоной.
— Да я ничего… — вроде бы как доложил начальнику Триконь. — Я-то его уделал, да дружинники с сержантом набросились. И дали жару. Шесть швов…
— Бывает. До пенсии заживет. Тебе в госпиталь, судя по всему, ложиться некогда: журналисты мне звонят каждые десять минут. Я тут насчет ордена поинтриговал — может, медаль дадут, ну и насчет присвоения звания капитана в очередной раз подумал, — как бы отчитался в свою очередь и Семиволос.
Короче говоря, на Василия Филимоновича посыпались поощрения. Председатель колхоза из Больших Синяков прислал благодарственное письмо и подарок — набор ножевилок с цветным портретом неутомимого рационализатора жизни и академика науки Аэроплана Леонидовича Около-Бричко. «И тут достал!» — упал, было, духом герой охраны порядка, но в тот же день Петровка, 38 наградила его почетной грамотой и премией в размере месячного оклада, а министр отметил именными часами. Его стали приглашать на всякие телевизионные посиделки. Хорошо хоть недалеко добираться — Останкино, можно сказать, соседний участок соседнего отделения милиции. Дело дошло до того, что с ним, как в деревне, стали здороваться совершенно незнакомые люди.
— Вася, как посмотрел я на тебя, так и подумал: все, лучший участковый лучшего отделения столицы отходил свое! — воскликнул подполковник Семиволос, когда Триконь появился перед ним собственной персоной.
— Да я ничего… — вроде бы как доложил начальнику Триконь. — Я-то его уделал, да дружинники с сержантом набросились. И дали жару. Шесть швов…
— Бывает. До пенсии заживет. Тебе в госпиталь, судя по всему, ложиться некогда: журналисты мне звонят каждые десять минут. Я тут насчет ордена поинтриговал — может, медаль дадут, ну и насчет присвоения звания капитана в очередной раз подумал, — как бы отчитался в свою очередь и Семиволос.
Короче говоря, на Василия Филимоновича посыпались поощрения. Председатель колхоза из Больших Синяков прислал благодарственное письмо и подарок — набор ножевилок с цветным портретом неутомимого рационализатора жизни и академика науки Аэроплана Леонидовича Около-Бричко. «И тут достал!» — упал, было, духом герой охраны порядка, но в тот же день Петровка, 38 наградила его почетной грамотой и премией в размере месячного оклада, а министр отметил именными часами. Его стали приглашать на всякие телевизионные посиделки. Хорошо хоть недалеко добираться — Останкино, можно сказать, соседний участок соседнего отделения милиции. Дело дошло до того, что с ним, как в деревне, стали здороваться совершенно незнакомые люди.
Сослуживцы подначивали, из зависти, наверное, и совсем уж надоели вопросом: «Почему наш Анискин не по форме одет?». То есть, почему не в погонах капитана?
— Никак нет, по форме — приказа не было.
— Как — не было? — удивлялись сослуживцы и говорили, что капитан Сучкарев, участковый из Больших Синяков, сумел использовать этот шум и перевелся в аппарат министерства чуть ли не на полковничью должность.
— Заливайте дальше, — разрешал Василий Филимонович, не веря в столь мощный карьерный взлет Сучкарева.
— Он академию закончил, а наш Вася — ПТУ? Тракторист-машинист широкого профиля? Не ВПШ даже, а ТМШП — тэмэшэпэ… А бульдозерист какой крутой — вся страна знает! — как только начинались такие вот подначки, так Василий Филимонович сразу же отправлялся на вверенный участок.
С орденом-медалью и со званием тянули. Семиволос вначале при встрече разводил руками, не понимаю, мол, чем они там думают, а потом словно бы забыл о своих представлениях начальству. Больше Василий Филимонович начальнику не напоминал, хотя мысленно общался с Семиволосом по этому поводу по несколько раз на дню.
«Не до этого, наверное, Вася, им сейчас. Перестройка!», — утешал в этих сеансах связи начальник.
«Июнь, июль, уже август пошел», — загибая пальцы, жаловался Триконь.
«Вася, ответа на такие дела можно всю жизнь прождать и ничего не дождаться. Со званием тебя уж никак не могут обойти. А с орденом… Потом, через полвека, твоим внукам скажут: ваш дед был награжден орденом, позвольте обогатить вашу семейную шкатулку… Если в течение месяца не среагировали, то и не среагируют. Примета верная. Поскольку порядок такой: месяц дается на подготовку ответа. Наберись терпения до Дня милиции — если и к празднику не обломится, то забудь про орден и про медаль. Эх, не дарил бы тебе министр часы — скажут еще, что два поощрения за одно и то же не положены», — продолжал утешать Семиволос и приказывал не придавать значения бюрократической волоките.
«Есть не придавать значения бюрократической волоките, товарищ подполковник!» — лихо брал под козырек Василий Филимонович, удивляя прохожих на улице совершенно неожиданным отданием чести да еще неизвестно кому.
Но слава пошла как бы по второму кругу. Начало ему положила якобы комсомольская журналистка. Василий Филимонович вначале подумал, что она еще школьница и сотрудничает в газете, чтобы потом поступить на факультет журналистики. Когда впервые на нее взглянул, в душе сразу же шевельнулось чувство жалости. От горшка три вершка, ни рожи, ни кожи, к такой и по пьянке никто приставать не станет. Прыщи, очки и сигарета в зубах. Пальчики крохотные, как у обезьянки, а голос хриплый, чуть ли не бас.
Расслабился Василий Филимонович в беседе с нею, вальяжно ссылался на публикации в других изданиях, предъявлял их собеседнице, поскольку полный комплект газетных и журнальных вырезок всегда носил в командирской планшетке. Она записывала его рассказ на магнитофон, помечала что-то в блокноте и лишь изредка задавала уточняющие вопросы.
Когда же он, спустя несколько дней, прочел статью «Мент разбушевался» Маши Киллерман, то у него фуражка с головы поехала, поскольку растительность там встала по стойке «смирно!». Эта пигалица на все сто процентов состояла только из злости, лжи, яда и ненависти.
В статье писалось, что он заявился в Шарашенский уезд спасать от судебного возмездия родного племянника Романа Триконя, который изнасиловал в кинобудке малолетнюю школьницу. Об этом заседании суда в Шарашенске до сих пор вспоминают с ужасом — некто Мокрина Ивановна, якобы бывшая партизанка, но уж точно — родственница героя статьи, то есть Василия Филимоновича, открыла прямо в зале суда стрельбу из пулемета, причем боевыми патронами. Местный участковый капитан милиции Сучкарев, рискуя жизнью, мужественно бросился на пулемет озверевшей террористки районного масштаба и предотвратил неминуемую трагедию.
Но «главного Триконя» в зале не было. Хорошо заложив за воротник для смелости, он отправился на мотоцикле родного племянника в суд. Однако по пути ему примерещилось, что бульдозер крушит колхозную теплицу. Естественно, страж порядка набросился на бульдозериста, которым оказался реабилитированный недавно, как жертва незаконных политических репрессий, Максим Парватов. Разбушевавшийся мент избил жертву тоталитаризма так, что того надо было срочно отправлять в больницу, но вместо этого бросили в карцер. Столичный мент нанес также тяжкие побои сержанту милиции и нескольким дружинникам, пытавшихся унять самодура. За этот «весомый вклад» в создание правового государства министр внутренних дел наградил хулигана в форме именными часами! Так держать, товарищ главный держиморда!
Между тем на участке этого Фантомаса в милицейской форме из года в год растет преступность, жители возмущены бездеятельностью участкового. Например, житель микрорайона А. Л. Около-Бричко семнадцать раз обращался в отделение милиции по поводу различных безобразий на участке, но ни разу не получил ответа по существу.
— Ну что, дырку под орден приготовил? — встретил вопросом Семиволос.
— Никак нет, товарищ подполковник.
— Ври больше. А то я вас не знаю.
Он поднял газету над столом и шмякнул ею по столешнице.
— Читал?
— Так точно. Но там все же наоборот! А эта бабка с пулеметом — вообще бабушка невесты племянника…
— Бабка с пулеметом, говоришь, да? Разгуливают милые бабушки с «дегтярями» по нашим деревенькам. Да ты хоть соображаешь, мать-перемать, в какую мы историю вляпались? — заорал Семиволос, матерясь как последний бомжара.
— Я, по-вашему, неправильно поступил? Да я как «Отче наш» наизусть помню ориентировку на Шакала: «Парватов, он же Рура, он же Икало, кличка Шакал, Юрий Серафимович, родился в Москве в 1948 году… татуировки — Ленин и Сталин…». Какой из него диссидент, когда у него грудь как первомайский плакат с вождями пролетариата? Да и не Максим он!..
— Вася, извини, но думать иногда все-таки следует, — Семиволос побледнел от ярости, посиневшие губы у него запрыгали. — Ты поступил правильно! Только очень правильно! И поэтому вместо дырки под орден могут насверлить тебе много дырок из автоматического оружия. А уж подвести под статью и так далее — как пить дать… Ты, герой, мать-перемать, задержал крупную криминальную фигуру, которая отсиживалась в глубинке. Но дело не в тебе. Статья направлена против органов охраны правопорядка, против министра — тут игра идет крупная. Не про тебя эта игра, пойми. Не по глупости, а потому, что ты многого не знаешь, можешь им подыграть и наделать таких бед, размер которых и представить не можешь. Они рассчитывают на то, что мы возмутимся этой пачкотней и начнем защищать свою ментовскую честь и достоинство, что ты обратишься в суд — вот тут-то они и побанкуют! Поэтому, дорогуша, бери ручку и пиши заявление…
— Какое заявление? — выстрелил, а не спросил Триконь.
— Ты меня заикой сделаешь такими вопросами! Об отпуске, начиная, — Семиволос пошелестел листками перекидного календаря, — с позавчерашнего числа. Бери листок, садись тут и пиши. И чтоб через час тебя не было в Москве. Отправляйся в свой Шарашенск, присмотри за племянником — у него наверняка пойдут неприятности. А за отпускными пусть завтра придет ко мне твоя благоверная…
В голове Василия Филимоновича никакое заявление не складывалось, поскольку там все смешалось и перепуталось: за то, что задержал бандита, на которого охотился угрозыск по всему Советскому Союзу, надо «ложиться на дно»! Как же так: получается, лучше всего дружить с бандитами? На фига тогда какая-то милиция — пусть бандиты управляются сами, без нее! На орден губы раскатал… Весь этот ком мыслей не давал ему сосредоточиться — надо писать какое-то заявление на отпуск? Какое заявление — рапорт! Семиволос, наверное, тоже от такого поворота событий сбрендил…