– А при чем тут он? Речь идет о нас.
– И что, ты его увезешь? Да? – Он вдруг заговорил со мной совершенно другим тоном. – Вот так просто, возьмешь и разрушишь все? Думаешь, имеешь на это все права?
– Но… постой, что ты такое говоришь. Конечно же, я не буду ничего разрушать.
– Да? Так я тебе и поверил. Знаю я вас, думаешь, что я тебе позволю взять и отобрать его у меня? – еще более зло переспросил он. – Так ты знай, я тебе его так просто не отдам. Можешь делать все, что хочешь. Можешь жить с этим Алексеем, если уж тебя не устраивала наша жизнь. Можешь уходить, но его я тебе не отдам. Даже и не думай!
– Ты спятил? В каком это смысле? – поразилась я.
– В прямом! – выкрикнул он. – Разговор окончен.
– А, по-моему, разговор только начинается, – нахмурилась я. Честно говоря, я вообще не понимала, что происходит.
– Все вы одинаковые. Думаете, можно вот так все решать? И почему? Потому что вы – матери? Нет уж, не надейся. Я буду биться до последнего! – высказался он.
– Знаешь что, – разозлилась я. – Бейся с кем хочешь. А я… я, пожалуй, выхожу из игры. Да, и вообще, если хочешь знать, я не понимаю даже, о чем ты говоришь.
– О, ты все понимаешь. Я говорю о Ваньке. И я не позволю тебе забрать его у меня.
– Да я и не собиралась. – Я попыталась вставить свое веское слово, но Владимир будто обезумел. Он совершенно меня не слушал. Под конец он окончательно поразил меня тем, что взял с подоконника пачку моих сигарет (!!!), достал оттуда одну и прикурил моей зажигалкой. Вдохнул дым, закашлялся и сморщился от отвращения.
– Черт, какая дрянь! – просипел он. – И кто придумал, что это может помочь в трудной ситуации?
– Володь, что с тобой? – уже совсем заволновалась я.
– Мне надо подумать, – мотал головой он. – Мне надо подумать.
– А мне надо выпить, пожалуй, – пожала плечами я.
Владимир рванул с лестницы в квартиру и исчез там, заперся в Ванькиной детской и что-то там с ним принялся бурно обсуждать. Я же пошла вслед за ним, встала посреди прихожей, как громом пораженная, и попыталась собраться с мыслями. Собраться не получалось.
– Алло, Вер, ты дома? – спросила я свою подружку, поскольку собираться с мыслями в одиночку мне было совсем сложно. Я никогда не блистала особенными аналитическими способностями.
– Дома, дома. Что опять стряслось в доме Облонских?
– Мы с Тишманом расходимся, – сказала я, еле сдерживая слезы.
– Романтично, – скептически отреагировала она.
– Да? А еще он, кажется, сошел с ума. И решил не отдавать мне Ваньку.
– Что? – встрепенулась она. – Ну, это мы еще посмотрим. Ну-ка, давай. Ноги в руки и приходи.
– Ага, – все-таки всхлипнула я.
– Погоди. Купи мне яблок, ладно? Я тут шарлотку обещала своим дармоедам, так мне в магазин лень идти…
– Куплю. Что-то еще?
– Ну, и там… сама посмотри, – пространно добавила она. Я посмотрела. В результате осмотра мною было приобретено: сигареты «Русский стиль» – две пачки; конфеты «Му-Му» – один пакет, для закуски; яблоки зеленые – килограмм, хотя, думаю, меня обвесили, так мало влезло яблок в этот килограмм; бутылка ликера «Мятный» – одна штука, причем как я ее выбрала – сама не знаю, так как Веруня моя никогда ликеров не любила, и мне это было отлично известно.
– Не, ну ты явно не в себе, – покачала головой она, доставая мои трофеи из пакета. – Во-первых, будешь это пить сама.
– Ладно, – равнодушно пожала плечами я.
– Во-вторых, откуда на тебе взялся этот фешенебельный бред?
– Ты о… о шмотках, что ли? – не сразу поняла я.
– О них. И о твоем лице с этими следами парадного макияжа. Думаю, до того, как ты принялась реветь, было что-то интересное. И волосы. Ты что, решила податься на панель?
– Почему на панель?
– Ну, не знаю. Такие шпильки, и ты так на них смешно хромаешь, – продолжала подкалывать она.
– Смейся-смейся. А еще несколько часов назад со мной пытались прямо на улице знакомиться. Пять человек за одну только дорогу до дому.
– Да, допускаю. А если тебе еще перьев в голову напихать, к тебе и голуби приставать начнут! – хихикнула Верка, принимаясь за яблоки. Я же уютно устроилась около окна, прижавшись к батарее, и принялась скулить.
– Знаешь, он, кажется, не хочет отдавать мне сына. То есть понимаешь, Вер, ему на меня-то совершенно наплевать. Ему надо только, чтоб Ванька остался с ним. Я не понимаю, я же никогда и не собиралась их разлучать. Что за муха его укусила?
– А что ты ждала? – спросила Вера, яростно замешивая тесто венчиком.
– В смысле? – не поняла я.
– Нет, я просто хочу понять, чего ты ожидала, когда сказала мужику, что ты от него уходишь.
– Ну… честно?
– Хорошо бы, если честно. Считай, ты сейчас это не мне говоришь, а самой себе.
– Я думала… – попыталась сформулировать я. – Вер, я думала, он попросит меня остаться!
– Ага! – воскликнула она. Я же взяла со стола рюмку с зеленым и, признаться, довольно мерзким ликером, хлопнула ее залпом, как водку, и зарыдала.
– Да, думала. Надеялась.
– Что скажет тебе: дорогая, я не могу тебя потерять, останься? Да? Особенно теперь, когда ты в таких классных сапогах? Откуда они на тебе все-таки?
– Алексей подарил, – прогнусавила я, размазывая слезы.
– Вот тоже новости. То есть ты надеялась размягчить сердце одного за счет сапог другого? Ну ты, подруга, даешь!
– Даю! Я вообще не понимаю, что мне делать! Этот Алексей странный, что ему от меня надо? Я даже номера его телефона не знаю, понимаешь. Он каждый раз звонит, а номер не определяется. Машины разные. Денег явно куча. Ты бы видела, Вер, в каком он купе ехал тогда, в поезде. Там разве что не было золотого умывальника, а остальное было все!
– Знаешь, Дин, это же ведь не важно, да? – пожала плечами она. Потом запихнула пирог в духовку и повернулась ко мне. – Знаешь, что важно?
– Что?
– Скажи, ты его любишь?
– Ну… не знаю, – застопорилась я с ответом. – Когда-то я думала, что люблю. Когда-то я думала, что и он меня любит. Но потом все так изменилось. Я вообще не понимаю, о чем он думает. Кажется, ему действительно от меня нужен только сын. А остальное – хоть гори огнем. Так что… какая разница, кого я там люблю.
– Как все забавно! – воскликнула Верка.
– Тебе забавно? Да? У меня тут жизнь рушится и трещит по швам, а тебе забавно? – возмутилась я.
– Нет, не это. Ты хоть вообще поняла, что я тебя не о Владимире твоем Красно Солнышко спрашивала. А об Алексее. Ты его любишь? Впрочем, что теперь вообще спрашивать, все и так ясно.
– Да? – растерялась я. – А я подумала… что ты о нем. А ты не о нем? Но…
– Вот так-то, моя дорогая. Вот ты теперь и думай, что делать.
– Да? – совершенно потерялась я. Это что же получается? Это что же, я что – люблю Владимира? Я его люблю? Встречаюсь с Алексеем, сплю с ним, сапоги нацепила вот – потому что люблю Владимира.
– Да, подруга, совсем ты свихнулась, – констатировала факт Веруня. – На вот, съешь пирожок, может полегчает.
– И что же теперь делать? Вер, я же от него ушла.
– Думаю, моя дорогая, пришло время задуматься – а почему это он так ненавидит женщин. Судя по тому, что ты рассказала, у твоего дорогого Владимира есть какой-то большой скелет в шкафу.
– Да. Это точно! – согласилась я, жуя пирожок. Веркина шарлотка – самое надежное средство от депрессии. И ее светлая, не замутненная зеленым ликером голова. – Почему он говорил о нас, женщинах, во множественном числе. Почему вообще он так уверен, что я его обязательно кину, предам и разлучу с любимым сыном.
– Думается мне, пришла пора достать его скелет из шкафа. Как считаешь? – хитро подмигнула мне она.
– Но как? – задумалась я. – Он же молчит как партизан. Скорее я его закопаю, чем он заговорит.
– Да, это так, – задумчиво постучала пальцами по столу она. – Значит, моя дорогая, мы пойдем другим путем. Кажется, ты говорила, что у него все-таки есть мать.
– Да, но…
– Никаких «но». Думай, думай, думай. Представь, что ты – комиссар Мегре. Что бы ты сделала на его месте? – насмехалась надо мной Вера. Но в этот момент меня, что называется, осенило. Я вскочила и прокричала, даже не удосужившись дожевать пирожок:
– Эврика, Верка. Я знаю, что мне делать. Да!
– Что ты говоришь, – хмыкнула она. – Главное, не подавись.
Глава пятнадцатая, в которой я делаю страшные глаза
В темном-темном городе, в темном-темном доме, на темной-темной набережной реки Фонтанки жил-был человек, которому суждено было столкнуться с неизбежностью. В тот день и час, когда он родился, уже было ясно, что неминуемо столкнется он с цунами и смерчем в лице Дианы Сосновской-Сундуковой и не сможет устоять. И имя ему Лёвушка. И был он моим последним шансом на то, чтобы хоть что-то понять в кромешной, можно сказать, тьме внутреннего мира моего любимого, благонадежного, но непредсказуемого Владимира.
– А ты уверена, что он тебе хоть что-нибудь расскажет? – сомневалась Веруня, когда узнала весь мой план. Собственно, план был прост. Взять Лёвушку за грудки и вытрясти из него всю подноготную.
– Во-первых, почему бы и нет. С чего бы им всем вот так хранить эту страшную тайну. Ну, мать – оно и понятно, что ничего не скажет. Она там явно участница событий, и у нее рыльце-то в пушку.
– Ну а какой он, этот Лёвушка?
– О, он идеальный, – улыбнулась я. – Толстенький, бородатый, и мечтает, кажется, только о том, чтобы никто его не трогал и оставил в покое. И это при том, что рядом с ним живут две совершенно невероятные старушки, его мать и мать моего Володи. И они вертят им, как хотят.
– И мы повертим, – врубилась Вера.
– Да. Только убери от меня свой пирожок, а то я лопну, но съем его весь.
– Э, нет. Так не пойдет, – усмехнулась она.
В конечном счете был разработан план, согласно которому мы сначала заходим с фланга, находим в моих вещах Лёвушкин телефон…
– Если я его не потеряла, кстати, – занервничала я.
– А где он был?
– Да… кто ж его упомнит. Кажется, в той сумке, с которой я ездила в Питер. Я же тогда, знаешь, этот листок так и не доставала. По логике, он там и должен бы оставаться лежать.
– Возможно. Но надо немедленно проверить, – скомандовала Веруня. В результате через час с небольшим я вернулась из квартиры, в которой было тихо и холодно, так как ни Володи, ни Мусяки там не оказалось.
– Нашла? – с надеждой спросила Вера.
Я кивнула:
– И что теперь?
– Теперь притворись, что ты сильная, смелая и самодостаточная женщина, которая сотрет этого Лёвушку в порошок, если только он попробует тебе хоть что-то не сказать, – науськивала меня Вера. В этот момент она мне напомнила боксерского тренера на ринге в перерыве между раундами. Такое часто показывают по телевизору: боец сидит в углу, мокрый, красный, уставший, с кровью на щеке, а тренер стоит над ним, нависает и коротко, но строго говорит что-то. Иными словами, мотивирует. Вот и Веруня так же подавила меня морально, а потом поставила передо мной телефонный аппарат, включила громкую связь и давай требовать, чтобы я положила противника в нокдаун. Противник, кажется, в это время спал. Во всяком случае, когда он взял трубку, голос у него был совершенно сонный.
– Лёва? – осторожненько спросила я, а Верка недовольно показала мне кулак. Я собралась, сконцентрировалась и более громко повторила: – Лев?
– Да, – сонно согласился он.
– Это тебя Диана из Москвы беспокоит. Ты меня помнишь? – на всякий случай переспросила я.
– А, Володькина жена, – зевнул, но более живенько ответил он.
– Я ему не жена, кстати. Кажется, я тебе это уже говорила, – разозлилась я.
– Да? – искренне удивился он. Видимо, Лёвушка был из того разряда людей, которые умеют любую ненужную информацию просто удалять из головы за невостребованностью. Просто «delete», и все.
– Неважно. Послушай, Лёва, мне нужна твоя помощь, – начала я, а Верка все сильнее и сильнее махала руками. Я откашлялась и попыталась быть более суровой. – И ты просто обязан мне помочь.
– Да? – еще больше удивился он.
– Интересно, а ты что-то, кроме «да», можешь сказать? – разозлилась я.
Лёвушка озадаченно замолчал, а потом через пару минут уже совсем другим голосом спросил:
– И что же ты хочешь от меня?
– Информацию, – строго, как в шпионских фильмах, сказала я. Лёвушка вздохнул. Он уже понял, что ничего хорошего от моего звонка не стоит ждать. И чтобы он просто не попытался сбежать путем разъема телефонного соединения, я припугнула его: – Не вздумай бросить трубку, всем будет только хуже. Я тогда пойду и попробую узнать все через твою маму. Или вообще, приеду к вам и всех на уши подниму.
– Не надо, – жалобно вздохнул он. Та история с моим приездом, со скандалом, который воспоследовал, когда я умудрилась притащить Володину маму в Москву, видимо, была еще жива в его памяти. И он понимал, что я не только могу сделать то, что говорю, но и действительно сделаю.
– Ладно. Не буду, – легко согласилась я. – Расскажи мне, что все-таки произошло в Володиной семье.
– А что, разве что-то произошло? После твоего визита все вроде улеглось.
– Почему он так ненавидит женщин? Почему боится, что я отберу у него ребенка? У него что, есть дети? – припирала его к стенке я. – У его жены был ребенок и она его у него отобрала? Откуда у него этот бзик?
– Послушай, послушай, Диана. Остановись. Дай же ты мне хоть слово вставить, – в сердцах крикнул он, а Верка снова показала мне кулак.
– Все, я молчу. Слушаю, – моментально умолкла я. Но и Лёвушка говорить не спешил. Некоторое время в телефонах обеих столиц висела тишина, потом он вздохнул и сказал:
– Он сам был этим ребенком.
– Что? – не поняла я.
– А то. Володька сам и был этим ребенком, которого отобрали.
– Нет уж, – фыркнула я, – не замолкай. С этого места поподробнее, пожалуйста.
– Да уж, тут парой слов не отделаешься, – грустно согласился Лёвушка. – Его мама… Маргарита Владимировна, она – женщина сложная.
– Я заметила, – хмыкнула я.
– Трудно не заметить. Знаешь, вообще-то она не такая уж плохая. Но когда ее занесет… В общем, как тебе сказать. Володькин отец, дядя Герман, жил с ними лет пять, кажется. Я не очень знаю, почему вообще он ушел. Володька сам долгое время не знал, только уже потом стало известно, что Маргарита Владимировна… черт, как это все сложно!
– Продолжай! – грозно потребовала я.
– В общем, она ему, кажется, изменила. У нее был роман с каким-то партийным членом, что-то такое. И дядя Герман ее не простил, ушел, пожелав счастья и прочих творческих успехов. Дядя Герман, вообще-то, был очень добрым, а Володьку вообще обожал, на руках носил. А она, Маргарита-то, видя такое дело, поклялась, что дядя Герман Володьку больше никогда не увидит.
– Зачем? – поразилась я.
– Ну, кто ее знает. Может, простить ему не могла, что он ее не простил. Не знаю. Только в детстве она нам про Володькиного папу всегда говорила, что он их бросил. И что не хочет общаться. А сама через суд, кажется, запретила ему даже приезжать. Я знаю, что он однажды пытался Володьку повидать, так она его в дом не пустила.
– Кошмар! – Я закрыла рукой против воли открывшийся рот. Верка сидела потрясенная.
– В общем, так он и не знал ни черта, пока однажды его папка, дядя Герман, ему не смог случайно позвонить. Ему было пятнадцать лет тогда, – вздохнул Лёва.
– Как пятнадцать? Он вроде бы, с пятнадцати лет в Москве жил? – удивилась я.
– Ну, так вот, – с досадой отмахнулся он. – Я и говорю, дозвонился дядя Герман. Сказал, что много лет уже места себе не находит, хочет сына увидеть. Просил матери только не говорить про звонок, чтоб не было бед каких для Володьки. Только ему разве что скажешь? В тот же вечер он устроил страшный скандал. Я даже сейчас помню, как он перед этим сидел у меня дома. Лицо белое, весь трясется. Как она могла, как она могла?
– Да уж, как только она могла? Хотя… – пожала плечами я. – Если вспомнить те трюки, которые она со мной проделывала, так можно поверить, что она способна на все.
– В общем, он на нее орал, а она рыдала и клялась, что он не знает всей правды, что его отец – страшный человек и что он обязательно сделает все, чтобы настроить Володю против родной матери. Что он всякие гадости будет говорить…
– Ну, так ведь он действительно рассказал про измену…
– Не совсем так. Володька тогда вещи в сумку покидал и убежал из дому – к отцу в Москву.
– Он в Москве жил, отец?
– Да, он вскоре после развода туда уехал.
– А, ну да. Что-то такое я помню, – кивнула я. – И что, как он его принял?
– В этом-то и весь ужас, что отец его тогда болен был. Он поэтому и звонил, искал его – знал, что долго не проживет. Дядя Герман, кажется, месяца через четыре, как Володька к нему уехал, помер. Перед смертью ему все и рассказал. И просил, кстати, чтобы Вовка не держал на мать зла. Что она, мол, слабая женщина и не отвечает за себя. Володька мне тогда звонил, после похорон. Рыдал, говорил, что мать даже на похороны не приехала, сказала, что для нее он умер уже десять лет назад.
– Дура она, что ли? – вскрикнула даже Верка.
Лёвушка замялся, пытаясь понять, откуда взялся третий голос. Тут уж я ей кулаки показала, но она только развела руками.
– Дура не дура, а после этого Володька остался в Москве и с ней видеться отказался. Сказал, что раз она отняла его у отца, то теперь пусть считает, что у нее нет сына.
– Да, он, кажется, в иняз поступил, – припомнила я.
– Да, он же был единственный наследник, – добавил Лёвушка.
– Наследник чего?
– Как чего? Квартиры там, где-то на северо-западе, денег. Дядя Герман-то ученым был.
– Ничего себе. А это случайно не та самая квартира, где мы до сих пор живем.
– Ну конечно, она. Он, вообще-то, отца обожал, так что вряд ли он из нее уехал. А с матерью… с матерью он действительно общаться больше не стал. Она, правда, устроила так, чтобы он со Стелкой познакомился. Подсуропила, конечно. Меня там, в Москве, не было, не знал я, на ком он женится. В общем, вот и все. А можно хоть узнать, что случилось? Не иначе опять его мать активизировалась.