Меня корежит. Наверное, больше, чем от чего-либо другого в Чуме, хотя есть в ней вещи гораздо страшнее и отвратительнее. Виртуальная продажная любовь. Нет, даже не продажная – сдельная. Многие, впрочем, находят в этом отдушину. Говорят, что ощущения максимально близки к реальным. Ко всему, безопасно, стерильно и без последствий. Интересно, бывает ли стерильная грязь.
– Только не упусти, Валюха, – говорит шеф, выслушав мой отчет. – И вот что: не рассказывай никому, даже ребятам. Помнишь, что знают двое, знает и свинья. А нас и так уже двое, так что давай по возможности свинью исключим.
– Мне нужна санкция, чтобы забрать Маркову из диспансера.
– Знаешь, езжай прямиком туда, – говорит шеф решительно. – Я позвоню замминистра, к твоему приезду должен уже быть приказ. А если не успею – хочешь, кради ее, хочешь, забирай силой. Будут эксцессы – вали на меня как на мертвого. Все понял? Ступай.
В середине двадцать первого века компания «Virtual Life, Incorporated» ураганом ворвалась на рынок компьютерных игр и смерчем прошлась по нему, вытесняя одних конкурентов и поглощая других. Разработанная компанией игра «Full Virtual» распространилась мгновенно и вскоре перетянула на себя большую часть потребителей. Заложенные в «Full Virtual» возможности впечатляли. Да что там, они были попросту грандиозны. Фактически «Full Virtual» объединила в себе то, что годами нарабатывали занимающиеся компьютерными играми фирмы.
Игра предоставляла пользователям возможность прожить вторую жизнь. И не просто прожить, а так, как никогда не удалось бы в первой.
Виртуальный мир был разбит на империи-кланы, по клану на страну. Каждый клан управлялся пирамидальной структурой, на пике которой восседал император. Власть его была абсолютной – до тех пор, пока удавалось удержаться на троне. Император был волен казнить и миловать подданных, объявлять и прекращать межклановые войны, вступать в союзы и расторгать их. Ему принадлежали виртуальные города и провинции, неограниченный запас золота, арсеналы со средневековым оружием и склады с магическими амулетами.
Дворянские заговоры против короны, равно как сопутствующие восстания и бунты, были в империях делом обычным и происходили регулярно. Иногда предводителям удавалось договориться с властью, и тогда они пополняли собой ряды приближенных. Чаще восстания подавлялись, а бунтовщиков и заговорщиков брали к ногтю. Их виртуальные владения отходили в казну или распределялись между царедворцами.
К концу шестидесятых «Virtual Life» стала практически монополией, полностью поглотив игровой рынок. Появились пособия и руководства по игре, а вслед за ними и энциклопедии – многотомные труды, посвященные игровым нюансам, стратегиям и тактикам. А также первые жертвы.
Поначалу число их было невелико. Затем, однако, по мере вовлечения новых и новых игроков, по мере стабилизации и усиления власти в империях, по мере накопления властями опыта, количество неудачников, неугодных и не выдержавших, стало увеличиваться лавинообразно. Для все большего и большего числа людей вторая жизнь, яркая, авантюрная и насыщенная, оказывалась важнее первой, детерминированной, куцей и бесперспективной. А для многих эту, первую, вытеснила, перечеркнула и заменила собой. Подавленные восстания в виртуальной империи стали завершаться десятками смертей и суицидов в реале. Раскрытые заговоры, усмиренные бунты, провалившиеся интриги, проигранные войны оборачивались сотнями жертв. Вскорости к ним добавились жертвы несчастной виртуальной любви. А за ними – жертвы многочисленных обстоятельств, неудач и фиаско, возможностей для которых виртуальный мир предоставлял в изобилии.
Корпорация «Virtual Life» накрыла мир исполинской паучьей сетью, поглощая, порабощая и захватывая все, до чего могла дотянуться. Монстр вырвался на свободу, воцарился на планете и принялся с наслаждением ее калечить и высасывать из нее соки. Он постоянно совершенствовался и выплевывал в мир новую и новую заразу. Шлемы, максимально приближающие виртуальные ощущения к реальным. Приставки, позволяющие осязать предметы и обонять запахи. Устройства и программы, наблюдающие, систематизирующие и осуществляющие контроль.
Чумой двадцатого столетия стал СПИД. Чумой двадцать первого – компьютерная игра «Full Virtual». В результате ее стали называть попросту Чумой. Повсеместно.
С Чумой пытались бороться. Пытались преследовать ее в судебном порядке, ограничивать, запрещать. Попытки закончились крахом. Адвокаты Чумы один за другим выигрывали судебные процессы. Влияние и могущество корпорации с каждым годом увеличивались, капитал рос и вскоре стал баснословным.
Единственной организацией, оказывающей реальное сопротивление, стал «Антивирт». В него стекались те, кому было небезразлично. Такие, как я, которых Чума ужалила бубонной язвой, умертвив родных и близких. И такие, как Андрюхин, которые ненавидели Чуму просто за то, что она есть.
Сначала отделения «Антивирта» создавались при районных прокуратурах. Центры – при городских. Потом особым приказом президента «Антивирт» был отделен от судебных и исполнительных органов и превращен в самостоятельную организацию – военную или, скорее, полувоенную, подчиненную министру внутренних дел. Практически одновременно организации с аналогичными функциями были созданы и в других странах.
Конечно, мы не могли бороться на равных. Нас было мало, и финансирование «Антивирта» не шло ни в какое сравнение с капиталами корпорации. Но что могли – мы делали. Как умели – боролись. Кого удавалось – спасали. И до кого дотягивались – карали. Правда, это случалось редко. Иногда мы умудрялись сковырнуть Барона, эдакого локального царька, упивающегося безнаказанностью и властью. Реже – Графа или Виконта, еще реже – Герцога или Маркиза. И так ни разу и не добрались до высших ступеней.
А вот коллегам из Франции это удалось. И британцам. И аргентинцам. И еще в десятке стран ребятам удалось добраться до самой верхушки. Скинуть местного Гитлера или Аттилу и, воспользовавшись образовавшейся неразберихой, протащить наверх своего человека и установить некое подобие конституционной монархии.
– Ничего, – частенько говорит Андрюхин. – Достанем их, гадов. Они боятся нас, и правильно делают. Жаль только, всех достать не удастся. Их, сволочей, там паровоз с прицепом.
Дежурный врач в реабилитационном центре сменился.
– Мне звонили, что ты приедешь, – бурчит новый дежурный. – Я велел медсестрам – Маркову сейчас собирают. А пока что тебя хочет видеть один пациент.
– Тот, анонимный?
– Хрононимный. Поговоришь с ним?
Мистер икс сидит на койке в той же позе, в которой я его оставил. Я вхожу и присаживаюсь на табурет. С минуту мы играем в молчанку.
– Ты был прав, капитан, – наконец говорит он и протягивает руку. – Извини. Я – Артем. Можно Артюха.
– Валенок, – я жму ему руку.
– Прямо-таки Валенок? – он улыбается.
– Прямо-таки.
– Ладно. Понимаешь, ты был прав тогда, – улыбка сходит у него с лица. – Я не жилец. Мне не соскочить, никогда, да и смысла нет.
– Есть смысл, – говорю я. – Клянусь, есть. Доверься мне, я тебя вытащу. Я вытаскивал таких, как ты.
Он смотрит на меня исподлобья. Долго смотрит, потом спрашивает:
– Надо будет стучать?
Проклятье. Сколько раз я слышал этот вопрос.
– Сотрудничать, – говорю я. – Послушай, Артем, я не стану обещать тебе золотые горы. Я вообще обещать не стану. Собственно, не ты, так другой. Другие. Не в этом дело. Мы помогаем людям, понимаешь? Помогаем реально. Иногда деньгами. Не бог весть что, но все же. Но главное – мы даем поддержку. Если тебе станет плохо, ты можешь позвонить мне. Оставить сообщение в Чуме. Не мне, так другому. Мы не бросаем своих.
Он сглатывает слюну.
– Как ты их называешь? Ну, этих. Которые соглашаются.
– Крестниками.
– Сколько крестников тебя кинули?
Я чувствую, что начинаю краснеть.
– Много, – произношу я глухо. – Очень много. Наверное, каждый второй.
– В том-то и дело, – говорит он. – Я не кидаю. Никогда не кидал и не стану. Но если я соглашусь на… – Он запинается. – На сотрудничество, мне придется тебя кинуть. Мне не выбраться оттуда, понимаешь. Не соскочить. У меня ничего не осталось, только Чума. Я подсел на нее, думал: поиграю и брошу. Не вышло, меня затянуло, как и других. А потом меня подставили. Я дорос до десятой ступени, а один подонок на девятой, он обещал…
– Подожди, – прерываю я его. – Не рассказывай мне сейчас. Вот мой телефон. Выйдешь отсюда – позвони. В любом случае позвони, ладно? Я покажу тебе, как мы работаем. Покажу, что мы делаем. Что можно сделать. Потом решишь. Позвонишь?
– Хорошо, – говорит он. – Обещаю.
– Мне сказали, что сестры тебя собирают, – говорю я Насте. – А они, судя по всему, отвели тебя в салон красоты.
Настя преобразилась. Она совсем не похожа на себя утреннюю. Передо мной стройная, уверенно держащаяся миловидная девушка.
– Я всего лишь одолжила немного косметики, – говорит она. – Я тебе нравлюсь?
– Да, – говорю я искренне и вновь краснею, как недавно с Артемом. – Пойдем, машина во дворе.
– Что я должна буду делать? – спрашивает Настя, когда мы выезжаем на автостраду.
– Ничего. Пока ничего. Я не стану просить тебя никого подставлять или сдавать. За одним исключением.
– Вот как! Каким же?
– Настя, – говорю я, – давай я не стану читать тебе мораль и скажу напрямик. Ты ведь представляешь, чем мы занимаемся?
– В общих чертах.
– Хорошо. Меня интересует информация. На одного человека. Если, конечно, можно назвать его человеком.
– На императора?
– Да.
– Что тебя интересует?
– Все. Все, что ты о нем знаешь.
– Что ж… Это страшный человек.
– Я догадываюсь. Можно конкретней?
– Боюсь, что конкретики мало. Никто не знает ни кто он, ни где живет, ни сколько ему лет. У него механический, пропущенный через преобразователь голос. А вот он… Он знает все. Обо всех. Обо мне тоже. Знает, кто я. Где живу. Как выгляжу.
– Даже как выглядишь? Каким, интересно, образом?
– Однажды он велел мне явиться в одно пустынное место. Я пришла. Он проехал мимо на машине. Посмотрел на меня. И исчез. А возможно, это был и не он, а кто-то, меня сфотографировавший. Так он поступает со всеми, кого приближает к себе. Это ужасный человек. Беспощадный. Он забавляется тем, что тасует людей, как карты в колоде. Играет ими, жонглирует.
– Хороший мальчик, – говорю я. – Как он выглядит? Виртуально, разумеется.
– Так же, как его персонаж.
– Вот как? Кто же его персонаж?
– Он называет себя товарищ Сталин.
В квартире у Насти даже не беспорядок – погром. Я ошеломленно останавливаюсь на пороге. Как сказал бы Андрюхин, бардак с прицепом.
– Извини, не помню уже, когда делала уборку, – говорит Настя стыдливо. – Не до нее было. А потом – не успела.
– Ничего, – говорю я. – Ты уверена, что я могу войти? Сейчас самое время меня кинуть.
– Эх ты, Валенок. Я не кидаю.
Символично. Сегодня я слышу эти слова уже второй раз. Я вхожу, и Настя, взяв меня за рукав, тащит по коридору.
– Пожалуйста, не оглядывайся, мне действительно стыдно. Зато в спальне у меня полный порядок.
Спальней, впрочем, назвать это трудно. От нее в комнате лишь кровать в углу. В остальном это больше похоже на небольшой компьютерный центр.
Настя входит в сеть. На мониторе – заставка Чумы. Девушка вопросительно смотрит на меня.
– Я не стану мешать, – говорю. – Заходи, делай, что следует, на меня не обращай внимания. Ах да, одна просьба. У тебя сохранились его сообщения?
– Кого? Императора?
– Да.
– Конечно. В архиве. Правда, их немного, он предпочитает личные беседы.
– Совсем как покойный тезка, – говорю я. – Скинь, пожалуйста, то, что есть, на флэшку. Я займусь ими дома.
Выхожу из спальни и принимаюсь за уборку. Часа три я драю полы, уничтожаю кладбища пыли и перемываю кордильеры посуды. Под конец чувствую, что устал как пес и как он же голоден.
– И этого человека называют Валенком, – говорит смущенная Настя. – Я закончила, сейчас будем пить чай. У меня где-то должно быть печенье. И коньяк.
С хрустом уминаю коробку печенья. Чай никуда не годится, зато коньяк хорош.
– У тебя есть кто-нибудь? – спрашивает Настя.
Давлюсь печеньем. Спешно запиваю его коньяком.
– Нет. Я один. С тех пор, как Вера… Ну, ты понимаешь. Были, конечно, связи. Кратковременные. А у тебя?
– Никого. И не было. С тех пор, как подсела на Чуму.
Вторично давлюсь печеньем.
– Ты шутишь?
– Нет. У меня был парень. Тогда, девять лет назад. Мы встречались. Долго, больше года. Потом я забеременела. И он меня бросил. Ребенок так и не родился, я не доносила, выкидыш на шестом месяце. К тому времени я уже подсела на Чуму. Тогда она спасла меня, я едва не наложила на себя руки.
Смотрю ей в глаза. В них слезы. С трудом удерживаюсь от желания немедленно ее поцеловать. Черт возьми, не хватало только влюбиться в чумовую третьей ступени. Герцогиня де Шале… На ней наверняка такое… Чтобы достичь ее положения в империи, надо пройти по трупам. И тем не менее она мне отчаянно нравится, и коньяк тут ни при чем. Как сказал бы Андрюхин, абзац с прицепом. Я встаю.
– Уже поздно, Настя, – говорю. – Я пойду. Вернусь завтра утром, и начнем работать.
Она поднимается вслед за мной. Делает шаг навстречу. Ее лицо напротив моего.
– Может быть, останешься?
Я отстраняю ее и двигаюсь к двери.
– До завтра, – говорю я.
– До завтра. Я буду ждать. Эх ты, Валенок…
Домой добираюсь за полночь. Спать хочется патологически, но за меня мою работу никто не сделает. Сбрасываю содержимое флэшки на диск и сосредоточиваюсь. В этот момент звонит телефон. Снимаю трубку. Андрюхин.
– Валенок, ты?
– Нет, тень отца Гамлета. Ты в курсе, сколько времени?
– Черт, заработался, извини. Дел – самолет с прицепом. Слушай, есть одна тема. Можешь прийти завтра пораньше?
– Извини, не могу. Меня завтра не будет, шеф в курсе. Если что, звони на мобильный.
– Ладно. – Андрюхин разъединяется, а я приступаю к прослушиванию.
Действительно механический, неживой голос. Я с трудом удерживаю внимание на том, что он говорит. Какие-то графы, баронеты, дипломатические ноты, походы, дуэли, квесты… К чертям.
Засыпая, думаю о Насте. А ведь мог бы сейчас… Валенок.
Жму кнопку дверного звонка. Раз, другой. На часах десять утра, неужели до сих пор спит? Делаю минутный перерыв и звоню опять. Безрезультатно. На всякий случай стучу кулаком в дверь. Она внезапно поддается – между косяком и дверным каркасом образуется щель. У меня появляется дурное предчувствие, хотя Настя, возможно, специально отперла замки к моему приходу, а сама сейчас в ванной.
– Настя, к тебе гость! – кричу я с порога.
Ответа нет. Я толкаю дверь и вхожу.
Настя лежит на полу ничком, в двух шагах от входа. Я падаю перед ней на колени, хватаю за руку.
Настя мертва. Под головой натекло красное. Холод от ее руки прошибает меня насквозь.
Поднимаюсь и на ватных ногах бреду в спальню. Меня шатает, хватаюсь за дверной косяк, чтобы не упасть.
В спальне разгром. Развороченный компьютер, вырванные провода, осколки разбитого монитора на полу.
Спиной по стене сползаю на пол. Меня мутит. Это я ее убил. Я. Останься я у нее на ночь, она была бы жива. Валенок. Проклятый Валенок.
Усилием воли взяв себя в руки, достаю мобильник. Звоню шефу. Через час в квартире уже уйма народу.
– Смерть наступила часов семь-восемь назад, – говорит кто-то. Наверное, доктор. – Точнее покажет экспертиза. Обширная гематома в области виска, похоже на сильный удар, нанесенный тупым предметом. Да, вне всяких сомнений, убийство.
Не помню, как добираюсь домой. В голове путаные обрывки мыслей, лишь одна связная: та, что убийца – я. «Спаситель хренов, – стреляет она в висок. – Доверься мне, я тебя вытащу. И тебя вытащу. И тебя. Вытащил. На тот свет».
О том, что у Насти третья ступень, никто не знал, кроме меня и шефа. Ах да, знал еще император. Он же товарищ Сталин. Но он не знал остального, не мог знать. Насти не было в сети меньше суток. Мало ли почему, сотня возможных причин. Получается…
Додумать не дает телефонный звонок. Снимаю трубку.
– Привет, это Артем. Ты просил позвонить, помнишь?
С трудом переключаюсь и соображаю, что Артем – это бывший инкогнито из реабилитационного центра. Я обещал ему показать, как мы работаем. Вот и прекрасный случай показать. На примере, работник хренов.
– Здравствуй, Артем, – говорю я устало. – Тебя выписали? Ты где сейчас?
Оказывается, недалеко от меня. В десяти минутах.
– Приезжай, – говорю я. – Поговорим.
Диктую адрес и плетусь на кухню варить кофе. В голове – пустота, вакуум. И еще чувство вины, выматывающее, вытягивающее жилы. Впрочем, оно, наверное, не в голове.
– Такие дела, – говорю, отодвигая пустую кофейную чашечку. – Вот такая дрянь над вами властвует. Подумай, ведь эту заразу недаром называют Чумой. Она сама по себе предполагает засилье всякой сволочи. Кто наглее, подлее, беспринципнее, тот лезет наверх. А тех, у кого есть совесть, сжирают.
– Всех сжирают, – угрюмо говорит Артем. – И тех, которые с совестью, и тех, которые без.
– Ладно. Пускай будет всех. Не суть. Или суть, неважно. Понимаешь, такая гадина не должна жить. Права не имеет. А он живет и здравствует. Изгаляется, глумится, распоряжается.
Я внезапно вспоминаю, что не успел вчера прослушать содержимое флэшки.
– А ну, пойдем, – говорю я. – Послушай вместе со мной. Это то, что осталось от одной девушки. Убитой.
Включаю компьютер. Механический неживой голос продолжает с того места, где прервался вчера:
«…сегодня, без пяти пополудни. Скажи герцогу д’Альберу, пускай пришлет арбалетчиков».
«Информацию жду до завтра. И будь любезна уложиться в срок».