Бася. А я точно знаю, что первый. Налейте мне еще. Вы не бойтесь, я не напьюсь. У меня почти все министры перебывали. Но больше всего мне понравился один певец. Баритон. Я его раньше только на пластинках слушала, а вдруг открывается дверь – батюшки светы! Он самый, толстый, веселый… Вы знаете, все думают, что он курчавый, а у него на затылке лысина. Представляете, такой молодой, а уже лысый. Ужас!
Отец. А я не лысый!
Бася. Но вы же не молодой! В вашем возрасте, что лысый, что не лысый, все равно на помойку… Это не я выдумала, так моя бабушка говорила. А еще у меня были генералы и маршалы. Знаете, наше правительство очень уважает генералов.
Отец. Да, куда больше, чем ученых.
Бася. Ученые всегда что-то противное изобретают. Вы атомную бомбу изобрели?
Отец. Нет, я пишу книги по истории и этике и обучаю студентов. Я обучил много студентов, несколько тысяч.
Бася. Несколько ты-сяч… во дает!
Отец. Только я не уверен, что это пошло им на пользу.
Бася. А вы честный. Это редко бывает. Жалко, что я не в университете. Но я плохо в школе училась, куда мне в университет. Да и на какие медные шиши мне учиться?
Отец. Ну сейчас вы, наверное, обеспечены?
Бася. А сейчас мне в университет нельзя. Вы про Троянскую войну по телевизору смотрели?
Отец. Я в книжке читал.
Бася. Неважно. Там про что? Про то, как из-за Елены Прекрасной кобели сцепились между собой. Друг дружку перебили и ее не пожалели.
Отец. Об этом я не знал.
Бася. По рукам она пошла. Я точно знаю. Мне один интеллигентный человек говорил.
Отец. Надо будет проверить. Значит, вы утверждаете, что Прекрасная Елена стала гетерой?
Бася. Стала – кем?
Отец. Девушкой… развязного поведения.
Бася. Ничего я вам такого не говорила. Я говорила только, что бывают женщины, из-за которых начинается война. Помните Сталина?
Отец. Я его, правда, не застал…
Бася. У него была жена Светлана, ослепительной красоты. И она увлеклась Гитлером. Слышали про такого? Немецкий фашист.
Отец. Рассказывайте, это очень любопытно.
Он подливает себе и девушке вина. Он заметно охмелел и чувствует себя куда более свободно.
Бася. Сталин их застукал и задушил свою жену Светлану. Она умерла в мучениях, потому что платок подсунул Берия.
Отец. Кто подсунул?
Бася. Это такой слуга был, очень вредный. Слушай, слушай, вот Сталин задушил Светлану, а потом начал с Гитлером драться до смерти без пощады. За жену мстил и за поруганную честь.
Отец. Откуда эта легенда?
Бася. Лукреция рассказывала. Про это все знают, а вы профессор и простых вещей не знаете. Ваше здоровье! Вы совсем не похожи на военного.
Отец. Меня в армию не призывали, у меня плоскостопие.
Бася. И не надо в армию. Я генералов не выношу. Они громко разговаривают, даже командуют – ложись, раздевайся, ноги шире! Нет, не морщитесь, я шучу, я в переносном смысле. А самый противный – Ахмет. С таким вот носищем…
Отец. Маршал Ахмет Рустамов? Командующий ВВС?
Бася. Он самый. Он президенту ультиматум поставил: или меня ему навсегда, или он всех свергнет.
Отец. Он, наверное, шутил.
Бася. Он не умеет шутить.
Отец. У него такое простое, обветренное, даже привлекательное лицо. Я видел его по телевизору.
Бася. Вы бы лучше присмотрелись. Но мне повезло. Знаете почему?
Отец. Не знаю.
Бася. Потому что главный адмирал ему сказал – он своим линкором обстреляет все аэродромы – тут Ахмету и конец!
Отец. Откуда вы все это знаете?
Бася. А мне Густав рассказывает. Густав Пец. Он единственный мужчина, который в меня не влюблен. Я его за это очень уважаю.
Отец. А почему? Почему не влюблен?
Бася. Ну что за любопытство – почему да почему? Разве по нему не видно, что он по мальчикам специализируется? Он любит мальчиков и свою карьеру. А вы влюбились, Егор Адамович?
Отец. Я должен вам сказать, что сейчас я испытываю особенное, теплое, нежное, трепетное чувство именно к вам.
Бася. Ну с вами все ясно. Для того вас и привели, чтобы влюбляться. А раньше?
Отец. Раньше?
Бася. Тупой какой-то! А еще профессор. У вас жена есть?
Отец. Есть. Мария Жановна.
Бася. А раньше вы ее любили?
Отец. Я не помню.
Бася. Ну что с вами будешь делать! Боитесь, что я ревновать буду? А я не буду. Я сама влюблялась. В школе еще. Мы в одном классе учились, я ему записку написала – давай дружить и так далее. А он решил, что другая девочка написала. В тысячу раз некрасивее меня. Потом они поженились. Правда, очень грустная история?
Отец. Почему грустная? Они, наверное, были счастливы?
Бася. Они уже развелись. А у вас детей много?
Отец. Двое. Руслан и Лидочка.
Бася. Уж взрослые, наверное?
Отец. Лидия помоложе вас, она еще учится в колледже, а Руслан хотел стать офицером, но его из-за плоскостопия не взяли.
Бася. Надо было на лапу положить.
Отец. Мы не знали, кому надо давать, и боялись обидеть человека. Руслан сейчас учится в аспирантуре в университете, но ненавидит свою специальность.
Бася. Фотографии покажете?
Отец достает бумажник и извлекает из него фотографию.
А эта старая, жена? А знаете – она немножко похожа на мою маму. Руслан мужественный. Я бы могла его полюбить… Да не, я так, шучу. А Лида просто прелесть. Я хочу с ней подружиться. Как вы думаете, она будет со мной дружить?
Отец. Почему бы и нет… но вот разница в возрасте…
Бася. Плевала я на разницу в возрасте. В самом деле вы не хотите, чтобы она со мной дружила, потому что вам стыдно?
Отец. Мне? Стыдно?
Бася. Из-за моей репутации. Вы все хотите спать со мной, а чтобы домой в гости пригласить – вас нет как нет.
Отец. Вы не правы. Откройте любую газету – вас называют символом чистоты, символом сексуального здоровья нашего народа.
Бася. А ваша жена никогда бы не разрешила мне дружить с Лидой.
Профессор, тронутый интонацией Баси, подвигается к ней по дивану, осторожно берет ее руку и целует пальцы.
Я такая несчастная, потому что у меня нет подруг и друзей, которым не нужны мои связи и знакомства, а просто так… Я сейчас же звоню вашей жене и прошу ее разрешения дружить с Лидой!
Отец. Может, не стоит? Сейчас уже ночь на дворе.
Бася. Какая еще ночь! Десяти часов нет. И ваша жена наверняка не спит. Она переживает, убивается, потому что думает, что мы с вами резвимся в постельке.
Отец. Бася, я вас прошу, не надо так!
Бася. А что? Вы этого не хотели? Или сейчас расхотели? А вы посмотрите, чувствуете, как ваша кровь помчалась?
Отец старается отвернуться, закрыться от оголенной ноги Баси, которую та ему демонстрирует.
Отец. Бася!
Бася. Двадцать четыре года Бася. И лучше тебя, милый мой, разбираюсь в людях. Знаете, чего ваша жена больше всего боится? Что вы совсем не вернетесь. Что выкинетесь из моего окна, что покончите с собой, или еще хуже – понравитесь мне так, что я вас оставлю у себя. Как Клеопатра в кавказском замке.
Отец. Это не Клеопатра была, а царица Тамара.
Бася. Ты меня своей образованностью не дави. Я что хотела сказать – никто у тебя дома не спит. Как будто тебе сейчас операцию делают, от которой зависит, будешь жить или нет. Вот все ходят по комнатам и делают вид, что ничего не случилось. Ты мне веришь?
Отец. Может быть.
Бася. Не может быть, а наверняка… не надо так расстраиваться. Ты симпатичный, ты лучше всех генералов, вместе взятых. Даже ни разу меня за коленку не схватил. Ну, какой у тебя телефон?
Отец. Восемнадцать-три-три-восемьдесят два.
Бася. Налей мне еще вина. У меня хорошее настроение. Я никого не боюсь, папочка. Ты меня защитишь?
Отец. От кого?
Бася. А я знаю – от кого? От маршала Ахметки или от тех, кто Бабкина убил.
Отец. Я хотел бы.
Бася. Вот и отлично. Даю тебе прозвище – Дон Кихот! Давай теперь твоей Марусе звонить. Мы ее попросим разрешения, чтобы Лида со мной дружила. А ты тоже пей. За здоровье.
Бася набирает номер телефона.
Привет. Кто у телефона? Ты, Лида? Ну, мне сказочно повезло, что ты, а не мамаша. Что у тебя голос такой? Ничего? А папа уже поехал награду получать?… А там мать рыдает? Скажи, чтобы не рыдала, я сделаю так, что она будет довольна. Кто говорит? А я думала, что ты меня уже узнала… Какая еще Лана? В жизни я не слышала ни о какой Лане. Нет, не Горина… Неужели у твоей Горины такой красивый голос? Погоди, не вешай трубку. Это я, Бася! Да, государственная Бася. Мы с твоим папочкой ужинаем. А потом я тебе его сразу верну, не съем. Господи, никакая это не шутка. Папуля твой показал мне твою фотографию, и ты мне очень понравилась. Хочешь, я его позову к телефону?
Бася со вздохом смотрит на трубку, из которой слышны короткие гудки.
Она мне не поверила… А кто мне поверит? Сделали из женщины пугало, а теперь я расплачиваюсь.
Отец. Давайте, я позвоню и все им объясню, они мне поверят.
Бася. Еще чего не хватало! Чтобы я стала унижаться перед твоей прыщавой дочкой? Да если я захочу, они передо мной на пузе ползать будут, туфли мне будут целовать. Кто она, скажи, такая? Дочка занюханного профессора? Сморчка гнутого? Онаниста проклятого! Это я о тебе! Я тебя оскорбляю, понимаешь ты или нет? Ты чего терпишь, гад? Ты убить меня должен за такие слова!
Отец. Бася, я умоляю вас, не переживайте. Я все понимаю. Унижение, которое вам приходится испытывать…
Бася. Нет, вы на него поглядите, он еще меня утешает. Ты что, влюбился уже, что ли? Так я тебя лишу невинности, а потом прикую на цепочке на кухне, и будешь ты чай мне разогревать. Хочешь?
Отец. Мне искренне жалко вас.
Он протягивает руку, чтобы погладить ее, но Бася неправильно истолковала его жест. Она вскакивает с дивана.
Бася. Руки убери, кобель паршивый! (Быстро ходит по комнате.) Символ нации! Придумали тоже! Символ блядства, вот что я такое! С какой бы радостью я тебя выбросила из дома! Даже твоя вонючая дочка не хочет со мной разговаривать…
Отец. Это недоразумение. О вас все очень высоко отзываются.
Бася. Это было испытание. Я себе сказала – может, я найду на свете хоть одного человека, который согласен относиться по-человечески. Хоть одного. А она со мной разговаривать не захотела. Так что теперь убирайся отсюда. Посидел, выпил, полялякал, теперь убирайся.
Отец. К сожалению, это невозможно. Это же государственная награда. Я должен утром получить от Густава Андреевича кольцо – вы же знаете. Иначе моей репутации будет нанесен непоправимый ущерб. В конце концов, каждый из нас выполняет свой долг, даже когда ему это не нравится… Вы обязаны, Бася.
Бася. Ах, вот что! Ты, значит, хочешь, чтобы я выполнила. И именно с тобой? Неужели ты решил, что я с тобой спать буду?
Отец. Я не говорю о наших с вами желаниях, Бася. Я говорю об обязанностях. Поверьте, мне в жизни неоднократно приходилось делать то, чего не хочется. Это и называется чувством долга.
Бася. Ах, чувство долга! Значит, когда я с тобой сплю, это чувство долга, а когда ты в публичный дом побежишь, это культурное мероприятие! (Говоря так, она раскрывает сумочку и достает оттуда пистолет.) Ты только подойди ко мне, попробуй. Я тебе не завидую.
Отец. Извините, вы меня совершенно неправильно поняли.
Отец отступает к стене, Бася делает шаг следом за ним, но тут ее гнев иссякает, она бессильно опускается на диван и прячет лицо в ладонях. Отец садится на диван рядом с Басей и дотрагивается до ее плеча.
Успокойтесь. Уверяю вас, ничего страшного не произошло. Это совершенно понятный и естественный в вашем положении срыв. Все придет в норму. А я сейчас уеду. Бог с ним, с кольцом…
Бася. Сиди ты спокойно, не трожь меня!
Она скидывает с плеча его руку. Потом берет пудреницу и начинает приводить себя в порядок. При этом она как бы рассуждает вслух.
Ну куда ты сейчас пойдешь? Там полицейский у входа. Может и не выпустить – у него приказ: никого до утра не выпускать… (Наливает себе вина.) Да не хотела я твоей дочке навязываться! Бог с ней. Если захочу, завтра министерские жены сюда прибегут. И устрою я салон.
Отец. Разумеется.
Бася допивает вино, потом кладет пистолет в сумочку.
Бася. Ты не представляешь, сколько народу мне твердят о долге. Буквально миллион человек. И никто не спрашивает, а может, у меня есть свое мнение.
Отец. Мы все выполняем долг, который придумали за нас другие.
Бася. Но ведь это чепуха?
Отец. Без этого рухнуло бы общество и наступила анархия.
Бася. А что это значит? Вот меня пугают – рухнет общество и наступит анархия. Ну и что? Мне хуже будет, да?
Отец. Вас, я думаю, захватит какой-нибудь князь анархистов.
Бася. А вдруг он молодой и красивый? И будет меня любить?
Отец. Это я не могу вам гарантировать.
Бася. Значит, я за анархию и разруху! Мне надоели старые, пузатые, вонючие, с одышкой, хрюкающие, ни к чему не способные лауреаты! Отдайте меня анархисту!
Отец. Но вас могут и убить.
Бася. Почему?
Отец. Если вы понадобитесь сразу нескольким и не будет порядка, который бы устанавливал ваши права и обязанности, вас могут буквально растерзать.
Бася. А мой князь анархистов, он не поможет?
Отец. Его тоже убьют.
Бася. Я знаю, я знаю – ты хитрый! Ты хочешь, чтобы все осталось как раньше, и тогда ты получишь свое. Ты хочешь, чтобы все получили свой паек по очереди.
Отец. Может быть, вы и правы. Когда у тебя нет физических возможностей вырвать свой кусок мяса у соперника, ты начинаешь надеяться на цивилизацию. Цивилизация охраняет физически слабого, дает ему шанс.
Бася. Вот ты целую жизнь прожил, а не догадался еще, что все это липа. Лапша на уши для простаков. Никто не выполняет своего долга. Все только думают как увильнуть.
Отец. Агент Бабкин погиб, закрывая меня.
Бася. Он всегда был отсталый. На отсталых твоя цивилизация только и держится. Они всерьез свою зарплату понимают. Вот их и убивают.
Отец. А вы?
Бася. А меня научили. Долго били, пока не научили. Я ведь сначала, пока девчонкой была, тоже всю твою цивилизацию всерьез принимала, замуж хотела, в подъездах со слюнявыми школьниками целовалась. Но девчонка сексуальная, длинноногая. Глупая и смешливая. Меня ведь невинности Миша один лишил, потому что рассмешил сильно. Я даже не заметила… И не буду я тебе в своей глупой жизни исповедоваться. Только скажу, что меня использовали десять лет, пока я сама не научилась вас использовать.
Отец. А как тогда случилось, что вы согласились на эту роль? Ведь вы ее играете уже пять лет?
Бася. Пять лет и три месяца. Государственная шлюха!
Отец. Вы – государственная награда, государственная ценность. Никто вас не смеет так назвать!
Бася. Не смеет? Не будьте наивным, папуля, давай сейчас позвоним снова твоим – они, может, и посильнее слово найдут.
Отец. И все же, как ни говорите, но вы – один из важнейших наших государственных институтов!
Бася. А само твое государство? Оно же – липа!
Отец. Так в вашем возрасте нельзя говорить. Это цинизм.
Бася. Если бы ты знал, сколько здесь высокопоставленных мужиков на твоем месте сидело, ты бы про цинизм не говорил. Я в три раза тебя старше.
Отец. И все же вы не правы. Наше государство стабильно.
Бася. Оно дышит на ладан. А я не хочу с ним тонуть. Поэтому и принимаю гостей с пистолетом в косметичке.
Отец. Вы опасаетесь насилия?
Бася. Мало сказать – опасаюсь. Оно уже было и будет. Один генерал мне так и сказал – сюда все рвутся, чтобы сорвать цветочек. Сорвут, а потом давай топтать ногами. Поэтому я и не даю меня сорвать.
Отец. Я чего-то не понимаю… Как так не даете сорвать?
Бася. А чего тут понимать? Не сплю я с вами, с кобелями. Вот и все. Одного запугаю, другого заговорю, третьего напою, а четвертый и сам не по этой части. Ты учти, голубчик, – красота это моя слабость, но еще и сила.
Отец. Нет, уму непостижимо. А как же потом?
Бася. А потом все молчат. Как воды в рот набрали. Ну скажи, кому хочется, чтобы над ним потом вся страна хохотала. И ты будешь молчать, папуля.
Отец. Но ведь в газетах… я сам читал. Там интервью – впечатления о получении награды. И все отвечают… вспоминают о счастливых минутах, о совершенстве вашего, простите, тела.
Бася. На то и газеты, чтобы писать. Вот ты утром получишь от Густава свое заветное колечко – доказательство того, что ты со мной спал, и будешь таскать, не снимая, всю жизнь – в могилу с собой потащишь. Это главнее ордена. А я иногда думаю, почему их жены эти пальцы не отрубили? А жены молчат или еще хуже, как твоя, я видела, как она по телевизору распиналась, слушать противно! Отдает тебя другой бабе и говорит о счастье и радости, ну?
Отец. Это, конечно, неприятно. Но поймите, Маша это сделала ради любви ко мне, она хотела, чтобы мне было лучше.
Бася. А она тебя вообще-то по бабам легко отпускает?
Отец. Вы с ума сошли! Я никогда!
Бася. А сейчас?
Отец. Вы же знаете – это другое, это не имеет отношения к греху, к измене!