— Вы предлагаете усилить охрану? — бесстрастно спросил Николай Дмитриевич. — Можно, только не вижу повода…
— А вы подумайте, голубчик, крепко подумайте. Ирина Феликсовна стала хозяйкой такого дела… За меньшие деньги убивали, не задумываясь. Возможно, я паникер, но что-то мне тревожно.
— Давайте так, Лев Валерианович: я во время похорон от Ирины Феликсовны ни на шаг не отойду, буду её личным телохранителем. У меня муха незамеченной не пролетит. Я один лучше целого ОМОНа справлюсь.
— Вот и славно, голубчик, я же знал, что вы решение найдете. Не сердитесь на меня, старого, ладно? Похороны пройдут, мы с вами посидим, потолкуем о будущем. Договорились?
— Так точно! — по-военному ответил Николай Дмитриевич.
Когда за дело берутся профессионалы, не бывает ни осечек, ни накладок. Теплым майским утром москвичи имели возможность полюбоваться огромным траурным кортежем, растянувшимся на несколько кварталов. По странному совпадению, в нем не было ни одной отечественной машины — только темные иномарки с тонированными стеклами. Милиция занималась двумя привычными уже делами: отгоняла людей с видеокамерами и терпеливо отвечала на вопросы зевак, причем ответ был лаконичен и емок:
— Кого надо, того и хоронят.
Глубинный смысл и прелесть этой фразы по достоинству могла бы оценить, пожалуй, только Ирина, но она её, во-первых, не слышала, а во-вторых, мысли её были очень далеко от печальной церемонии. Удобно откинувшись на мягкие подушки лимузина, Ирина думала о том, какой приятный вечер её нынче ожидает: к полуночи приедет Музыкант с очередной порцией «тонизирующих веществ», бар в её личных апартаментах заполнен красивыми бутылками до отказа, а безумно раздражавшую её горничную накануне уволили. Вместо неё появилось существо среднего рода и среднего возраста, судя по поведению — немая. Умеет Николай Дмитриевич подбирать персонал, ничего не скажешь. Надо будет его поблагодарить как-нибудь потеплее.
При мысли о форме благодарности лицо Ирины слегка омрачилось. Наличных денег фактически не было, где их взять, она понятия не имела, а обаятельнейший Лев Валерианович в ответ на довольно прозрачный намек просто вынул из кармана пачку банкнот и сказал:
— Потом сочтемся, голубушка.
Интересное кино получается! Он — душеприказчик или опекун? Если ей теперь до скончания века придется клянчить у него каждую копейку, так уж лучше бы Попугаю и не умирать. Тем более, что друг его закадычный, кажется, метит на ещё теплое место. Поменять одного старика на другого — только этого и не хватало для полного счастья! А послать его открытым текстом далеко и надолго нельзя. Пока — нельзя. Он в отместку может так все финансовые дела запутать, что она голой по миру пойдет, да ещё будет радоваться, что жива осталась. Нравы в этой среде простые, церемониться не будут.
Надо бы с Николаем Дмитриевичем пошептаться. Этот может кое-что подсказать. Не за так, конечно, но с ним хоть спать не придется. Пообещать твердый процент с каждой получаемой суммы — и ладушки. Зря она его со Львом свела, недодумала. Старый пройдоха может охранника перекупить, тогда они её с двух сторон прижмут — мало не покажется. Надо срочно наводить мосты, перетягивать полковника в отставке на свою сторону.
Ирина бросила из-под ресниц короткий взгляд в сторону переднего сидения, где в обманчивой неподвижности застыл Николай Дмитриевич. За три дня он успел узнать много, даже слишком много, так что выбирать не приходится. Убить его? Как? Это не Юля, с которой можно было делать все, что душеньке угодно. Нанять кого-нибудь? Она никого, кроме Музыканта, не знает, а он и без того не в восторге, что пришлось труп «подружки» вывозить. Кстати, Музыкант первый сказал, что начальник охраны опасен. Нет, ну до чего подло все-таки устроена жизнь! Молодая, красивая, богатая вдова должна оглядываться при каждом своем шаге! Не-е-т, хватит с неё таких развлечений! Девять дней ещё можно потерпеть, а потом нужно продать это самое «дело», положить денежки в какой-нибудь заграничный банк и жить в свое удовольствие подальше от России…
— Ирина Феликсовна, — услышала она негромкий голос.
— Да? — отозвалась она, маскируя надменностью испуг.
(Неужели о чем-то догадался? Тогда придется платить ещё дороже.)
— Я попрошу вас во время похорон держаться поближе ко мне. Не отходите ни на шаг.
— Вы что, ждете покушения на меня?
— У меня такая работа, — терпеливо, как малому ребенку, пояснил ей Николай Дмитриевич. — Я отвечаю за вашу безопасность головой, в прямом и переносном смысле слова. Да и Лев Валерианович обеспокоен…
— Он первый киллера и наймет! — брякнула Ирина и тут же прикусила язык.
Когда она отучится говорить то, что думает? А если этот секьюрити тут же доложит Льву Валериановичу, о странных умозаключениях вдовицы? А если в этом дурацком завещании что-то такое предусмотрено на случай её смерти, причем предусмотрено исключительно в пользу душеприказчика? А если…
— Вы серьезно? — отозвался Николай Дмитриевич. — Ему это выгодно?
— У меня мысли путаются, — вполне естественно пожаловалась Ирина. — Никак не приду в себя после всего этого кошмара. И потом… я первый раз в жизни на похоронах. До этого только в кино видела.
— Успокойтесь, Ирина Феликсовна, — почти мягко сказал Николай Дмитриевич. — Вы действительно измучены, у вас нервы на пределе. Вам нужно отдохнуть хотя бы неделю, таблеточки какие-нибудь попить, с подружкой поболтать. С другом пообщаться…
«Намекает! На усопшую подружку, на Олега, на то, что в курсе всех моих проблем! Или… просто успокаивает? Да какая разница, в конце-то концов! Будет шантажировать — пожалуюсь Льву, всего и делов-то. А со Львом проблем не возникнет, он на меня здорово запал.»
Машина остановилась, и Николай Дмитриевич снова повернулся к Ирине:
— Значит, прошу: будьте все время рядом со мной. Просто для подстраховки. Мои люди все держат под контролем, да и нечего вам опасаться. Прошу вас, Ирина Феликсовна.
Она молча кивнула, дождалась, пока он выйдет из машины и откроет ей дверцу, опустила на лицо полупрозрачную вуаль и медленно пошла ко входу в церковь. Краем глаза заметила, что народу собралось очень даже немало, причем случайных зевак среди них, судя по всему, нет. Интересно, неужели это все — представители того круга, к которому принадлежал Попугай? Это сколько же бандитов развелось на Руси-матушке! А милиции-то! Милиция охраняет бандитов от законопослушных граждан — ума можно лишиться от такой ситуации! Точно, живем в стране чудес, в ней же и умираем…
Во время отпевания Ирина была слишком ошеломлена принципиально новыми для неё ощущениями, чтобы вообще о чем-то думать. Так сложилось, что порог церкви она не переступала ни разу в жизни. До знакомства с Боссом было не до того, а потом — тем более. Сам Босс к религии относился, мягко говоря, прохладно, точнее — никак не относился, а моду новых русских освящать все подряд и выстаивать службы напоказ откровенно высмеивал. Из всего священного писания знал и цитировал одно-единственное высказывание, снабжая его достаточно развернутым комментарием:
— Сказано: легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому попасть в царствие небесное. Так зачем стараться? От того, что я свечку зажгу, грехов у меня не уменьшится, а от того, что не зажгу — не увеличится. Да и в раю мне делать нечего: там ангелы на музыкальных инструментах играют, а у меня от любой музыки крапивница делается. А с моими деньгами я себе и в аду курорт организую, черти — ребята ушлые, своей выгоды не упустят.
«Интересно, существует ли загробный мир? — лениво думала Ирина, рассеянно слушая заупокойную службу. — Если существует, папик, наверное, сейчас здорово забавляется всем этим мероприятием. Вот было бы здорово, если бы он вдруг приподнялся, сел, состроил свою обычную рожу и проскрипел: „А ну, все вон отсюда!“ Даже странно, что он такой тихий…»
Взгляд Ирины задержался на изображении какого-то святого и ей показалось, что иконописный старец пристально её рассматривает. Ощущение живого взгляда было настолько четким, что она невольно вздрогнула и сделала шаг в сторону. Но взгляд не отпускал её, а сам святой словно бы тоже шелохнулся. Или это ей показалось из-за густых клубов ладанного дыма?
В следующее мгновение произошло сразу несколько событий, причем одинаково невероятных. Стоявший рядом с Ириной Николай Дмитриевич вдруг резко толкнул её плечом в сторону, а сам, как подкошенный, упал навзничь, а во лбу у него появилась маленькая темная дырочка. Ирина услышала дикий, на невероятно высокой ноте, крик и поняла, что это кричит она сама. Внезапно возникшая в церкви мертвая тишина быстро разорвалась от воплей ужаса, криков, началась беспорядочная беготня. Ирину подхватили чьи-то крепкие руки и её почти мгновенно вынесли из церкви…
Очнувшись, она не сразу поняла, где находится. Потом увидела, что полулежит на подушках своего лимузина, а над ней склонился встревоженный Лев Валерианович и подносит к её лицу остро пахнущий флакон.
— Очнулись, Иринушка? — ласково спросил он. — Слава Богу, с вами все в порядке.
— Мне показалось, — чуть слышно сказала она.
— Вам не показалось, — помрачнел Лев. — Вас пытались убить. Николай Дмитриевич очень профессионально среагировал, иначе все могло быть скверно.
— А он…
— Погиб, к сожалению. Получил предназначавшуюся вам пулю. Умер мгновенно. Но кто мог предположить, чтобы в церкви… Мы ведь с ним, кажется, все предусмотрели…
— Но похороны?! Гроб ведь ещё не в могиле…
— Иринушка, гроб в могилу опустят без вас, я не позволю вам больше рисковать. Вполне может быть вторая попытка. Доставлю вас домой…
Только тут Ирина заметила, что машина не стоит на месте, а едет, причем довольно быстро. Господи, кому могло прийти в голову пытаться её убить? За что?
— Попытайтесь сейчас ни о чем не думать, — точно прочитал её мысли Лев Валерианович. — Этим делом я сам займусь. Вас наверняка будут со временем допрашивать люди из милиции, говорите только то, что сами знаете. Никаких догадок, никаких предположений. И с журналистами упаси вас Бог разговаривать, они такого напишут — не отмоешься.
Она смотрела на него остановившимися глазами и ничего не понимала. Милиция, журналисты, допросы… Какое все это имеет к ней отношение? И как можно не думать, забыть об этом ужасе? Мало ей жуткой смерти мужа? Так теперь ещё и это видение — Николай Дмитриевич с дыркой во лбу от пули, предназначавшейся ей. Ей! Ее, Императрицу, молодую, красивую женщину кто-то хотел убить. А если этот кто-то снова попытается? Почему она должна умирать? Кто имеет право распоряжаться её жизнью? Даже преступников расстреливают только по приговору суда, а она ведь не преступница.
— Иринушка, вы меня слышите? Да скажите же хоть что-нибудь!
— За что? — только и смогла она пролепетать.
— Сам ума не приложу, — покачал головой Лев. — Если бы в меня кто пальнул — не удивился бы, недоброжелателей хватает. Да и любой из присутствовавших, положа руку на сердце, мог бы о себе сказать то же самое. Но вы… Я постараюсь разобраться, дорогая, приложу все усилия. И охранять вас будут теперь лучше, чем главу государства, уж поверьте мне. Своего главного охранника на это налажу, он в своем деле собаку съел. Успокойтесь, возможно, это просто какая-то чудовищная ошибка…
— Мне нужно срочно что-нибудь выпить, — перебила его Ирина. — Меня трясет. Откройте бар, там должна быть водка. Папик… то-есть Геннадий Васильевич всегда держит… держал в баре водку, он больше ничего не пьет… не пил. Ох, если бы он был жив!
— Ему все равно недолго оставалось, Иринушка, — мягко сказал Лев, протягивая ей тяжелую хрустальную стопку с прозрачной жидкостью. — Он ведь был очень болен.
— Разве? — искренне удивилась она. — Ну, что ж, тогда все действительно к лучшему. Ну, пусть земля ему будет пухом!
Она залпом, даже не поморщившись, осушила рюмку и протянула её Льву Валериановичу.
— Еще! Пожалуйста…
Последнее слово она добавила с некоторым опозданием, сообразив, что разговаривает не с прислугой. Но Лев деликатно сделал вид, что не заметил повелительных ноток в начале, и просьбу выполнил.
После второй рюмки Ирине удалось преодолеть противную дрожь, до сих пор сотрясавшую её. Жизнь перестала выглядеть беспросветно-мрачной, в ней даже обнаружилось кое-что забавное. Лев Валерианович с огромным изумлением услышал, как вдова издала негромкий смешок, и подумал, что теперь начнется истерика. Но ошибся.
— Вот бы мой супруг посмеялся! — мечтательным тоном сказала Ирина. — Точно по его любимому выражению: цирк на кладбище. Только до кладбища не добрались, а так все совпадает. Лев Валерианович, дорогой мой, если вам все-таки придется меня хоронить, постарайтесь, чтобы обошлось без дополнительных трупов. Я такой экзотики не вынесу.
— Иринушка, — проникновенным тоном сказал Лев Валерианович, — давайте оставим эту невеселую тему. Меньше всего мне хотелось бы присутствовать на ваших похоронах. Да я до них просто не доживу!
Воистину, нам не дано предугадать, как наше слово отзовется.
Глава девятая
Мой второй по счету поход в отделение милиции оказался, не побоюсь этого слова, судьбоносным. И дело было даже не в том, что начальник, милейший Федор Владимирович, принял меня уже почти как родную, хотя, не скрою, настроение мне это улучшило. Но я была бы не я, если бы из примитивного добывания криминальной информации для районной газеты не извлекла бы что-то глобальное. Как правильно заметил как-то Андрей, я притягиваю приключения, как громоотвод — электрические разряды, причем ни ему (громоотводу), ни мне для этого не нужно ни особо напрягаться, ни даже двигаться.
Хроника была обычной: стандартный для нашего времени набор. Убийство бытовое — два, убийство заказное — одно, грабежи — четыре, кражи — восемь, угон автомобилей — десять, изнасилований — пять, случаи нелегальной торговли спиртными напитками — шесть. Неделя как неделя, половина преступлений раскрыто, что называется, по горячим следам, вторая половина обречена перейти в разряд «висяков».
— Пятьдесят процентов раскрываемости — это много или мало? — поинтересовалась я у Федора Владимировича.
— Все относительно, — усмехнулся он. — Кому как удобнее считать: то ли половина преступников задержана, то ли половина злодеев осталась безнаказанной. А вообще-то все зависит от количества выпитого, потому что чаще всего удается задержать тех, кто без меры поддает. Трезвенники успевают скрыться.
— Н-да, интересная взаимосвязь. А жертвы преступлений?
— А что — жертвы? Сейчас и насилуют, и грабят чаще всего собутыльников. С квартирными кражами, правда, дело обстоит по-другому. Вот, например…
Пример он привести не успел, потому что в дверь его кабинета постучали и тут же, не дожидаясь реакции, стремительно вошла молодая, со вкусом одетая женщина. По тому, как непроизвольно передернулось лицо Федора Владимировича, я поняла, что этот визит удовольствия ему явно не доставил.
— Есть что-нибудь новое? — не здороваясь, спросила незнакомка.
— Мы же договорились, что вы будете звонить, — обреченно отозвался Федор Владимирович.
— Предпочитаю личные контакты. Так есть что-нибудь?
— Ищем…
— Да ничего вы не делаете! Человек пропал три недели тому назад, я за вас половину работы сделала, а вы…
— А что — мы? — внезапно вспылил Федор Владимирович. — Штаны в кабинетах просиживаем, да? Бумажки подшиваем, отчеты пишем, работаем пять дней в неделю от и до? Пятьдесят тысяч человек в России каждый год без вести пропадает! Это — тех, о ком официально заявили.
— Меня не интересует статистика. Меня интересует судьба моей тетки. Абсолютно законопослушного человека, пенсионерки, с которой взять было нечего… Ну, ладно, это я уже говорила. Так вот: сегодня утром я решила ещё раз приехать к тете, посмотреть, может она все-таки дома записку какую-нибудь оставила, а я не заметила в первый раз. И у метро встретила женщину… в теткином платье! Понимаете?
— Ничего не понимаю, — покачал головой Федор Владимирович. — Вы встретили у метро женщину, на которой было такое же платье, как у вашей тетки. Ну и что?
— Не такое же, а именно ее! Второго такого быть не может!
— Что же в нем такого уникального?
— Все! От материи до фасона и пуговиц.
Я тихонько сидела в уголке и искренне сочувствовала начальнику. Даже на меня, женщину, разговоры о фасонах и прочих вытачках-шовчиках нагоняют смертельную тоску, а каково ему? С другой стороны, есть люди, которых хлебом не корми — дай порассуждать о предметах туалета и их особенностях. Каждому свое…
— Я, конечно, спросила: откуда у неё это платье. А она нагло мне ответила, что на помойке нашла. Представляете? Да у неё самой вообще такой вид, будто она на помойке живет.
— А если ваша тетя это платье действительно выбросила? То-есть допустим даже, что это то самое платье. Но ведь снашиваются вещи, приходят в негодность…
— Вы не знаете мою тетю! Она никогда ничего не выбрасывает, а уж из совсем бросовых вещей шьет всякие коврики, наволочки, фартуки, тряпки…
Судя по всему, рукодельная тетя Федора Владимировича доконала. Он чуть слышно простонал сквозь зубы и сказал:
— Значит, так. Заявление ваше мы приняли, будем искать. Появится что-то новое — сообщим. И будем надеяться на лучшее.
— Я на вас буду жаловаться, — пообещала визитерша. — Со мной следователь даже ни разу не поговорил. Комнату тети не осматривали…
В этот самый момент я решила, что пора спасать начальника, иначе он с нервным расстройством угодит на бюллетень, а я вместо очередной порции хроники вообще ничего не получу. История же с пропавшей тетей могла мне теоретически пригодиться: не могу же я строить сюжеты новых книг исключительно на собственных приключениях.