Но в то же время Иван Васильевич хорошо знал, что иного пути к могуществу в этом мире нет, и если он решился сделать то, о чем мечтали его отцы и деды, он должен мужественно перенести все это, остаться твердым и непреклонным, разрушить навсегда старые порядки и создать новые, всех покорить и привести к своей воле, никого и ничего не жалеть, — ни матери, ни братьев, ни даже детей своих и внуков, — лишь тогда, удастся собрать единую и могучую державу под рукой одного самовластного, самодержавного государя, чтобы все страны вокруг трепетали, да в ноги кланялись, как было некогда в Великом Риме, и Великой Византии — разве не стоит эта цель жизни, и может, действительно, права Зоя и может, в самом деле, Господь помогает сильным?
Господи, подскажи!
Господи помоги!
Господи спаси и помилуй мя, грешного!
Литовская тайнопись
От Андрея Святополк-Мирского
Новгород Великий
15 декабря 1479
Пану Маршалку дворному Ивану Ходкевичу
В собственном дворце
Вильно
Ваша Светлость!
Пользуясь тем, что осада города, которая вот-вот должна начаться, еще не началась, а один из литовских купцов покидает Новгород под хорошей охраной, имея на то разрешение окруживших город московитов, передаю с ним это письмо, дабы Вы могли уже сейчас доложить Его величеству о тех делах, ради которых я сюда Вами послан.
В пути не произошло ничего заслуживающего внимания. До Новгорода мы добрались вполне успешно, сделав несколько остановок, в том числе в Старой Русе, которая, как Вам известно, является основной столицей солеварения в наших краях. Здесь купец Бык приобрел партию соли, и тут же отправил ее домой с оказией, встретив своего коллегу — торговца из Белой с которым провел в корчме за приятной беседой и бочонком вина целый вечер. Три дня назад мы въехали в Новгород, остановившись на Литовском купеческом дворе, а буквально на следующий день прибыл под стены города Великий князь московский со своей свитой, и вскоре появилось огромное войско с пушками, которое окружило город со всех сторон. Архиепископ Феофил вышел для переговоров и не вернулся — ходят упорные слухи, будто он схвачен великим князем и даже, возможно, казнен.
Теперь о главном. На основе переговоров со всеми указанными Вами людьми, личных наблюдений и бесед с местными жителями я пришел к следующему выводу: партия, поддерживающая союз Новгорода с Литвой, хоть и довольно многочисленна, но крайне слаба, не подготовлена к вооруженной борьбе и совершенно не в состоянии противостоять московскому войску. Я молюсь за тех несчастных людей из числа антимосковских заговорщиков, с которыми встречался, ибо предвижу ужасные испытания, кои выпадут на их долю, как только город будет взят московскими войсками. Если кто-то в Литовском княжестве хотел их поддержать, это следовало сделать гораздо раньше, хотя я плохо представляю, как именно. Отправить на помощь войско? Но это означало бы открытую войну с Великим московским княжеством, что, насколько мне известно, вовсе не входит в планы Его Величества. Деньгами им помогать бессмысленно — они и так богаты. Единственное, что можно было сделать — это послать к ним несколько сот хороших учителей военного искусства, чтобы они могли подготовить сами из своих рядов серьезную армию, способную защитить их от Москвы. Но Вы прекрасно понимаете, Ваша Светлость, что для этого нужны годы. Кроме того, большинство новгородцев в силу своего передаваемого из рода в род купеческого ремесла, совершенно не расположены и малоспособны к занятиям военным делом. Те немногочисленные жители склонные по натуре к боевому ремеслу давно покинули город, объединившись в банды, называемые здесь ушкуйниками, и промышляют грабежами купеческих караванов на дорогах зимой и водных путях летом. Нанятые же для защиты города от внешних врагов служилые князья (Шуйские и другие), как правило, плохие полководцы и неумелые военачальники, имеющие в своем распоряжении необученное и неподготовленное войско, — достаточно лишь вспомнить произошедшую десять лет назад Шелонскую битву, где сорокатысячная армия новгородцев под командованием Шуйского и Борецкого потерпела сокрушительное поражение от более чем двукратно меньшей по численности, но профессиональной московской рати под командованием Данилы Холмского.
Могу еще добавить, что новгородцы не дождались также никакой поддержки от братьев великого князя, удельных князей Бориса Волоцкого и Андрея Углицкого, которых они горячо звали на помощь, обещая княжение в городе. Однако, ни о дин из них не принял этого приглашения и не помог новгородцам, хотя сами братья, по некоторым известиям, уже объединились и готовятся выступить против великого князя, без всяких, впрочем, претензий на престол, а лишь с намерением добиться осуществления своих законных родовых прав.
Таким образом, Ваша Светлость, я должен сделать неутешительные выводы — дело новгородских заговорщиков безнадежно проиграно, их конец близок, и я не вижу никаких возможностей для оказания им помощи со стороны Великого Литовского княжества, кроме разве что предоставления убежища несчастным беглецам.
На этом я полагаю свою миссию законченной, а данное Вашей светлостью задание выполненным, хотя, разумеется, я вместе с моим отрядом копейщиков останусь в распоряжении купца Елизара Быка, который уже получил от московских мытников (за солидную мзду, разумеется) право на беспрепятственный выезд из города, так как он уже продал все свои товары и приобрел местные, и теперь ему осталось лишь выполнить последнее дело — купить у какого-то рыбака, его постоянного поставщика с озера Ильмень, несколько бочек соленой рыбы, после чего мы отправляемся в обратный путь.
Остаюсь с поклоном к вашим услугам
Специальный офицер для особых поручений на службе Его величества под командованием маршалка дворного.
Андрей Святополк-МирскийТайнопись Z
От Елизара Быка
15 декабря 1479 г.
Новгород Великий
Симону Черному,
там, где его найдет податель сего,
Дорогой друг!
Наш брат Аркадий, который столь успешно справился с известным тебе делом в Новгороде, поручил моему вниманию своего воспитанника, 23-летнего брата первой заповеди Неждана Кураева, новичка, недавно посвященного в нашу веру. Неждан — толмач и, обучаясь своему делу от покойного отца, сызмальства, владеет одиннадцатью языками, в том числе и волошским. Посему решил я послать его с этим письмом к тебе, надеясь, что он принесет больше пользы там, где находишься сейчас ты, чем там, где сейчас нахожусь я, и где вот-вот прольется целое море крови. Уповаю на защиту Господа и на московские бумаги, поскольку я, как купеческий гость, возвращающийся с Новгородского торга, уже приобрел разрешение на беспрепятственный проезд с товарами через великокняжеское войско. Мне осталось лишь прикупить на Ильмень-озере пару бочек соленой рыбы, что я и намерен сделать в ближайшие дни, после чего немедленно двинусь в обратный путь под замечательной охраной, предоставленной мне маршалком Ходкевичем. Правда, я подозреваю, что начальник охраны не совсем тот, за кого себя выдает — он встречался здесь с несколькими заговорщиками, из чего я сделал вывод, что маршалок дворный, должно быть, решил воспользоваться случаем, чтобы разрешить какие-то свои проблемы — ради Бога! — меня его дела не касаются, лишь бы его не касались мои!
При случае сообщаю тебе любопытную новость. Во время нашей последней встречи я говорил тебе о брате Якиме Сысоеве, который торгует солью в Белой, и мы решили, что он должен поинтересоваться, что нового у князя Семена. Князь Семен давно утратил былую бдительность, и Якиму быстро удалось стать постоянным поставщиком соли и продовольствия в замок князя, а также перезнакомится со всеми его обитателями. Я встретился с Якимом несколько дней назад в Русе при покупке соли, и он мне поведал, что у князя появился один его старый друг. Ты не поверишь кто это! Степан Ярый, которого ты счел сгоревшим вместе с отцом на устроенном тобой пожаре в Москве осенью, выжил! Однако, он очень сильно обгорел, особенно пострадало лицо. По словам Якима, незаживающие, болезненные и обезобразившие лицо раны не позволяют ему привести в исполнение некие планы, которые они каждый вечер обсуждают с князем Семеном, а планы эти, разумеется, касаются возвращения Семену былого богатства и славы. И тут мне пришла в голову одна интересная мысль. Я вспомнил нашего замечательно лекаря, брата Корнелиуса, который в свое время поднял на ноги Никифора Любича, когда у него был перебит позвоночник, и даже едва не спас его любимую жену Маричку, не опоздай он на день! Ты ведь сам знаешь, что с тех пор он поставил на ноги еще много наших единоверцев, и, находясь в расцвете сил, пользуется славой одного из лучших лекарей Европы, а его знания и опыт неоценимы. Я поручил Якиму сообщить Степану адрес доктора Корнелиуса в Вильно, а самому лекарю послал письмо с просьбой определить, способен ли он вылечить Степана и если да, то пусть он предложит ему известную плату — взамен за операцию по возвращению былого лица — переход в нашу веру.
Я знаю по твоим рассказам и по донесениям Ефима Селиванова, который помогал освободить его из Медведевского плена, что это человек смелый и мужественный, хотя весьма жестокий и коварный. Быть может, нам удастся впоследствии использовать его для выполнения некоторых морально трудных дел, которые обычно весьма неохотно выполняют наши братья — я имею в виду уничтожение враждебных нам людей, казни изменников и т. д. Мне кажется, для этой роли он вполне подойдет. Кроме того, из сведений сестры Марьи, полученных ею от князя Федора, это именно Степан является убийцей старого Бартенева и заклятым врагом Медведева. Кто знает, а вдруг нам когда-нибудь понадобиться противовес нашему старому знакомому с Угры? Впрочем, если у тебя появятся возражения, мы вполне успеем переиграть — операция по восстановлению лица Степана наверняка продлится несколько месяцев.
И еще одно. Если тебе понадобится чем-то услужить господарю волошскому Стефану, или его дочери Елене, ты, конечно, помнишь, что жена Стефана — Евдокия, родная сестра нашего промосковского заговорщика князя Михайлы Олельковича, а вот знаешь ли ты, что их другая родная сестра — Феодосия по прозвищу «княгиня Федка», жена князя Семена Пронского, живущая с мужем в своем имении между Москвой и Рязанью, — ближайшая подруга матери великого князя Московского старой княгини Марьи Ярославны! У нас с князем Пронским очень хорошие отношения, а Иван Васильевич всегда прислушивается к словам матери, так что если надо чего-то добиться от московского государя — мы можем попытаться устроить это через княгиню Федку.
Обнимаю тебя и остаюсь с пожеланиями успехов в Валахии,
Во славу Господа нашего Единого и Вездесущего –
Елизар Бык.Заливая это письмо сургучом, и прикладывая к нему свой перстень, на котором в сложном узоре монограммы, посвященные в тайны братства могли бы разглядеть знак десятой заповеди, Елизар Бык с улыбкой наблюдал в окно как офицер его охраны, командующий копейщиками, передает такое же запечатанное сургучом письмо литовскому купцу, выезжающему со двора.
В одной из лучших комнат дорогого дома на Литовском купеческом подворье Новгорода, где один день пребывания стоит дороже, чем добрый конь с полной сбруей, Елизар Бык прощался со своими друзьями и единоверцами.
Он протянул письмо скромно одетому в простое монашеское платье полноватому молодому человеку с умными и веселыми глазами.
— Известного книжника и брата десятой заповеди Симона Черного отыщешь в Валахии, вероятнее всего в Бухаресте при дворе господаря Стефана, однако, возможно, ты нагонишь его даже раньше, если он задержится в Бахчисарае, где по моим сведениям, наш ученый брат собирался остановиться на некоторое время. Постарайся стать ему полезным своим умом и знаниями, Неждан, и тогда тебя ждет прекрасное будущее — Симон готовит почву для бракосочетания своей воспитанницы волошской принцессы Елены, и если она станет королевой в одном из ближайших княжеств, то тебе может выпасть роль ее личного канцлера.
— Дай Бог здоровья Симону, принцессе Елене, тебе, Елизар и конечно, тебе мой дорогой друг и учитель, Аркадий!
Неждан спрятал письмо, низко поклонился Аркадию и поцеловал его протянутую руку, потом обнялся с ним, с Быком, широко улыбнулся и, прощально взмахнув рукой, вышел.
— Я надеюсь, он доберется, — полувопросительно сказал Бык.
— Не сомневайся, — ответил Аркадий, — если говорят, что язык до Киева доведет, то девять языков доведут хоть на край света! Кроме того, он может предъявить опасную грамоту, подписанную самим московским митрополитом Геронтием. С этой грамотой ему в Московском княжестве даже разбойники не страшны — они тоже православные.
— Подпись поддельная? — поднял брови Бык.
— Подпись подлинная, — улыбнулся Аркадий, — правда, грамота была в начале совсем другая, но наши мастера сделали все, как надо.
— Превосходно! Ну, что ж, и нам пора прощаться, — сказал Бык. — Итак, ты отправляешься в Углич?
— Да, но не сегодня.
— С минуты на минуту начнется штурм. Ты не опасаешься?
— Напротив, я жду его с нетерпением. Я ведь должен получить обещанную награду за то, что назвал изменников и выдал в руки Москвы архиепископа!
— Ты меня удивляешь! Неужели тебе не известна благодарность московитов? Они сочтут, что гораздо проще повесить тебя за твои услуги, чем заплатить за них!
— Заплатят, и притом в тот же день, когда войдут в город. Дело в том, что я намекнул кое-кому о моих доверительных отношениях с Феофилом и когда, схватив его, они не обнаружат сокровищ архиепископа, что, по-видимому, уже произошло, они немедленно отправят ко мне человека, с мешком денег, который попытается выведать, знаю ли я что-нибудь о местонахождении сокровищ архиепископа. Я получу московские деньги, которые мне весьма пригодятся в пути до Углича, — зачем вводить в расход Братство, — затем обнадежу московского человека, а потом мы с ним оба, скорее всего, погибнем от рук не в меру воинственных и пьяных московских воинов, ворвавшихся в новгородский купеческий дом в поисках заговорщиков. Таким образом, я исчезну с глаз Патрикеева, как трагически погибший герой борьбы с Новгородом.
— Что ж, это убедительно! Тогда мне лишь остается подготовить благополучный переход в руки Великого Московского князя полюбившихся ему еще с прошлого приезда Дионисия и Алексея и отправляться на Ильмень за соленой рыбой…
Аркадий уже прошел полпути от Литовского торгового двора до своего дома, когда послышалась глухая канонада, скрипучий треск ломаемого дерева и далекие крики множества голосов.
Осада Новгорода началась.
Аркадий ускорил шаг, держась поближе к домам со стороны городской стены, потому что, не все пушечные ядра крушили эту стену — некоторые летели в город, убивая при этом случайных жителей, в том числе и сторонников Москвы.
К счастью дом, где жил Аркадий, находился под прикрытием расположенного невдалеке Ганзейского купеческого двора, и ядра в ту сторону не летели.
В Новгороде существовало несколько хорошо защищенных дворов, — как бы маленькие крепости внутри города — где останавливались иностранные купцы, приехавшие торговать сюда, и где порой даже располагались их постоянные торговые представительства. По древнему неписанному закону войны, подворья иностранных купцов, не грабились и не подвергались нападению, поэтому Елизар Бык мог чувствовать себя в относительной безопасности на Литовском подворье, Аркадий же заранее попросил прислать ему, как московскому доброхоту, опасную грамоту на случай вторжения войск великого князя и потому тоже особо не тревожился. Будучи монахом, но, занимая высокую должность одного из личных секретарей новгородского архиепископа, он пользовался привилегией жить не в монастыре, а в городе, и, как многие члены тайного братства, внешне всячески демонстрировал свою скромность и убогость. Так, например, он не имел собственного жилища, а снимал верхнюю комнату с отдельным входом у богатого купца Онуфрия Манина. Купец недавно овдовел, очень горевал, и всю свою любовь перенес на единственное дитя, дочь Любашу, незамужнюю еще, веселую, розовощекую девушку, которой Аркадий невольно любовался каждое утро, видя из своего окна, как изящно она несет ведра с водой на дугообразном коромысле.
Но сейчас перепуганная и бледная Любаша, стояла на улице у своего дома вместе с отцом, и оба они непрерывно крестились, глядя на сполохи зарева, которое уже разгоралось в той стороне, где находились главные ворота города.
— Что ж это творится, батюшка! — увидев Аркадия, взволнованно вопрошал Манин, — Неужто снова, как в том году, погибель и разорение домам новгородским?
— Все в руках Господа — перекрестился Аркадий — По грехам нашим — воздаяние! Будем уповать на волю Его, и да смилуется Он над нами. А пока, Онуфрий Карпыч, я думаю, надо запереть ворота покрепче и укрыться в доме, приготовив жалованные грамоты на имущество, и все ваши купеческие бумаги для проверки — московиты будут обходить улицы в поисках изменников, что тянули Новгород к Литве, и если никто на нас не донесет, может все и обойдется миром.
— Останься с нами, батюшка, — взмолился купец. — Как ворвутся сюда — не за себя боюсь — за дитя невинное! Может хоть ряса твоя остановит псов окаянных!
— Конечно, конечно! — Заверил Аркадий, — Ничего не бойтесь, — я буду все время с вами!
Ларя Орехов появился лишь на следующее утро и сообщил Медведеву, что Иван Юрьевич ждет его.
Велев Алеше и Ивашке быть наготове, Василий отправился к воеводе.
Пушечный грохот не смолкал всю ночь, но сейчас немного утих, поскольку на рассвете ворота были проломлены и первые московские отряды уже ворвались в город.