Я пожала плечами.
— Если хотите.
Вообще-то, я не умею играть в шахматы, но мне не хотелось в этом признаваться. Я взяла доску и перенесла ее на журнальный столик рядом с диваном.
Тоби заварил чай в белом фарфоровом чайнике, который слегка подтекал, когда из него наливали заварку. Этот простенький чайник не мог даже близко сравниться с русским заварочным чайником Финна. Похоже, мы с Тоби оба об этом подумали, но не стали ничего говорить.
— Сахару? — спросил Тоби, готовясь запустить ложку в пачку с сахарным песком. Финн всегда подавал к чаю кубики рафинада в крошечной металлической вазочке, к которой еще прилагались щипцы в форме когтей какого-то маленького зверька. Тоби, наверное, об этом не знал. И просто захватил с кухни начатую смятую пачку песка.
— Две ложки, — сказала я.
— Прекрасно. Мне нравятся женщины, которые дерзко и смело кладут сахар в чай.
Я отвернулась и улыбнулась. Прежде всего потому, что Тоби назвал меня женщиной. Он насыпал мне в чашку две ложки сахара, а потом положил сахар себе. Кажется, ложки четыре.
Тоби достал из кармана пачку сигарет, взял одну и уже собрался прикурить, но отложил зажигалку и неуверенно взглянул на меня.
— А ты… — он протянул мне пачку, вопросительно приподняв брови. Это было так странно. В первый раз в жизни мне предложили закурить, и я подумала: интересно, а он, вообще, знает, сколько мне лет?
Я достала из пачки одну сигарету и сказала «спасибо», как будто для меня это в порядке вещей. Так поступила бы Грета, не выдав себя ни единым жестом. Тоби поднес мне зажигалку, потом прикурил сам.
— Ну вот, теперь все культурно, — сказал Тоби с улыбкой, глубоко затянулся и сразу сделался как-то спокойнее. Я слегка пыхнула сигаретой, стараясь не набирать в рот много дыма. Сразу закашлялась и положила сигарету в пепельницу. Я думала, Тоби будет надо мной смеяться. Но он не засмеялся.
— Кто ходит первым? — спросил он, кивнув на шахматную дочку.
— Давайте вы. Мне все равно.
Тоби подравнял фигуры, расставленные на доске, и сделал первый ход.
Я посмотрела, чем и как он сходил, и попробовала повторить его ход со своей стороны.
— А где все ваши вещи? — спросила я, оглядев комнату.
Он ответил не сразу. Сначала долго смотрел на доску, потом сделал ход пешкой и лишь после этого поднял глаза.
— Вообще-то, здесь половина моих вещей.
Я еще раз оглядела комнату. Я видела только вещи Финна. Те же самые, которые здесь были всегда. Почти не глядя на доску, я сделала ход своей пешкой.
— Как это, ваших?
Тоби смотрел в сторону, стараясь не встречаться со мной взглядом. Он уже прикоснулся к своему коню, но не стал делать ход. Убрал руку, взял чашку с чаем. Отпил пару глотков, потом глубоко затянулся, медленно выдохнул дым и положил сигарету на краешек пепельницы. Он по-прежнему не смотрел на меня, и я, кажется, начала понимать, что он хотел сказать. Я опять огляделась по сторонам, всматриваясь с подозрением в каждую вещь, попадавшуюся на глаза.
— Ну… — Он все-таки передвинул коня.
— Так какие из этих вещей ваши? — Я обвела рукой пространство, указав на всю комнату разом.
— Джун, я живу в этой квартире почти девять лет. Поэтому сложно сказать, что здесь мое, а что — нет.
Девять лет. Девять лет?! Девять лет назад мне было пять. Наверное, он врет.
— И все-таки я хочу знать, что здесь ваше.
Тоби так посмотрел на меня, как будто ему было жалко меня до слез. Он обвел взглядом комнату и указал на деревянную полку на стене рядом с дверью.
— Например, эта банка. С медиаторами для гитары. Это мои медиаторы.
Медиаторы Финна. Медиаторы, или плектры. Финн однажды сказал, что в разговоре со знающими людьми лучше говорить «плектры», чтобы все думали, что ты в теме. Когда я была маленькой, я играла с ними часами. Раскладывала на ковре по цветам, как конфеты. Строила из них высокие башни или выкладывала в цепочки, сооружая дорожки, петлявшие по всей комнате. Помню, мы с Гретой соревновались, кто найдет самый красивый узор среди всех этих «мраморных» завитков. И теперь вдруг выясняется, что это вовсе не дядины медиаторы. Разве можно в такое поверить?
— Вы уверены?
— Джун, Финн не играл на гитаре. Ты разве не знаешь? Он вообще ни на чем не играл. Как-то не складывалось у него с музыкальными инструментами.
Этого я не знала. Конечно, не знала. Ведь я вообще ничего не знаю!
— Конечно, знаю. Не надо рассказывать мне о Финне. Он был моим дядей.
Я переставила своего короля точно в центр доски. Тоби передвинул пешку на три клетки по диагонали.
— Я вовсе не собирался…
— А почему Финн никогда мне о вас не рассказывал? — Я очень старалась, чтобы по голосу было не слишком заметно, как я разозлилась.
Тоби пожал плечами и опустил глаза.
— Не знаю. Да и что обо мне рассказывать? Хвастаться, в общем-то, нечем. Ты посмотри на меня. Какой-то я весь дурацкий… самый обыкновенный…
— Это не объяснение. Я тоже самая обыкновенная, но вы обо мне знали.
— Джун, послушай. Признаюсь тебе честно, я его жутко к тебе ревновал.
Не знаю, как я должна была среагировать на такое признание. На самом деле оно еще больше меня взбесило. Я сама не ревнивая. Ни капельки. Да и с чего бы мне быть ревнивой? Кого мне ревновать? И к кому? Я посмотрела на Тоби, который сидел на краешке дивана, сгорбившись и положив ногу на ногу, как будто пытался казаться меньше. Тоби с его идиотским акцентом. Вроде английским, но не настоящим английским. Не как в «Комнате с видом»[3] или в «Леди Джейн»[4], а с каким-то расплывчатым, невыразительным и комковатым английским, о котором я мало что знаю. Я смотрела на этого человека и ломала голову, сколько карт может быть спрятано у него в рукаве. Сколько сюрпризов, сколько колод может он выдать одним мановением руки. Сколько историй про Финна, которых я раньше не слышала. А у меня почти ничего. Моя колода мала и тонка. И карты давно уже пообтрепались из-за того, что я беспрестанно тасую их у себя в голове. Мои истории о Финне скучны и незамысловаты. Мелковаты, наивны и даже глупы.
— А я вообще не ревнивая, — сказала я, чтобы хоть что-то сказать.
— Ты — нет, а я — да. — Тоби провел ногтем по обивке на ручке дивана и наконец поднял глаза. — Я его жутко к тебе ревновал. Все эти воскресенья…
Я поняла, почему он так сказал. Думал, мне будет приятно это услышать.
— А теперь уже не ревнуете?
— Нет, теперь — нет.
— Потому что Финн умер?
Тоби принялся теребить нижний край футболки. Я заметила за ним такую привычку. Он постоянно что-нибудь теребил или вертел в руках. И почему дядя Финн, который мог выбрать себе в бойфренды кого угодно, выбрал именно Тоби?
— Да, наверное, — сказал он, глядя в пол, а потом все-таки поднял глаза и посмотрел на меня.
Мы очень долго сидели молча, слушая, как в окно барабанит дождь, и попивая остывший чай. Тоби опять закурил.
Я смотрела на шахматную доску, потому что мне не хотелось, чтобы Тоби видел мои глаза. Потом я встала и сказала, что мне надо в ванную. Проходя по коридору, я увидела, что дверь в спальню Финна распахнута настежь — та самая дверь, которая раньше всегда была плотно закрыта. Каждый раз, когда я приходила к Финну, эта дверь оставалась закрытой и ревниво хранила все личные тайны. Я подошла к двери в ванную, открыла ее и закрыла, но не стала туда заходить, а вернулась на цыпочках к спальне Финна и замерла на пороге. В комнате царил полумрак, блеклый пасмурный свет сочился сквозь тонкую белую занавеску. Сначала я просто стояла и смотрела, а потом сделала то, чего делать не стоило. Я понимала, что так нельзя. Но все-таки вошла.
В углу стояла большая красная гитара, сразу бросавшаяся в глаза. Я заметила две пары тапочек, два махровых халата, лежавших на спинке кресла. Желтый (его я узнала сразу — это был халат Финна) и синий. Кровать была не застелена, и я попробовала догадаться, с какой стороны спал Финн. Хотя что тут гадать? Это было понятно сразу. На тумбочке с одной стороны кровати валялись две пустые сигаретные пачки и смятая упаковка от шоколадных печений. Там же стояла полупустая бутылка джина. А на другой тумбочке — старомодный будильник и рамка с тремя фотографиями. Я подошла ближе, чтобы получше их рассмотреть. На первом снимке Финн и Тоби стояли в обнимку, оба такие счастливые и молодые. Фотография была черно-белой, и, похоже, ее сделали в Лондоне, потому что на заднем плане виднелось большое черное такси. Тоби, который был выше ростом, склонил голову набок и прижался щекой к макушке Финна. Я оттопырила большой палец и закрыла лицо Тоби на снимке, так что остался лишь Финн. Один Финн с моим пальцем на голове вместо шляпы. На второй фотографии были мы с Гретой, только совсем маленькие. Мы сидели в гостиной у Финна и рисовали вдвоем за одним мольбертом. Третий снимок был самым старым. Финн с нашей мамой. Где-то на пляже, у моря.
Я прислушалась, чтобы убедиться, что Тоби еще не пошел меня искать, а потом забралась на кровать. Легла на той стороне, где спал Финн, и закуталась в одеяло. Здесь, в этой постели, Финн и Тоби занимались сексом. Может быть, именно здесь совершилось преступление. Может быть, именно здесь Тоби заразил Финна СПИДом. Я провела рукой по простыне и зарылась лицом в подушку Финна. Тайна личной жизни. Теперь я узнала, что это значит.
— Чей ход? — спросила я Тоби, вернувшись в гостиную. Я очень старалась, чтобы голос у меня не дрожал.
— Послушай, Джун… Если честно, я вообще не умею играть в шахматы. Надо было признаться в этом сразу.
Я посмотрела на крошечные отлакированные черепа, разбросанные по гладкой черной доске, — на эти фигуры, которые мы с Тоби передвигали, как будто это действительно имело какой-то смысл.
— Я тоже.
— Ну, тогда нам без разницы. Ходи, куда хочешь.
Я задумчиво оглядела свои фигуры. Потом медленно передвинула коня через всю доску и поставила его на соседнюю клетку с королем Тоби.
— Давай, — сказал он. — Делай что должно, и будь что будет.
Он поднялся с дивана и встал у окна, повернувшись ко мне спиной. Я щелкнула пальцами и сбила с доски короля Тоби. Но прежде, чем Тоби успел обернуться и увидеть, что я сделала, я быстро вернула короля на место.
Тоби спросил, не хочу ли я есть, и, не дожидаясь ответа, схватил пальто и направился к двери. Проходя мимо письменного стола Финна, он остановился, открыл третий сверху ящик, достал пачку денег и сунул в карман.
— Да, кстати. Пока не забыл. — Он едва ли не бегом бросился в коридор. Я так поняла, он пошел в спальню. Буквально через полминуты он вернулся в гостиную, держа в руках маленький синий сверток.
— Это тебе, — сказал он. — От Финна. Это была его вещь. Он сказал, чтобы я отдал ее тебе, если ты придешь в этот дом.
Я взяла сверток и оглядела со всех сторон. Похоже, это была книга. Аккуратно завернутая в китайскую шелковую бумагу с узором из синих бабочек на темно-голубом фоне. Подарок от Финна. Лучше скорее убрать его с глаз долой, иначе я разревусь прямо при Тоби. А мне не хотелось, чтобы он видел, как я реву. Совсем не хотелось. Так что я просто сказала «спасибо» и сунула сверток в рюкзак.
Как только мы вышли на улицу, где было сыро и ветрено, я сразу же закоченела. Без всяких преувеличений: я так дрожала, что зубы стучали. Тоби раскрыл большой черный зонт, под которым хватило места нам обоим. Мы дошли до угла и свернули на Коламбус-авеню. Не знаю, сколько мы прошли кварталов, мне показалось, что много. В конце концов Тоби остановился и указал на китайский ресторан под названием «Имперский дракон». Это было одно из тех пафосных заведений, где повсюду развешаны красные лакированные фонарики и яркие рыбы крылатки в огромных аквариумах как будто парят в водяном небе над изящными пагодами, установленными на дне среди разноцветных камушков. Тоби заказал три горячих блюда, хотя нас было двое. И фаршированные блинчики. И суп с пельмешками. И две миски хрустящей лапши с утиным соусом. Мы набросились на еду, словно голодные звери. И смели все подчистую.
Уже в самом конце обеда, когда я клала сахар в крошечную чашку с чаем, Тоби вдруг вытащил из-под стола бабочку, сложенную из салфетки цвета старого золота.
— Это тебе, — сказал он, кладя ее на стол рядом с моей чашкой.
Я изумленно уставилась на нее.
Это был фокус Финна. Тоби украл фокус Финна. Прямо у меня на глазах.
— Нет, спасибо. — Я отодвинула салфетку подальше.
— Не любишь бабочек? — Тоби положил золотую бабочку на ладонь. Он смотрел на нее с такой жалостью, словно это был раненый птенец.
— Да нет, люблю.
— Значит, не любишь салфетки? Редкий случай салфеткофобии, о котором я только слышал, но ни разу не сталкивался.
Я закатила глаза.
— А где вы этому научились? Кто показал вам, как складывать бабочек?
Я думала, он скажет: «Финн», — и тогда я бы ответила: «Я так и знала».
Тоби бережно положил бабочку на стол.
— Сам научился. По книжке об оригами. Еще когда был ребенком. У меня хорошо получается что-то делать руками. Карточные фокусы, блошиный цирк, гитара, оригами. Когда… если мы познакомимся ближе, я и тебя кое-чему научу. Если захочешь.
Мне очень живо представилась эта картина: Тоби учит Финна, как складывать бабочек из салфеток. Его руки направляют руки Финна. Они оба смеются, когда у Финна не получается сложить правильно. Им вдвоем весело и хорошо. Им вдвоем, — подумала я про, и мне стало грустно и горько. И тоска переполнила сердце, как пишут в книгах.
— Я как-то не очень всем этим интересуюсь, — сказала я, не глядя на Тоби.
— Да, у каждого свои интересы. — Он приподнял салфетку за краешек и резко взмахнул рукой. У меня на глазах все складки и маленькие узелки распустились, и бабочка исчезла, вновь превратившись в самую обыкновенную салфетку.
Но грусть никуда не исчезла. Грусть — не только потому, что в мире Финна и Тоби для меня не было места, но еще и потому, что в Финне, каким я его знала, не все было Финном. Теперь мои воспоминания о том дне рождения в ресторане, когда Финн сложил бабочку из салфетки, были уже безнадежно испорчены. А что, если все, что мне нравилось в Финне, пришло от Тоби? Может быть, поэтому у меня то и дело возникает настойчивое ощущение, будто я знаю Тоби сто лет? Может быть, все это время сквозь Финна проглядывал Тоби?
— Мне очень жаль, что все так получилось, — сказал Тоби чуть погодя. — Обещаю, что в следующий раз… если ты снова приедешь… все будет уже не так плохо. Самое худшее уже позади, верно?
Мне в это что-то не верилось. Мне казалось, что дальше будет еще хуже. Но, как и в тот день на вокзале, Тоби сказал, что должен еще кое-что мне передать. По поручению Финна. Финн хотел, чтобы это было у меня.
— Я сам приеду к тебе, хорошо? Сам тебя разыщу. Тебе не нужно ничего делать.
Я пожала плечами.
— Как хотите.
— Хочу.
— Ладно, как скажете. Но приезжайте в четверг. Я могу только по четвергам.
— Значит, по четвергам.
— Не по четвергам, а в четверг. В какой-то один четверг.
Тоби улыбнулся и поднял руки, как будто сдаваясь.
— Ладно. В какой-то один четверг. Для начала.
Мы вышли на улицу, встали на самом краю тротуара, и Тоби принялся ловить мне такси, одновременно держа надо мной зонт. Когда одна из машин подрулила к нам, Тоби положил руку мне за плечо и отодвинул меня в сторонку, чтобы на меня не попали брызги из-под колес.
— Осторожнее, — сказал он.
Это было так мило. Маленький знак внимания, проявление заботы. Но вместо того чтобы поблагодарить Тоби, я дернула плечом, сбрасывая его руку, и пробурчала:
— Я знаю, как ждать такси.
— Конечно, знаешь. — Он наклонился ко мне, так что мне волей-неволей пришлось посмотреть ему прямо в глаза. — Если тебе что-то понадобится… все, что угодно… — Он открыл мне дверь, и я села в машину. Но прежде чем мы успели отъехать, Тоби нагнулся и постучал в мое окно. Я опустила стекло. — Все, что угодно. И это не просто слова. Если вдруг…
Такси отъехало от тротуара, скрипя шинами по мокрому асфальту. Тоби не успел договорить. Впрочем, это неважно. Я и так знала, что он собирался сказать. И я даже представить себе не могла, что должно произойти, чтобы мне вдруг понадобилась помощь Тоби.
32
Однажды — мне тогда было двенадцать с половиной, и я еще не знала, что Финн болен, — я провела у него целых четыре дня. На праздничные выходные в честь Дня независимости. Грета была в летнем лагере на Род-Айленде, а родители уехали на базу отдыха где-то в Мэне, вместе с Инграмами и еще одной парой. Они пытались найти кого-то другого, кто мог бы за мной присмотреть. Но у всех были свои дела. Так что мне повезло. Я поселилась у Финна.
Каждый вечер Финн брал с книжной полки на кухне «Радости кулинарии», громко спрашивал: «Чем мы будем сегодня кормить Крокодила?» — и стучал пальцем по книге, как будто и вправду намеревался выбирать рецепт. Но я-то знала, что будет дальше. Финн уже давно вырезал внутреннюю часть страниц и превратил эту книгу в потайную шкатулку, где хранились листочки с меню лучших в городе ресторанов. И каждый вечер мы с Финном перебирали эти листочки и решали, куда пойдем ужинать. Каждый вечер был словно маленькая поездка в другую страну. И дело не в том, что Финн не умел готовить. Просто, как он сам однажды сказал, он не любил наступать людям на пятки.
— Каждый должен заниматься своим делом. И делать то, что у него получается лучше всего, — сказал он. — Вот мы и даем людям возможность проявить свои кулинарные таланты, да, Крокодил?
Четвертого июля я предложила Финну сходить посмотреть фейерверк. Финн пожал плечами.
— Честно признаться, я не особый любитель таких развлечений. Просто не вижу в них смысла.