И сейчас, в своем кабинете, глядя в ночь невидящими глазами, не слыша стрельбы, не замечая вспышек, которые время от времени освещали погруженный во тьму город, Мак-Айвер думал: Боже мой, САВАК? Я должен постараться помочь ему, должен. Эти несчастные ребятишки и бедная женщина. Я должен! И когда Валик предложит пилоту взятку, даже если я и предупрежу его заранее, устоит ли он? Если Валик предложил двенадцать миллионов сейчас, в Абадане эта цифра удвоится. Тому эти деньги были бы никак не лишними, Ноггеру Лейну тоже, да и мне, и вообще кому угодно. За короткий перелет через залив – короткий, но в один конец, возвращения не будет. И вообще, откуда у Валика столько денег наличными? Разумеется, из банка.
Уже несколько недель ходили упорные слухи о том, что за определенную мзду некоторые люди с большими связями могли получать и вывозить наличные деньги из Тегерана, хотя все банки – официально – и были закрыты. Или за еще большую мзду переводить деньги на номерные счета в Швейцарии, и что сейчас швейцарские банки ломились от наличности, утекавшей из страны. Миллиарды. Несколько миллионов в нужную руку, и все становилось возможным. Не то же ли самое мы видим по всей Азии? Будь честен, почему только Азии? Разве это не так для всего остального мира?
– Том, – устало произнес он, – попробуй связаться с военным диспетчерским центром и выяснить, получено ли разрешение для 212-го, о'кей?
Для Локарта это был самый обычный рейс: Мак-Айвер сказал ему лишь, что виделся сегодня с Валиком и генерал передал ему кое-какие деньги, и больше ни слова. Ему еще предстояло решить, кого послать пилотом. Как он хотел бы полететь сам, чтобы никого не подвергать этому риску. Растреклятые медосмотры! Чертовы правила, будь они прокляты!
Локарт направился к ВЧ-рации. В этот момент из приемной раздался шум, шарканье множества ног, и дверь распахнулась. На пороге стоял молодой человек с автоматом на плече и зеленой повязкой на рукаве. С ним было еще полдесятка бойцов, таких же молодых. Иранские сотрудники застыли, парализованные. Молодой иранец посмотрел на Мак-Айвера и Локарта, потом сверился со списком.
– Салам, ага. Каптан Мак-Айвер? – обратился он к Локарту на неуверенном английском, с сильным акцентом.
– Салам, ага. Нет, это я капитан Мак-Айвер, – нервно произнес Мак-Айвер. Его первой мыслью было: не из той ли эти ребята группировки, которая расстреляла Кияби? Вторая мысль: Дженни нужно было улетать вместе с остальными, я должен был настоять на этом. Третья – о пачках риалов в его открытом дипломате на полу у стойки для шляп.
– А, хорошо, – вежливо произнес молодой человек. Под глазами у него залегли темные круги, лицо было волевым и сильным, и, хотя Мак-Айвер прикинул, что ему не больше двадцати пяти, было в его облике что-то от старика. – Опасность здесь. Вам здесь. Сейчас. Пожалуйста, идти. Мы комитет этот квартал. Пожалуйста, вы идти. Сейчас.
– Хорошо. Разумеется… э-э… спасибо. – Дважды до этого Мак-Айвер подумывал о том, что было бы разумно закрыть управление из-за беспорядков и людских толп на близлежащих улицах, даже несмотря на то что эти толпы – и это было поразительно, учитывая их огромные размеры, – вели себя очень дисциплинированно и наносили мало ущерба собственности или европейцам, за исключением машин, припаркованных на улицах. Сегодня впервые кто-то поднялся к ним наверх, чтобы предупредить его лично. Мак-Айвер и Локарт послушно оделись. Мак-Айвер защелкнул дипломат и вместе с остальными двинулся к выходу. Он выключил за собой свет.
– Как тут свет, когда нигде нет? – спросил командир иранцев.
– У нас свой собственный генератор. На крыше.
Молодой человек улыбнулся странной улыбкой, сверкнули ослепительно белые зубы.
– Иностранцы есть генераторы и тепло, иранцев нет.
Мак-Айвер хотел было что-то сказать, но решил, что лучше промолчать.
– Вы получали письмо? Письмо про уезжать? Сегодня письмо?
– Да, – ответил Мак-Айвер.
Одно послание пришло в управление, другое – на квартиру: Дженни обнаружила его в почтовом ящике. Оба письма были короткими: «Первого декабря вас предупредили, чтобы вы уезжали. Почему вы все еще здесь, если вы здесь не как враг? У вас осталось мало времени. Университетские сторонники Исламской республики в Иране».
– Вы… э-э… представители университета?
– Мы ваш комитет. Пожалуйста, сейчас уходить. Враги лучше никогда не возвращаться. Нет?
Мак-Айвер и Локарт вышли. Революционеры последовали за ними вниз по лестнице. Лифты не работали уже много недель.
Улица была пустынна: ни толп, ни пожаров, вся стрельба доносилась издалека.
– Не приходить назад. Три дня.
Мак-Айвер уставился на него.
– Это невозможно. У меня столько де…
– Опасность. – Молодой человек и его остальные сверстники молча ждали и смотрели. Не все были вооружены автоматами. У двоих были дубинки. Двое держались за руки. – Не приходить назад. Очень плохо. Три дня, говорит комитет. Понимаете?
– Да, но одному из нас необходимо заправить генератор топливом, иначе телекс отключится, и тогда мы потеряем связь, и…
– Телекс неважный. Не приходить назад. Три дня. – Молодой человек терпеливо показал им, чтобы они уходили. – Здесь опасность. Не забывайте, пожалуйста. Спокойной ночи.
Мак-Айвер и Локарт сели в свои машины, запертые в гараже под зданием, чувствуя на себе завистливые взгляды. Мак-Айвер ездил в своем «ровере», купе 1965 года выпуска; он звал свою машину Лулу и содержал ее в безукоризненном состоянии. Локарт позаимствовал машину Скота Гаваллана, маленький потрепанный «ситроен», который специально сделали невзрачным с виду, хотя двигатель на нем стоял усиленный, тормоза работали идеально, и при необходимости он мог развивать очень высокую скорость. Они отъехали и, повернув второй раз за угол, остановились рядом друг с другом.
– Эти сукины дети не шутили, – зло сказал Мак-Айвер. – Три дня? Я не могу не приходить в офис три дня!
– Да. Что теперь? – Локарт бросил взгляд на зеркало заднего вида. Молодые иранцы появились из-за дальнего угла и стояли, наблюдая за ними. – Нам лучше двигаться дальше. Я приду к тебе на квартиру, – торопливо произнес он.
– Да, но только утром, Том, сейчас мы ничего не можем сделать.
– Но я собирался вернуться в Загрос. Сегодня должен был улететь.
– Знаю. Останься здесь до завтра, полетишь на следующий день. Ноггер сможет выполнить этот специальный рейс, если разрешение придет, в чем я сомневаюсь. Приходи часов в десять.
Мак-Айвер увидел, что молодые люди двинулись в их сторону.
– Часов в десять, Том, – торопливо повторил он, отпустил сцепление и, ругаясь, уехал.
Молодые люди проводили их взглядом, и их командир, Ибрагим, был рад, что они уехали, поскольку он не хотел столкновения с иностранцами, не хотел убивать их или вести их на суд. Только САВАК. И виновных полицейских. И врагов Ирана внутри Ирана, которые хотели возвращения шаха. И всех предателей-марксистов, тоталитаристов, выступавших против демократии, и свободы вероисповедания, и свободы образования и университетов.
– О, как бы мне хотелось такую машину, – произнес один из них, едва не слабея от зависти. – Шестьдесят восьмого года выпуска, а, Ибрагим?
– Шестьдесят пятого, – ответил Ибрагим. – Когда-нибудь у тебя будет такая, Али, и бензин, чтобы залить в ее бак. Однажды ты станешь самым знаменитым писателем и поэтом во всем Иране.
– Этот иностранец поступает отвратительно, выставляя напоказ столько богатства, когда в Иране столько бедности и нищеты.
– Скоро они все уедут. Навсегда.
– Как ты думаешь, Ибрагим, эти двое завтра вернутся сюда?
– Надеюсь, что нет, – произнес Ибрагим с усталой усмешкой. – Если вернутся, я не знаю, что мы будем делать. Думаю, мы достаточно их напугали. Все равно мы должны проверять этот квартал не реже двух раз в день.
Молодой человек с дубинкой тепло обнял его за плечи.
– Я рад, что мы выбрали тебя главным. Ты идеально для этого подходишь.
Они все согласно закивали. Ибрагим Кияби был очень горд услышать это и горд тем, что был частью революции, которая положит конец всем бедам Ирана. Еще он гордился своим отцом, который был инженером-нефтяником и большим чиновником в «Иран Ойл», который терпеливо трудился много лет на благо иранской демократии, противодействуя шаху, и который теперь, конечно же, станет влиятельной персоной в обновленном и славном Иране.
– Пойдемте, друзья, – умиротворенно сказал он. – Нам еще нужно осмотреть несколько зданий.
ГЛАВА 12
Остров Сирри. 19.42. Немногим более семисот миль юго-западнее Тегерана заканчивалась погрузка пятидесятитысячетонного японского танкера «Рикомару». Над заливом ярко светила луна, ночь была благоухающей, со множеством звезд над головой, и Скраггер согласился составить компанию де Плесси и подняться на борт, чтобы поужинать с Ёси Касиги. Сейчас все трое стояли с капитаном на капитанском мостике, палуба внизу была залита светом, они наблюдали за палубными рабочими-японцами и главным инженером рядом с толстой нефтеналивной трубой, протянувшейся за борт к скоплению вентилей на плавучем нефтяном складе, закрепленном якорями в море на постоянной стоянке, рядом с которым расположился танкер. Огромная баржа тоже была ярко освещена.
Они находились примерно в двух сотнях ярдов от низкого острова Сирри; танкер был надежно зашвартован: две носовых цепи были закреплены на буях впереди, два якоря спущены с кормы. Нефть по трубе, проложенной по дну залива, перекачивалась с береговых хранилищ на плавучий склад, а оттуда, с использованием их собственных труб, – в резервуары танкера. Погрузка и разгрузка таили в себе немалую опасность, поскольку в резервуарах, в пространстве над поверхностью сырой нефти, скапливались летучие, крайне взрывоопасные газы. Порожние резервуары оставались еще более опасными, пока их не промывали. На большинстве современных танкеров для повышения безопасности в свободное пространство в резервуарах закачивался азот – инертный газ. На «Рикомару» такого оборудования не было.
Они слышали, как главный инженер прокричал работникам на барже: «Закрывайте вентиль», потом перевел взгляд на мостик и поднял вверх большой палец, капитан ответил ему тем же, повернулся к Касиги и сказал по-японски:
– Разрешение отплыть как можно скорее?
Капитан был худощавым мужчиной с неподвижно застывшим лицом, в белой накрахмаленной рубашке и шортах, в белых носках и ботинках, с эполетами и в фуражке с козырьком, как у морских офицеров.
– Да, капитан Морияма. Сколько это займет времени?
– Два часа, не больше – прибраться и взять носовые якоря на кат. – Это означало отправку катера к мертво закрепленным буям, чтобы открепить от них носовые якорные цепи танкера и затем вновь прикрепить эти цепи к якорям на судне.
– Хорошо. – Де Плесси и Скраггеру Касиги сказал по-английски: – Мы погрузились и готовы отплыть. Часа два, и мы уже будем в пути.
– Отлично, – отозвался де Плесси, испытывая такое же облегчение. – Теперь мы можем расслабиться.
Вся операция погрузки прошла очень хорошо. Меры безопасности были усилены на всем острове и на корабле. Все, что можно было проверить, проверили. На борт допустили только трех иранцев, без которых нельзя было обойтись. Каждый подвергся обыску, и за ними внимательно наблюдал член японского экипажа. Среди других иранцев, оставшихся на берегу, не было замечено никаких проявлений враждебности. Все вероятные места, где могла быть спрятана взрывчатка или оружие, были тщательно осмотрены.
– Может быть, этот юный бедняга с «Сирри-1» ошибался, Скрэг, mon ami.
– Может быть, – ответил Скраггер. – Все равно, приятель, я считаю, что Абдуллу Турика убили: ни у кого, кто свалится с платформы в спокойное море, не будет такого изуродованного лица, не будет выбитых глаз. Бедолага.
– Но акулы, капитан Скраггер, – заметил Касиги; он тоже был встревожен. – Акулы могли нанести ему все эти раны.
– Да, могли. Но я готов жизнь поставить на то, что это все из-за того, что он сообщил мне.
– Надеюсь, вы ошибаетесь.
– Готов поспорить, что правды мы никогда не узнаем, – печально произнес Скраггер. – Как там это ваше слово, мистер Касиги? Карма. У этого юного бедолаги карма оказалась короткой и совсем не ласковой.
Остальные согласно кивнули. В молчании они смотрели, как танкер отделяется от пуповины огромной баржи.
Чтобы рассмотреть все получше, Скраггер перешел на край мостика. В ярком свете прожекторов нефтяники кропотливо отвинчивали двенадцатидюймовую трубу от комплекса вентилей на барже. Их было шестеро. Двое из японской команды, три иранца и инженер-француз.
Впереди под ним во всю длину и ширь раскинулась плоская палуба танкера. Посередине этой палубы стоял его 206-й. Он посадил там машину по совету де Плесси и с разрешения Касиги.
– Чудненько! – сказал тогда Скраггер французу. – Я доставлю вас назад на Сирри или в Ленге, куда захотите.
– Ёси Касиги предлагает нам обоим заночевать на борту, Скрэг, и вернуться на берег завтра утром. Для вас это будет приятной сменой обстановки. Мы можем вылететь с танкера на рассвете и вернуться в Ленге. Летим на корабль. Я был бы вам очень признателен.
Поэтому он сел на танкере на закате, не очень четко представляя себе, почему он принял приглашение, но он заключил договор с Касиги и полагал, что должен его соблюдать. Опять же его не оставляло тошнотворное чувство вины за то, что случилось с Абдуллой Туриком. Вид изувеченного тела юноши глубоко его потряс и вызвал желание оставаться на Сирри, пока танкер не уйдет. Поэтому он прилетел и постарался быть хорошим гостем, наполовину соглашаясь с де Плесси, что смерть юноши, возможно, все-таки была простым совпадением, и принятые меры безопасности остановят любую попытку диверсии.
Они все были как на иголках с момента начала погрузки днем раньше. А сегодня вечером нервничали еще сильнее. Выпуск новостей Би-би-си опять был очень тревожным, сообщали о резкой эскалации противостояния в Тегеране, Мешхеде и Куме.
К этому добавилось сообщение от Мак-Айвера, которое Эйр аккуратно передал из Ковисса по-французски – новости о продолжающемся захвате тегеранского международного аэропорта, о возможности государственного переворота и об убийстве Кияби. Смерть Кияби потрясла и де Плесси. И все это, в сочетании со слухами и опровергающими их слухами, которые носились среди иранцев, сделало вечер безрадостным. Слухи о готовящемся военном вторжении США, о готовящемся вторжении Советов, о покушениях на жизнь Хомейни, на жизнь Базаргана, выдвинутого им на должность премьер-министра, на жизнь законного премьер-министра Бахтияра, на жизнь американского посла, слухи о том, что в Тегеране сегодня ночью произойдет военный переворот, что Хомейни уже арестован, что все вооруженные силы сложили оружие, и Хомейни стал де-факто правителем Ирана, и что генерал Нассири, руководитель САВАК, был схвачен, подвергнут суду и расстрелян.
– Все эти слухи не могут быть правдой, – высказал Касиги их общее мнение. – Ничего не остается, кроме как ждать.
Он оказался прекрасным хозяином. Вся пища была японской. Даже пиво. Скраггер постарался скрыть, насколько ему не понравились поданые в качестве закуски суши, зато он получил огромное удовольствие от жареного на углях цыпленка в солоновато-сладком соусе, риса и креветок и овощей, обжаренных в кляре.
– Еще пива, капитан Скраггер? – угощал Касиги.
– Нет, спасибо. Одна бутылка – это все, что я позволяю себе, хотя признаю, что пиво хорошее. Может быть, не такое хорошее, как «Фостерз», но близко к нему.
Де Плесси улыбнулся этим словам:
– Вы не представляете себе, какой это комплимент, мистер Касиги. Для австралийца сказать, что какое-то пиво стоит близко к «Фостерз», – это высшая похвала.
– Да нет, на самом деле мне хорошо это известно, мистер де Плесси. В Австралии я тоже предпочитаю «Фостерз».
– Вы часто там бываете? – поинтересовался Скраггер.
– О да. Австралия – один из основных источников целого ряда сырьевых товаров для Японии. Моя компания владеет сухогрузами для перевозки угля, железной руды, пшеницы, риса, бобов сои, – ответил Касиги. – Мы импортируем огромное количество вашего риса, хотя большая его часть идет на производство нашего национального напитка – саке. Вы пробовали саке, капитан?
– Да, однажды попробовал. Но теплое вино… саке не отвечает моим вкусам.
– Согласен, – вставил де Плесси и торопливо добавил: – Разве что зимой, как горячий пунш. Вы говорили об Австралии.
– Мне очень нравится эта страна. К тому же мой сын учится в университете Сиднея, поэтому мы его время от времени навещаем. Это страна чудес – такая огромная, такая богатая, такая пустая.
Да, мрачно подумал Скраггер. Ты хочешь сказать, такая пустая, что прямо ждет, когда ее заполнят миллионы ваших рабочих муравьев? Благодарение Богу, нас разделяют тысячи миль, и США никогда не допустят, чтобы нас захватили.
– Чепуха! – сказал ему Мак-Айвер как-то во время дружеского спора, когда он, Мак-Айвер и Петтикин два года назад поехали в отпуск на неделю в Сингапур. – Если когда-нибудь в будущем Япония выберет подходящий момент, скажем, когда США станут что-то всерьез делить с Россией, Штаты не смогут и пальцем пошевелить, чтобы помочь Австралии. Я думаю, они пойдут на сделку и…
– Грязный Дункан растерял все шарики свои, Чарли, – сказал тогда Скраггер, покрутив пальцем у виска.
– Ты прав, – согласился Петтикин. – Он тебя просто подкалывает, Скрэг.
– А вот и нет. Ваш подлинный защитник – это Китай. Что бы ни случилось, если вас по-настоящему прижучит, Китай будет тут как тут. И только Китай будет в состоянии остановить Японию, если она когда-нибудь станет достаточно воинственной и сильной, чтобы двинуться на юг. Бог ты мой, Австралия – самый лакомый кусочек во всем Тихоокеанском бассейне, главный тихоокеанский сундук с сокровищами, вот только никто из вас, балбесов, в тех краях никак не возьмется за то, чтобы заглянуть вперед, начать планировать, пользоваться башкой по назначению. Все что вам, черт подери, нужно, это три выходных в неделю, да побольше чертовых денег, чтоб делать поменьше чертовой работы, да бесплатные школы, да бесплатное лечение, бесплатные пенсии, а на рожон пусть лезет какой-нибудь другой балбес – да вы хуже бедной чертовой старушки Англии, у которой вообще ничего нет! А главная про…