Улочки были забиты людьми всех возрастов и типов – тегеранцы, турки, курды, кашкайцы, армяне и арабы, ливанцы и левантинцы, – но спешивший человек не обращал никакого внимания ни на них, ни на постоянные уговоры остановиться и купить что-нибудь, он просто проталкивался и протискивался сквозь толпу, быстро пересек свою собственную улицу ювелиров, еще больше углубляясь в лабиринт базара; волосы под каракулевой шапкой слиплись от пота, лицо раскраснелось. Два лавочника, заметившие его, рассмеялись, и один сказал другому:
– Клянусь Аллахом, никогда раньше не видел, чтобы старик Пакнури ковылял куда-то с такой скоростью. Наверное, старый пес торопится взыскать должок риалов в десять, не меньше.
– Скорее, скрягу Пакнури поджидает сочный деревенский мальчик, чей зад подмигивает ему с ковра!
Их веселье быстро замерло, когда мимо прошагали «зеленые повязки». Когда «стражи революции» благополучно скрылись из виду, кто-то пробормотал:
– Чего это здесь понадобилось этим щенкам, не знающим своей матери?
– Ищут кого-то. Должно быть так. Пусть их отцы сгинут в пламени! Ты слышал, они весь день людей хватают?
– Хватают людей? А что они с ними делают?
– Бросают в тюрьму. Они теперь захватили все тюрьмы. Разве ты не слышал? Они взломали ворота тюрьмы «Эвин», выпустили всех на свободу, тюремщиков рассажали по камерам, и теперь сами этой тюрьмой управляют. Завели свои собственные расстрельные команды и суды, как я слышал, и уже расстреляли многих генералов и полицейских. А тут сегодня еще и беспорядки начались, прямо сейчас, возле университета.
– Да охранит нас Аллах! Мой сын Фармад пошел туда на митинг, дурень бестолковый! Говорил же я ему, чтобы сегодня он никуда не ходил.
Джаред Бакраван, отец Шахразады, находился на верхнем этаже, в недоступной для посетителей внутренней комнате над лавкой, выходившей фасадом на улицу заимодавцев. Эта лавка принадлежала его семье на протяжении пяти поколений и занимала на улице одно из лучших мест. Главным занятием Бакравана была банковская деятельность и финансирование. Он сидел на коврах с толстым ворсом и пил чай со своим старым другом Али Киа, который сумел устроить так, что его назначили чиновником в правительстве Базаргана. Старший сын Бакравана Мешанг сидел сразу за отцом, слушая и учась – чисто выбритый мужчина на середине четвертого десятка с красивым лицом, склонный к приятной полноте. Али Киа тоже был гладко выбрит, в очках; Бакраван был грузным, с седой бородой. Обоим перевалило за шестьдесят, оба знали друг друга большую часть своей жизни.
– А как эта ссуда будет возвращена, за какой период времени? – спрашивал Бакраван.
– Из поступлений от продажи нефти, как обычно, – терпеливо произнес Киа, – так же, как это сделал бы шах. Срок возврата – пять лет, при обычной ставке в один процент в месяц. Мой друг Мехди, Мехди Базарган, говорит, что Парламент гарантирует возврат ссуды сразу же, как только соберется. – Он улыбнулся и добавил, слегка преувеличив: – Поскольку я не просто вхожу в кабинет министров Мехди, но являюсь и членом его внутреннего кабинета, я могу лично проследить за законодательной стороной вопроса. Ты, разумеется, знаешь, как важна для нас эта ссуда и как она равно важна и для базара.
– Разумеется. – Бакраван подергал волоски на своей бороде, чтобы не расхохотаться ему в лицо. Бедный Али, подумал он, все такой же помпезный и надутый! – Конечно, не по чину мне упоминать об этом, старый друг, но некоторые из базаари уже спрашивали меня насчет тех миллионов в золотых слитках, которые они уже авансировали в поддержку революции! Внесли в фонд для аятоллы Хомейни, да охранит его Аллах, – вежливо добавил он, думая про себя: пусть Аллах побыстрее уберет его от нас теперь, когда мы одержали победу, пока он и его алчные, зашоренные муллы-паразиты не наделали слишком большого вреда. Что до тебя, Али, мой старый друг, искажающий правду, преувеличивающий свое значение, ты можешь быть моим старейшим другом, но если ты думаешь, что мое доверие к тебе простирается дальше, чем лепешка навоза падает от верблюжьего зада… Как будто любой из нас мог бы довериться иранцу, если тот не является ближайшим родственником, да и в этом случае только с большой опаской.
– Конечно, я знаю, что аятолла никогда не видел, не нуждался и не прикасался ни к единому риалу, – сказал он, искренне веря в это, – но все равно, мы, базаари, предоставили огромные суммы наличными, золотом и иностранной валютой в его поддержку, финансируя его кампанию – разумеется, ко славе Аллаха и нашего любимого Ирана.
– Да, мы это знаем. И Аллах благословит вас за это. Как вас благословляет аятолла. Разумеется, эти ссуды будут выплачены сразу же, как только у нас будут деньги, в ту же секунду! Ссуды тегеранских базаари стоят первой строкой в списке выплат по всем внутренним долгам. Мы в правительстве понимаем, насколько важной была ваша помощь. Но, Джаред, ваше превосходительство, мой старый друг, прежде чем мы сможем что-то сделать, нам необходимо восстановить добычу нефти, а для этого нам необходимы некоторые средства. Те пять миллионов американских долларов, которые нам немедленно нужны, будут подобны зернышку риса в большой корзине теперь, когда на все зарубежные банки будет наброшена узда, все они будут поставлены под контроль, и большинство из них будет изгнано из страны. Пре…
– Ирану вообще не нужны никакие иностранные банки. Мы, базаари, могли бы сделать все, что нужно, если нас попросят. Все. Если мы хорошо поищем, ради славы Ирана, возможно, мы выясним, что у нас, в нашей среде, есть все необходимые умения и связи. – Бакраван с нарочитой элегантностью сделал глоток чая. – Мой сын Мешанг имеет степень Гарвардской школы бизнеса. – Эта ложь не озаботила никого из них. – С помощью таких блестящих студентов, как он… – Бакраван замолчал, не договаривая свою мысль.
Али Киа тут же ее подхватил:
– Разумеется, ты и не помыслишь о том, чтобы одолжить его моему Министерству финансов и банковской деятельности? Вне всякого сомнения, его услуги слишком ценны для тебя и твоих коллег? Конечно, как может быть иначе!
– Да-да, это так. Но на первом месте должна стоять наша любимая страна, а не личные интересы… конечно, если правительство захочет воспользоваться его уникальными талантами.
– Я упомяну об этом Мехди завтра же утром. Да, на моей ежедневной утренней встрече с моим старым другом и коллегой, – пообещал Али Киа, отвлекшись на одно мгновение и гадая, когда ему дадут его давно уже просроченную аудиенцию у премьер-министра, первую с тех пор, как он был назначен заместителем министра финансов. – Могу я также сказать ему, что ты согласен предоставить ссуду?
– Я немедленно проконсультируюсь с коллегами. Решение, разумеется, будут принимать они, а не я, – добавил Бакраван с напускной грустью, которая никого не обманула. – Но я поддержу твою просьбу, мой старый друг.
– Благодарю тебя, – улыбнулся Али Киа. – Мы, в правительстве, и аятолла высоко оценим помощь базаари.
– Мы всегда готовы помочь. Как ты знаешь, мы всегда помогали, – мягко произнес седобородый базаари, памятуя об огромной финансовой поддержке, предоставлявшейся базаром на протяжении последних лет муллам и Хомейни – или любой достойной политической фигуре вроде Али Киа, который противостоял обоим шахам.
Да проклянет Аллах этих Пехлеви, подумал про себя Бакраван, они – источник всех наших бед. Пусть они будут прокляты за все проблемы, вызванные их настойчивым, слишком поспешным стремлением к модернизации, за их безумное решение пренебречь нашим советом и влиянием и пригласить в страну иностранцев – всего год назад сюда прибыли целых пятьдесят тысяч американцев, – позволить им прибрать к рукам лучшие рабочие места и весь банковский бизнес. Шах высокомерно отверг нашу помощь, разрушил нашу монополию, взял нас за горло и вырвал наше историческое наследие у нас из рук. Везде, по всему Ирану.
Но мы отомстили. Мы поставили остатки нашего влияния и средств на неугасимую ненависть Хомейни, на ту власть, которую он обрел над немытой, безграмотной чернью. И мы победили. И теперь, когда нет ни иностранных банков, ни иностранцев, мы увеличим свое богатство и влияние как никогда раньше. Устроить эту ссуду будет нетрудно, но пусть Али Киа и его правительство немного попотеют. Мы единственные, кто может раздобыть такие деньги. Предложенное возмещение еще не достаточно, далеко не достаточно, чтобы компенсировать закрытие базара на все эти долгие месяцы. Так, а каким ему следует быть? – спросил он себя, удовлетворенный прошедшими переговорами. Возможно, процент следу…
Дверь распахнулась, и в комнату вбежал Эмир Пакнури.
– Джаред, меня собираются арестовать! – воскликнул он; слезы струились по его лицу.
– Кто? Кто собирается тебя арестовать и за что? – пролепетал Бакраван. Привычный покой его дома был в один миг нарушен, в дверях скопились испуганные помощники, клерки, мальчишка, подававший чай, управляющие.
– Кто? Кто собирается тебя арестовать и за что? – пролепетал Бакраван. Привычный покой его дома был в один миг нарушен, в дверях скопились испуганные помощники, клерки, мальчишка, подававший чай, управляющие.
– За… за преступления против ислама! – Пакнури открыто зарыдал.
– Это, должно быть, какая-то ошибка! Это невозможно!
– Да, это невозможно, но они… они пришли ко мне в дом, у них было мое имя… полчаса назад мы…
– Кто? Назови мне их имена, и я уничтожу их отцов! Кто пришел?
– Говорю же тебе! Стражи, «стражи революции», «зеленые повязки», да, они, конечно, – сказал Пакнури и торопливо продолжал, не замечая внезапно наступившего молчания. Али Киа побледнел, кто-то пробормотал: «Да охранит нас Аллах!» – Полчаса назад или около того, с моим именем на листе бумаги… мое имя, Эмир Пакнури, глава гильдии ювелиров, который дал миллионы риалов… пришли в мой дом, обвиняя меня, но слуги… и моя жена была там, а я… клянусь Аллахом и Пророком, Джаред, – вскричал он, падая на колени, – я не совершил никакого преступления… я старейшина базара, я дал миллионы и… – Внезапно он замолчал, увидев Али Киа. – Киа, Али Киа, ваше превосходительство, вам же очень хорошо известно все, что я делал, чтобы помочь революции!
– Конечно. – Киа был белым как мел, сердце колотилось в груди. – Это какая-то ошибка. – Он знал Пакнури как очень влиятельного базаари. Уважаемого человека, первого мужа Шахразады и одного из своих долговременных спонсоров. – Это должна быть какая-то ошибка!
– Конечно, это ошибка! – Бакраван обнял беднягу за плечи и постарался успокоить. – Свежий чай, немедленно! – приказал он.
– Виски. Пожалуйста, у вас есть виски? – промямлил Пакнури. – Чай я выпью потом, есть у вас виски?
– Здесь нет, мой бедный друг, но, разумеется, есть водка.
Она появилась в то же мгновение. Пакнури выпил залпом, слегка закашлявшись. От второй отказался. Через минуту-другую он немного успокоился и принялся заново рассказывать о том, что произошло. Первое, что заставило его заподозрить, что что-то не так, это громкие голоса в передней его похожего на дворец дома, стоявшего возле самого базара.
– Начальник «стражей» – их было пять человек – размахивал этим своим листом бумаги и требовал, чтобы его пропустили ко мне. Разумеется, слуги не посмели бы потревожить меня или впустить в дом такую обезьяну, поэтому мой старший слуга сказал, что узнает, дома ли я, и поднялся наверх. Он сообщил нам, что бумага была подписана неким Увари, от имени Революционного комитета… во имя Аллаха, кто они такие? Кто такой этот Увари? Ты когда-нибудь слышал это имя, Джаред?
– Имя вполне обычное, – ответил Бакраван, следуя иранской традиции всегда давать быстрый ответ на то, чего ты не знаешь. – А вы, ваше превосходительство Али?
– Как ты сказал, имя самое обычное. Это человек упоминал кого-нибудь еще, ваше превосходительство Пакнури?
– Может быть. Да защитит нас Аллах! Но кто они, этот Революционный комитет? Али Киа, вы, конечно, знаете?
– Много названий упоминалось, – с важностью произнес Али Киа, пряча тревогу, немедленно возникавшую всякий раз, когда упоминался Революционный комитет. Как и все остальные люди в правительстве или вне правительства, с отвращением подумал он, я не располагаю никакой достоверной информацией о его фактическом составе, о том, когда и где он заседает, знаю лишь, что он, судя по всему, возник сразу же, как только Хомейни вернулся в Иран, то есть чуть больше двух недель назад, и со вчерашнего дня, когда Бахтияр пустился в бега, комитет ведет себя так, будто он сам себе закон, управляя от имени Хомейни и его властью, тут же назначив судей, большинство из которых не имеют никакой юридической подготовки, выдавая ордера на арест, устраивая революционные суды с немедленным приведением смертных приговоров в исполнение, совершенно против нормальных законов и юриспруденции – и в нарушение нашей Конституции! Пусть все дома их обратятся в пепел, а сами они отправятся в ад, где им самое место!
– Только сегодня утром мой друг Мехди… – начал он доверительным тоном, потом замолчал, притворившись, что только что заметил слуг и сотрудников, толпившихся в дверях, и повелительно махнул им рукой, чтобы они удалились. Когда дверь с большой неохотой была закрыта, он понизил голос, сообщив им очередной слух так, словно это была секретная информация: – Только сегодня утром он, с… э-э… нашими благословениями, отправился к аятолле и пригрозил подать в отставку, если Революционный комитет не прекратит действовать в обход него и его полномочий, и таким образом раз и навсегда поставил их на место.
– Хвала Аллаху! – воскликнул Пакнури, испытывая огромное облегчение. – Мы не для того совершили революцию, чтобы позволить новым беззакониям прийти на смену САВАК, иностранному господству и шаху!
– Конечно, нет! Хвала Аллаху, что теперь правительство находится в самых достойных руках. Но прошу вас, ваше превосходительство Пакнури, пожалуйста, продолжайте ваш леденящий кровь рассказ.
– Рассказывать, собственно, осталось совсем немного, Али, – сказал Пакнури, чувствуя себя спокойнее и храбрее в окружении своих могущественных друзей. – Я… э-э… я немедленно спустился к этим незваным гостям и сказал им, что все это было дурацкой ошибкой, но этот тупоголовый, безграмотный кусок собачьего дерьма просто замахал бумагой у меня перед носом, сказал, что я арестован и должен отправиться с ними. Я сказал им, чтобы они подождали… сказал, чтобы они подождали и пошел захватить с собой кое-какие документы, но моя жена… моя жена сказала мне, чтобы я им не доверял, что, возможно, это переодетые Туде, или моджахедин, или федаин. Я согласился с ней и решил, что мне лучше всего прийти сюда, чтобы посоветоваться с вами и с остальными. – Он изгнал из головы подлинные факты: то, что пустился бежать сразу же, как только начальник стражей выкрикнул от имени Революционного комитета и лично Увари, что скряга Пакнури должен отдать себя в руки Бога за преступления против Бога.
– Мой бедный друг, – произнес Бакраван. – Мой бедный друг, какие страдания выпали на твою долю! Ничего, теперь ты в безопасности. Останься у меня на ночь. Али, сразу же после первой утренней молитвы отправляйся в кабинет к премьер-министру и проследи, чтобы с этим делом разобрались, а этих дураков наказали. Мы все знаем, что Эмир Пакнури – патриот, что он и все ювелиры поддерживали революцию и являются необходимым элементом предоставления этой ссуды. – Он устало отключил свой слух от всех банальностей, которые Али Киа начал произносить в следующий момент.
Бакраван изучающее смотрел на Пакнури, отметив про себя его все еще бледное лицо и слипшиеся от пота волосы. Бедолага, здорово же они его напугали. Стыд какой, учитывая все его богатство и доброе имя, а также и то, что через жену кузена Валика Аннуш он является потомком Каджаров, что все усилия, которые я предпринял ради Шахразады, окончились ничем. Как жаль, что он не зачал с ней детей и не скрепил таким образом наши семьи; хотя бы одного ребенка, ибо ясно, что тогда не было бы никакого развода, и неприятности мои не усугубились бы с появлением этого чужеземца Локарта. Сколько бы этот чужак ни пытался усвоить наши обычаи и порядки, это у него никогда не получится. И как дорого мне обходится помогать ему поддерживать репутацию нашей семьи! Я должен поговорить с кузеном Валиком и еще раз попросить его устроить так, чтобы у Локарта были дополнительные доходы, – Валик и его алчные партнеры по Иранской вертолетной компании легко могут позволить себе сделать это для меня из тех миллионов, которые они зарабатывают, да еще теперь и в твердой валюте! Во что им это встанет? Ни во что! Затраты все равно переведут на Гаваллана и S-G. Партнеры должны мне тысячу услуг, мне, который годами советовал им, как добиться такой власти и богатства такими малыми усилиями!
– Платите Локарту сами, Джаред, ваше превосходительство, – грубо сказал ему Валик в последний раз, когда он попросил его об этом. – Он же, в конце концов, ваш подопечный. Вы имеете долю во всем, что мы зарабатываем, и это такая ничтожная сумма для моего любимого кузена и самого богатого базаари Тегерана!
– Но этот расход должны нести партнеры. Мы сможем использовать его, когда получим все сто процентов акций. С новыми планами относительно будущего ИВК, партнеры станут еще богаче, чем прежде, и…
– Я незамедлительно посоветуюсь с остальными партнерами. Разумеется, решение принимать им, а не мне…
Лжец, подумал старик, потягивая чай, с другой стороны, я бы сказал то же самое. Он подавил зевок, чувствуя усталость и голод. Короткий сон перед ужином пойдет мне на пользу.
– Прошу прощения, ваши превосходительства, очень прошу извинить меня, но мне необходимо заняться одним срочным делом. Пакнури, старый друг, я рад, что все разрешилось. Останься здесь на ночь, Мешанг принесет одеяла и подушки, устроит постель, и ни о чем не тревожься! Али, мой друг, проводи меня до ворот базара… у тебя есть на чем доехать? – небрежно поинтересовался он, зная, что одной из первых привилегий заместителя министра была машина с личным шофером и неограниченный доступ к бензину.