На источника это должно произвести впечатление, снова подумал он, можно не сомневаться, что я получу майора, отец будет так мной гордиться.
– Клянусь Аллахом и Его Пророком, – непроизвольно вырвалось у него, когда новая волна ликования прокатилась по нему, – он даже не заметил, что заговорил вслух. – Никогда еще я не испытывал такого удовлетворения.
Он радостно вернулся к работе. Пока что сейф не подарил ему никаких сокровищ, но много документов о работе ЦРУ в Иране, несколько личных резиновых печатей посла, одну шифровальную книгу, которая могла оказаться особенной, частные счета, немного недорогих украшений, несколько древних монет. Ничего, думал он. Еще целую кучу всего предстоит просмотреть, дневники и личные бумаги.
Время текло для него легко. Скоро сюда придет Ибрагим Кияби, чтобы обсудить Марш женщин. Он хотел знать, как его можно будет сорвать, чтобы продвинуть дело Туде и навредить Хомейни и шиизму. Хомейни – вот настоящая опасность, подумал он, единственная опасность. Этот странный старик, он и его гранитная твердость. Чем быстрее он предстанет перед лицом Бога, Которого Нет, тем лучше.
Струя морозного воздуха проникла в комнату через разбитые стекла окна. Он не обратил на нее внимания. Ему было тепло в кожаной куртке, свитере, рубашке и майке, в шерстяных носках и крепких ботинках. «Всегда следи за тем, чтобы у тебя были хорошие носки и обувь, на случай если придется убегать, – говорили ему наставники. – Всегда будь готов бежать…»
Он с усмешкой вспомнил, как убежал от Эрикки Йокконена, заведя его в лабиринт улочек и оторвавшись от него возле Дома смерти прокаженных. Я уверен, что однажды мне придется убить его, подумал он. И его жену, эту кошку из преисподней. Как быть с Азадэ? Как быть с дочерью Абдоллы-хана, Абдоллы Жестокого, который, хотя и остается ценным двойным агентом, становится слишком заносчивым, слишком независимым и слишком значительным для нашей безопасности? Да, но сейчас я бы хотел, чтобы оба они, и муж, и жена, были снова в Тебризе, делая то, что от них требуется. Что до меня, я бы желал снова отправиться в отпуск, снова приехать домой, снова почувствовать себя в безопасности, снова стать Игорем Мзитрюком, капитаном КГБ, очутиться дома с Делорой, обнять ее на нашей великолепной кровати с самыми лучшими простынями из Ирландии, увидеть ее искрящиеся зеленые глаза, почувствовать под рукой нежную кожу, наслаждаться ее неземной красотой. Еще всего семь недель, и наш первенец появится на свет. О, надеюсь, что это сын…
Вполуха – как всегда, большая часть его слуха была настроена на то, чтобы уловить опасность, – он услышал крики муэдзинов, призывавших к вечерней молитве. Он начал убирать бумаги с маленького стола. Очень скоро Ибрагим Кияби будет здесь, и молодому человеку совсем не нужно видеть то, что его не касается. Все быстро исчезло в его дорожной сумке. Он поднял половую доску и опустил сумку в пустое пространство под ней, где также лежал заряженный запасной пистолет, аккуратно завернутый в клеенку, и полдюжины осколочных гранат британского производства. Немного сухой грязи скатилось в щели, и теперь его тайник был совершенно незаметен. Он отрегулировал масляный светильник так, чтобы горел только самый кончик фитиля, и распахнул занавески. Внутри на подоконнике намело немного снега. Ракоци удовлетворенно опустился на стул и начал ждать. Прошло полчаса. Обычно Кияби не опаздывал.
Потом он услышал шаги. Ракоци достал пистолет и навел его в сторону двери. Условный стук был выполнен безукоризненно, тем не менее отперев дверь, он скользнул в засаду к стене, где было относительно безопасно, прежде чем распахнуть дверь, готовый разнести противника в клочья, если бы это оказался противник. Но это был Ибрагим Кияби, закутавшийся от холода и довольный тем, что добрался сюда.
– Извини, Дмитрий, – сказал он, притопывая, чтобы стряхнуть снег с обуви; немного снега лежало на его курчавых черных волосах, – но автобусы почти перестали существовать.
Ракоци запер за ним дверь.
– Пунктуальность очень важна. Ты хотел знать, кто был тот мулла в вертолете в Бендер-Деламе, когда убили твоего отца, несчастного человека. Я узнал для тебя его имя. – Он увидел, как вспыхнули глаза молодого человека, и скрыл улыбку. – Его зовут Хусейн Ковисси, и он мулла Ковисса. Ты знаешь этот город?
– Нет-нет, я никогда там не был. Хусейн Ковисси? Хорошо, спасибо.
– Я о нем кое-что выяснил для тебя. Он представляется фанатиком-антикоммунистом, фанатичным сторонником Хомейни, но на самом деле он тайный агент ЦРУ.
– Что?
– Да, – кивнул Ракоци, его дезинформация была отменно обоснована. – Он провел несколько лет в США, его туда отправил шах, он свободно говорит по-английски, и его тайно завербовали, когда он был студентом. Его антиамериканизм такой же фальшивый, как и его фанатичность.
– Как тебе это удается, Дмитрий? Как ты узнаешь так много и так быстро, без телефонов, телексов, вообще без всего?
– Ты забываешь, что наши люди есть в каждом автобусе, каждом такси, грузовике, деревне, на почте. Не забывай, – добавил он, искренне веря в это, – не забывай, что народные массы на нашей стороне. Мы и есть народные массы.
– Да.
Он прочел нетерпеливое рвение в глазах молодого человека и понял, что Ибрагим как орудие был выбран правильно и готов.
– Мулла Хусейн приказал «зеленым повязкам» расстрелять твоего отца, обвинив его в том, что он шпион и пособник чужеземцев.
Лицо Кияби стало белым как снег.
– Тогда… тогда я хочу, чтобы он был мой. Он мой.
– Его следует оставить профессионалам. Я договорюсь о…
– Нет. Прошу тебя. Я должен отомстить.
Ракоци притворился, что раздумывает, пряча улыбку удовольствия. Хусейн Ковисси уже некоторое время был намечен к переходу в небытие.
– Через несколько дней я подготовлю оружие, машину и группу людей, которые поедут с тобой.
– Спасибо. Но мне понадобится только вот это, – Кияби достал карманный нож. Пальцы его тряслись. – Это и еще час или два времени и кусок колючей проволоки, и я покажу ему меру сыновней мести.
– Хорошо. Теперь Марш женщин. Он точно назначен через три дня. Ко… – Он в ужасе замолчал, внезапно прыгнул к боковой стене, дернул за полускрытый узел. Часть стены распахнулась на петлях, открыв проем, за которым начиналась темная ветхая пожарная лестница. – Быстро, – приказал он и нырнул вниз по лестнице навстречу свободе.
Кияби слепо бросился за ним следом, охваченный паникой. В тот же миг без всякого предупреждения дверь в комнату с грохотом распахнулась, почти сорванная с петель, и два человека, ударившие в нее плечами, влетели в комнату, едва не упав, сразу следом за ними в комнату ворвались еще люди. Все они были иранцами, у всех на рукаве виднелись зеленые повязки, и они тут же бросились в погоню с оружием наготове.
Вниз по лестнице, через три ступеньки, преследуемые и преследователи, спотыкаясь, чуть не падая, опять вскакивая на ноги и вырываясь на улицу, в темноту ночи, в толпу людей – и тут Ракоци угодил в засаду, прямо к ним в руки. Ибрагим Кияби не мешкал ни секунды, он просто поменял направление, метнулся на другую сторону улицы, свернул в людный переулок, и ночная тьма проглотила его.
Из старой машины, припаркованной на другой стороне напротив черного выхода, Роберт Армстронг видел, как их люди вошли в здание, как поймали Ракоци, и как сбежал Кияби. Ракоци быстро запихнули в стоявший рядом фургон, и многие на улице даже не успели сообразить, что произошло. Двое из «зеленых повязок» направились в сторону Армстронга, оба были одеты лучше, чем остальные. У обоих на ремне висели кобуры для их маузеров. Люди обеспокоенно уступали им дорогу, смотрели на них не глядя, не желая для себя никаких неприятностей. Оба человека сели в машину, и Армстронг отпустил сцепление и тронулся. Остальные «зеленые повязки» смешались с пешеходами.
Через несколько мгновений Роберт Армстронг слился с плотным потоком автомобилей, какой бывает в час пик. Его пассажиры стащили с себя свои нарукавные зеленые повязки и спрятали их в карманы.
– Извини, того молодого ублюдка мы упустили, Роберт, – сказал на чистом английском с американским акцентом тот, что был постарше. Это был чисто выбритый человек на середине шестого десятка – полковник Хашеми Фазир, заместитель начальника внутренней разведки, прошедший обучение в США и работавший в САВАК до преобразования этой секретной службы в отдельный департамент.
– Не о чем тревожиться, Хашеми, – сказал Армстронг.
Второй иранец, помоложе, сидевший на заднем сиденье, заметил:
– Кияби мы засняли на пленку во время беспорядков у посольства. И перед университетом. – Ему не было и тридцати, роскошные усы поползли вверх, когда губы искривились в жестокой усмешке. – Возьмем его завтра.
– Теперь, когда он в бегах, я бы не стал торопиться, будь я на вашем месте, лейтенант, – произнес Армстронг, внимательно ведя машину. – Раз уж он помечен, просто сядьте ему на хвост – он приведет вас к рыбе покрупнее. Привел же он вас к Дмитрию Язернову.
Второй иранец, помоложе, сидевший на заднем сиденье, заметил:
– Кияби мы засняли на пленку во время беспорядков у посольства. И перед университетом. – Ему не было и тридцати, роскошные усы поползли вверх, когда губы искривились в жестокой усмешке. – Возьмем его завтра.
– Теперь, когда он в бегах, я бы не стал торопиться, будь я на вашем месте, лейтенант, – произнес Армстронг, внимательно ведя машину. – Раз уж он помечен, просто сядьте ему на хвост – он приведет вас к рыбе покрупнее. Привел же он вас к Дмитрию Язернову.
Иранцы рассмеялись.
– Да уж, что верно – то верно.
– А Язернов приведет нас ко всяким интересным людям и местам. – Хашеми закурил сигарету, предложил им. – Роберт?
– Спасибо. – Армстронг затянулся и скривился. – Бог мой, Хашеми, это же ужас какой-то, они действительно тебя прикончат.
– На все воля Аллаха. – Хашеми вдруг продекламировал на фарси: – Как умру я, вином вы омойте меня. / Про вино вслух прочтите, меня хороня. / В Судный день захотите меня отыскать вы, / В винной лавке в пыли поищите меня.
– Сигареты, а не вино тебя прикончат, – сухо заметил Армстронг, оценив напевность и красоту персидских звуков.
– Полковник декламировал из «Рубайата» Омара Хайяма, – услужливо подсказал на английском молодой человек с заднего сиденья. – Это означает, ч…
– Он знает, что это означает, Мохаммед, – оборвал его Хашеми. – Мистер Армстронг превосходно говорит на фарси – тебе еще многому нужно учиться. – Некоторое время он попыхивал сигаретой, наблюдая за машинами. – Притормози на секунду у обочины, хорошо, Роберт?
Когда машина остановилась, Хашеми сказал:
– Мохаммед, возвращайся в управление и жди меня там. Проследи за тем, чтобы никто – никто – до меня не занимался Язерновым. Скажи группе, чтобы они просто все приготовили. Я хочу начать в полночь.
– Слушаюсь, господин полковник. – Молодой человек оставил их.
Хашеми смотрел, как он исчезает в толпе.
– Мне бы сейчас не помешал большой бокал виски с содовой. Прокати меня еще немного, Роберт.
– Конечно. – Армстронг отпустил сцепление, бросил на него мимолетный взгляд, уловив в его голосе что-то подспудное. – Проблемы?
– Полно. – Хашеми с застывшим лицом изучал машины и пешеходов. – Я не знаю, сколько еще нам позволят работать, как долго мы будем в безопасности или кому доверять.
– Что еще новенького? – Армстронг невесело усмехнулся. – Профессиональный риск, – добавил он, хорошо усвоив этот урок за одиннадцать лет, которые он провел в качестве советника внутренней разведки, и за двадцать лет в гонконгской полиции до этого.
– Ты хочешь присутствовать, когда этого Язернова будут допрашивать, Роберт?
– Да, если я не помешаю.
– А что Эм-ай-шесть от него нужно?
– Я всего лишь бывший сотрудник Специальной службы Департамента уголовного розыска, который по частному контракту помогает вам, ребята, наладить работу эквивалентной службы здесь, помнишь?
– Помню очень хорошо. Два пятилетних контракта, второй с радостью продлен до следующего года, когда ты уйдешь на покой с пенсией в кармане.
– Держи карман шире, – с отвращением произнес Армстронг. – Хомейни и правительство будут платить мне пенсию? Как же, разбежались. – Его постоянно донимали мысли о том, что весь срок его службы в Иране пошел коту под хвост, а с учетом девальвации гонконгского доллара после 66-го, когда он вышел в отставку, его фактическое пенсионное содержание будет скудноватым. – Моя пенсия накрылась.
– Роберт, что Эм-ай-шесть нужно от этого ублюдка?
Армстронг нахмурился. Что-то сегодня вечером было совсем не так. Этот мальчишка Кияби не должен был выскользнуть из сети, и Хашеми нервничает, как зеленый агент перед своим первым забросом в тыл врага.
– Насколько я знаю, ничего не нужно. Я им интересуюсь. Я сам, – небрежно заметил он.
– С чего бы?
Такой долгий рассказ, подумал Армстронг. Следует ли рассказать тебе, что Дмитрий Язернов – это прикрытие для Федора Ракоци, русского исламского марксиста, которого вы уже много месяцев пытаетесь поймать? Следует ли рассказать, что подлинная причина, по которой мне приказали помочь вам схватить его сегодня, заключается в том, что, совершенно случайно, МI6 только что узнала от чешского перебежчика, что его настоящее имя Игорь Мзитрюк, сын Петра Олеговича Мзитрюка, который в мои гонконгские времена был известен как Григорий Суслев, супершпион, давно, как мы полагали, умерший.
– Я думаю – мы думаем, – что Язернов более важная персона, чем просто связной между Туде и студентами. Он точная копия вашего курдского диссидента, Али ибн Хасана Каракозе.
– Ты хочешь сказать, это один и тот же человек?
– Да.
– Невозможно.
Армстронг пожал плечами. Он бросил иранцу кость, если тот не хотел обгладывать ее, это его проблема. Движение опять застопорилось, водители без конца гудели и сыпали проклятиями. Англичанин закрыл свои уши для внешнего шума, затушил местную иранскую сигарету.
Хашеми нахмурился, наблюдая за ним.
– А почему вы интересуетесь Каракозе и курдами… если то, что ты говоришь, правда?
– Курды сидят по все стороны границы, советской, иракской, турецкой, иранской, – невозмутимо ответил Армстронг. – Все курдское национальное движение очень неустойчиво, и Советам легко его эксплуатировать – с серьезными международными последствиями для всей Малой Азии. Конечно, нам это интересно.
Полковник смотрел в окно, погруженный в свои мысли; падал легкий снег. Мимо протиснулся велосипедист, неосторожно задев бок их автомобиля. К удивлению Армстронга – обычно Хашеми был очень сдержанным человеком, – полковник яростно закрутил ручкой, опуская стекло, и обрушился с проклятьями на юношу и все его поколения. Иранец угрюмо раздавил окурок.
– Высади меня здесь, Роберт. Мы начнем с Язерновым в полночь. Приходи, добро пожаловать. – Он начал открывать дверцу.
– Погоди минутку, старина, – сказал Армстронг. – Мы долгое время были друзьями. Что, черт возьми, случилось?
Полковник колебался. Потом закрыл дверь.
– Правительство поставило САВАК вне закона, а также все разведывательные управления, включая нас, и приказало их немедленно расформировать.
– Да, но администрация премьер-министра уже приказала вам продолжать работу, нелегально. Тебе нечего бояться, Хашеми. Ты не запятнан. Тебе приказали раздавить Туде, федаин и исламских марксистов… ты показывал мне приказ. Разве сегодняшняя операция не проводилась в рамках его выполнения?
– Да. Да, именно. – Хашеми снова сделал паузу, лицо его словно окаменело, голос звучал глухо. – Да, это так… но! Что тебе известно об Исламском революционном комитете?
– Только то, что он, как полагают, состоит из людей, лично отобранных Хомейни. – Искренне начал Армстронг. – Его полномочия размыты, мы не знаем ни имен, ни количества, ни когда или где он проводит заседания, не знаем даже, председательствует ли на них Хомейни, или что там вообще.
– Я теперь доподлинно знаю, что, с одобрения Хомейни, в будущем верховная власть должна принадлежать этому комитету, что Базарган – лишь кратковременная фигура, нужная только до тех пор, пока комитет не представит новую Исламскую Конституцию, которая вернет нас во времена Пророка.
– Дьявольщина! – пробормотал Армстронг. – И что, никакого выборного правительства?
– Никакого. – Хашеми был вне себя от бешенства. – Не в том смысле, в каком оно известно нам.
– Возможно, эта Конституция будет отвергнута, Хашеми. Народ же должен будет за нее проголосовать, не все в Иране фанатичные сторон…
– Клянусь Аллахом и Пророком, не обманывай себя, Роберт! – резко бросил полковник. – Подавляющее большинство – фундаменталисты, это все, что у них есть, за что они могут держаться. Наша буржуазия, богачи, средний класс – все из Тегерана, Тебриза, Абадана, Исфахана, все выросли на деньгах шаха, их горстка в сравнении с остальными тридцатью шестью миллионам нас, большинство из которых не умеют даже ни читать, ни писать. Конечно же, они проголосуют за все, что одобрит Хомейни! А мы оба знаем его взгляды на ислам, Коран и шариат.
– Как скоро… как скоро они подготовят новую Конституцию?
– Неужели ты так мало нас знаешь, после стольких лет? – раздраженно проговорил Хашеми. – Как только мы захватываем власть, мы сразу используем ее, пока она не ускользнула. Новая Конституция вступила в силу с того момента, когда этого бедолагу Бахтияра предал Картер, когда его предали генералы и вынудили бежать из страны. Что касается Базаргана, набожного, честного, справедливого и демократически настроенного, назначенного Хомейни премьер-министром до проведения выборов, то этот несчастный сукин сын – всего лишь чурбан, на которого свалят все, что пойдет не так между нынешним моментом и будущим.
– Ты хочешь сказать, его сделают козлом отпущения? Будут судить?