– Вы? – выдавил я, едва признав собственный голос. – Вы!
Он промолчал.
– Вы – тот шизоид, который слал нам все эти жеманные записки, выведенные каллиграфическим почерком? Они лишили нас покоя. Так вы вовсе не Александр Энтони?
– Марк, я действительно Александр Энтони. Этими посланиями я лишь пытался заранее подготовить тебя к тому, что должно произойти. Думал, ты вполне сообразительный, чтобы разгадать их значение, особенно с подписью: «А. В. Салом».
Я пытался справиться с гневом.
– Какое такое значение? Объяснитесь, что ли. Не силен я загадки разгадывать.
– Авессалом. Сын Давида. Он пал в битве, а его отец, сраженный столь трагическим концом, все причитал: «Сын мой, сын мой… кто бы дал мне умереть вместо тебя».
– Алекс, не пойму, черт бы вас подрал, к чему вы клоните. Мне трудно поверить, что человек с вашим интеллектом способен опуститься до таких мерзких выходок. Может быть не вы отправитель этих странных посланий.
Старик вдохнул, пожал плечами, подался вперед и достал из кармана переднего сиденья предлагаемый пассажирам самолетов «Delta» журнал «Небо». Из внутреннего кармана куртки извлек гигантскую перьевую авторучку, медленно снял колпачок, что-то написал на обложке журнала и протянул его мне. У меня свело живот. Моя фамилия была выведена теми же синими каллиграфическими буквами, которые нервировали нас в полученных письмах. Ассоциация была такой, словно меня вжали в кресло стоматолога. Та же беспомощность, бессилие и безысходность попавшего в переплет – другой властвует над тобой. Но сдаваться без борьбы я не собирался.
– Алекс, а как насчет приглашения посетить вас в Стоддарде?
– Да?
– Почему вы не воспользовались той же бумагой и конвертом, что и в предыдущих письмах? И почему написано было не каллиграфией и не подписано как прежде: «А. В. Салом»?
Он покачал головой.
– Потому что, Марк, поступи я так, ты бы позвонил своему приятелю из Федерального бюро расследований в Бостоне. А тот взялся бы сопровождать тебя на встречу со мной, усложнив все дело.
– Откуда… откуда вы про него узнали? Только Луиза…
– Сынок, не стоит на меня давить. Знал и все тут. Прими это как должное. Хотелось, чтобы ты приехал в Стоддард один, понимаешь, у меня было очень важное послание, которое доверили тебе передать. Одно из разовых поручений, выполняемых мною время от времени. Я – всего лишь посыльный. Но, видишь ли в чем дело, чем дольше мы были вместе в тот день, тем больше ты мне нравился, а потом я не нашел в себе силы выполнить неприятную обязанность. Это было первое проваленное мной поручение.
Очень хотелось услышать само послание, но прежде следовало его проверить.
– Алекс, сколько всего писем вы отослали?
– Три.
– Как вы передали первое?
– Подбросил в мешок с письмами, доставленный к вам домой в Джеффри вместе с другими мешками.
– И никто вас не видел?
– Никто меня не видит, если сам того не пожелаю.
– Второе послание?
– Оно было оставлено на столе регистратора в отеле «Аризона Балтимор» в Финиксе. Едва не упустил тебя в тот день.
– Третье?
– Оставил в твоем номере в «Нью-Йорк Хилтон» вместе с корзиной великолепных фруктов.
– В тот вечер вы были в зале «Хилтона»? Слышали мое выступление?
– Ты очень почтительно высказался о покойной матушке. Да, я его слышал.
– Что ж, если вы были так близко от меня в Джеффри, Финиксе и Нью-Йорке, зачем было писать послания? Почему бы просто не подойти и передать все на словах?
– Потому что время не пришло. Всему свой черед. Записки – моя идея, и за них я уже понес заслуженное наказание. Но я надеялся, что они прояснят твой разум, подготовят, особенно когда вникнешь в тему Авессалома, касающуюся отца и сына.
– Моя жена была близка к разгадке. Но я не пойму, к какому выводу должен был прийти? Я слишком измотан, Алекс, и обдумываю, не стоит ли вызвать полицию к трапу самолета со смирительной рубашкой, пусть бы вас с ней встретили в аэропорту Атланты.
Он допил кофе, смял огромной рукой пластиковый стакан и засунул его, скомканный, в карман переднего сиденья.
– Марк, поверь мне, умоляю. Я не сумасшедший, и это вовсе не игра. У меня для тебя послание. Ежегодно доставляю по нескольку подобных. Когда ты был у меня в гостях в Стоддарде, я сплоховал. Сегодня подобного не повторится.
– Хорошо, передавайте ваше послание.
– Сынок, – сбивчиво начал он, – знаю, как сильно ты любишь всех членов своей семьи. Моя печальная обязанность сообщить тебе, что один из них не доживет до конца года.
Мне вдруг стало трудно дышать.
– Откуда… откуда, прости господи, вы это знаете?
– Именно от него и знаю.
– Что?
– Знаю, потому что это – послание от Господа.
– Алекс, Алекс, – простонал я, – неужели вы рассчитываете, будто я поверю, что вы – ангел, доставляющий послания свыше? Боюсь, вы слишком долго жили в одиночестве, одолеваемые всякими мыслями и сожалениями. Думаю, вам нужна помощь. Когда прибудем в Атланту, не возражаете, если попробую как-нибудь вам?..
– Марк, дружище, вот уже много лет я не нуждаюсь ни в чьей помощи. Ты должен поверить, должен принять мое послание как данность.
– Кто-то из моей семьи вскоре умрет?
– До первого дня нового года. Это уже предрешено свыше, – ответил он, указывая наверх.
Я закрыл глаза, обдумывая, стоит вызывать стюардессу или нет? Решил, что не стоит. Может, лучше подыграть ему.
– Ладно. Кто?
– Твой младший сын, Тодд.
Я взглянул в небольшое окно иллюминатора на безоблачное синее небо. Яркие лучи полной луны отражались от алюминиевого крыла за стеклом. Не оборачиваясь к нему, спросил:
– Известно, как именно он умрет?
– Конечно известно, – вздохнул он, – но не мне. Я передаю лишь то, что мне поручено.
– Алекс, – проговорил я, – каждый день и каждую ночь, каждую секунду по всему миру кто-то умирает. И уж точно без всяких предупреждений свыше. Зачем кому-то понадобилось так себя утруждать, предупреждая именно меня?
– Потому что ты – особенный человек, Марк. Своей книгой ты изменил жизни миллионов людей, и благодаря твоим стараниям мир стал намного лучше. Бог посчитал, что ты сотворил много хороших дел и заслуживаешь особого расположения. Тебе дарована редчайшая возможность – самому сделать выбор. Именно к нему я пытался тебя подготовить своими непродуманными письмами.
– Выбор?
– Марк, поскольку ты избранный, тебе предоставлена возможность предотвратить смерть сына, если пожелаешь.
– Если пожелаю? Я сделал бы все что угодно ради спасения сына. Как и любой отец.
Он похлопал меня по руке.
– Ты – не любой отец. Благодаря бесчисленным спасенным тобою жизням ты попал в редкую и уникальную категорию.
– Хорошо, что я должен сделать для спасения сына?
Он продолжал похлопывать меня по руке.
– Боюсь, существует всего одна возможность. Ты можешь спасти сына, согласившись занять его место в списке. Это весьма необычное проявление милости Божьей, которое ежегодно даруется лишь нескольким избранным, тем, кто заслужил особую благодарность.
Я изобразил нечто наподобие улыбки.
– Вот так выбор!
Он нахмурился.
– Предполагалось, поскольку ты сильно любишь сына, то с благодарностью примешь предоставленную возможность.
– Алекс, как мне узнать, что вы – тот, за кого себя выдаете?
Он вознес руки ладонями вверх.
– Сожалею, но предъявить подписанное Богом удостоверение не смогу. У меня нет никаких доказательств того, что сказанное – нечто большее, чем пустословие тронувшегося умом старика с извращенным относительно смерти чувством юмора. Это всегда самое сложное в моей миссии. Но ты узнаешь, ты узнаешь…
– И когда я должен сделать выбор?
– Доставь я послание в назначенный срок, в день твоего визита ко мне в Стоддард, у тебя было бы больше времени обдумать эту непростую дилемму, глубоко сожалею об этом. Теперь, похоже, времени осталось в обрез, поэтому возникла необходимость во встрече наедине с тобой в полете. Ты должен определиться до полуночи 28 сентября.
Мой нервный смех прозвучал неискренне и был недолог. Из всех ночей именно ночь 28 сентября должна была стать кульминацией моего триумфального рекламного тура. Вечер выступления перед переполненным стадионом «Янки» и бесчисленными миллионами телезрителей. Всего через четырнадцать дней!
– А как передать мое решение, мой выбор? Вы встретитесь со мной в тот день?
– Нет, боюсь, мы с тобой больше не увидимся, по крайней мере, в ближайшем будущем. По расписанию двадцать восьмого ты будешь выступать на стадионе «Янки» где-то после десяти вечера.
– В десять тридцать.
– Способ, которым сообщишь о своем решении, незамысловат. Если выберешь жизнь для сына и согласишься занять его место, пожертвовав собственной жизнью, то вечером перед выступлением повяжи красный галстук. Твой ответ будет принят, и дальше произойдет то, что должно произойти. Пожалуйста, постарайся меня простить. Ты представить себе не можешь, насколько тяжело и горько передавать столь ужасные вести, но логику происходящего я перестал искать давным-давно. Сам вызвался сообщить тебе все, поскольку мы – коллеги, думал, может, сумею слегка смягчить удар.
– В десять тридцать.
– Способ, которым сообщишь о своем решении, незамысловат. Если выберешь жизнь для сына и согласишься занять его место, пожертвовав собственной жизнью, то вечером перед выступлением повяжи красный галстук. Твой ответ будет принят, и дальше произойдет то, что должно произойти. Пожалуйста, постарайся меня простить. Ты представить себе не можешь, насколько тяжело и горько передавать столь ужасные вести, но логику происходящего я перестал искать давным-давно. Сам вызвался сообщить тебе все, поскольку мы – коллеги, думал, может, сумею слегка смягчить удар.
Слезы струились по его морщинистым щекам. Я подался вперед и взял его за руку.
– А после 28 сентября сколько мне останется до… до?..
Он пожал плечами.
– Не знаю, Марк. Точно не дольше первого дня нового года.
Несмотря на струи прохладного воздуха, бьющие из кондиционера над головой, я чувствовал, что покрываюсь испариной. Неужели все это происходит со мной на самом деле? Или это всего лишь безумный сон? Алекс расстегнул ремень безопасности, встал и медленно направился к туалету. Я сжал кулаки и уставился в иллюминатор на крошечные вздрагивающие огоньки на дальнем конце крыла.
– Сэр, пожалуйста, пристегните ремень. Мы скоро пойдем на посадку.
– Посадку? Мы же взлетели минут десять или пятнадцать назад!
Стюардесса странно на меня посмотрела.
– Мы летим уже почти час, мистер Кристофер. Пожалуйста, пристегните ремень.
Я кивнул в сторону пустого места рядом со мной.
– Мой приятель все еще в туалете. Возможно, мне следует проверить, все ли с ним в порядке.
– Кто, сэр?
– Мой приятель, мистер Энтони… вернее, Салом. Мужчина, который сидел рядом со мной.
Ее улыбка растаяла.
– Сэр, рядом с вами никто не сидел. Вы летели в полном одиночестве – единственный пассажир первого класса.
– Да что вы говорите? Он сидел здесь от самого Мемфиса.
Она отступила назад.
– Мистер Кристофер, здесь не было других пассажиров.
Понятно, что она ошибалась. Я наклонился к заднему карману сиденья напротив места Алекса, в который он сунул смятый стакан из-под кофе. Ничего. Стюардесса протянула мне планшет с зажимом для бумаги.
– Видите, сэр, я внесла только вашу фамилию в схему рассадки пассажиров первого класса. Марк Кристофер. Больше никого.
– Я спал?
– Нет. Предлагала вам подушку, но вы отказались. Мы с вами немного поболтали о вашей книге, неужели не помните?
Не говоря ни слова, я расстегнул ремень безопасности, шагнул в проход между сидений и подбежал к туалету, в который зашел Алекс. В крошечном окошке на дверце значилось «Свободно». Распахнул дверь и заглянул внутрь. Никого!
– Пожалуйста, вернитесь на место, сэр, – строго заявила юная леди, окинув взглядом заднюю часть салона. Я смиренно подчинился, пристегнул ремень и, не шелохнувшись, просидел в кресле, пока мы заходили на посадку над Международным аэропортом Атланты. Когда я повернулся к иллюминатору, нога скользнула по упавшему на пол журналу. Наклонившись, я поднял его.
Под ярко-красным заголовком «Небо» знакомым каллиграфическим почерком была выведена моя фамилия. И только сейчас впервые я обратил внимание на то, что было изображено на обложке. На буроватом фоне мрачных гор и выгоревшего на солнце белесого песка пустыни стоял одинокий столетник, указующий на мою фамилию своим верхним зазубренным синеватым листом.
XIX
ПОДБОЧЕНЯСЬ, ДЭВИД КОРОНЕТ СТОЯЛ У ОКНА в апартаментах, снятых для меня в отеле «Нью-Йорк Хилтон», и хмуро взирал сквозь залитое струями дождя стекло на потоки машин, снующих по Авеню Америк.
– Черт! Черт бы все побрал! – проклинал он погоду, раздосадовано тряхнув головой. Перед этим по телефону из этих самых апартаментов состоялся его продолжительный разговор с сотрудниками Национальной метеорологической службы, повлекший за собой отмену запланированного «Goliath Books» торжественного проезда моей персоны по Бродвею.
– Они утверждают, что стоит возблагодарить судьбу и за это, – брюзжал он, – надвигается сильнейший тропический циклон, который через пару дней может стать ураганом Эрнесто. Глупее имени для урагана не придумать! Вроде им всегда давали женские имена.
– Года три назад так и было, – произнес я. – Но борьба за равенство полов чревата последствиями.
– Ладно, пока мы не в проигрыше, – проворчал он, взглянув на часы. – Парни из метеослужбы сказали, что глаз циклона повернул в сторону моря у мыса Лукаут, и этот противный дождь к середине дня возможно прекратится. Так что наше игрище на стадионе «Янки», благодарение Господу, не придется отменять. Как подумаю о проблемах, связанных с переносом и возвратом денег за проданные билеты, а их свыше шестидесяти тысяч, так не по себе становится. А что Луиза? Прилетит поглядеть на покоряющего мегаполис героя?
– Не прилетит. Позвонила из Логана где-то около часа назад. Там не принимают самолеты, и взлеты отменены из-за плохой видимости как минимум на пару часов. Луиза возвращается домой, посмотрит по телевизору.
– Жаль. Вечер триумфа… и для нее в том числе.
– Она побудет с мальчиками, переживая за меня вместе с ними.
Он закурил еще одну сигару.
– У меня, знаешь ли, Марк, голова так забита, позабыл сказать. Вчера в утреннем шоу ты был бесподобен.
– С Джейн Паули это не сложно.
– Пропустил твое нынешнее участие в «Доброе утро, Америка». Как прошло?
– Дэвид Хартман только и делал, что рекламировал трансляцию нашего выступления по телеканалу ABC.
– Превосходно, очень даже распрекрасно. – Он снова взглянул на часы. – Что у тебя запланировано на остаток дня?
– В час за мной заедет Стюарт. Около часа раздаю автографы в универмаге «Macy’s» и столько же в издательской компании «Doubleday», затем вернусь сюда, надо немного вздремнуть. В последнее время к середине дня еле ноги таскаю.
– Да, отдых тебе необходим. График уж больно напряженный, мы тебе чрезвычайно признательны за усердие на протяжении всего тура. Шоу на стадионе начнется в девять вечера. Доктор Пил произнесет вступительную речь, за ним выступят еще трое – лучшие мотивационные ораторы страны – Каветт Роберт, Чарльз «Великолепный» Джонс и Чарльз Джарвис. Будут минут по двадцать гнать возвышенную позитивную чепуху.
– Доводилось слышать их выступления. Ты значительно затруднил мою задачу, Дэйв. Не знаю, на что ты рассчитывал, выставляя меня после трех профессионалов.
Он стряхнул пепел с сигары.
– Не бери в голову. Все пройдет великолепно. Итак, во сколько мне за тобой заскочить, чтобы отвезти на стадион? Хочешь послушать выступления?
– Если не возражаешь, Дэйв, я предпочел бы оставаться здесь как можно дольше и поберечь силы.
– Нет проблем, – заявил он, еще раз бросив взгляд на часы. – Поднимусь к тебе в номер в девять. У нас будет достаточно времени, чтобы добраться до стадиона. Идет?
Стоило ему уйти, я открыл дипломат и достал карточки с напечатанными для выступления заметками. В верхнем правом углу каждой из них был проставлен порядковый номер. Тут обнаружилось, смотреть-то смотрю на карточку под номером восемь, но слов не разбираю. Я перевел взгляд на окно, за которым все еще капал дождь. Подумать только, насколько быстро с памятного полета из Мемфиса пролетели эти две недели. Как ни силился, я не мог воскресить в памяти подробности последовавших затем посещений Кливленда, Питтсбурга, Вашингтона, округа Колумбия, Балтимора, Филадельфии и Бостона, за исключением ланча с президентом и первой леди в Белом доме да двух дней, проведенных с Луизой во время пребывания в Бостоне.
Помню, я несколько дней промучился, размышляя, стоит ли рассказать Луизе о второй встрече с Александром Энтони, но решил, что не стоит причинять ей лишнюю боль, перекладывая часть столь тяжкой ноши на ее хрупкие плечи. Что прикажете ей думать о выборе между сыном и мужем, принимая во внимание ее сильную любовь к обоим? Какая из жен и матерей способна на такое? Нет, окончательное решение принимать мне одному. Смирившись с этим леденящим душу фактом, я понял, что сумею утаить ужасную тайну даже от столь прозорливой женщины, как Луиза. Поэтому мы наслаждались сорока восемью часами, проведенными вместе в Бостоне, во время коротких перерывов между интервью и раздачей автографов.
Согласно графику, Стюарт заехал за мной ровно в час. Без перерывов я подписывал книги в «Macy’s» и «Doubleday» и уже в четыре вернулся к себе в номер. Вздремнул, ровно в шесть поднялся по звонку будильника, заказал в службе обслуживания номеров бутерброд с яйцом и салатом, молоко, принял душ и побрился. Еле сжевав половинку бутерброда и выпив молоко, в одних шортах я расположился на кровати и попытался сосредоточиться на карточках с заметками.