В своей превосходной книге ты напомнил миру, что один из величайших даров Господа человеку – право выбора.
В предыдущие годы твой собственный выбор потребовал мужества и веры. Рано или поздно придется вновь воспользоваться этим великим даром. И предстоящий выбор окажется самым тяжким в твоей жизни.
Открытка была подписана: «А. В. Салом».Я натянуто улыбнулся.
– Очередное письмо «с приветом», не так ли?
– Марк, я сама достала его из почтового мешка. Переверни конверт и взгляни на адрес.
Я схватил конверт и увидел имя адресата, выведенное синими чернилами тем же каллиграфическим почерком: «Марку Кристоферу».
– Но ведь здесь нет адреса, Луиза! Все остальные письма адресованы мне на «Charles Bergen Publishing». А тут ничего, только имя и фамилия. Как оно вообще сюда попало?
– И это все, что ты заметил, Марк? – взвилась она как-то по-детски задиристо.
Я снова уставился на конверт.
– Боже праведный, да здесь нет марки! И почтового штемпеля!
X
СПУСТЯ ТРИ НЕДЕЛИ ЛУИЗА, ВЕРНАЯ своему слову, при содействии двух старшеклассников перебазировала наш «почтовый отдел» из маяка в просторную гостиную дома. На память о своем недолгом пребывании в моем убежище рядом со столом на стену она водрузила небольшую доску объявлений в сосновой рамке, заявив, что собирается частенько ею пользоваться для напоминания о важных событиях грядущего, как то: отвезти мальчиков в парикмахерскую или иных возложенных на меня миссиях, о которых я периодически забывал, увлеченный работой над книгой.
Несмотря на то что данная тема была для нас своеобразным табу, еще одним напоминанием служило приколотое в углу доски письмо – таинственное послание мистера Салома, написанное синими чернилами и каллиграфическим почерком.
Интервью для журнала «Time», которого я так опасался, оказалось весьма увлекательным времяпрепровождением. Джон Кристи и Донна Темплтон, судя по продуманным вопросам, не просто внимательно прочли мою книгу, но и создали добродушную и беззаботную атмосферу, благодаря которой я полностью расслабился. Наша беседа вышла далеко за рамки моего прошлого и принципов успеха, описанных в «Ключе к лучшей жизни». «Time» охарактеризовал их как трудолюбивых журналистов, что полностью соответствовало действительности. Несмотря на два включенных диктофона, оба корреспондента безостановочно строчили в блокнотах, когда мы углубились в обсуждение развития литературы по самопомощи в Соединенных Штатах.
Прежде всего Джон извинился за отсутствие фотографа. Роджер Мейер задержался в Бостоне на других сьемках, однако завтра утром он непременно объявится. Джон еще раз принес извинения за неудобства и предупредил о возможном пребывании Роджера у нас в течение двух или трех дней с целью выведать обо мне решительно все. Он не уедет, пока не запечатлеет на пленке настоящего Марка Кристофера.
В конце дня, сидя за чашечкой кофе, Донна Темплтон вытянула длинные ноги в синих джинсах, посмотрела на тлеющие в камине угольки и вздохнула:
– Не хочется, чтобы день заканчивался. Здесь так тихо и умиротворенно. Сегодня столько всего узнала. Мистер Кристофер, вы открыли мне совершенно новые принципы истинного успеха. Теперь я точно знаю, что буду работать еще лучше просто оттого, что побывала здесь и пообщалась с вами.
Джон Кристи, погладив аккуратно подстриженную седую бороду, кивнул.
– Вы – счастливчик, Марк. Мало найдется тех, кто не позавидует вам. У вас была мечта и вы воплотили ее в реальность.
Я подошел к окну и подозвал Джона.
– Видите вон тот старый добитый пикап? Больше года он был нашим единственным средством передвижения.
Он усмехнулся.
– Зато теперь вы с Луизой можете позволить себе два мерседеса. По одному на каждого.
– Дело не в этом. Старый доходяга останется с нами, даже если придется упрятать его в сарай. Он всегда будет поблизости как напоминание о трудных временах. Замечательно, когда у тебя имеются мечты и цели. Однако если они действительно чего-то стоят, то и ценник на них будет висеть немалый. На этом я акцентировал внимание в своей книге. Великое изречение Черчилля: «Мне нечего вам предложить, кроме крови, пота и слез» также является отличной формулой достижения успеха, но в наши дни мало кто захочет ею воспользоваться.
Донна многозначительно глянула на часы, затем на Джона. Тот кивнул.
– Думаю, оно того стоит, Марк, но прежде, чем мы уедем, хотел бы задать еще один вопрос. Теперь, когда вы написали эту великолепную книгу, получили столько денег и уверенность в будущем, какова ваша цель в жизни?
Вполне невинный и логичный вопрос, однако впервые за день я колебался с ответом. Они, без сомнения, в ожидании наблюдали за мной, за тем, как я нервно теребил ремешок наручных часов. Наконец я решился.
– Хотел бы прожить достаточно долго, чтобы увидеть, как оба моих мальчика становятся мужчинами.
Садясь в арендованный «Олдсмобиль», Донна чмокнула меня в щеку. Стало жаль, что они уезжают.
Следующим утром, когда я подстригал лужайку, на сверкающем спортивном автомобиле подрулил наш фотограф. В качестве почетного гостя Роджер Мейер провел с нами выходные. Мы разместили его в комнате Гленна, а мальчиков расположили у Тодда. Он покорил обоих: весь вечер рассказывал о приключениях с фотоаппаратом. Научил их устанавливать выдержку, наводить резкость, выбирать объект и снимать его фотокамерой «Nikon», а еще, словно на Гран-при, промчал по окрестностям Джеффри, причем Тодд, не сводя глаз со спидометра, визжал от восторга.
Роджер в перерывах между играми с моими сыновьями не упускал случая щелкнуть меня в самых разнообразных позах. В саду с культиватором. Во время тренировки игроков Малой бейсбольной лиги на третьей базе. За печатной машинкой. На вершине маяка, когда я любовался открывающимися видами. За чтением писем. Рядом с пикапом. За колкой дров. Но чаще всего на фоне маяка: руки в боки, улыбающимся, хмурящимся, гримасничающим, указующим пальцем. Не отрываясь от широкоугольного объектива, он гонял меня взад и вперед так, чтобы маяк всегда оставался позади и попадал в кадр целиком. На все про все у него ушло двадцать три пленки по тридцать шесть кадров. Некоторые фотографии были цветными, однако большинство черно-белыми, включая две пленки с портретами, которые он презентовал Луизе в качестве, как сам выразился, «платы за проживание».
После отъезда Роджера мальчишки пару дней слонялись по дому как неприкаянные.
Как-то в понедельник в конце июля знакомый голос Чарльза Бергена по телефону повторял всего одно слово: «Восхитительно!»
– Марк, вы уже это видели? Восхитительно! Просто восхитительно!
– Видел что?
– Журнал «Time»! Обложку! Статью! Они потрудились на славу! Все очень хорошо… ни тени предвзятости или там нападок с их стороны. Меня это беспокоило. На фотографиях вы выглядите моложаво, очень даже привлекательно. Может, стоит поместить ваш портрет на обложку книги. Мы заказываем очередной тираж. Четырнадцатый. В сумме получается, вы не поверите, два миллиона экземпляров! Два миллиона! Надеюсь, у вас есть толковый консультант по налогам. Вам он понадобится. И телефон. Пусть Луиза поменяет номер, чтобы он не был указан в телефонном справочнике. Как только журнал появится в продаже, вам будут отовсюду названивать. Что еще сказать? Поздравляю! – Его голос сорвался. – Если бы… Если бы только отец мог это видеть.
Следующим утром мистер Слэттери лично доставил нам свежий выпуск «Time». По его словам, не мог же он просто запихнуть столь важную вещь в почтовый ящик. На обложке, как и предполагалось, был один из снимков Роджера: я на фоне маяка. Он был сделан из нижнего ракурса, так, словно я ростом со здание за спиной. Черным жирным шрифтом прямо под логотипом «Time» разместилась надпись: «Маяк надежды в нестабильном мире». Внизу, справа от фотографии, мельче было пропечатано: «Эксклюзивное интервью с мистером Успех!»
Я зашел с журналом на кухню. Луиза наливала апельсиновый сок – себе и Мэри. Присев за стол, я терпеливо ожидал, пока она дочитает статью и изучит каждую фотографию, наклоняя голову то так, то эдак.
– Ну?
– Безумно понравилось… все. Но больше всего – вот это, Марк, – сказала она, возвращая раскрытый журнал и указывая на последний абзац. – В конце статьи они отметили, что считают фамилию идеально тебе подходящей: Кристофер, или «Несущий Христа».
XI
ПОЯВИВШИЙСЯ В «TIME» МАТЕРИАЛ, как и следовало ожидать, спровоцировал лавину запросов на интервью, уклониться от которых отныне я не считал для себя возможным. Таким образом мой недолгий обет молчания был нарушен. В Нью-Йорке уставший от постоянных звонков Чарльз Берген пришел к заключению, что нам обоим не обойтись без отдела по связям с общественностью. Не для рекламы, поспешил пояснить он в ответ на мои стенания, а исключительно для сортировки, координации и составления графика визитов журналистов в наш дом на холме, безусловно, предварительно со мной согласованный.
Луиза подсчитала: за последние пять месяцев 1981 года у меня девяносто шесть раз брали интервью! Практически невозможно было пройти мимо журнальной стойки, особенно, что досаждало, мимо стойки в нашем любимом местном продовольственном магазине, не столкнувшись с одним или несколькими ликами Марка Кристофера, улыбающегося прохожим с глянцевых и не только обложек журналов. Наконец даже «Newsweek» опубликовал хвалебную статью, скрыв обиду за то, что предпочтение было отдано конкурирующему «Time». Хотя именно они стали первыми, кто поместил рецензию на мою книгу. Наш маяк фотографировали и описывали такое количество раз, что, как горделиво объявил Чарльз, он превратился во всеамериканскую достопримечательность.
По большому счету мне даже понравилось давать интервью. После первой дюжины или что-то около того приноровился и отшлифовал ответы, ведь обычно вопросы повторялись. Словно тренер по футболу, просматривающий все записи игр своей команды, чтобы выявить и исправить недочеты, мысленно прокручивал каждое интервью, анализируя его. Если ответ на какой-то вопрос не совсем удовлетворял, обдумывал, что сказать в следующий раз. А он, этот следующий раз, наступал непременно.
Как и прежде, отклонял приглашения слетать куда-либо для участия в радио– или телешоу. Тогда ввиду категоричности отказов последовали предложения о записи интервью «на месте», внутри или поблизости теперь уже знаменитого маяка, особенно для сетевого телевещания. Подобные предложения также отвергал, надеюсь, достаточно корректно, хотя беднягу Чарльза чуть инфаркт не хватил, когда от служащих отдела по связям с общественностью он узнал, что я пренебрег самой Барбарой Уолтерс[17].
Однако несмотря на мое нежелание, рекламная карусель только набирала обороты. Одну из пресс-конференций по телевидению президент начал цитатой из «Ключа к лучшей жизни». Фрэнк Рейнольдс в вечернем выпуске новостей сослался на меня, назвав Мистером Успех. В Маниле едва не вспыхнули беспорядки, когда мою книгу, прошедшую таможню, выставили в книжных магазинах, принадлежащих двум крупнейшим торговым сетям «Alemar’s» и «National Bookstore». Многие игроки футбольной команды Клемсонского университета, а также их тренер Дэнни Форд отдали должное «Ключу к лучшей жизни» во время сезонных игр на чемпионате. А в начале сентября типография Чарльза Бергена, день и ночь печатавшая только мою книгу, объявила о пятимиллионном тираже!
Подумать только, какая ирония судьбы. Я кардинально изменил жизнь, желая насладиться каждой минутой, но вместо этого пропадал в маяке, раздавая интервью и отвечая на письма, в то время как гусеницы и жуки уничтожали прекрасные чайные розы, о которых с такой любовью заботились Кройдоны. И, что несравненно хуже, наши семейные поездки так и не возобновились. Элементарно не хватало времени. Пожалуй, это самые грустные слова, когда-либо высказанные или написанные мною.
В самый разгар снежной вьюги, столь характерной для конца января, Луиза сделала волнующее объявление. Мы ужинали вместе – в последнее время чрезвычайно большая редкость, – когда внезапно она постучала вилкой по бокалу с водой и произнесла:
– Эй, вы все, послушайте-ка! В следующий понедельник мы летим в Финикс, штат Аризона, и проведем десять незабываемых дней на солнышке, просто, чтобы развлечься. Будем плавать, кормиться, ходить в кино, загорать, прошвырнемся по магазинам, посмотрим все достопримечательности, словом, оторвемся по полной. Что скажете?
Я дождался, пока восторженные вопли стихнут настолько, чтобы меня можно было услышать.
– Луиза, это невозможно. Мы не можем просто взять и уехать. Слишком многое нужно еще сделать.
– Послушай, дружок, я прочла твою книгу. Нет ничего невозможного. Дела могут подождать. Нам нужно снова побыть вместе. Минул еще один крайне тяжелый год, мы не часто были вместе, особенно с мальчиками. Просто соберем вещички и уедем. Мэри и остальные присмотрят за домом. Дела откладываются всего-то на пару недель. Если срочно понадобимся, свяжутся по телефону.
– Но уже слишком поздно, не удастся снять приличные номера в Финиксе. Лучшие места скорее всего забронированы с… с самого сентября.
Она усмехнулась.
– Именно тогда я и оформила заказ. Сразу, как только увидела сумму твоего авторского гонорара. У нас две смежные комнаты, забронированные в отеле «Аризона Балтимор». Меня заверили, лучше «Балтимора» не сыщешь.
Во время полета в Финикс Тодд и Гленн сидели впереди, по очереди меняясь местами у огромного иллюминатора DC‑10, чтобы с благоговейным трепетом взглянуть на величественную и незнакомую панораму, разворачивающуюся под ними. Вдруг над стеганым подголовником появилась озадаченная мордашка Тодда.
– Мам.
Луиза оторвалась от сборника кроссвордов.
– Да, милый.
– Почему я не вижу людей внизу?
– Потому что мы летим очень высоко, почти в семи милях над землей. Даже горы и реки с такой высоты кажутся крошечными.
– А Бог выше, чем мы?
– Намного выше.
– Тогда… как же он слышит наши молитвы и наблюдает за нами?
– Тодд, Бог может все. На то он и Бог.
– Ясно. – Все еще нахмуренное личико исчезло из виду.
Я погладил жену по руке.
– Неплохая попытка объяснить сущее.
Кто бы ни посоветовал Луизе остановиться в «Аризона Балтимор», он не промахнулся. Главное здание в конце длинной извилистой дорожки, обрамленной пальмами и цветочными клумбами, несло на себе отпечаток аристократизма, отличного от нашей менее сумасшедшей эпохи. Однако для гостей были доступны все современные удобства. Почти тридцатиградусная жара тоже стала блаженной переменой после двадцатиградусных морозов и бесконечных снегопадов, которые мы оставили дома.
За стремительные десять дней в Солнечной долине мы получили множество незабываемых впечатлений. Мы. Какое прекрасное слово. Мы совершали покупки в гигантском «Metrocenter» Финикса. Мы поедали огромные, поджаренные на углях бифштексы в патио при «Pinnacle Peak», и воплями подбадривали славных парней, разыгрывающих перестрелку в стиле вестерн в послеобеденные часы. Мы лицезрели первых настоящих ковбоев. Мы запечатлели на фотопленку «Молящегося монаха» на горе Верблюжья Спина. Мы проехались по пустыне на лошадях, сопровождаемые индейским гидом. Мы взобрались на Скво-Пик. Мы воспарили на дилижансе и попивали холодный рутбир[18] в салуне «Золотая красотка» из ковбойского сериала «Роухайд».
Однажды днем, сидя около бассейна и нежась под лучами южного солнца, мы с Тоддом наблюдали, как его старший брат готовился совершить дурацкий прыжок с трамплина. Я наклонился и обнял малыша.
– Ты счастлив?
– Очень!
– Говорят, как встретишь новый год, так его и проведешь. Веришь?
Он как раз вытирал голову большим полотенцем, поэтому ответ прозвучал несколько приглушенно.
– Я-я-я не знаю, пап.
– Что значит, не знаю?
– Пап, теперь ты все время в маяке с этими журналистами. Этот год будет счастливым, если мы снова сможем больше быть вместе. Как сейчас.
– Что ж, сынок, тогда торжественно заявляю, – подняв правую руку, я произнес, изображая судейских. – Если будет на то Божья воля, да пребудет сей 1982 год таким же счастливым для нас, как первый год после переезда в Джеффри.
Тодд нахмурился.
– А почему ты сказал: «Если будет на то Божья воля»?
– По привычке, так говаривал мой отец. Сие означает: если Бог и впредь дарует мне жизнь, мы…
Малыш крепко сжал мою руку.
– Ты что, собираешься умереть?
– Нет, Тодд, конечно же, нет. Просто так говорят.
Внезапно Луиза вскочила на ноги.
– Ну-ка, разгильдяи, одеваемся и собираемся. Примерно через час у нас свидание с обедом. А эти милые официанты в «Оранжерее» не любят, когда их заставляют ждать.
Время промчалось так быстро, что утром в день отъезда в комнатах 212 и 214 наличествовали четыре грустные физиономии. Пока посыльные загружали чемоданы в багажник взятой напрокат машины, я, стоя у стойки, оплатил счет. Выходя, только у дверей спохватился, ключи от комнаты мальчиков до сих пор у меня в кармане. Вернулся, выложил ключи на мраморную столешницу и повернулся, собираясь уйти.
– Мистер Кристофер! – В руках у хорошенькой регистраторши, только что оформившей оплату моего счета, был конверт. – Хорошо, что вы вернулись. Забыла отдать вам письмо. Оно было в вашем ящике.
Я замер, уставившись на коричнево-желтый конверт, на котором синими каллиграфическими буквами было выведено мое имя. Наконец, вскрыл конверт, достал открытку с золотой каймой и прочел:
Чашу радости выпей до дна.
Нет того, кто достойней тебя.
Но морально готов будь теперь.
Время выбора близко, поверь.
На этой открытке, как и предыдущей, стояла подпись: «А. В. Салом». Никто из служащих отеля не смог припомнить, каким образом конверт попал в мой ящик для корреспонденции. Прежде чем выйти под слепящее солнце Финикса, я смял и карточку, и конверт и вышвырнул их в ближайшую медную урну.