— Ты что, и вправду думаешь, что я вампир? — ехидно поинтересовался голос.
Теперь растерялась я. Любой ответ — и положительный, и отрицательный — прозвучал бы глупо.
— Ну хочешь, перекрещусь? — шепотом спросил Сашка, правильно истолковав мое молчание. — «Отче наш», извини, наизусть не знаю, но, если у тебя есть крестик или что-нибудь такое, можешь попробовать приложить его к моему лбу.
То, что он говорил, звучало довольно здраво, однако сомнения еще оставались.
— А зачем ты сюда пришел среди ночи? — поинтересовалась я тихо, стараясь не разбудить спящих за тонкой перегородкой родителей.
— Говорю же: мне нужно поговорить с тобой наедине. Так, чтобы никто нас вместе не видел.
— Ладно, — согласилась я. — Сейчас оденусь.
Я нащупала сброшенную перед сном длинную футболку, натянула на себя и, не включая света, тихо двинулась к двери. Видок, должно быть, у меня был еще тот. Растрепанная, в длинной смешной футболке. Ну да ничего. Сойдет. Не на свидание собралась.
Выбравшись из дома, я вдохнула свежий ночной воздух. Сладкий аромат вишен и легкий привкус моря. Непередаваемое сочетание. Однако разнеживаться было вовсе ни к чему, и я огляделась в поисках Сашки.
— Эй! Где ты там? — тихонько позвала я.
— Здесь, не ори, — прошипел он, выступая из тени дерева.
Честно говоря, какой-то оттенок романтики в этом был. Ночной сад, огромная луна и поджидающий меня под вишневым деревом мальчик. И почему это не Вадим?.. Хорошо бы он оказался сейчас на Сашкином месте, протянул мне руку и сказал: «Нас пытались разлучить злобные завистницы, но я разрушил их мерзкие интриги, и теперь мы навсегда будем вместе!» А я бы…
— Ну чего встала, — на корню разрушил все зачатки романтики Сашка, — пойдем, пока нас никто не услышал.
Мне и самой не слишком нравилась идея разговаривать почти что под окнами родителей (у которых, конечно, тоже открыта форточка, а значит, с большой вероятностью они нас услышат), однако поведение местного мальчишки оставляло желать лучшего. Пора было поучить его этикету.
— Может, у вас принято разговаривать с девушками подобным образом, но у нас в Москве… — сказала я, придав лицу надменное выражение и смутно жалея, что Сашка, похоже, не сможет по достоинству оценить его из-за царящей в саду густой чернильной тьмы.
— Ира! Ты с кем это там? — послышался из окна встревоженный голос мамы.
Белобрысый укоризненно покачал головой и отступил обратно в тень.
— Сама с собой, — буркнула я. — Вышла перед сном немного свежим воздухом подышать.
— Подышала? Ложись немедленно, — велела мама.
— И другим спать не мешай. Кому-то завтра чуть свет вставать, — добавил папа.
Вставать он собирался, разумеется, на рыбалку.
— Да, уже иду, — отозвалась я и тихо хлопнула дверью, как будто возвращаясь в дом.
Минут пять я выжидала, затаив дыхание: все ли в порядке. Дом погружен в тишину, и только в гуще вишневых деревьев что-то шуршало и похрустывало. Ночной сад полон своей жизни.
— Идем, — еле слышно прошептал Сашка, снова высовываясь из-за дерева.
И я, решив на этот раз не спорить, последовала за ним.
Когда мы вышли за калитку, белобрысый тихонько свистнул. И тут я увидела, что на меня несется что-то огромное. Понятно, что мне никогда не доводилось стоять на путях перед паровозом, но, думаю, ощущения сходные. Не успела я сообразить, что происходит, как оказалась лежащей на земле. Надо мной нависла громадная белая туша. Чудовищная пасть раскрылась… и шершавый теплый язык прошелся по моему лицу.
— Фу! Пес! Что ты себе позволяешь! — окликнул кого-то Сашка.
Ну конечно, собака! Та самая белая собака, которую я видела в день приезда. Пес как-то очень по-человечески, будто с сожалением, вздохнул, но все-таки оставил меня в покое. Обескураженная и напуганная, я поднялась на ноги.
— Ты извини, — наконец-то соизволил сказать Сашка — я уж думала, что он отродясь и не слышал такого слова. — Пес не злой, даже совсем наоборот. Он играть очень любит…
— Я заметила, — сухо ответила я, отряхивая футболку.
Я понимаю, что на мне не парадный наряд, однако кому приятно, если на него наскакивают и роняют в дорожную пыль, к тому же на миг мне показалось, что эта собака легко и непринужденно откусит мне голову. И, между прочим, даже не подавится. Учитывая нашу разницу в весе.
— Он и вправду хороший. Ты ему понравилась, — мальчишка принялся чесать зверя за ухом, а тот, явно довольный, скалил пасть, будто улыбался.
— И что, его так и зовут: Пес? — поинтересовалась я, убедившись, что непосредственной угрозы для моей жизни в данный момент все-таки нет.
— Так и зовут. А что, хорошее имя… Тем более если вспомнить, как его называли раньше.
— И как же?
Сашка смутился.
— Песик, — выдавил он из себя, спустя, наверное, минуты три.
— Ка-ак?! — переспросила я, давясь от смеха. Такая махина — и вдруг Песик. Действительно достойное имя. — И кто же его так назвал?
— Я, — неохотно буркнул Сашка. — Ну, я еще тогда маленький был. И он тоже.
Между тем Пес потихоньку обнюхивал мою руку, видимо, продолжая проявлять ко мне живой интерес. На всякий случай я немного отступила.
— Говорю же: не бойся, он не кусается. Это все в округе знают, — кажется, Сашка был рад увести разговор подальше от странного имени собаки.
Не то чтобы я боялась собак. Просто предпочитала держаться от них подальше — с тех пор как одна из таких псин порядком напугала меня лет в восемь, когда я, никого не трогая, бежала к дому. В общем, несмотря на все Сашкины уверения, я постаралась держаться от его лохматого друга на максимальной дистанции, и мы продолжили путь.
Сашка провел меня мимо домов, избегая улиц и освещенных фонарями участков дороги, прямо на берег моря и молча опустился на камни. Пес тут же с деловым видом умчался куда-то, а я села рядом с мальчишкой.
Внизу плескалось море, темное-темное. Пахло солью. Огромная луна наклонилась над землей, будто с любопытством глядя на нас.
Если бы вместо Сашки здесь был Вадим, он, может быть, даже поцеловал бы меня…
— Красиво. Луна здесь совершенно необыкновенная, — сказала я, прерывая затянувшееся молчание.
— Есть одна старинная легенда. Хочешь послушать? — спросил Сашка.
— Хочу.
Он немного помолчал, будто собираясь с мыслями, и заговорил. Его история, рассказанная под негромкий аккомпанемент разбивающихся о камни волн, показалась мне похожей на сказку.
— Давным-давно были у Хаоса две красавицы-дочери. Старшую звали Солнцем, а младшую — Луной. Вот призвал их однажды отец и говорит: «Дочери мои хорошие, которая из вас удивит меня сильнее своим мастерством, та и будет царить над миром».
Долго думала старшая дочь, чем бы поразить своего отца, и придумала. Замесила она тесто и вылепила из него звезды и планеты и поместила на небесный свод. «Вот, — подумала гордая Солнце, — теперь сестре никак не сравниться со мной!»
Увидела Луна то, что сделала ее сестра, и рассмеялась. «Неужели, — говорит, — это настоящее чудо? Это просто нелепые бездушные игрушки». Разозлилась Солнце так, что даже покраснела от гнева. Так от нее жаром и повеяло.
«Ну хорошо, — говорит она сестре, — а что сделала ты?»
И тогда Луна показала Солнцу людей, которых она родила и наделила душами, сотканными ею из собственного света.
Нахмурилась Солнце: «Совсем зазналась, сестрица! Разве могут какие-то жалкие людишки сравниться с целыми планетами, которые я создала?!»
«Что стоят твои планеты, когда на них нет жизни?» — возразила Луна.
Слово за слово, они поссорились и решили идти к отцу Хаосу, чтобы он рассудил их. А отец присудил победу Солнцу, потому что любил старшую дочь сильнее.
Возрадовалась Солнце, но уж очень ее раздражали люди, созданные сестрой. Вот и решила она их сжечь. Но Луна поклялась не оставлять своих детей без помощи. Целый день жгла старшая сестра землю, пытаясь уничтожить людей, а ночью Луна подарила им свежесть и прохладу. Повинуясь ее зову, нахлынули волны на иссушенную, растрескавшуюся почву и охладили ее, заструились по земле многочисленные реки, способные утолить жажду и напоить усталого путника. Кроме того, научила Луна людей тайным искусствам, в которых была большой мастерицей. В те времена волшебство наполняло всю землю, и дети Луны могли творить настоящие чудеса — щедро поделилась с ними мать, ничего не пожалела.
Узнал об этом отец Хаос, разозлился и накинул на лицо младшей дочери темное покрывало. Теперь ей пришлось носить его постоянно, снимая только изредка, всего лишь раз в месяц, показывая миру свое лицо.
Тем временем Солнце, видя, что ей силой не совладать с сестрой, прибегла к лести да хитрости. Пришла она к людям и уговорила следовать за собой, забыв о собственной матери. И многие поверили и пошли за ней, лишь некоторые оказались тверды и не отступились от той, кто их действительно любила. Горько заплакала Луна, видя предательство своих детей, и упала одна ее слезинка на землю, и появилась из нее бессмертная душа, которая из поколения в поколение, меняя телесные оболочки, оберегает немногих верных Матери людей. Также говорят, что душа Хранительницы в момент смерти старого тела вселяется в новое, подходящее для нее, и этот круговорот будет продолжаться до тех пор, пока живы люди, помнящие и почитающие Великую Мать.
— Красивая легенда, — сказала я. Теперь Луна и вправду показалась мне живой. — Но объясни все-таки, почему ты хочешь, чтобы мы уехали?
— Ты не знаешь местных обычаев. Просто ни во что не вмешивайся, и уезжайте как можно скорее. Завтра же, а то будет поздно, — и он с беспокойством посмотрел на луну.
— Но почему я должна тебе верить? Ты даже ничего не объясняешь! Просто заладил как попугай: уезжайте, уезжайте!..
Сашка поднял небольшой камушек и с размаху бросил его в море.
— Я не могу ничего тебе объяснить. Не имею права, понимаешь?! Просто уезжайте — и всё. Вот, кстати, можешь почитать на досуге, — он протянул мне сложенный листок бумаги.
— Что это? — полюбопытствовала я, пытаясь разглядеть отпечатанный на листке текст, но не слишком преуспев в этом.
— Почитай. И подумай над моими словами. Лучше бы вы на какой-нибудь курорт поехали. И зачем вам понадобилось останавливаться здесь?..
Галантности и такта, как я уже замечала, в нем не было ни грамма.
Ну и пусть. Мне-то что за дело?! Я поднялась на ноги и пошла в сторону, где должен был находиться наш дом.
— Погоди, не туда идешь. Я провожу тебя, — окликнул меня Сашка.
Уже хорошо. Честно сказать, я этого не ожидала.
Мы молча дошли до вишневого сада, сопровождаемые огромным Псом, который обладал необычайной способностью исчезать и появляться совершенно бесшумно. И, разумеется, так неожиданно, что я каждый раз вздрагивала, когда в мою ладонь вдруг тыкалось что-то мокрое.
— Дальше дойдешь сама, — буркнул белобрысый и опять нырнул в тень.
А вдруг со мной что-то не так? Почему мальчишки не хотят со мной общаться? Вдруг я веду себя странно, и они сторонятся меня?.. Но Сашка сам какой-то не от мира сего. И к чему история про Луну и Солнце?..
Я медленно-медленно потянула на себя входную дверь. Главное, чтобы не проснулись мама с папой, а то мне серьезно влетит. Дверь, к счастью, не скрипнула, и я почти беззвучно добралась до своей комнаты, где могла вздохнуть с искренним облегчением: кажется, обошлось.
Я зевнула. Так, посмотрим, что дал мне Сашка, и спать!
Я включила свет и, развернув листок, принялась читать убористые строки.
«Народ, прозванный таврами (это имя было дано ему греками предположительно в связи с жертвоприношениями Деве — верховной богине древнего крымского населения), делился на две ветви. Первая, наиболее многочисленная и известная, поклонялась Солнцу — воплощенному образу богини. Те же греки утверждали, что тавры нередко обманывали путников, привлекая их к своему берегу, и без жалости приносили их в жертву. Подножие главного алтаря Девы, расположенного где-то на мысе Фиолент, частенько обагряла кровь не только быков, но и чужестранцев. Вторая ветвь, малоизвестная, представлена отступниками, поклонявшимися темному образу богини — Луне. По другим источникам, Луна считается сестрой Солнца и покровительствует магическим сакральным искусствам. — Споткнувшись на незнакомом слове „сакральным“, я продолжила чтение: — Эта ветвь тавров отличалась особенной жестокостью. Особенно кровавыми были жертвоприношения, случавшиеся на полнолуние, когда, по их верованиям, богиня, называемая ими Великой Матерью или Белой Госпожой, полностью открывала свое лицо…»
Погодите! Я уже слышала что-то про Великую Мать!.. Не может быть… Я еще раз пробежала глазами весь текст. «Позже народ тавров был полностью истреблен или ассимилировал, — надо же, опять странное слово. — В пользу последней гипотезы говорят упоминания о таврах, относящиеся к I в. до н. э., где их часто называют тавроскифами. — Понятно, отметила я про себя, ассимиляция, должно быть, означает смешение народов, и продолжила чтение: — Талантливый исследователь Крыма Петр Кеппен писал: „Мне кажется вероятным, что в жилах обитателей тех областей, что богаты находками дольменов, еще и теперь течет кровь древних строителей дольменов“.»
Да нет же, совершенная ерунда! Глупо думать о том, будто ветвь древнего народа сохранилась на этих землях и вот сейчас готовится принести нас в жертву своей бледнолицей богине. Просто быть такого не может! Скорее всего, Сашка подшутил надо мной и придумал всю эту историю просто так, чтобы попугать.
Как там говорит мама: утро вечера мудренее?.. Я положила листок на тумбочку и снова легла в кровать. Сон бежал от меня, а слабый свет луны, уголком заглядывающий в окно, почему-то казался таинственным и пугающим.
Не знаю, как долго я пролежала без сна, ворочаясь на застеленной свежим бельем кровати, прежде чем незаметно для себя провалилась в мир сновидений.
Во сне я поднималась по огромной винтовой лестнице к вершине высокой пирамиды, на которой стояла наша хозяйка Нинель Ивановна с огромным ножом для разделки мяса в руках.
— Я, конечно, не люблю любопытных девочек, — сказала она ласково, — но дело в том, что я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО УМЕЮ ИХ ГОТОВИТЬ!..
Тут же застучали барабаны, а я проснулась.
Глава 5 Лунное обострение
Монотонный стук в дверь (вот откуда странные барабаны!) наконец прекратился, и послышался бодрый мамин голос.
— Давай вставай, соня-засоня! Иришка-глупышка! А то, глядишь, весь день, как медведь в берлоге, проспишь!
Я потерла глаза и громко зевнула. Интересно, во сколько же я вчера заснула?..
— Да встаю уже, — крикнула я маме: все равно ведь не оставит в покое, несмотря на то что сейчас каникулы.
Нехотя сползя с кровати, я подошла к окну и вдохнула свежий, пахнущий травой и спелой вишней воздух. Радостно пели птицы — получился многоголосый птичий хор, жужжала лениво ползающая по подоконнику огромная муха. Солнце уже давным-давно взошло, и ночные страхи показались мне неуместными, ненастоящими. Права все-таки мама, никаких монстров и тому подобных вещей просто-напросто не существует. Вернее, существуют только на страницах моих любимых книг, а самым большим персональным ужасом для меня станут пять обязательных задачек по алгебре. Вспомнив об этом, я действительно испугалась и невольно поежилась. Хорошо бы все обошлось! Может же случиться в моей жизни чудо, и мама позабудет о наказании? Решение задачек иначе, чем жестокое наказание, я, понятно, не воспринимала.
Одевшись, я вышла в кухоньку, где уже кипел на плите чайник, а на сковородке сердито шкварчала поджаривающаяся яичница.
— Ну как спалось? — спросил меня папа. — А я уже на рыбалку сходил, пока ты дрыхла!
Если учесть сегодняшний странный сон, спалось не очень, однако зачем пугать родителей — они у меня и без того нервные. Поэтому я пробормотала что-то типа «путем» и, сев за стол, придвинула к себе миску с вишней.
— Мам, а ты знаешь, что был такой народ, назывались таврами, который пленников в жертву своей богине приносил? — спросила я, выплевывая вишневую косточку.
— Да когда это было! — отмахнулась мама. И тут же опомнилась: — Лучше скажи мне, почему ты даже из истории выбираешь самые мрачные и кровавые страницы? Это что, мода такая у молодежи пошла?
— Ну… прикольно, — растерялась я. — А вообще я моде не следую. Я сама по себе. Личность!
— Вот что, личность, не забудь про свою сегодняшнюю норму, — мама налила в мой стакан кофе и шмякнула на тарелку яичницу. — Ешь давай, а то правильно Нинель Ивановна говорит: худющая, кости торчат.
Вот и заводи после этого со взрослыми разговоры! Обязательно на свою тему выведут. А чудес, однако, не бывает.
Пытаясь потянуть время перед тем, как браться за ненавистную алгебру, я долго ковырялась в яичнице, пока мама не раскусила мой хитрый план и не надавила на меня своим родительским авторитетом и обещанием после этого сразу же отправиться купаться.
Позанимавшись алгеброй, мы пошли к морю. Потом гуляли по городу. Магазинчиков здесь немного, что объяснялось малочисленностью доезжающих до Луноморска туристов. Зато мы наткнулись на очень милую лавочку, где продавали красивые свечи — причем не заводские, а отлитые вручную, пряные аромамасла, статуэтки, большей частью изображающие красивую статную женщину с месяцем во лбу, каменные чаши и украшения. Продавщица — немолодая грузинка, такая же внимательная и милая, как и все в округе, объяснила, что все эти предметы являются копиями старинных культовых предметов.
Маме очень понравились чаши, и она пообещала, что обязательно купит такие перед отъездом, а пока приобрела себе и мне одинаковые, вырезанные из дерева браслеты. На них так же были изображены луны. Любезная продавщица тут же позвала мастера, который их вырезал, и он дополнил браслеты первыми буквами наших имен. На моем он вырезал буковку «I» — Ира, на мамином — «N» — Наташа.
— Спасибо за покупку! А вот подарок от фирмы! — сообщила продавщица, протягивая мне амулет в виде подвешенной на шнурочке луны. — Позвольте, я сама надену на девочку?