— Жалеешь?
— Кого?
— Да народ.
— Кляуз боюсь. Каждый день пишут, что я или хамлю или пьяный. Одним словом, разгул демократии.
— А ты не пей да говори вежливо.
— Так у меня язва от службы этой, я уже три года не пью.
Дверь в квартире Бори Мясника была стальная, с набором сейфовых замков.
— Видать, есть кое-что в квартире, — усмехнулся Игорь.
— А у него там коммерческая комиссионка, а не дом, — вздохнул участковый.
— А ты не завидуй, знаешь, есть пословица: «Плохо нажито — прахом идет».
— Теперь она не модна, пословица эта. Теперь другое: «Сумел — украл». Нынче на этих окороту нет.
— Подожди, — это сказал Игорь и нажал на звонок.
Переливчато, птичьим голосом запел за дверью зуммер. Потом остановился на секунду и сыграл два такта очень знакомого вальса.
— Все как не у людей, — выругался участковый.
— Кто? — раздался за дверью женский голос.
— Это я, гражданка Барулина, участковый Тимофеев.
— Тебе чего, Сергеич, ночь на дворе.
— Да дело спешное.
— Ну стань у глазка.
Зазвенели, загрохотали запоры, и дверь тяжело распахнулась. На пороге стояла женщина лет тридцати. Типичная торгашка, таких Игорь срисовывал сразу. Безудержно наглая, презирающая всех, кто не жил за такими вот дверьми.
— Ну, чего вам?
Корнеев плечом отодвинул ее, вошел в коридор, завешанный зеркалами и покрытый ковровой дорожкой.
— Куда лезешь! Куда на ковры. Обувь снимать надо.
— А я к вам, гражданка Барулина, не в гости пришел. Я из МУРа.
— А по мне хоть из КГБ, я тебя дальше порога не пущу.
Игорь достал удостоверение.
— Ну и что ты мне свою книжку толкаешь под нос. Там что написано — с правом хранения и ношения оружия. Вот ты его носи и храни, а ко мне в дом не лезь.
— Где муж?
— А тебе какое дело?
— Собирайся.
— Куда?
— На Петровку.
— А я там ничего не забыла.
— Там я тебе напомню. Тимофеев, зови людей, сейчас обыск делать будем.
— Не дам.
— Дашь, Барулина, все дашь, да еще в камере попаришься. Последний раз спрашиваю, где муж?
— Да в Дагомысе он со своей прошмандовкой.
— Это с кем?
— С Ленкой.
— Кто она?
— Актриса.
— Вполне пристойно. А теперь слушай меня, Барулина. Если ты соврала, лучше бросай добро и беги из города. Я тебя все равно посажу. На уши стану, весь район подниму, а посажу. Поняла?
— Поняла, — чуть не зарыдала Барулина.
— А за что, знаешь? Не за то, что у тебя серьги и кольца многокаратные. Не за квартиру твою роскошную, не за музыкальный звонок. Это все иметь можно. За то я тебя посажу, что ты с мужиком своим это все украла.
— Докажи, — зло выдохнула хозяйка.
— Это тебе придется доказывать, что все это тебе бабушка оставила Поняла? Живи пока и бойся. Жди.
Игорь вышел, саданув на прощание железной дверью.
Серый остановил «Жигули» у ресторана «Савой». Теперь туда пускали только иностранцев. Так, во всяком случае, было объявлено по телевизору.
А Серый прошел, и швейцары перед ним услужливо двери распахнули. И он попал в этот заграничный оазис из мрака и грязи улицы.
Он шел через роскошные холлы и гостиные, здоровался как со старыми знакомыми с портье и служащими. Жал руки друзьям, которых немало толкалось около бара и входа в ресторан.
Но ни бар, ни ресторан, ни дивные диваны и кресла холла привлекали его. Он шел в казино. В зал, где играли в рулетку.
И туда его пустили. Без звука. Хотя стояли у дверей двое крепких ребят в темных форменных костюмах.
Знали здесь Серого и уважали.
А в заветном зале, о котором столько легенд ходит в Москве, все было как там, за бугром.
В игорном зале крутилась рулетка, ошарашенные иностранцы смотрели на русских «бизнесменов», выигрывавших и проигрывавших тысячи долларов.
И Филин был здесь, он сидел в самом центре у стола и, прищурясь, наблюдал, как сгребал крупье лопаточкой, по-блатному «балеткой», разноцветные жетоны.
Сегодня Филину везло, стопка фишек рядом с ним росла.
Опять крупье подвинул ему кучу фишек.
И сразу же из-за его спины возник молодой человек, услужливо сложивший выигрыш в стопки.
Шикарный был Филин. По-староблатному — костюм, пошитый в Риге, темный с искоркой, рубашка-крахмал, белоснежная, галстук шелковый, от лучшего парижского дома, и шитые на заказ лакированные туфли.
Консервативен был старый вор Черкашов. Одевался по моде пятидесятых. У богатых свои прихоти.
— Делайте ваши ставки, — по-английски крикнул крупье.
Филин только собрался поставить пирамидку фишек на красное, как увидел вошедшего Серого.
Увидел и по лицу его понял, что произошло нечто неприятное. Он встал из-за стола, достал золотой портсигар, вынул сигарету. Охранник услужливо поднес огонек зажигалки.
— Получи выигрыш, — сквозь зубы скомандовал Филин и пошел к дверям.
— Ну? — не поворачиваясь, спросил он у Серого.
— Влипли.
— Как?
— Мент приперся в гараж, прикурить попросил. Леша Разлука его определил.
— Ну.
— Что ну, кончил он Лешу.
— А машина?
— Бросить пришлось.
— Вы что же, фрайера или люди деловые? У Разлуки же волына была.
— Так маслят не было.
— Значит, опять за бабки разборками занимались? Ну!
Филин схватил Серого за рукав куртки.
— Я же запретил вам это.
— Так один же раз.
— Где Олег и Степан?
— На хате, ждут.
— Кто навел?
— Не знаю.
— Кто знал о гараже?
— Витька Кол, он у Бори Мясника и гараж покупал.
— Мясник знает?
— Нет, он в Дагомысе.
— Значит, один Кол. Где он?
— А где ему быть?
— Привези его ко мне на дачу.
— Понял.
— Меня отвезите и пойдете вдвоем с Вовой.
А в кабинет Кафтанова пришло утро. Свежесть летняя кабинет наполнила. Свет ламп стал неестественно желт.
— Ну, что мы имеем, орлы-сыщики, — Кафтанов достал из сейфа документы. — Некто убивает австрийца Отто Мауэра, вице-президента СП «Антик». Что по «Антику»?
— Вы меня в три часа из постели подняли, — ворчливо ответил начальник отдела УБХСС подполковник Сомов.
— Ничего, Сомов, потом отоспишься. Так что же «Антик»?
— Что касается Мауэра, у него репутация солидного и порядочного бизнесмена. Все финансовые дела его в полном порядке. «Соседи» сообщили, что сомнительных связей он не имел. В общем, положительный капиталист.
— Значит, причина смерти загадочна? — усмехнулся Кафтанов.
— Мы проверили финансовую и производственную деятельность СП, пока у них все нормально. Правда, президент с нашей стороны, Сергей Третьяков, сейчас в Вене.
— А разве это криминал? Кто он такой?
— Мы его знаем неплохо. Крутой парень, раньше проходил по нескольким делам. В основном по торговле автомашинами. С бывшим помощником Гришина крутили дела с «Волгами» и иномарками через Управление делами дипкорпуса. Но сейчас к нему никаких претензий. Работает честно.
— Красный купец, — вставил реплику Корнеев.
— Что вы имеете в виду, Игорь? — Сомов повернулся к Корнееву.
— Так называли нэпманов в двадцатые годы, — пояснил Кафтанов. — Странно, очень странно, за что же убили Мауэра. Копайте, Сомов, не может быть, чтобы случайно все получилось. Теперь об убийстве.
Кафтанов раскрыл папку с документами.
— Давайте пофантазируем. Офицер криминальной полиции из Вены опознает в Сочи наемного убийцу, этот человек из города-курорта исчезает, и тут же убийство Мауэра. Причем профессиональное. Мощная машина «ягуар» с перегонным номером, по сведениям Брестского КПП и таможни, перегнал ее некто Андрей Хилкович, ныне житель Вены, а ранее весьма известный нам мошенник. Он перегнал машину и тут же покинул пределы страны. Теперь пистолет.
Кафтанов встал, открыл сейф, вынул папку и пистолет.
— Вот оружие.
Корнеев взял со стола пистолет.
— Ну что, сыщик, — прищурился Кафтанов, — что за оружие?
— Дурдом, — Игорь положил пистолет на стол, — Финляндия, Л-35, система Айми Лахти, калибр 9 миллиметров, ударно-спусковой механизм со скрытым курком; боевая пружина расположена…
— Хватит, — махнул рукой Кафтанов, — знаешь. Так вот, пистолет этот найден на прииске под Иркутском. Некие люди, напавшие на старателя Козлова, пытались отнять у него золото и предложили регулярно отдавать долю. Прилетели они на вертолете, который был откомандирован в распоряжение лесного хозяйства и считался год как сломанным. Козлов оказался парнем крутым, уложил двоих, третий погиб при подъеме вертолета, который потом сел в излучине реки, видимо, орлы эти уплыли на лодке. Итак, провожу линию. «Антик» — Мауэр — золото. Надо работать по этой версии. Корнеев, утром летишь в Дагомыс, искать Борю Мясника. Логунов в Иркутск.
Дверь в домик Вити Кола была открыта. Серый и Вова огляделись. По утреннему времени вокруг никого не было, только где-то в гаражах надсадно лаяла собака.
Кол спал не раздеваясь, на столе стояла пустая бутылка «Лимонной», валялась скомканная пачка «Мальборо».
Серый подошел к дивану, рванул Кола, посадил.
— Ты чего?.. А… Кто?
— Ты кого, сука, послал в гараж к Мяснику?
— Ты чего… Серый.
Серый ударил его, коротко, без замаха.
Кол слетел на пол.
— Серый…
— Кому ты сказал, сука? Говори или…
— Звонков Женька привел парня солнцевского, он машину искал…
— Кто такой Звонков?
— У него гараж здесь.
— Ты, Кол, — Серый закурил, — опять в дерьме, потому что водка мозги твои отбила. Что же нам с тобой делать-то?
— Ребята, я бухой был, слышишь, Серый, бухой…
— Сейчас с нами поедешь.
Кол заплакал.
— Куда?
— Филин тебя видеть хочет.
— Серый, слушай, я тебе денег дам, на водку дам, на квартиру, что хочешь сделаю…
— Ты мне денег дашь, — Серый засмеялся, — слышишь, Вова?
Тот молча кивнул. Слышу, мол.
— А зачем мне деньги, Кол? Их у нас с Вовой на три жизни набрано. Вставай, петух позорный, поехали к боссу.
Дачка у Филина была маленькой, терраса да домик в три окна, весь закрытый ползущими вверх хмелем и виноградом.
Славный был домик. Даже очень.
В таком бы жизнь доживать. Коротать тихую старость. Тем более участок больше гектара. На нем и лес, и цветник, и грядки с зеленью всякой.
От калитки к даче через кусты орешника легла дорожка, лавочка в кустах. Совсем чеховская, прямо из «Трех сестер».
И шли по ней трое: Серый, Кол и Вовик.
На крыльце дачи сидел Рваный. Бывший боксер, сделавший две ходки в зону. Человек глупый, свирепый и бесконечно преданный Филину.
Увидев троицу, он лениво поднялся.
— В дом не ходите, велел здесь ждать.
Он вошел на террасу с весело разноцветными стеклами, взял со стола жбан и кружки, вынес их и поставил на крыльцо.
— Квас пейте.
Первым схватил кружку Витя Кол. Он налил ее полную и пил этот божественный коричневатый напиток, холодный и жгучий.
Серый посмотрел, как жадно, со стоном пьет Кол, как дергается в такт глоткам его немытая шея, и зло сказал:
— Алкаш паршивый.
— Зачем же так, — раздался у них за спиной голос.
Они оглянулись, словно по команде.
По дорожке шел Филин. В майке, тренировочных штанах, с полотенцем через плечо. Мокрые волосы были аккуратно зачесаны. Он подошел к террасе, налил кружку кваса, выпил.
— До чего же хорошо искупаться поутру. Нет, ребята, не так мы живем. Все мирским заняты, суетой бессмысленной. А вы посмотрите, какое утро-то.
Рваный вынес плетеное кресло, Филин сел, закурил сигарету.
— Ну что ж. Вернемся к делам нашим скорбным. Я ведь, Витюша, не зря на речку ходил. Пусто там. Нет никого. Вот пойдем купаться сейчас, нырнешь ты, и все. Любая экспертиза покажет: купался в сильной стадии опьянения. Вот и все.
— За что? — заплакал Кол.
— А за что, ты, Витюша, знаешь. Ты ко мне претензий иметь не должен. Я тебя в убожестве твоем подобрал. Дело дал. Копейку крутую, верную, в кооператив устроил. А ты? Молчишь?
Кол молчал. Он просто не мог говорить. Его била противная дрожь.
— Молчишь? И то дело, — продолжал Филин. — Ну а теперь ответь. Почему я тебя от дела отстранил?
— За поддачу черную, — зло сказал Серый.
— Правильно, — Филин налил себе еще квасу. — Мы тебе уже верить не могли. Теперь говори, падла, кому о гараже Мясника рассказывал.
— Пьяный был… Совсем кирной… Прости, Филин, — Кол упал на колени. — Прости… Лечиться пойду…
— А я тебе, Витя, не жена. Ты мне что леченый, что порченый… Любой, только не ссученный. Говори!
— Женька Звонков мужика крутого привел. Из люберецких. Он сказал, что откинулся только-только и в камере с тобой парился. Я тогда к нему с уважением…
— Со мной в Бутырке парился? — Филин вскочил. — Какой из себя?
— Роста среднего, лысоватый, с усиками, — сказал Серый.
— Теперь я знаю, кто был, — усмехнулся Филин, — знаю. Игорь Дмитриевич, подумать только. Игорь Дмитриевич. Значит, Кол, так решаем. Опер моя забота. А ты сегодня этого Звонкова уберешь.
— Нет! — дико закричал Кол и бросился к калитке.
Серый и Вовик догнали его на полпути, скрутили, потащили к даче.
— Слушай мое последнее слово, Кол, — Филин встал, — сегодня ты этого Звонкова мочишь или…
Он скрылся в даче, а Кол бился на земле, выкрикивал что-то, плакал.
— Ну и воздух у тебя, Чугунов, — Игорь Корнеев, прищурившись от солнца, глядел в раскрытое окно машины. — Век бы здесь жил, — продолжал он.
— Вот и приезжай да послужи здесь. Ты уже один раз сидел. Здесь опять посадят.
— Тебя-то не посадили.
— Это пока. Мне сорок пять лет, а я все капитан. Понял, как у нас?
— Не понял.
— А здесь и понимать нечего. Нашего начальника тоже сажали. Он теперь в Средней Азии воюет. Ну а мне до пенсии четыре дня.
— Уходишь?
— Ухожу. И из города этого бегу. Меня пока погоны милицейские защищают, а с пенсионером они в два счета…
— Кто они?
— Игорь, или ты не знаешь кто? Здесь же куплено все. Сейчас увидишь, кто в Дагомысе отдыхает. Одни крутые. Каждый день там что-нибудь случается, а взять кого… Отвоевался я. Как они, жить не могу, да и не хочу, бороться сил уже нет.
Машина проскочила бедноватый рабочий поселок, и из-за поворота показались белоснежные корпуса Дагомыса.
— Вот видишь, — продолжал Чугунов, — Дагомыс. Когда эти гостиницы построили, уже тысячи брали за номер. Ты сам подумай, кто там жить сможет?
— Я, во всяком случае, не смогу.
— Правильно. Была бы моя власть, я бы эти корпуса окружил бы ночью да взял бы всех.
— По тридцать седьмому соскучился? — усмехнулся Корнеев.
Чугунов ничего не ответил, только махнул рукой.
Боря Мясник занимал трехкомнатные апартаменты.
Но в номере его, естественно, не было. След его обнаружили на солярии. Он сидел в шезлонге, напялив на лысую голову солнцезащитный козырек с неведомым заграничным названием. Из-под ремня шортов вываливался сытый живот.
Около шезлонга стояла кастрюля со льдом, в ней охлаждалось баночное пиво.
Рядом с ним, закрыв лицо платком, расположилось длинноносое существо в еле заметном бикини.
Корнеев подождал, пока Боря дососет очередную банку пива, подвинул шезлонг и сел рядом.
— Привет, Боря.
— Привет, — Мясник прицельно бросил банку в урну.
— В баскет играл? — усмехнулся Игорь.
— А тебе чего?
Говорил он лениво, врастяжку, явно подражая крутым ребятам из видеофильмов.
— Ты кому гараж сдал?
— Иди отсюда, пока я не встал.
Фраза была рассчитана явно на бикини.
— Я тебя второй раз спрашиваю, — тихо спросил Игорь.
— Ты, гнида!
Боря Мясник вскочил. Корнеев, чуть приподнявшись, толкнул его в грудь.
Боря рухнул в затрещавший под его тяжестью шезлонг.
— Мы из уголовного розыска, — сказал Чугунов.
— А хоть из КГБ, — Боря попытался встать, но не мог, шезлонг провалился, и ноги его оказались на уровне подбородка.
Корнеев облокотился на ручки шезлонга, наклонился к Боре.
— Слушай меня, Боря Мясник, я сюда из Москвы не загорать приехал. Хотя здесь и хорошо очень. Море, солнце, воздух, пиво холодное, телка красивая. Что еще нужно мужчине? А?
Боря молчал, только дышал тяжело, с присвистом.
— Мы тебя сейчас заберем и окунем на семьдесят два часа в камеру, а потом в Москву, в наручниках.
— Нет на мне ничего… — выкрикнул Боря.
Девица его впервые заинтересовалась происходящим, сняла платок с лица и села.
И Корнеев узнал ее. Совсем недавно фильм с ее участием показывали по телевизору.
— А что на тебе есть и чего нет, это мы разберемся. Только отпуск твой нарушим и кайф сломаем.
— Ну чего вы ко мне пристали? Я ключ от гаража Витьке Колу отдал, ему надо было машину ремонтировать. Он пришел, попросил, я отдал, и все дела.
— Вот это разговор деловой. Пошли к тебе в номер, запишем все это.
— Зачем записывать? — голос Бори стал плаксиво-тонким.
— Закон требует.
А в Иркутске шел дождь. И в открытое окно влетал свежий ветер. Борису Логунову казалось, что пахнет он байкальской водой.
Они сидели втроем в кабинете начальника уголовного розыска области: начальник, Борис и следователь прокуратуры.
— Мы Козлова этого по подписке отпустили, — сказал следователь, — просили за него… Хотя уголовник бывший…
— Он же государственный драгметалл защищал, — сказал начальник розыска, — а потом, пределы не превысил, их вооруженных четверо с автоматическим оружием.