Чтобы провериться, Штиммель свернул в узкую улочку, потом в другую.
«Фольксваген» словно прилип к нему.
Тогда он остановил свой «ягуар» у мужского магазина, вошел туда. Выбирая галстуки, он вскользь поглядел в окно.
«Фольксваген» ждал его.
Штиммель выбрал два галстука, заплатил и спросил у управляющего:
— Простите, вы не разрешите воспользоваться вашим туалетом?
— О, конечно, — управляющий загадочно улыбнулся, словно на время став обладателем тайны клиента. Он тихо прошептал на ухо Штиммелю: — По коридору, в самый конец.
Штиммель вошел в туалет, запер дверь и распахнул окно. Оно выходило в проходной двор.
С ловкостью, которую нельзя было определить в его грузном теле, он вскочил на подоконник и мягко спрыгнул во двор.
Подворотня вывела его на соседнюю улицу. И тут ему повезло, у дома стоял «пежо-карсервис».
Он остановил машину на окраине Вены у кладбища. Купил цветы, вошел в ворота. Оглядевшись, положил букет на первую попавшуюся могилу и быстро зашагал по аллее.
Он шел мимо крестов, памятников, оград, часовен. Наконец, свернув на тропинку, он добрался до калитки, открыл ее и очутился на узенькой улочке.
Арка дома. Уютный дворик, и Штиммель вышел в заброшенный парк. Здесь он позволил себе расслабиться. Присел на скамейку и закурил.
Парк был пуст. Только пели птицы да солнечные лучи с трудом пробивались сквозь плотную листву дубов.
Штиммель пошел по аллее. Медленно, словно экономя силы для броска.
Вот он, крохотный, заросший тиной пруд. А на берегу бело-розовое здание пансиона «Черта».
Штиммель вошел, звякнул звонок.
Навстречу ему поднялся крепкий мужчина в табачного цвета рубашке и джинсах.
— Привет, Шандор.
— Привет, — мужчина усмехнулся, — если ты пришел сюда, значит…
— Правильно.
— Вещи и документы в твоей комнате.
— Мне нужна венгерская виза.
— Считай, что она у тебя есть. Какой паспорт возьмешь?
— На фамилию Гербер.
Роман Гольдин и Филин ужинали. Они сидели на терраске, обвитой плющом, за круглым, уставленным закусками столом.
— Давай.
Филин налил Гольдину водки, настоянной на почках смородины.
— Смотри, почти совсем зеленая, — усмехнулся Гольдин, поднимая рюмку.
— Одно здоровье, а не напиток, — сказал Филин, но себе почему-то налил марочного портвейна «Черные глаза».
— А ты почему не пьешь, раз здоровье?
— А я, — Филин медленно, со вкусом выцедил портвейн, — а я к этой гадости привык. В свое время, Рома, когда ты еще в пеленки писал, я уже был вор-законник. Знаешь, в нашем мире тоже иерархия была, как в КПСС. В общем, мелочь всякая и паханы. Они вроде секретарей. Пахан во всем должен был от мелочи отличаться, так что на мельнице, иначе это катраном зовется, или просто на хазе в загул подлинно делового по манере можно было отличить. Он, может, дома водку в три горла жрал, а на людях — дорогие напитки, еда дорогая, ну, конечно, одежда и часики. «Лонжин» рыжие и баба чтоб как на картинке.
— Так когда это было, — засмеялся Гольдин, — тогда еще ходили кожаные рубли и деревянные полтинники.
— Давно, Рома, ой как давно. Но порядок был.
— Значит, и ты, Николай Федорович, против демократии.
— Я за твердую руку. Порядок в стране, значит, и в законе порядок.
— Николай Федорович, — Гольдин опрокинул рюмку, одобрительно крякнул: — Хорошо. Я к чему говорю-то, — сказал он, прожевывая кусок рыбы, — разве такие масштабы тогда были? Нет. Сейчас мы крутим миллионными делами. Кстати.
Гольдин встал, взял кейс, скромно стоящий в уголке. Рукой раздвинул посуду на столе, положил кейс, открыл крышку и повернул его к Филину. В чемодане плотно лежали пачки долларов.
— Твоя доля. Восемьдесят тысяч, мелкими, как ты и просил.
Филин несколько минут разглядывал деньги, потом погладил их.
— Это подачки, Рома, подачки. Мне нужна настоящая сумма.
— Будет настоящее дело, будет и сумма. Пока мы работаем по мелочи. Золото, камни, которые ты переправляешь нам, реализуются медленно. Слишком медленно.
— А что же ты хочешь?
— Наркотики.
— Ого, — присвистнул Филин.
— Вы ничего не понимаете. Сейчас идет война с латиноамериканскими картелями, ввоз наркоты резко сократился. А в СССР есть все главное — сырье.
— Ты хочешь, чтоб мы его тебе отправляли?
— Чтобы стать богатым, нужно отправлять готовый продукт. Кстати, у тебя же есть люди в таможне?
— Конечно.
— Сведи меня с ними.
— Рома, ты что, фрайера нашел? Я дам тебе все свои связи, а ты сунешь мне еще один кейс и выгонишь меня из дела?
Гольдин захохотал, налил рюмку водки.
— Кстати, у меня в Вене произошел конфликт с Сережкой Третьяковым.
— Что значит конфликт?
— Ну подстрелили его немножко.
— Немножко, — зло сказал Филин, — немножко беременная, как говорят наши шалашовки. Где он?
— В госпитале.
— Я знаю Третьякова, он будет молчать.
— Дай Бог. Но скоро он вернется в Москву…
— Я тебя понял, мы его уберем.
— Кстати, — засмеялся Гольдин, — а что ты говорил насчет шалашовок? Угости.
— Вова! — крикнул Филин.
На пороге появился молчаливый Вова.
— Где Марина и Лена?
— Ждут.
— Зови.
Через несколько минут на террасу поднялись две прелестные молодые женщины.
— Угощайся, — Филин встал и пошел в дом.
— Нет, подполковник, — высокий крепкий человек встал из-за стола, — еще раз нет. Нет среди наших такого клиента. Конечно, я понимаю, наши афганцы не мед и сахар. Кое-кто и с блатной шпаной связался. Но человека, о котором вы говорите, мы не знаем.
Корнеев сидел в Ассоциации воинов-афганцев.
Кабинет зампредседателя больше напоминал ленкомнату воинской части, по стенам были развешаны плакаты, фотографии, карты.
— Мы не любим милицию, — твердо сказал зампред.
— Я ее сам не очень люблю, — сказал мрачно Корнеев.
— Но тем не менее мы сделаем все, чтобы помочь вам, тем более у Саши-вертолетчика татуировка больно заметная.
— Да, три офицерские звездочки на правой руке.
— Послушайте, подполковник, — зампред сел рядом с Корнеевым на диван. — У нас в училище парень был, Алеша Комаров, так его за дела всякие выпустили младшим лейтенантом. Он тогда себе, по пьянке, звездочку на плече наколол.
— А ведь это мысль, Сергей Сергеевич, ей-Богу мысль. Может, наш Саша просто в училище был военном.
— Запросите. Вертолетчиков не так много школ готовит.
Кафтанов курил и, казалось, совсем не слушал Корнеева. Он листал дело, что-то выписывая в блокнот.
— Значит, так, Игорь, — Кафтанов встал, подошел к окну. — Пока ничего нет, так я понимаю.
— Это с какой стороны смотреть, — мрачно ответил Корнеев.
— А с любой. Машина «ягуар» угнана у некоей Сомовой Натальи Борисовны. Авто это она пригнала из Польши, где приобрела его за валюту.
— Наталья Борисовна Сомова, по установочным данным, пять лет занималась проституцией, а теперь стала фотомоделью.
— Ты наши данные в суд не понесешь, не то время.
Кафтанов опять сел за стол.
— Убитый мною Григорьев Олег Тимофеевич по нашей картотеке проходит как рэкетир.
— Это опять агентурные данные.
— Мы сейчас отрабатываем связи Сомовой и Григорьева.
— Что-нибудь есть?
— Пока немного. Знаем только, что Григорьев был в Кунцевской группировке, потом ушел работать на солидного хозяина. Сомову несколько раз видели с ним. Думаю, что машину Наталья Борисовна приобрела…
— Думай не думай, — перебил его Кафтанов, — приобрела, и все. Начинай работать с ней. Что по Саше-вертолетчику с Патриарших прудов?
— Афганцы такого не знают. Я запросил горвоенкомат.
— В показаниях Козлова есть одна любопытная деталь: «Вертолет поднялся как-то странно и пошел над деревьями, все время заваливаясь…» Видимо, пилот был неопытным. Следовательно, запрашивай все летные училища, военные и ГВФ, отрабатывай всех исключенных москвичей.
— А если он не москвич?
— В показаниях Акимова целый абзац их разговора о Москве. Москвич он.
— Хорошо, я отработаю эту версию.
— Теперь внимательно слушай меня, Игорь. Есть СП «Антик». Сначала убивают австрийца Мауэра, потом покушаются на жизнь вице-президента Сергея Третьякова. Он лежит в госпитале в Вене. Теперь еще некто Лебре, наемный убийца. По всем данным, этот человек к нам въехал, а обратно не выехал. Все погранпосты дали данные. Нет такого человека. Значит, или он выехал по другому паспорту, или он здесь.
Кафтанов поднял трубку.
— Леонид Петрович, зайди ко мне.
Через несколько минут в кабинет вошел начальник отдела Управления БХСС Смирнов.
— Ну, я начну сразу, — сказал он, поздоровавшись и садясь за стол. — Мы еще раз проверили СП «Антик» и ничего интересного не нашли. Есть мелкие нарушения, такие же, как и у всех. Но больше ничего. Вице-президент Сергей Третьяков человек, который не позволяет нарушать никаких нормативных актов. Правда, получает большие деньги, но все законно.
— Ну, я начну сразу, — сказал он, поздоровавшись и садясь за стол. — Мы еще раз проверили СП «Антик» и ничего интересного не нашли. Есть мелкие нарушения, такие же, как и у всех. Но больше ничего. Вице-президент Сергей Третьяков человек, который не позволяет нарушать никаких нормативных актов. Правда, получает большие деньги, но все законно.
— Чем же они промышляют?
— Согласно уставу делают точную копию антикварной мебели, дворцовых убранств, ковки, решеток. Сначала поставляли небольшими партиями в стране и за рубежом, потом начали получать солидные заказы от двух европейских и одной американской кинокомпаний. Они американцам дважды для съемок фильмов о России поставляли первый раз мебель, гобелены, картины, находившиеся у семьи Романовых. Второй заказ все то же самое, но времен Елизаветы Петровны, но а сейчас у них грандиозный контракт. Некто Вольфер — продюсер — начинает подготовку фильма о декабристах. Натуральные съемки в СССР, а все павильоны в Голливуде. Заказ миллионный.
— Они отправляют свою продукцию поездом?
— По-всякому. В основном контейнерами в Европу, но я связался с таможней. Никаких нарушений. Руководство СП само зовет таможенников, просит помочь.
— Любопытно, — Кафтанов закурил, — так почему же происходят трагедии с руководством СП?
— Думаю, хорошо отлаженное дело, большие валютные барыши мафия, как ее любят называть журналисты, прибирает фирму к рукам.
— Кто там сейчас на хозяйстве? — спросил Кафтанов.
— Коммерческий директор Лузгин Сергей Семенович.
— Вот ты к нему и сходи, Игорь, с бумагами, пришедшими из Вены. Мол, так и так, были ли у Третьякова враги.
— Понял.
…Химическая лаборатория института растениеводства спряталась в зарослях Тимирязевского парка.
Роман Гольдин шел по заросшим аллеям, мимо редких покосившихся скамеек, мимо развалин сооружения бывшего когда-то летним павильоном.
Пусто в парке. Солнце, пробивающееся сквозь кроны деревьев, да гомонящие птицы.
Гольдин шел и думал о том, что, если вложить сюда деньги, можно было бы сделать второй Конни-Айленд.
Дорога к лаборатории угадывалась заранее. Прямо на траве валялись битые реторты, ящики от химикатов, кучи какого-то порошка.
Лаборатория маленькая, одноэтажная. Длинный кирпичный домик постройки начала века.
Покосившееся крыльцо, наполовину разбитая вывеска.
Роман рванул обитую мешковиной дверь и вошел в прохладный коридор.
Пусто, только где-то за дверью пела София Ротару.
У дверей с табличкой «Заведующий лабораторией» Роман остановился и постучал.
Ему никто не ответил, и он приоткрыл дверь.
В маленьком кабинете за столом сидел человек и сосредоточенно чинил зажигалку.
Занятие это настолько поглотило его, что он даже не обратил внимания на вошедшего.
— Дима, — позвал Роман.
Человек за столом поднял голову, потом засмеялся.
— Роман! Да как ты меня нашел?
Они обнялись.
— Ну ты даешь, — с долей зависти сказал Дима, оглядывая заграничную красоту Гольдина, — во всем дорогом.
— Жизнь такая, мистер Новиков. Бизнес требует упаковки. А ты что-то сдал.
— На двести семьдесят не разбежишься.
Гольдин оглядел его внимательно, как старшина новобранца. Да, этот человек знал лучшие времена. Об этом говорил и заношенный блайзер, и рубашка от Диора, и много раз чиненные туфли «Хоретс».
— Дела идут неважно, Дима? — Роман сел у стола, смахнул детали зажигалки.
— Ты что? — ахнул Новиков.
— На, — Гольдин положил на стол коробочку, — золотой «Ронсон».
Потом из внутреннего кармана пиджака он достал длинный плоский футляр.
— А это на руку надень. «Омега». Пора становиться солидным человеком.
Роман огляделся.
— Скромно. Ты докторскую защитил?
— Нет, — Дима достал пачку «Столичных».
Теперь Роман открыл кейс и положил перед товарищем два блока «Данхилла».
— Круто, — засмеялся Дима.
— Так что с докторской?
— Ничего. После того, ты помнишь, меня поперли из института, чуть под следствие не угодил. Академик отмазал, не хотел, чтобы институт склоняли. Вот здесь и придуриваюсь.
— А мы тогда неплохо империалы поделали, неплохо.
— Это тебе неплохо. Ты в Америку свалил, а я здесь припухаю.
— Вот я приехал, Дима, помочь тебе.
— Материально? — усмехнулся Новиков.
— Если хочешь, то материально. Я тебе еще кожаную куртку привез, вечером отдам. А пока на тебе аванс.
Из кейса появились четыре пачки.
— Здесь три тысячи деревянными и пятьсот гринов.
— За что аванс, Рома? — Новиков быстро рассовал деньги по карманам.
И Гольдин понял, что разговор получится, уж больно у старого друга тряслись руки, когда он хватал деньги.
— Опять туфтовые десятки лить и джоржики?
Новиков закурил «Данхилл», блаженно закрыв глаза, сделал первую затяжку.
— Да, Дима, довел тебя совок. А ты же в членкоры метил. Надеждой института был.
— Рома, ну стал бы я доктором, потом членкором. Пахал бы да зарабатывал аж целых рублей восемьсот. Мне там надо жить.
— Правильно, Дима, я тебе контракт привез.
— Какой?
— От одной солидной фирмы, подпишешь и через год можешь ехать.
— А почему через год?
— А кому ты там нужен, нищий эмигрант?
— Так контракт…
— Его заработать нужно. Ты здесь делаешь то, что нужно нам. Налаживаешь производство. Потом я тебя вызываю в гости, и все.
— А приглашение?
— На.
Роман достал из кармана зеленый квиток.
Новиков взял его. Долго читал. Лицо его изменилось, стало мягче и спокойнее.
Он уже видел перспективу, внутренне прощаясь с этим сырым, полутемным кабинетом, замусоренным парком, с квартирой своей в проезде МХАТа, со старой, требующей ремонта квартирой.
Этот зеленый листок был пропуском в другую жизнь, о которой так долго мечтал Дима Новиков.
— Что я должен делать, Рома?
— Ты, кажется, защищался по употреблению наркотиков в фармакологии?
— Да.
— Насколько я помню, ты даже разработал новый вид наркотика.
— Было такое.
— Дима, ты сегодня же подаешь заявление об уходе и переходишь работать в малое предприятие «Фармаколог».
— Что я должен делать?
— Этот новый наркотик.
— Но его на кухне не сваришь. Нужна лаборатория.
— Она есть. Сколько тебе надо времени, чтобы наладить полностью технологию производства?
— Дней двадцать при наличии сырья.
— Условия, — Гольдин хлопнул по столу. — Три тысячи советскими, не облагаемых налогом, и две тысячи долларов. После начала массового производства премия сто тысяч.
— Кем?
— Конечно.
— Когда начинать?
— Сегодня.
— Для начала производства пластикового наркотика необходимо обычное сырье для шырева.
— Сколько?
— Минимум центнер.
— Будет.
СП «Антик» располагалось в самом центре, на улице Москвина. В бельэтаже. Дом был известный, здесь когда-то жил Есенин.
Игорь вошел в подъезд, поднялся на один марш и увидел двери, больше напоминающие генерала в парадном мундире. Так блистало и сияло это сооружение.
При входе сидел милиционер. Самый обыкновенный, с сержантскими погонами и резиновой дубинкой.
Он взглянул на удостоверение Игоря и записал данные в книгу.
— По договору?
— Так точно, товарищ подполковник.
— Сколько платят?
— За дежурство раз в пять дней по полтиннику за день.
— Неплохо.
— Очень даже.
— Где Лузгин сидит?
— В конце коридора направо.
У кабинета Лузгина сидела шикарная секретарша. Она мазнула по удостоверению зелеными, ведьмовскими глазами и сказала не очень дружелюбно:
— Повадились.
— Сергей Семенович у себя?
— Сейчас доложу.
Она скрылась за дверью с надписью на русском и английском, извещавшей, что именно здесь находится коммерческий директор господин С. Лузгин.
Секретарша появилась, когда уже Корнееву надоело разглядывать телефаксы, календари, замысловатую аппаратуру.
— Прошу, — она любезно улыбнулась.
Лузгин ждал его не за столом. Он сидел на кожаном диване, рядом с которым примостился столик с напитками и сигаретами.
— Прошу, Игорь Дмитриевич, — он широким жестом показал на кресло.
Корнеев сел, взял из круглой банки сигарету. Лузгин щелкнул зажигалкой.
— Чем могу?
— Мне хотелось бы поговорить о вашем вице-президенте Третьякове. Вы, надеюсь, знаете, что с ним случилось.
— Конечно, конечно.
Лузгин налил виски.
Был он любезен, элегантен, мил.
— Прошу.
— На службе.
— Тогда кофе.
— С удовольствием.
— Так что вас интересовало, Игорь Дмитриевич?