Валерий Хайрюзов Двое в осеннем городе
Я еще раз перелистал записную книжку, больше звонить было некому. За стеклом телефонной будки шел осенний дождь, по освещенной неоновыми огнями мокрой площади спешили машины. Я не знал, что делать дальше, где искать ночлег. Оставалась последняя надежда — попытаться разыскать Рютину Зинку.
О том, что Зинка живет теперь в Москве, я узнал от ее матери — Полины Михайловны. Встретились мы с ней случайно, она кого-то провожала в аэропорту.
— В Москве, в Москве Зинуля, уже полгода, как там живет, — запела она, едва я спросил ее о дочери. — Устроилась хорошо, зарабатывает неплохо. Каждый месяц переводы посылает. Недавно вот кофточку индийскую послала. Чистый мохер. Пишет, замуж собирается. На Малой Грузинской живет, — поглядывая на мою форменную фуражку, продолжала Полина Михайловна. — Говорит, самый центр. Все магазины рядом, театры.
Я почувствовал себя обделенным. Мне было уже двадцать четыре, а я до сих пор еще не был в Москве. Другие, посмотришь, от горшка два вершка, а уже и в Третьяковке побывали, и Царь-пушку видели, и в метро катались. А я — взрослый парень, летчик — все это только по телевизору видел. С другой стороны, вроде бы грех было обижаться на судьбу, к тому времени на своем Ан-2 я облазил почти весь север, но, не побывав в Москве, я вроде бы не бывал нигде.
Через несколько дней наш экипаж послали в Ульяновск, где мы должны были получить самолет и перегнать его в Иркутск. Прилетели мы неудачно — в пятницу: начальство, которое должно было подписывать бумаги, разъехалось.
«А не слетать ли мне в Москву? — подумал я, разглядывая карту в штурманской аэропорта. — Полстраны отмахал, осталась самая малость. Чего зря три дня в гостинице болтаться».
Мне повезло, угадал на ближайший рейс и уже через каких-то пару часов катил из Домодедова. Таксист вез с ветерком, почти впритык обходил попутные машины, лобовое стекло собирало на себя мелкий осенний дождь, который тут же сбрасывали «дворники». Я смотрел на ровную, будто натянутое полотно, дорогу и думал: еще полчаса — и сбудется моя давняя мечта. Но почему-то не было на душе праздника, может, оттого, что запоздал и уже никому не расскажу взахлеб, что был в Москве. А все мои друзья уже побывали, вон Зинка даже живет там. И здесь опередила всех.
Я часто думал: ей бы надо было родиться мальчиком. Все ее интересы были на нашей, мужской, стороне. Через нее мы обычно узнавали, какая сейчас самая ходовая песня или какой нынче должна быть ширина брюк. Все она знала наперед, во всем старалась быть первой, даже в таких традиционно мужских играх, как футбол.
Конечно, она не так ловко, как Олег Воков, останавливала и вела мяч. И удар у нее был слабоват — как ни говори, девчонка. Но она ничего не боялась, лезла туда, где жарче всего, в самую гущу игроков. Стыдно было при ней играть плохо. Едва она появлялась на поле, в нас вселялся какой-то бес. Мы ложились костьми, и обыграть нас в такой момент было невозможно. А потом вдруг как обрезало: перестала Зинка ходить на футбольное поле.
— Ей теперь не до нас, — сказал всезнающий Сашка Иманов, — на танцы ходит.
Сашкино сообщение было громом средь ясного неба, в моем сознании не укладывалось: Зинка — и вдруг танцы! Да я ее в юбке ни разу не видел! Бывало, едва выйдешь на улицу, она уже тут как тут — нога на мяче, серые кошачьи глаза нетерпеливо прищурены: ну, скоро, мол, вы там?
Еще не до конца веря тому, что услышал, я решил поговорить с ней.
Встретил я ее около дома, она шла с автобусной остановки, Иманов был прав: Зинка изменилась. На ней были новые джинсы, не те шестирублевые, которые были почти на каждом из нас, а настоящие. На барахолке они стоили сто рублей!
— Зина! — окликнул я ее. — Можно тебя на минутку?
Она остановилась, повернув голову, вопросительно подняла брови:
— А, это ты? Привет.
Засунув руки в карманы, я будто нехотя приподнялся с лавочки. Пусть не думает, что специально ждал ее. Но Зинка, кажется, и не обратила на это внимания. Она уставилась на крышу соседнего дома, и я вдруг почувствовал, что это уже не та Зинка, к которой можно было подойти и запросто хлопнуть по плечу: давай, мол, переодевайся и выходи на улицу, постучим мячом. Что-то легло между нами, и я не мог сообразить, что.
— Что-то не видно тебя в последнее время, — сказал я, не зная, с чего начать разговор. — Случилось что?
— Все нормально, все на месте, — не глядя на меня, ответила Зина.
— Тебя и не узнаешь, совсем другая стала.
— Какая? — Зинка повернулась ко мне, посмотрела в упор.
— Ну, другая, — смутившись, пожал я плечами.
— Да брось выдумывать. — Она улыбнулась и на миг стала прежней Зинкой. — Надоело. Уехала бы отсюда.
И вот здесь-то я допустил оплошность. Зинка протянула нить — связывай только. Тут бы мне перевести разговор на другое, может, все бы и наладилось, но я не воспользовался этой возможностью. Непонятно почему, но мне захотелось ссоры, захотелось загнать ее на прежнее место.
— Гляжу, тебе начихать на наш поселок.
— Тоже мне, нашел центр вселенной, — взъерошилась Зинка. — Тебе, наверное, кажется, что лучше нашего поселка и места на земле нет. А по мне дыра, какой свет не видывал.
— Пятнадцать лет устраивал, а теперь — дыра? Ничего себе заявочка.
— Я говорю то, что есть, — не обращая внимания на мой тон, продолжала она. — Клуб не работает, магазин у черта на куличках, парикмахерская — в бане. Да что там говорить! — Зинка обреченно махнула рукой. — У нас даже негде музыку послушать. Единственное развлечение — кафе «Бабьи слезы». И вообще скучно. То ли дело в городе!
— Ну, конечно, там танцы-манцы!
— Да, а что, нельзя? Думаешь, мяч гонять лучше?
— Ну и катилась бы туда, — раздраженно сказал я.
И тут Зинка захлопала глазами, губы дрогнули и жалобно растянулись.
— Грубиян!
Мимо моего носа мелькнули красные, завязанные на городской манер банты. Пригнув голову, Зинка быстро, почти бегом бросилась к своему дому. Перепрыгнув через канаву, остановилась, смерила меня уничтожающим взглядом.
— Уж от кого, от кого, а от тебя я этого не ожидала.
— Подумаешь, парикмахерская в бане, — выпалил я. — Тоже мне, городская нашлась! Не дотронься!
Но мои слова повисли в воздухе, лишь в ответ бухнула калитка, и все смолкло.
Я постарался успокоить себя: ничего страшного не произошло, ведь ссорились мы и раньше, иногда по нескольку раз в день. Но те ссоры были непохожи на сегодняшнюю.
«И что ее здесь не устраивает? — уже остывая, думал я. — Еще в прошлое лето она готова была выцарапать глаза каждому за наш поселок. Ну что здесь изменилось? Ровным счетом ничего. Все так же, как и год назад, сидели под мостиком рыбаки, все так же над домом Имановых носились в вечернем воздухе голуби. И солнце, опускавшееся зимой почти к городским трубам, вновь грело так же, как в прошлом и позапрошлом году, И все эти танцы. И кто их только придумал?»
Москва появилась неожиданно, будто из-под земли выросли и полезли вверх серые, похожие на пчелиные соты, дома. Посчитав этажи, я подумал, что в один из таких домов вошел бы весь наш поселок, в котором я родился, и еще осталось бы место для других.
При въезде в город нашу машину стиснули со всех сторон другие машины; потеряв волю, мы стали двигаться рывками от перекрестка к перекрестку. Временами между домов появлялись белокаменные, с золочеными куполами церкви, и день пасмурный, дождливый вдруг начинал расступаться, становиться светлее и шире, я невольно приподнимался, заглядывая вперед, ожидая, что впереди, за золочеными куполами, откроются другие, и я наконец-то увижу Кремль.
— Вам куда? — не поворачивая головы, спросил таксист.
За всю дорогу от аэропорта это были первые слова, произнесенные им. Я молчал, чтоб таксист во мне не распознал провинциала.
— В гостиницу «Россия», — небрежно сказал я.
Про себя решил: сначала устроюсь в гостинице, а уж потом попытаюсь разыскать Зинку. Куплю цветы, шампанское и завалюсь в гости. На миг я представил Зинку, ее удивленное лицо — «Откуда свалился?» — спросит она. «Пролетом, — небрежно отвечу я. — Остановился в гостинице „Россия“».
Минут через двадцать таксист высадил меня около высокой, закрывающей полнеба, гостиницы. Я огляделся: чуть наискосок за дорогой, точно на огромной открытке, стоял собор Василия Блаженного, за ним Кремль, позолоченная колокольня Ивана Великого. Наконец-то все стало на свое место, я был в Москве. И вдруг почувствовал, что все это: Кремль, зубчатые стены, шпили высотных зданий и московское небо — я уже видел не раз, все было знакомо, близко, только раньше все это видел с той стороны, с которой показывали, а сейчас смотрел с той, с какой хотел.
В «России» свободных мест не оказалось.
— Пройдите через Красную площадь и выйдите к гостинице «Москва», — посоветовал мне седой, похожий на отставного генерала швейцар.
— Пройдите через Красную площадь и выйдите к гостинице «Москва», — посоветовал мне седой, похожий на отставного генерала швейцар.
На Красной площади я задержался на добрый час. Послушал звон курантов, посмотрел смену караула у Мавзолея, обошел Лобное место, затем мимо Исторического музея спустился к гостинице «Москва». Повторилась старая история — мест не было. Мне предложили съездить на ВДНХ. Но и там не повезло, все гостиницы были заняты. Отчаявшись, я решил испробовать, как мне говорили, «верный» способ, сунул в паспорт десятку. Администраторша через окошко выбросила паспорт обратно. Я готов был провалиться сквозь землю.
«Вот тебе и цветы, вот тебе и шампанское, — подумал я, выскочив на улицу. — Придется спать на вокзале».
На Ярославском вокзале все скамейки, подоконники, лестницы были заставлены чемоданами, узлами, между ними копошились сонные, будто на одно лицо, люди. Отыскать свободное место было невозможно. Я обошел все три вокзала, стоящие вокруг одной площади, — везде было одно и то же — сыро и неуютно.
Я вышел на площадь. Все так же лил дождь, справа за мостом, вспарывая острым шпилем облака, плыло высотное здание, прямо передо мной, как восточный паша, дремал Казанский вокзал.
И тут мне на глаза попалась телефонная будка — чего я маюсь, ведь можно позвонить знакомым. Собираясь в Москву, я на всякий случай запасся адресами. Но и здесь не повезло. Одних не было дома, другие почему-то не приглашали в гости, а я вместо того, чтобы сказать сразу, что мне негде ночевать, передавал приветы, говорил о погоде.
— Звоните, заходите, — говорили мне и желали спокойной ночи.
И тогда я решил ехать к Зинке. Искать цветы было уже бесполезно, а вот шампанского взять еще можно было. Я бросился в ресторан. Официанты убирали посуду. Остановив одного, я объяснил, что нужно шампанское или коньяк, сунул ему четвертную. Через несколько минут официант вынес мне бутылку коньяка. Минут через десять я был на Малой Грузинской. Дом, в котором, судя по адресу, жила Зинка, был пятиэтажный, старой постройки. Заглянув для верности в записную книжку, я отправился к первому подъезду. Мне нужна была квартира двенадцать «а». Но квартиры шли, как это им и положено, по определенному порядку, без всяких там «а» или «б». Поднявшись на последний этаж и не увидев нужной квартиры, я спустился на первый. И тут услышал музыку, доносившуюся откуда-то из подвала.
По крутым ступенькам я спустился вниз, толкнул обитую дерматином дверь. И будто открыл крышку у кипящей кастрюли. Оглушив, музыка выплеснулась наружу и понеслась в темноту ночного подъезда. В комнате, где я очутился, было полно народу. Мелькнула мысль, что я попал в клуб на танцы, приглядевшись же, понял: это было какое-то общежитие. Вдоль стен стояли кровати, на них вперемежку сидели парни и девчонки, дымили папиросами. Несколько пар, не обращая ни на кого внимания, танцевали.
— Вам кого? — спросила коротко подстриженная девушка, сидевшая неподалеку от двери на табуретке.
— Мне нужна квартира двенадцать «а».
— А это и есть двенадцать «а».
— Как двенадцать «а»? — удивленно протянул я. — А Рютина Зина здесь живет?
Собираясь к Зинке, я, кроме адреса, ничего не знал: где живет, у кого. Полина Михайловна тоже не сказала, по-моему, она и сама ничего не знала, кроме адреса.
— Здесь, но ее сейчас нет. А вы кто ей будете?
— Брат, — помявшись, сказал я. — Вот заехал проведать.
Не знаю, почему я решил назваться братом, скорее всего потому, что хотелось спать, а за спиной была ночь и ехать обратно на вокзал не хотелось. Расчет был прост: не погонят же брата на ночь глядя.
Меня приняли как своего, раздели, усадили за стол. Через несколько минут я знал о Зинке все: и что работала она, как и другие девчонки, в прачечной, гладила белье, и что сегодня она в ночной смене. Оказывается, я попал на день рождения. Парней не хватало, меня стали приглашать танцевать.
— Девчонки, имейте совесть, человек с дороги, — сказала Нина — так звали стриженую. — Ему отдыхать надо.
Спать меня уложили в дальний угол за ситцевой занавеской. Я разделся, сложил одежду на тумбочку и присел на кровать. Конечно, я не предполагал, что Зинка живет в отдельной квартире, мое воображение завернуло ее в такую обертку — прежде всего виделась Москва, а все остальное прилагалось само собой. Я попытался представить, как она здесь ходит, как ложится в эту постель, и почему-то не мог.
Девчонки выпроводили парней, потушили свет, шушукаясь, стали раздеваться, окликнули меня, смеясь, предлагали лечь с именинницей, погреть ее. Девчонки вскоре утихомирились. А я лежал и вспоминал давнее лето.
После той ссоры со мной произошло непонятное. Я, как и прежде, гонял мяч, бегал купаться на Ангару, но без Зинки жизнь стала пресной и пустой. Я вдруг понял: все, что делал раньше, делал для нее, чтоб она заметила и оценила.
«Надо организовать танцы в поселке, — пришла как-то в голову ослепительная по своей простоте мысль. — Тогда Зинке незачем будет ездить в город».
Дело представлялось простым: притащить в клуб проигрыватель, пластинки — и пляши, танцуй, сколько угодно.
Своей мыслью я поделился с Боковым. Он пришел в восторг от моей идеи. Но, просмотрев свои семейные ящики, в которых хранились пластинки, мы приуныли: почти сплошь вчерашний день, фокстроты да вальсы — этим разве кого удивишь? Собрав в складчину около двадцати рублей, мы поехали в город. Но той музыки, которую нам хотелось иметь, в магазине не оказалось. Мы уже хотели было ехать домой, как тут к нам подошел парень и вкрадчивым голосом предложил посмотреть самую современную музыку на английском языке. Мы не заметили, откуда он появился, казалось, вылез из стены. Глаза у него смотрели странно — один на нас, другой — мимо, сторожа окружающее пространство.
— «Охотник до танцев», «Дженни», «Рок костей на крышке гроба», «Битлзы», — сыпал он. Наши животы сладко заныли. Одни названия чего стоили! Я робко спросил, есть ли «Маленькая девочка». Мне нравилось, что в этой песне есть и про небо, и про самолеты, и еще почему-то казалось, что эта песня про Зинку. Парень ответил, что у него есть все. Через несколько минут мы стали обладателями самой модной в мире музыки, записанной на рентгеновской пленке. Но пластинки можно было слушать только в комнате, в клубе звук терялся, растворялся в воздухе. Кто-то сказал, что нужно достать репродуктор, уж тогда-то музыка будет слышна не только в клубе, но и во всем поселке. Но где взять его? Иманов вспомнил: репродукторы есть в плодово-ягодном саду «Томсон», расположенном на окраине города. Этот сад мы знали как свои пять пальцев, каждую осень лазали туда за ранетками.
Раньше во время сезонных работ по саду гоняли музыку, но в последние годы репродукторы, или, как мы их еще называли, колокола, сидели на столбах, как вороны, темные и немые. На территории сада их было штук пять, и один из них, висевший около забора рядом с кирпичным заводом, я решил снять. В сад залез вечером, так как казалось надежнее — меньше народу. Поначалу все складывалось как нельзя лучше, я добрался до столба, сделал из алюминиевой проволоки петлю и при помощи ее забрался наверх. Колокол был закреплен на металлическом хомуте двумя болтами. Плоскогубцами я отвернул один болт и уже принялся за другой, как услышал посторонний шорох. Я глянул вниз. Около столба стоял молодой сухопарый парень и щерил редкие зубы. В руках у него была двухстволка. Каким-то звериным нюхом я учуял: этот не поведет в контору или милицию, этот будет судить сам. Я решил не спускаться, будь что будет. Сторож навел на меня ружье.
— А ну слазь, — скомандовал он, — не то ссажу.
Шуткой здесь и не пахло, я стал спускаться. Где-то на середине столба вытащил ногу из петли, бросил на дорогу плоскогубцы. Но едва сторож нагнулся за ними, я оттолкнулся от столба и прыгнул за кусты боярышника. Сторож выругался и бросился ко мне. Я рванулся в сторону и через дыру выскочил из сада на территорию кирпичного завода. И чуть было не попал в руки шоферов, которые бросились ловить меня. Я увернулся и побежал вдоль забора. Шоферы стали бросать в меня камнями. Спасаясь от камней, я юркнул в первую же дыру и вновь оказался в саду. И попал под выстрел! Мне ожгло бок, я упал на живот, вскочил и, заорав от страха, рванулся через сад. Сторож несся следом, распаляясь все больше и больше. Ревом я сбивал себе дыхание, но, понимая, что пощады не будет, бежал. В дыре меня настиг другой выстрел — в спину. Я вывалился за забор. Впервые в жизни я пожалел, что поблизости никого нет. И тут среди ровного, как стол, пустыря, на самом его краю я увидел женщину. Она медленно шла мне навстречу. Собрав последние силы, я рванулся к ней и упал в ноги. Голосом Зинкиной матери женщина закричала на сторожа. Я понял: спасен.
Полина Михайловна, а это была она, привела меня к себе домой, заставила снять рубашку.