Он склеил расколотую линзу и скрепил оправу проволокой и лейкопластырем. Лучше бы, конечно, изолентой или скотчем, да где их тут взять. Пришлось обходиться подручными средствами.
В починенном виде очки стало возможно носить, но вид они приобрели до ужаса неказистый. Эйхгорн с отвращением уставился на свое отражение.
В таких очках ходят бомжи, а он все ж таки кандидат наук!
Да еще и придворный волшебник впридачу. Надо, кстати, зайти к казначею, получить жалованье. Потом закончить перепись населения. Потом представить итоги королю. А потом…
— Слушай, малой, а какие у вас тут поблизости есть большие города? — спросил Эйхгорн у Еонека. — Не такие, как вот этот ваш Альбруин, а действительно большие.
— Поблизости-то?.. — призадумался паж. — Да никаких.
— Ну а какой вообще самый ближайший?
— М-м… Ибудун, наверное. Столица Нбойлеха. Говорят, там народу тьма!.. Поди, целый миллион!..
— Ибудун, значит… — задумчиво повторил Эйхгорн.
— Есть еще Златоград, но до него дальше. До самого Теплого моря ехать надо…
— Хорошо, тогда Ибудун, — принял решение Эйхгорн.
Глава 27
Окончательно Эйхгорн завершил перепись населения спустя одиннадцать дней. И теперь он стоял перед королем и его ближним советом, излагая ее результаты. Король развалился на троне в своих стоптанных тапках и с аппетитом хрупал спелым яблоком.
— Общее население Парибула — сорок одна тысяча шестьсот жителей, — монотонно читал Эйхгорн. — Из них одиннадцать тысяч семьсот живут в единственном городе, Альбруине, двадцать четыре тысячи пятьсот — в деревнях, коих в королевстве тридцать две, а оставшиеся пять тысяч четыреста — на хуторах, коих в королевстве сто пятнадцать.
— Эвона сколько у меня подданных-то, — важно покивал король. — Аж больше сорока тыщ. Хотя я примерно так и думал.
— Две трети населения — крестьяне, — продолжал докладывать Эйхгорн. — Основные пищевые культуры Парибула — пшеница, рожь, овес, картофель. Общая площадь пахотных полей и пастбищ для крупного рогатого скота — двенадцать тысяч триста пашен, около сорока процентов от общей площади Парибула. Еще десять тысяч пятьсот приходится на лесные массивы. Остальное — людские поселения, река Малая Кинелька и неиспользуемые территории, включая земли маркиза Форенца.
— Вот с маркизом однозначно надо что-то делать, — заметил кравчий. — Ваше величество, я вам не раз уже говорил, что это пустая трата пашен. На его полях можно посадить вилланов-арендаторов или, еще лучше, раздать хуторянам.
— Согласен! — подал голос казначей.
— Ну я же не могу просто так взять и отобрать у маркиза владения, — проворчал король. — Меня тогда тираном назовут. Понимаю, что он дундук и вредит казне, но — паргороново пламя! — он в своем праве! Его земля — как хочет, так и распоряжается!
— А сколько маркизу лет, и кто у него наследник? — поинтересовался эдил.
— Сорок два года, — тут же ответил Эйхгорн. — Холост, бездетен, прямых наследников нет. Ближайший родственник — шевалье Нангини, двоюродный племянник. Состоит в королевской гвардии.
— Не старый еще, — прокомментировал эдил. — А со здоровьем у него как?
— Насчет здоровья не справлялся, — сухо ответил Эйхгорн.
Все задумались. О маркизе Форенце вообще мало кто что знал — тот был законченным нелюдимом, своего замка практически не покидал, и никто здесь даже не помнил, как он выглядит. Живет себе на отшибе такой чудак — ну и нет до него никому дела.
При этом он оставался одним из богатейших людей королевства. Его земельные владения уступали только собственно королевским. Более тысячи пашен плодородной почвы, почти четырнадцать тысяч гектаров! Для крошечной страны вроде Парибула — совсем не пустяк.
— Ладно, с маркизом мы разберемся позднее, — подытожил король. — Бухти дальше, мэтр, чего ты там еще насчитал.
— Трактиров в королевстве — пятьдесят шесть… — продолжил Эйхгорн.
— Ого! — поразился король. — Вот это ж горазды у меня подданные пожрать-то!
— Из них четырнадцать — в Альбруине, тридцать шесть — в деревнях, и еще шесть — просто возле дорог. Трактиры подразделяются на кабаки, в которых подают только выпивку, корчмы, в которых подают не только выпивку, но и еду, и собственно трактиры, в которых можно и выпить, и поесть, и снять комнату. Эти в основном придорожные.
— А сколько чего? — с интересом заерзал король. — Ты ж и это сосчитал, мэтр?
— Разумеется, — пожал плечами Эйхгорн. — Кабаков — восемнадцать, корчем — двадцать восемь, трактиров гостиничного типа — десять.
Дальше Эйхгорн привел данные переписи населения. Сколько, кто, где. Кучу самых разных цифр и данных.
Например, в административном аппарате Парибула оказалось сто два человека. Тридцать городских стражников, исполняющих полицейские функции, двадцать шесть егерей, делающих то же самое, но уже за пределами города, восемнадцать писарей, шестнадцать сборщиков налогов, восемь таможенников, двое экзекуторов, судья и палач.
А численность армии — двести человек. Все — профессиональные солдаты, получающие жалованье. Из них сто шестьдесят — пехота и сорок — кавалерия. Большинство служит уже долгие годы, многие имеют семьи.
Кроме того, есть гвардия из двенадцати шпаг и двадцать человек дворцовой стражи. В страже служат тримейские наемники, а гвардию набирают из младших дворянских сыновей.
Голубая кровь Парибула насчитывает двести пятнадцать человек, из них сто восемьдесят четыре — нетитулованные шевалье и дамы. Также имеется семь баронов и столько же баронесс, шесть виконтов, четыре виконтессы, три графа, две графини и два маркиза.
Духовенство насчитывает сто тринадцать человек. Из них пятьдесят три — жрецы и жрицы, тридцать семь — причетники разных типов (от звонарей до продавцов индульгенций), двадцать — монахи (все странствующие или отшельники, монастырей в Парибуле нет), а кроме того — епископ и два видама.
Храмов в стране тридцать пять, из них три — в Альбруине, остальные — деревенские. Среди храмов двадцать четыре — общего типа, посвященные всему местному пантеону, и одиннадцать — персонализированные, посвященные одному конкретному богу. Среди них три посвящены Космодану, два — Гильфаллерии, один — Алемиру, один — Елегиасту, один — Лилейне, один — Медеору, один — Соларе, и один — Юмпле.
Общее же количество населения, если приводить точное число — сорок одна тысяча шестьсот пять человек. Хотя Эйхгорн был уверен, что оно уже изменилось — людям свойственно периодически рождаться, умирать и переезжать из страны в страну. Но он насчитал сорок одну тысячу шестьсот пять человек.
Девяносто девять и восемь десятых процентов населения Парибула — люди европеоидного типа. Тем не менее, Эйхгорну удалось отыскать аж восемьдесят три представителя иных рас и биологических видов. Из них:
— людей негроидного типа, называющих себя ямстоками, — 15;
— людей монголоидного типа, называющих себя чинами, — 3;
— зеленокожих карликов, называющих себя гоблинами, — 16;
— крокодилоподобных созданий, называющих себя акрилианами, — 12;
— обезьяноподобных созданий, называющих себя симами, — 10;
— крысоподобных созданий, называющих себя крысолюдами, — 8;
— птицеподобных созданий, называющих себя гарпиями, — 7;
— кошкоподобных созданий, называющих себя фелинами, — 6;
— насекомоподобных созданий, называющих себя лесшами, — 3;
— здоровенных уродов, называющих себя троллями, — 2;
— лысого великана в рясе, называющего себя братом Чилиндроном, — 1.
Еще три месяца назад Эйхгорн не поверил бы, скажи ему, что подобные существа могут водиться на свете. А теперь — ничего особенного. Он преспокойно отобедал в акрилианской корчме, ничуть не пугаясь клыкастого, покрытого чешуйчатой броней повара. Он прекрасно расслабился в салоне тетушки Сромм, нисколько не удивляясь тому, что массажистка покрыта шерстью и мелодично мурлычет во время работы. Он почти сутки бродил по альбруинским свалкам, пересчитывая гоблинов, крысолюдов и лесшей — и сильно сомневался, что сосчитал всех. Он имел занятнейшую беседу с монахом-отшельником, живущим в лесной избушке — и его не смущало то, что этот монах ростом с трехэтажный дом.
Все это Эйхгорн скрупулезно изложил королю. Тот поначалу слушал внимательно и с интересом, но постепенно заскучал. Когда дело дошло до переписи занятости, король устало махнул платком — аудиенция окончена. Эйхгорн по инерции еще некоторое время зачитывал данные, но король издал недовольный звук, и его придворный волшебник неохотно замолк.
Жаль, что не удалось досказать — Эйхгорн как раз подступил к самому интересному. Большинство деревенских парибульцев назвались крестьянами — вилланами, батраками или свободными хуторянами. Но вот в городе нашлось множество довольно экзотических профессий.
Особенно таковыми оказался богат базар. Там был специалист по красивому раскладыванию продуктов на прилавке. Был смотритель, просматривающий яйца на свет и выявляющий несвежие. Был умелец, расплющивающий у брабулякров грудную кость, чтобы те казались жирнее. Был мясник, изготавливающий искусственные окорока из старых костей и мясных обрезков. Был создатель глазков на бульоне — он набирал в рот ложку рыбьего жира и распылял его над котелком, отчего водянистый супчик приобретал наваристый вид.
— Ну, я вижу, ты проделал немалую работу, мэтр, — промямлил король, рассматривая толстый гроссбух. — Уверен, все это нам пригодится… где-нибудь.
— О, ваше величество, мне это очень пригодится, — проскрипел казначей. — Это поможет переосмыслить нашу систему налогообложения, проект реформы которой я подавал вам уже шесть раз, а в ближайшие несколько дней подам в седьмой.
— Налоги, налоги… — проворчал король. — Ты только и знаешь, что налоги… Дай тебе волю, ты и меня налогами обложишь…
— Хорошо, что вы сами об этом заговорили. Седьмая редакция моей реформы предусматривает небольшое, но — я уверен, вы согласитесь — справедливое налогообложение королевской семьи…
— Энтегу, а ты не умом ли тронулся? — заботливо спросил король. — Это ты чего хочешь — чтобы я сам себе налоги платил?
— Государственная казна не является вашей личной собственностью, ваше величество, — заметил казначей.
— А чьей собственностью она является — твоей, что ли?! — поразился король. — Не, ну ты иногда как скажешь что-нибудь…
Эйхгорн прочистил горло, напоминая о своем присутствии. Король окинул его рассеянным взглядом, словно недоумевая, отчего этот человек по-прежнему стоит перед троном, а потом оживленно щелкнул пальцами.
— Кстати! — заявил он. — Совсем забыл же! Ты, мэтр, для какой такой надобности в Кинелию забрел? Ты понимаешь, что у нас с ними… э-э… а-а… ну не то чтобы война, конечно, мы тут все за мир, но… ты мне всю международную политику портишь, ты понимаешь? Я тебя зачем посылал? Подданных моих считать! Моих, понимаешь? Ключевое слово — моих. Зачем ты в другую страну поперся?
— Это получилось случайно, ваше величество, — ровным голосом ответил Эйхгорн.
— Еще бы ты туда нарочно влез. Но я тебя все равно с трудом выцарапал, ты понимаешь? Ты мне теперь должен. Кинельская королева уже хотела тебя в магиозы записать и следствие начать. Я ее еле уговорил тебя отпустить.
Эйхгорн не понял значения слова «магиоз», но прозвучало оно как-то неприятно.
— Я еще раз приношу свои извинения, — сказал он.
— Извинения он приносит, — проворчал король. — Извинения он, понимаешь, приносит. А мне что — воду пить с твоих извинений? Их на хлеб не намажешь и в бокал не нальешь. Всю международную политику мне испортил, провокатор.
— И что, теперь война будет? — осведомился Эйхгорн.
— Да какая еще война… Просто очень долгие переговоры. А ты, мэтр, иди пока что. За проделанную работу хвалю, но за раздувание международных конфликтов будешь наказан.
— Как?
— А я еще не придумал, — честно признался король. — Но я придумаю.
Глава 28
Королевская угроза заставила Эйхгорна слегка встревожиться. Мысленно он перебирал принятые в Парибуле наказания, гадая — какое из них применимо к его ситуации? Король в свое время уже обещался дать сто пятьдесят палок — но это за обман, за попытку выдать себя за волшебника. Теперь же Эйхгорн считается настоящим волшебником… как тут принято наказывать волшебников?
Эйхгорн попытался выяснить это у пажа и эдила, но первый ничего не знал, а второй был не в настроении болтать. Зато неожиданно удалось разговорить епископа, когда тот сидел на скамейке возле фонтана. Эйхгорн заметил, что он частенько там посиживает — читает книгу, играет сам с собой в какую-то настольную игру или просто созерцает цветение яблонь.
Хотя сегодня яблони не цвели. Наоборот, на них уже созрели плоды, и в сад явились сборщики. Убирать королевский урожай считалось почетной работой, поэтому за нее не платили — проходило как «субботник». Зато каждый сборщик получал в награду большую кружку королевского сидра — его варили дважды в год, и расходился он моментально. То ли яблоки в дворцовом саду росли какого-то особого сорта, то ли просто действовал эффект плацебо, но все сходились, что королевский сидр — это вкуснейший напиток на белом свете.
Присев рядом с епископом, Эйхгорн осторожно поинтересовался, как дела у того юродивого, что сеял панику во время землетрясения. Епископ сухо ответил, что тот все еще в темнице. Впаяли ему аж целую луну позорного столба — так что теперь бедолагу ежедневно с утра привязывают на площади, а вечером возвращают в камеру.
— В Парибуле слишком мягкие законы в отношении богохульников, — поджал губы епископ. — Слишком мягкие. Я бы его еще и на ночь оставлял на площади, но судья проявил неуместное сострадание.
— То есть это не вы решение принимали? — уточнил Эйхгорн.
— В Парибуле действуют светские законы. Я властен судить только жрецов.
— А волшебников? — как бы невзначай спросил Эйхгорн.
— К моему сожалению — нет, — очень пристально посмотрел на него епископ. — А что, вас есть, за что судить, мэтр? Кроме вопиющего вольнодумства, разумеется.
— Нет, это я так, разговор поддержать.
Ведя расспросы обиняками, Эйхгорн выяснил еще немало интересного. Оказалось, что само по себе волшебство в этом мире преступлением не считается — по крайней мере, в большинстве стран. Впрочем, это и так было понятно — раз уж существует официальная должность придворного мага. Однако если волшебник использует магию во вред окружающим, его провозглашают магиозом — волшебником вне закона. И дальше возможен один из трех вариантов.
Первый — суд самих волшебников. Так называемый Кустодиан. Это самое лучшее, поскольку смертной казни у волшебников нет. Они просто сажают в специальную тюрьму, на время лишая волшебной силы. Или навсегда — зависит от тяжести проступка. Поскольку у Эйхгорна оная сила и так отсутствует, его подобное наказание не испугало.
Второй — суд церковный. Инвизиторий. Они жестче волшебников, запросто могут и казнить, однако судят честно, справедливо и беспристрастно. Невинных никогда не карают. Впрочем, к этой информации Эйхгорн отнесся скептически, поскольку получил ее от лица явно необъективного.
Третье — антимаги. Эти хуже всего, поскольку они вообще не судят, а наказание применяют только одно — смерть. Их охотники рыщут по миру, выискивая волшебников, объявленных вне закона. Они бы с огромным удовольствием убивали всех волшебников подряд, поскольку ненавидят любую магию и ее носителей, но тогда вне закона объявят уже их самих. Так что законопослушных чародеев они все же не трогают… обычно.
Также в некоторых странах для магиозов возможен светский суд, но чаще всего они умывают руки, передавая преступника Кустодиану, церкви или антимагам.
Хотя Эйхгорну все это вряд ли грозит. Он ведь всего лишь незаконно пересек границу. Мистерии до такой ерунды нет дела, Церковь вообще не считает подобное преступлением, а антимаги… ну, эти-то охотно прикончат любого волшебника просто за то, что он волшебник, но вряд ли король станет их вызывать.
— Эй, мэтр, где ты там?! — окликнули Эйхгорна королевским голосом. — Иди сюда, придумал я тебе наказание!
Его величество тоже принимал участие в сборе яблок. Работал бок о бок со своими подданными, как Ленин на субботнике. Эйхгорн решил, что его наказанием будет общественно-полезный труд, и воспрял духом, но оказалось, что король задумал кое-что другое…
Облаченный в простую тунику и сандалии, король Флексиглас срывал с ветвей ярко-красные налитые плоды. Дело спорилось — возле его величества уже высился туго набитый мешок, а рядом съежился другой, тоже постепенно заполнявшийся.
Но короля ужасно отвлекали дети. Гектак и Зиралла, принц и принцесса Парибула, носились вокруг папы, играя в салочки… так сначала показалось Эйхгорну. Потом он понял, что Гектак просто стащил у сестры куклу, и та пыталась поймать его и стукнуть тяпкой. При этом оба совершенно не царственно орали и визжали.
— Вот! — рявкнул король. — В качестве наказания препоручаю тебе моих отпрысков! Будешь их домашним учителем, пока не приедет новый!
Эйхгорн снуло посмотрел на маленьких принца и принцессу. Те перестали бегать и настороженно посмотрели в ответ. Принцесса робко ударила брата тяпкой.
К детям Эйхгорн всегда относился с опаской. Своих у него не было, и заводить их он не планировал. Дети — существа вопиюще алогичные и сложные в обращении, от них никогда не знаешь, чего ожидать. Эйхгорн подобного не любил.
Но спорить он не стал и к королевскому решению отнесся с пониманием. Оно как раз очень логично.